Без прошлого

— Вы меня слышите? — низкий мужской голос, настойчиво повторил вопрос.       В который уже раз? Акааши не мог точно сказать, но, судя по отчётливым ноткам раздражения, явно не первый. В подтверждение этой версии его несильно кольнули в руку. Поморщившись от неприятных ощущений, Кейджи открыл глаза, встречаясь с недовольным взглядом пронзительных синих глаз, остальную часть лица стоящего рядом человека в медицинской одежде скрывала маска. — Вы помните ваше имя? Как вас зовут? — мужчина задавал вопросы, водя перед лицом неврологическим молоточком. — Ак… Акааши… Кейджи, — хрипло, с паузами ответил парень. Язык еле ворочался от того, что во рту всё пересохло, к тому же горло зверски саднило, и Акааши сразу закашлял. — Вы хорошо меня видите? — не унимался медик.       Говорить не хотелось совершенно, и Кейджи лишь слабо кивнул головой. Правда, и это далось с трудом. Голова гудела и противно ныла, а движения глаз вызывали боль.       Боль была везде: в голове, глазах, горле, руках, в животе и заднице. По счастью, эскулап на этом успокоился, удовлетворённо хмыкнул и занялся осмотром повязок. К вещей радости Кейджи он не стал их менять, сделал пару уколов в предусмотрительно поставленный катетер и вышел, пожелав скорейшего выздоровления. Акааши привычно безмолвно кивнул и уставился в потолок. Мысли напоминали рассыпанный пазл на тысячу кусочков: хрен поймёшь, что это и с какой стороны подойти к сборке.       Помещение, в котором он проснулся, больше смахивало на общежитие или номер: кровать, стул, тумбочка и микротуалет с душем. Собственно, и всё, хотя сейчас ему не до того было: воспоминания, осколочно зажигаясь одно за другим, постепенно восстанавливали картину событий. Удар по голове, поездка в багажнике, Дайшо… Кадры памяти зачастили, заставляя Акааши едва не зашипеть от гадливого скользкого ощущения дерьма, в которое его не просто окунули накануне, а хорошо так притопили, искупав по самое не хочу. Чувство бессильного отвращения вкупе с отчаянием и страхом вновь нахлынули, нещадно швыряя Кейджи о рифы внутренних эмоций. Сердце замолотило швейной машинкой, отозвавшись противным писком где-то за головой — видимо, он был подключен к аппаратам. Через минуту дверь открылась, и врач с сердитым лицом быстро вошёл в палату. Что-то пробурчав под нос, вскоре ввел ещё что-то в катетер. — Спите, вам противопоказаны сильные волнения, — и вышел, оставляя Акааши недоумевать, постепенно проваливаясь в забытье.        «Интересно, какой сегодня день. И сколько вообще я здесь?» — очередное пробуждение началось с этой мысли и привычной, хоть и не такой сильной, боли. До сегодняшнего дня большую часть времени он спал под обезболивающим, изредка выныривая в реальность при смене капельниц и на осмотр. Врач, тот хмурый мрачный мужчина с ярко-синими, холодными глазами, от которых, казалось, понижалась температура вокруг, приходил ежедневно, менял повязки, осматривал, бросал пару фраз и уходил. К слову, делал он всё очень аккуратно и максимально щадяще, что не вязалось с его людоедской физиономией никак. Также периодически заглядывала девушка, видимо, исполнявшая обязанности медсестры. Мило улыбаясь, она приносила еду, поправляла постель и поначалу помогала встать и лечь: ходить было сложно из-за постоянной саднящей боли в заднице и жжения под бинтами. Не то чтобы терпеть это было невыносимо, но дискомфорт доставляло значительный. К тому же, зрение периодически плыло, подло подкидывая рой чёрных мушек перед глазами. Кейджи мрачно размышлял, думая, что ему представился шанс узнать, каково оно в старости. Когда боль каждый день — постоянный спутник и свидетельство того, что ты ещё жив, а возможность встать и дойти до нужника без помощи — тот ещё челлендж.       На его вопрос, где он находится, оба медика отделывались коротким: «На базе Некома», и советовали не волноваться. Всё будет хорошо, главное сейчас —оправиться, поскольку, со слов врача, у него сотрясение головного мозга средней степени тяжести и, судя по клинике, — вероятен лёгкий отек мозга. Это не считая пары сломанных рёбер, множественных ушибов и незначительного повреждения внутренностей. Половину Акааши не понял, как и того, что это за база Некомы. Но врач отказался обсуждать что-либо, заявляя, что ему необходим покой.       Положа руку на сердце, Кейджи и не горел желанием много общаться сейчас. После всего произошедшего с ним он не ощущал внутри страха за свою жизнь. Ленивое любопытство — пожалуй, это самое точное определение того, что он испытывает на данный момент. Два вопроса периодически заглядывали к нему в гости: зачем его вытащили из того кошмара и что будет дальше. Не встречая взаимности со стороны серого вещества, вопросы уходили, чтобы вновь с настойчивостью тупого склеротика появиться спустя какое-то время. А ещё он раз за разом прокручивал события последних месяцев, пытаясь осознать: нахера он это сделал. Не то чтобы он жалел или считал это бесполезным. Просто сейчас, после пережитого, он не был уверен, что рискнул бы собой повторно. Даже ради Котаро.       Котаро. При воспоминаниях о нём внутри ещё больно отзывалось, накрывая с головой непонятным желеобразным ощущением, отдалённо похожим на тоскливую печаль о несбыточном. Чувства не обжигали как раньше, пытаясь вырезать сердце обсидиановым лезвием. Скорее, поднывали суставами подагрика в грозу. Узнать бы хоть, как там у него дела. Акааши старался гнать эти доставучие мысли: разум всё же спасительно проснулся, логическими пинками разгоняя эмоциональный бедлам. Если не можешь повлиять на ситуацию — нечего устраивать драму. Будут бить и будем плакать, девиз его деда был сейчас как никогда актуален.       И всё же. Что он испытывал к Бокуто тогда, что чувствовал сейчас? Он никак не мог разобраться в себе: последние два месяца на эти рефлексии не было времени. Теперь же этот дефицитный продукт был в его распоряжении в избытке. Вот только, как все японцы, Акааши решительно не понимал, что с ним делать. Оставшись наедине с самим собой, в ситуации, когда не знаешь, где ты и что будет дальше, занять своё время — экстра хай левел. Попробуй пройти, если, конечно, не ссышь встречи со всем своим внутренним зоопарком. Этими долбаными бабочками, тараканами, кошками и волками. Самая страшная работа — работа с собой, там всё из материала заказчика. Порой проще закрыть поплотнее двери в богатый внутренний мир, да для верности замочек амбарный сверху навесить. А ещё лучше сразу заварить автогеном, чтоб совсем соблазна не было.        Он ворочается, устраиваясь поудобнее. Слабость уже не так донимает, да и болевые ощущения значительно уменьшились. Думать снова не хочется, шевелиться тоже, хотя спать тянет всё реже, и появляется порой желание подвигать затекающими конечностями. Даже где-то внутри желудок напоминает тихонько о своем существовании, сонно урча.       Как по мановению волшебной палочки, тут же тихо открывается дверь, и внутрь заходит молодой человек с подносом. Темноволосый, в очках, в обычной одежде: джинсы и светлый джемпер, без халата. Если это не медперсонал, отмечает про себя Кейджи, значит это — кто-то из той самой таинственной Некомы, на чьей базе он сейчас находится. Вошедший ставит поднос с едой на столик рядом и задаёт потрясающий по актуальности и равно дебильности, с точки зрения Акааши, вопрос: — Как самочувствие? — Бывало и получше, — бесцветно произносит парень, поворачиваясь, чтобы сесть. Предложение помочь отклоняет, на что посетитель понимающе кивает и, взяв стул, садится в изножьи кровати: — Не помешаю? Посижу тут, пока ты ешь? — ровно спокойный голос, такое же ровное, как у манекена, выражение лица. Психолог? Психиатр? Хотя, какая разница? Главное — это тот, от кого можно получить информацию, остальное — дешёвая лирика. — Всё в порядке, — Акааши принимается за рис, вяло размышляя, кто же этот человек, и какого очередного выебона ожидать от фокусника по имени Судьба. Лицо знакомо до боли. Как и голос. Но Кейджи не рискует открыто пялиться и разглядывать посетителя, выжидая удобный момент. — У тебя, наверное, много вопросов. Но врач запретил пока сильно нагружать информацией, — как бы между прочим произносит незнакомец.       Акааши силится вспомнить: мягкие интонации, спокойный тихий голос. Образ вырисовывается смутно, проступая медленно загружающимся цифровым рисунком. Он бросает еле слышное «да», продолжая медленно есть и попутно восстанавливая портрет. Визитёр тем временем нейтральным тоном продолжает: — Ты уже знаешь, что ты сейчас на базе Некома. Не стану посвящать пока в подробности, придёт время — узнаешь всё. Некома — очень влиятельная организация. Я — всего лишь её сотрудник, — мужчина делает паузу, наблюдая за реакцией Акааши, но тот лишь молча кивает, тщательно жуя, мысли для диалога ещё не выстроились в нужную фигуру.       Он злится на память, что никак не хочет показать ему недостающие картинки прошлого. Мысли в голове, как откинувшиеся с зоны гопники, дикие и злые; Кейджи сам себе не верит, наблюдая за собой со стороны: столько раздражения к себе и ситуации он давно не испытывал. Но внешне он продолжает медленно, как ишак, пережёвывать овощи. Молчание затягивется, и тишина в комнате начинает нервировать, когда Акааши решается наконец задать вопрос: — Зачем вы меня …вытащили оттуда? — впивается испытующим взглядом в собеседника, ничуть притом его не смущая. Тот готов к вопросу: — В задание не входило устранение свидетелей. К тому же, ты, сам не зная того, очень нам помог. Так что можно сказать, мы возвращаем долг чести. Ну или кармы, кто уж во что верит, — улыбается мужчина, и в голове Акааши яркой вспышкой светится картинка: бар, недовольный Дайшо и парень, сидящий у стойки.       Пазл складывается, мысли чётко и синхронно чертят линии, достраивая рисунок. Сцена в Эскорте — провокация, зачем-то этим людям необходимо было вывести из себя Дайшо. И Кейджи, видимо, сыграл роль приманки. Блядь, вот уж не знаешь: сказать спасибо или придушить этого типа.       Очевидно, хоровод эмоций настолько чётко проступает на лице Кейджи, что собеседник хмурится. — Кстати, не питай иллюзий насчёт твоего будущего. Из Эскорта нет выхода, кроме как в постель к папику или в канаву. По данным полиции ты исчез два месяца тому назад, и пока розыск не дал результатов. Стоит тебе выйти на улицу, ты почти сразу окажешься, при первом раскладе, в полиции, а потом в канаве, при другом — сразу в канаве. Ивайзуми свидетели не нужны, надеюсь, это тебе понятно, — Акааши машинально опять кивает, на автомате продолжая есть. Всё это ясно и без комментариев. Так что он был готов услышать нечто подобное. Но следующие слова парня заставили иначе взглянуть на ситуацию: — Собственно, идти тебе некуда, кроме как остаться здесь. — Зачем это вам? — в добрых дядь Акааши не верит, предложение отдаёт ловушкой, но в даной ситуации выбора особого нет. Из всех зол надо выбирать то, что даёт возможность ещё потрепыхаться по эту сторону кладбища. — Благородные жертвы не должны быть напрасны, — странно произносит парень, и на колени Акааши ложится лист с контрактом Эскорта. Страница перечеркнута, а внизу красуется печать Ивайзуми и подпись с красивыми иероглифами: «расторгнуто».       Кейджи непонимающе переводит взгляд на посетителя и вздрагивает: узнавание и радует, и пугает одновременно, заботливо восстановленные кадры и звуки из той ночи взбесившимся калейдоскопом летят перед глазами, разбивая вдребезги только-только сложившуюся мозаику картины нового мира, расшвыривая фонтаны осколков во все стороны. Очевидно, выражение лица Акааши в этот момент настолько дурацкое, что незнакомец не может сдержать иронично-встревоженной улыбки: — Что-то вспомнилось? — Да, — глухо выдавливает Кейджи и вновь смотрит на человека напротив себя. — Зачем? — Что из того, что с тобой случилось за последнее время, зачем? — Зачем вы это сделали? Ведь это вы были в ту ночь там, у Дайшо? Это же вы сделали это? Вы же могли бы просто вернуть меня обратно, в Эскорт, зачем вам я? — в наступившей тишине, казалось, было слышно, как зерна риса слипаются и разлипаются в тарелке. Мужчина молчит, задумчиво разглядывая свои руки, и наконец с лёгким смешком выдаёт: — Не могу ответить сразу. Возможно, позже, если ты решишь работать с нами — поймёшь, ну или я смогу подобрать понятное объяснение. К тому же… — собеседник болезненно морщит лоб, как будто у него мигрень, — как исполнитель, я в долгу отчасти перед тобой. Видишь ли, на самом деле, я знаю о тебе давно. И… — вновь наступившая пауза заполняет пространство, позволяя Акааши переварить услышанное, пока сотрудник Некома молчит, ища нужные слова. — …я считаю, что здесь тебе найдут более достойное применение, чем в том, хм, местечке. Ладно, думаю, на сегодня с тебя хватит информации. Не устал? Нет? Отлично. Тогда хватит задницу отлеживать! — он хлопает себя по колени и быстро поднимается, будто закрывая дверь в тайную комнату, куда непосвящённым вход строго запрещен.       От резкой смены интонации Кейджи вздрагивает. Странный он какой-то: то сыпет информацией, то философствует, а сейчас болтает, будто они тысячу лет знакомы, и он завалился навестить больного кореша. Однако внутри Акааши не ощущает сопротивления, мозг снова отключился от анализа ситуации, а интуиция лениво бормочет что-то про доверие и надёжность.       Единственная здравая мысль, явившаяся на собрание в черепную коробку, заявила, что хуже уже всё равно не будет. Поэтому Акааши послушно берёт пакет с вещами, которые ему предусмотрительно принес незнакомец. Надо отдать должное, он сразу деликатно вышел за дверь и вернулся через несколько минут, предварительно постучав. Мягкий и тёплый спортивный костюм, футболка, бельё. Немного великовато, но в целом нормально, даже почти хорошо. Акааши неуверенно делает пару шагов по комнате, когда лёгкое головокружение вынуждает схватиться за спинку кровати. — Врач сказал, что голова будет кружиться первое время, — парень пододвигает Кейджи пару кроссовок на липучке и присаживается у его ног на корточки: — Я помогу, наклоны противопоказаны, как и любые резкие движения, — комментирует, помогая застегнуть обувь. Такая простая, внезапная забота кажется странной, но дико уместной и правильной. Этот парень, кто он? Агент, наёмник, убийца? Ответов не было, как не было и страха, даже минимального беспокойства не наблюдалось. Но Кейджи уже махнул рукой на все эти нелепые, сюрреалистические несостыковки. Раз нет сценария этой постановки, придётся импровизировать.       Мужчина подставляет руку, и Акааши опирается на неожиданно жёсткое и крепкое для такого хрупкого на вид человека предплечье. Вдвоём, они медленно выходят из комнаты и черепашьим темпом идут по коридору, который кажется издевательски бесконечным. В молчании доползают до двери, и провожатый открывает её, впуская холодный воздух внутрь. Акааши с внезапным восторгом вдыхает запах улицы. Впитывает в себя знакомые звуки зимнего города, пусть и где-то далеко, за забором, за дорогой. Несмотря на облачность, пространство снаружи кажется ярким и светлым, будто лучи солнца, преобразовавшись в толще серых облаков прошли сквозь ватную завесу, освещая мир серебряными отблесками. Он щурится от внезапной яркости снаружи, но весь подается вперёд, туда, вновь пробуя на вкус мир. — Выйдем? — парень с улыбкой смотрит на постепенно оживающего Кейджи, пропуская его, осторожно ступающего, вперёд. Акааши тонет в простом до идиотизма удовольствии ходить по улице, уверенно опираясь на руку этого странного, но почему-то внушающего доверие, типа.       Сделав пару кругов «почёта» по внутреннему двору, они возвращаются: и ветер поднялся, и Кейджи ещё не готов для долгих променадов. Он начинает чаще останавливаться и всё сильнее опирается на руку провожатого. Тот улавливает перемену в его состоянии и ведёт внутрь, но не в «палату», а в другое крыло, на лифт. Выйдя на третьем этаже, они оказываются в просторном холле, обставленном на манер гостиной: с диванами, кулером и импровизированной кухней. Акааши с удовольствием, пусть и полубоком, — чёртовы швы, ещё неделю нельзя нормально сесть, чтоб не разошлись, — садится, игнорируя болезненные импульсы седалища, утопая в мягком кожаном сиденье, пока незнакомец колдует у кофемашины.       Кейджи с нескрываемым интересом наблюдает за ним, пытаясь определиться в своём отношении в происходящему в общем, и этому человеку, чьего имени он, кстати, так пока и не узнал, в частности. — А, извини, я не представился, как-то упустил, — читая его мысли, подаёт голос сопровождающий, видимо, спиной ощущая, как в него впились изучающим взглядом. — Сугияма Юкио. Можешь звать меня Суга или Суги. Мне и так, и так нормально. Ты — Акааши Кейджи. Как мне лучше обращаться к тебе?       Ароматный пар поднимался от двух чашек, приятно щекоча ноздри пряным терпким запахом свежесваренного капучино. — Корицы? — Нет, спасибо, — тихо роняет Акааши, принимая с благодарным кивком чашку. — Так как обращаться к тебе? — Сугияма плюхается рядом, ставя между ними миску с разной сладкой гадостью. — Акааши, — Кейджи делает пару глотков, слегка обжигая язык, и едва не урчит в ностальгическом наслаждении вкусом давно забытой нормальной жизни: давно он не пил приличного капучино. То, чем их поили в казарме Эскорта, кофе называть язык не поворачивается. Краем глаза он наблюдает за Юкио, неспешно прихлёбывающим из своей чашки, время от времени таская мелочь из миски. Цепкий внимательный взгляд Кейджи замечает отцветающий синяк на скуле и неосознанно принимается разглядывать внимательнее. — Заметил? А ты наблюдательный, — усмехается Сугияма, поправляя очки. Акааши смущается, отводя взгляд. Он не ожидал, что это так заметно.       Какое-то время они молча пьют кофе, пока чашки не пустеют. Кейджи облокачивается на мягкую спинку и проваливается в осмелевшие мысли. Сосед не мешает очевидно, думая о своём. Молчание не смущает, не давит, в нём непривычно комфортно и уютно. Акааши с удивлением отмечает, что в обществе Юкио не возникает желания уйти, закрыв поплотнее двери, словно этот человек всегда был рядом, просто не попадался на глаза.       Медитативную тишину прерывает звук приближающихся чётких и тихих шагов. Сидящие синхронно поворачивают головы: напротив них стоит худощавый молодой человек с отросшими высветленными волосами, в чёрном строгом костюме. Золотистые, похожие на кошачьи, глаза с непонятным выражением изучают Акааши, который тут же ощущает странное чувство напряжения от соседа. Юкио поднимается и, отвесив короткий поклон, направляется к вошедшему: — Добрый день, Кенма-сан. Не ожидал вас сегодня увидеть здесь. — Добрый, я тоже много чего не ожидал, однако оно происходило, — холодно отрезает Кенма, продолжая смотреть на Акааши.       По взгляду нельзя понять, сердит он, спокоен, недоволен. Его лицо будто застыло непроницаемой маской, но Кейджи с уверенностью мог сказать, что стоящий сейчас напротив него не простой сотрудник этой жутковатой таинственной Некома, он кожей чувствовал страшную и мощную внутреннюю силу, энергию, сжатую внутри. Скорее всего, он важное лицо в этом месте, если… И догадка ледяной корочкой волнения проходится по затылку: если это не её руководитель. — Добро пожаловать в Некому, Акааши Кейджи, можешь не вставать, — ровно произносит Кенма-сан, не двигаясь с места, — я изучил твоё досье. Ты не так прост, как кажется.       При этих словах Акааши непонимающе хлопает ресницами — какое ещё досье, — чем вызывает лёгкий намёк на улыбку: — Не удивляйся. Сейчас не так сложно узнать всё о человеке, имея в руках лишь его имя и фамилию. Так что, — с этими словами он переводит взгляд на Сугияму, от чего тот ёжится и будто становится меньше ростом, — так что если ты всё же решишь остаться здесь, думаю мы найдем применение твоим прочим талантам, помимо игры на гитаре. Как-никак победитель олимпиад по программированию, второе место в шахматах, волейбол в средней школе. Участие в разработке новых роботов для показаний метеорологов.       Чем больше говорит Кенма, тем больше Акааши охеревает: ему рассказывали его жизнь, будто бы всё это время были рядом, как Бокуто. Бокуто… При воспоминании о нём что-то вновь неприятно зашебуршалось где-то в глубине грудной клетки. Чувство тяжести давяще опустилось на плечи, прижимая к дивану, Акааши весь сгорбился: чёрт, он даже не знает, как прошла операция. Помогло ли это Котаро? В своих внутренних треволнениях, он не замечает, что Кенма уже не говорит, а молча изучает его, сканирует, и Кейджи ловит себя на ощущении, что с него словно копируют информацию. — Да… И ещё. Операция прошла успешно, реабилитация твоего друга идёт полным ходом… — Кенма делает паузу, а Акааши холодеет, покрываясь мурашками: тут что, одни телепаты собрались? Откуда он знает, о чём он думал?! Кейджи чувствует себя, как в какой-то грёбаной матрице. Кажется, ещё немного, и всё вокруг изменится, а вместо Кенмы и Сугиямы вокруг запрыгают люди в чёрных плащах. — Знаешь, твой поступок не так наивен, как кажется на первый взгляд. Во всяком случае, заслуживает уважения, — внезапно произносит Кенма, но интонация вдруг резко меняется, стоит ему встретиться взглядом с Юкио: — Сугияма. К заданиям будешь допущен после того, как Кейджи-сан поправится окончательно. До этого времени ты несёшь за него ответственность. Уборка базы и туалетов до этого времени остаётся всё ещё на тебе.       Последние слова прозвучали немного зло, но было видно, что на них Юкио заметно расслабился и повеселел: — Благодарю вас, Кенма-сан. — Всего доброго, до встречи, Акааши-сан, — Кенма разворачивается, не дожидаясь ответа от обалдевшего Акааши, и скрывается в полутьме коридора. Какое-то время оба парня молчат, ища верное место в системе ориентиров для полученной только что информации. Наконец Кейджи решает прервать затянувшееся слушание тишины: — Можно вопрос? — Сколько угодно. Не факт, что получишь на все ответы, а так, валяй, — как-то очень легко и дурашливо отзывается Юкио. Было видно, что он только сейчас расслабился, словно только что получил амнистию. — Кто это был, и почему ты моешь туалеты?       Лёгкий серебристый смех наполняет собой помещение, Сугияма просто заливается, словив приступ неконтролируемого веселья. — Это все, что интересует тебя? — спрашивает он, отсмеявшись, — на первый вопрос я пока не отвечу. Решишь присоединится к нам — узнаешь. А второе… — он мнётся, прикасаясь к скуле, хмурится, нервно улыбаясь, — в общем, я тут малость нарушил субординацию, самолично забрав тебя из Эскорта. Вот, так сказать, наложили епитимью такую. Забавно, правда? — А это тоже за нарушение субординации? — хмыкает Кейджи и, осмелев, указывает на синяк. — Ага, — легко соглашается Юкио, ехидно улыбаясь, — с любовью от координатора операции. Если будем работать вместе — тебя посвятят в подробности. — Получается, я обязан тебе? — Акааши вопросительно смотрит на Сугияму. Тот холодно смотрит и качает головой: — Нет. Запомни, парень. Ты ничего никому не должен. Каждый сам делает выбор в этой жизни! Ты мне ничем не обязан. Кенме — да. Мне — нет. Ясно? — Да, — выдыхает Кейджи, расслабляясь: Юкио умеет пугать, конечно, но в целом, производит впечатление человека, которому можно поверить. Хочется поверить, до детских слёз именно сейчас, когда его прошлое растворяется, как брошенный в «царскую водку»(*) кусок платины.        Голова идёт кругом от информации и людей вокруг. Но следующий вопрос вновь отправляет логику в нокаут. — Тебе гитару привезти?

***

      Вечер вступает в свои права, мягко и медленно окутывая город тёмным густым одеялом. Серые хлопья облаков, размазанные по небу, позволяют загорающимся звёздам играть в прятки. На базе Некома всё темно, мирно и почти тихо. Периодически в окнах зажигается свет и гаснет через какое-то время, но вскоре новое окно загорается тёплым желтоватым огоньком, словно кто-то посылается световые сигналы-послания.        Негромкие звуки гитарной мелодии нежно переплетаются со звуками мегаполиса: шумом автострад, редкими порывами ветра и обрывками фраз где-то далеко, на улице. Сильные пальцы привычно прижимают струны, захватывают их, извлекая невероятно красивые, немного смущённые и одновременно радостные звуки. Акааши призрачно улыбается, исполняя импровизированный концерт для одного единственного слушателя, последние дни он делает это ежедневно. Сидя на складном стуле у дверей туалета, он играет, пока другой парень с тряпкой и ведром надраивает место общего пользования. Стоит «уборщику» закончить — они вдвоем перемещаются к следующему объекту. Их немного на всей базе. Но Юкио моет тщательно, как истинный японец. Кейджи не смущает место действия, для этого человека он готов играть хоть рядом с выгребной ямой. И где-то в глубине души он понимает, что уже давно дал ответ на вопрос: согласен ли он стать одним из них.