Книги — единственное, что спасало Антона от рутинной жизни. Он с лёгкостью погружался в отношения героев, ощущал на себе их эмоции, представлял себя в обстоятельствах, в которых они находились, и ему действительно очень нравился сам процесс чтения. Чтение — то немногое, на что он мог отвлечься, пока мать пила на кухне в одиночку. В одиночку — это если повезёт, а то иногда и друзей могла позвать. Юноша не имел ничего против алкоголя, если его немного, в компании, и не очень крепкого. Он и сам любил выпивать с друзьями, но то, что делала его мать, давно уже перешло за грань. И в какой-то момент парень начал ловить себя на постыдной для него мысли: он боится через чур пьяных людей. Наверное, потому что не всегда может дать им отпор. Или потому что понимает, что ими движут не совсем трезвые предрассудки в такие моменты.
Мама Антона пила почти каждый день после смерти мужа. Нет, не пила, а именно напивалась. Вставала следующим утром, срывалась на Антона, наспех собиралась и шла работу. Приходила, напивалась, ложилась спать, вставала на работу. И так раз за разом. Шастун странным образом привык. Или смирился. Привык получать по морде от собутыльников мамы, если вдруг появится в ненужное время на кухне или высунет нос из комнаты. Привык к орам, крикам, скандалам, в которых и сам участвовал. Привык к фразам наподобие: «Пока ты живёшь здесь, пока я плачу за тебя и за твою учёбу, ты будешь делать всё, что тебе скажут». Привык прятать синяки под мешковатыми кофтами и толстовками. Привык скрывать от друзей подробности своей жизни. Привык, но устал. Привык, но оттого не легче с каждым разом наблюдать за спивающейся матерью.
Конечно, пьёт она не всегда. Иногда даже случаются счастливые моменты в жизни юноши, когда мама не притрагивается к алкоголю, а на кухне находится так долго лишь потому, что готовит ужин. И хоть ненадолго у Антона появляется надежда, яркий такой огонёк, что она, наконец, справилась, но на следующий день к ним в квартиру заваливаются «гости», с весёлыми улыбками на лицах и бутылками чего-нибудь спиртного, и снова всё по накатанной.
Вы скажите: «Ей просто нужна помощь и поддержка близкого человека, Антон». А Антон вам ответил: «К чёрту меня послали с этой поддержкой уже раз сто.» Думаете, он не пытался? На все его попытки помочь избавиться от алкогольной зависимости клали большой и огромный хер, а тщетные слова поддержки пропускали мимо ушей уже давно.
Шастун возвращается к началу абзаца, пытаясь привести мысли в порядок, сконцентрироваться на прочитанном: «Хватит ли ему времени, чтобы сказать последнее слово? Когда на глазах у десяти, или двадцати, или тридцати миллионов человек Гончая схватит его…».* Мысли путались в одну большую кашу и понять смысл написанных слов никак не удавалось, поэтому Антон взял в руки телефон, набирая контакт, находившийся в списке важных. Контакт самого дорогого и близкого на данный момент человека.
— Да? — хриплый, старческий голос на другом конце ответил почти сразу.
— Бабуль, это я, — мигом отозвался внук, а лицо его тут же озарила добрая улыбка, — как твои дела?
— Антошка, да у меня всё в порядке, — бодро ответила бабушка, узнав в входящем звонке голос любимого внука, — ты лучше расскажи, как там у тебя? Когда приедешь?
— В скором времени постараюсь, — честно ответил Антон, свесив ноги с кровати и немного поболтав ими. Свободной рукой парень зачесал волосы назад, убирая их с лица чуть опущенной вниз головы, — наверное, даже на следующей неделе, — закончил он мысль.
— Ну это здорово, — искренне радостно ответила бабуля. По интонации Антону показалось, что она улыбается.
Повисло напряжённое молчание, преследуемое попытками бабушки задать мучавший её вопрос, будто она решалась произнести душащие слова вслух. Антон терпеливо ждал. Он догадывался о смысле вопроса. Понимал, насколько тяжело говорить об этом.
— Как там мама? — через некоторое время решилась произнести пожилая женщина, пытаясь не выдать дрожь в голосе.
— Как и всегда, — коротко ответил юноша, мигом закусывая до боли губу. Сердце беспощадно укололо, отзываясь ноющей болью.
— Понятно, — послышался такой же короткий ответ на другой стороне, — ладно, мой хороший, я буду тебя ждать! — бодро заключила она, дабы не заканчивать разговор на грустной ноте.
— Хорошо, бабушка, — внук улыбнулся и завершил вызов.
Вернувшись к чтению, Антон понял, что дело не зайдёт дальше пары абзацев. Что-то не клеялось в голове, что-то тревожило, даже пугало, но Шастун никак не мог понять — что это за странное предчувствие? Он зациклился на ощущении подавленности, некой апатии, остранённости в перемешку с наступающим страхом, однако выяснить причину такого состояния не удавалось подавно. Мысли путались. Стены будто давили, нагнетая, и возникало ощущение, будто должно случиться что-то плохое. Дышать становилось трудно. Находиться дома тоже.
Антон быстро собрал необходимые вещи в рюкзак, захватив небольшую бутылку воды, натянул тёплую жёлтую рубашку в чёрную клетку поверх хлопковой футболки. Проскочив из комнаты, обул белые кеды, совсем не подходящие под прохладную вечернюю погоду, быстро стянул с крючка куртку. Вытащив из угла шкафа, стоящего в коридоре, скейт, выскочил из квартиры, не сильно хлопнув дверью.
«Армян, ты сегодня на месте?» — быстро набрал он сообщение другу и, заблокировав телефон, потянулся в карман за пачкой сигарет.
Хвостатый, 19:50.
«Да, я тут. Пригоняй»
Пришедшее сообщение отразилось звонким уведомлением. Достав толстую сигарету длинными окольцованными пальцами, он поместил её между зубов, чтобы освободить руки для ответа.
19:51.
«Через 5 минут буду».
Убрав телефон в карман куртки, парень поджёг кончик сигареты, раскуривая, и, оттолкнувшись ногой об асфальт, не спеша поехал к месту назначения. Красный кончик на ходу тлел быстрее, чем обычно, поэтому Шастун поспешил лопнуть капсулу двумя пальцами, пока сигарета полностью не сгорела. Прохладные порывы ветра обдували лицо, дыхание сбивалось понемногу, а Шастун, несмотря на то, как тяжело это давалось, делал глубокие вдохи, чтобы его восстановить. Отчего-то стало легче, будто он наконец ощутил себя в своей тарелке.
«На улице лучше, чем дома» — подумал Антон, подъезжая к скейт-площадке и двумя пальцами отбрасывая бычок выкуренной сигареты подальше. Та, в свою очередь, ударившись об дерево, разлетелась множествами искр и потухла.
Площадку с замысловатыми трюковыми строениями освещал тусклый свет фонарных столбов, отчего атмосфера наполнялась каким-то уютом, что ли. В вечер буднего дня народу было не очень много, поэтому пространство для тренировки стало обширнее, нежели в выходные. Немного обведя взглядом не такую уж широкую часть площади, юноша наткнулся на Сергея, выполняющего Ollie*, и, взяв доску в руки, поспешил к нему навстречу.
— Здорова, — поприветствовал он Матвиенко, с которым виделся буквально недавно, протягивая руку для пожатия, — ты один сегодня?
— Ага, — отозвался друг, отвечая на рукопожатие, — но скоро, может, Оксана подойдёт.
— Зачем? — изумился юноша, привыкший в тому, что катают они либо одни, либо в компании Димки, который сидит на трибуне в качестве зрителя, — надеюсь, она будет одна?
— Да, посмотреть просто, — отвечает собеседник несвойственным для себя тоном, немного даже грустным, что ли.
Антон, в принципе, ничего плохого и не имел к Оксане, она милая и общительная девушка, однако пересекаются они редко, только в компании Серёжи. А скейт-площадка — это место ребят, куда они долгое время даже Димку не приглашали. Тут парни часто проводят время, тренируются, общаются, курят, в конце концов, и это место стало для них какой-то маленькой традицией, что ли. Тем самым уголком, куда они могут прийти, несмотря ни на что, кроме зимы, конечно. И Антон немного расстроен тем, что одногруппница нарушит их идиллию, вторгнется в их личное пространство, куда пускать кого-то постороннего не очень-то и хотелось. Но, конечно, он понимал: для Матвиенко это значит много. К тому же, Оксана, как и оговаривалось, должна была прийти одна, что очень даже неплохо, ведь они с Матвиенко смогут поговорить, наконец, а Антон мешать им не собирается.
— Ладно, пойдём покатаем, — предлагает Шастун, опуская скейт на асфальт и ставя на него ногу.
Скейт шумно покатился по серому асфальту, немного вибрируя под ногами из-за меленьких камушков.
— Угу, — согласился Сергей, кивая.
Настроение друга с озорного и активного моментально сменилось на тусклое и загруженное, а виной тому, подумал Антон, Оксана. Эта девчонка начинает занимать всё больше места в голове лучшего друга, что Шастуна даже немного подбешивает. А может, виной тому элементарная дружеская ревность.
Антон уже стоит на краю рампы* и, надавливая на переднюю часть скейта, съезжает вниз, раскатываясь, разминаясь перед трюками. Он занимается скейтбордингом около года, однако сердце все равно предательски ёкает, когда доска падает вперёд, прокатываясь по рампе. Страх Антона вполне обоснован: одно неверное движение — и он кувыркнётся.
Доезжая до другой части рампы, он не на долго задерживается на борту, разворачивается и снова едет вниз.
Позже в ход идут и небольшие прыжки, и более изощрённые трюковые элементы.
Когда парни вдоволь накатались и даже немного устали, Сергей как раз вовремя предлагает покурить, а Антон с радостью соглашается, вытаскивая из кармана чуть помятую пачку.
— Откуда? — удивляется друг, кидая взор на почти целую пачку с сигаретами, — я думал, снова стрелять пойдем.
— Попросил, мне купили, — пожимает плечами Тоха, как само разумеющееся, и зажимает сигарету меж зубов, протягивая пачку Сергею, предлагая взять.
А Серёжа и не отказывается. От зажигалки подкуривает сначала Шастуну, потом себе, жадно затягиваясь. Тело моментально расслабляется под действием такого нужного никотина.
— Мы не договорили, кстати, — произносит Антон, выдыхая густой сизый дым и смотря на друга чуть прищуренными глазами, в уголках которых паутиной собираются маленькие морщинки.
— По поводу? — искренне не понимает Матвиенко, ковыряя носом ботинка бортик асфальта, на котором и расположился высокий друг, особо не церемонясь с лавочкой.
— По поводу Окс, — поясняет он с напором, снова поднося ко рту тлеющую сигарету.
— А чё говорить, — уходит от темы армян, почёсывая щёку, которая уже покрылась двухдневной щетиной, — я же не могу ничего сделать с тем, что девушка просто не замечает моих намёков или поступков в её сторону.
— Может, плохо стараешься? — предполагает парень, а сам вспоминает, как Матвиенко ведёт себя рядом с Фроловой: да любой наблюдающий человек не пропустит мимо глаз то, как тот носится с девушкой, помогая то вещи донести, то пальто надеть, как бы глупо это не звучало.
А один раз, когда Оксана с подругами выходила из колледжа, девушка решила поцеловать Сергея в щёку на прощание. Казалось бы, а что тут такого? Так она, то ли случайно, то ли, может быть, специально (кто знает эту коварную женщину) чуть-чуть промахнулась, и получилось, что поцелуй пришелся совсем не в щёку, а в краешек губ Матвиенко. Оксана на данный инцидент никак не отреагировала. Так как происходило это на первом этаже, прямо возле выхода, то видели это многие одногруппники. Послышались даже возбуждённые возгласы в их сторону, а сам Серёжа не обращал на них никакого внимания. Так и остался стоять в оцепенении, смотря на уходящую Оксану, а на приоткрытых губах, видно было, застыл немой крик.
Внимания вокруг Матвиенко тогда было много, и не только со стороны их группы, но и со стороны других учащихся, ибо Сергей, все-таки, личность довольно известная в колледже, общительная. У Оксаны многие девушки стали спрашивать, встречаются ли они с Серёжей, на что она изумительно отвечала: «Да с чего вы это взяли?!», а Сергей очень злился на любопытных студенток, сующих нос не в своё дело. Но это до поры до времени.
Когда между ними действительно стало всё очень непонятно, и девочки уже начали спрашивать про их отношения у самого Сергея, тот отмахивался и говорил: «Спросите у Оксаны, потому что я сам уже ничего не понимаю».
— Серьёзно? — изумился Сергей высказыванию Антона, даже забыв про сигарету, которую хотел поднести ко рту.
— Ну да, плохое предположение, — согласился тот.
— Да какая разница уже? — развёл руками парень, — Ваня же есть.
— Ну, не факт, что их отношения продлятся долго, — поделился своими мыслями Антон, — по нему же видно, что он редкостный мудак. Ему Оксана быстро надоест.
— Возможно, — согласно кивнул Серёжа.
— Все ахуенно будет, — попытался поддержать его шатен, похлопывая по плечу.
Беседа закончилась в довольно нужный момент, потому что где-то совсем близко показалась копна каштановых волос, завязанных в высокий хвост. Оксана, на удивление, была в лёгком платье и ветровке. Не сказать, что это было сильной редкостью, однако и без причины ею платья не надевались, что уж говорить об обычной прогулке с друзьями.
— Привет, золотко, — Антон первым потянулся за объятиями к девушке, обхватывая крохотное тело своими длиннющими руками.
Честно говоря, он и сам не до конца понимал, чего стоит ожидать от Флоровой. Конечно, от своих слов он и не отказывается — девушка очаровательная, добрая, да что говорить, она просто потрясающая. Но что-то в ней отталкивает. Будто смотришь через пелену, но краешек оболочки все-таки проясняется, и можешь посмотреть на ту суть, являющуюся из-под неё. Скорее всего это «что-то» — безразличие по отношению к его лучшему другу, который действительно по уши в ней.
— Привет, — отзывается девушка дружелюбно и подходит к Сергею, чтобы поздороваться.
Тот меняется в лице сразу же. Обнимает её так нежно и трепетно, что Антон думает: «я так никогда не любил».
— Я, наверное, не буду мешать, — произносит парень, забирая свой скейт и отправляясь на рампу.
Минут через сорок одиночного катания он уже начинает обижаться на Серёгу, ведь пришли то они покататься, да и Оксана пришла посмотреть, а не болтать и кокетничать с его лучшим другом. Наскучившему Антону уже порядком надоедает выполнять одни и те же заезженные движения, а просить Матвиенко помочь ему разучить новый трюк он не хочет, дабы не отвлекать влюблённого человека, которому выдалась возможность пообщаться с объектом своего внимания без лишних глаз, не считая Антона, конечно.
Самой разумной вещью, пришедшей в голову Шастуна, было посмотреть технику выполнения в интернете и попробовать научиться самому. Но, по иронии судьбы и неуклюжести парня, он переносит вес неправильно и со всей дури летит со скейта вперёд, впечатываясь, кажется, носом в дно рампы.
Перед глазами темнеет резко, а боль отдаётся моментально, однако, вовремя увернувшись, Антон обнаруживает, что нос, вроде бы, цел. Чего нельзя сказать о коленях, которыми он благополучно проехался по дну, кажется, даже немного разодрав штанину.
Друзья мигом оказываются возле него. «Вот как надо привлекать к себе внимание» — думает Антон, рассматривая ссадины на обеих коленках.
— Антош, ты нормально? — щебечет Оксана, вертясь жучком вокруг него, — как ты так умудрился? Давай водой промоем хотя бы.
Не дождавшись ответа, девушка промокает салфетки водой и пытается стереть с ран всю грязь и песок, пока Шастун страдает по порванным джинсам и думает, как бы их зашить, почти не обращая внимание на то, как щипят свежие ссадины.
Сергей же, в свою очередь, поняв, что толком ничем не поможет, просто протягивает другу сигарету, вытащенную из кармана Антоновой же куртки.
Немного замешкавшись, юноша принимает её и тут же жадно прикуривает. Когда раны промыты, а сигарета выкурена, Шастун, попрощавшись с друзьями, медленно топает домой, потому что кататься сегодня точно больше не сможет.
***
Что там было сказано о плохом предчувствие? Вернувшись домой, Антон сразу забывает про тянущую боль в коленях. Его охватывает страх, паника, тремор тут же накрывает от кончиков пальцев, до головы. Несколько долгих секунд парень просто теряется. Дыхание останавливается где-то в лёгких, потому что Антон даже выдохнуть забывает. Не знает, чёрт возьми, что ему делать. Просто смотрит, а внутри все холодеет и нервно сжимается в один тугой ком.
Мама лежит на полу, руки в крови, кофта липнет к коже. Нож валяется где-то в стороне. Раны на руках глубокие.
Холодный пот уже каплями бежит по лбу Антона, дыхание сбилось, солёные слёзы ручьём текут по щекам, попадая в открытый от изумления рот, жадно хватающий хоть каплю воздуха. Кажется, он уже просто задыхается от накатившей истерики. Бросает скейт на пол, бежит, не разуваясь, на кухню, падает на колени. Пытается нащупать пульс. Есть, сука!
Трясущимися от страха руками, испачканными в маминой крови, пытается вытащить телефон из кармана, пару раз роняет, набирает скорую. Вместе с этим берёт полотенца, тряпки, всё, что попадается под руку, и затыкает раны.
Скорая приезжает быстро. Антон находится в прострации. Он уже не задыхается. Неосознанно отвечает на какие-то вопросы мед. работников. Смотрит в одну точку. Не ощущает себя в своём теле. Он где-то между. Успокаивающее ему не вкалывают. Видят: и так спокоен. А Антон даже не догадывается, что скоро его накроет.
Через какое-то время после того, как маму увезли, приходит осознание, а сидевший до этого спокойный Антон уже, почему-то, лежит на полу и кричит. Он не знает, куда себя деть. Не знает, куда выпустить накопившиеся эмоции. Он просто кричит и закрывает голову руками. Внутри происходит какой-то кульбит органов, иначе он просто не знает, как объяснить тянущуюся боль. Ему плохо, чертовски плохо, и он, блять, не знает, что делать с этим огромным шаром, который сковывает грудную клетку и не даёт нормально вздохнуть. В тот день он много плачет. Слёзы, буквально, не сходят с его лица. Глаза красные, опухшие.
Ещё через какое-то время вялый, ослабевший Антон находит в себе силы дойти до раковины и умыться. Ноги ужасно подкашиваются, из-за чего Шастуну приходится рухнуть на пол рядом с раковиной. Он опускает голову на согнутые колени, обхватывает её руками и думает о том, что мед. работники, скорее всего, уже сообщили в органы опеки и попечительства и скоро сюда приедет полиция вместе с сотрудниками соц. защиты, ведь не может несовершеннолетний ребёнок оставаться дома один. Скорее всего, его определят к бабушке на время того, пока мама будет в больнице. Оно и к лучшему.
***
Кажется, Антон уснул прямо на полу, потому что на данный момент он чувствует под собой холодный кафель и чьи-то грубые руки, которые пытаются растолкать его.
Он нехотя открывает слипшиеся глаза, а в них будто песком насыпали. Перед ним на корточках сидит довольно большой, широкоплечий мужчина, на вид лет тридцати. Рыжая борода и чёрный выглаженный костюм делают его невероятно солидным. Мужчина представляется Макаровым Ильёй Андреевичем.
— Извини, там дверь была открыта просто, — мужчина указывает рукой в сторону входной двери.
Антон лишь непонимающе смотрит, хлопает глазами как ребёнок. Искусанные губы чуть приоткрыты, а сам он выглядит наверняка не очень привлекательно: мокрые от пота волосы, разодранные колени, заплаканные опухшие глаза.
— Как ты себя чувствуешь? — уточняет мужчина, слегка касаясь руки подростка, — может, пойдём на кухню?
Ответа не последовало. Антон просто изучающе смотрит на мужчину, проводя взглядом вдоль его тела.
— Пойдём, я сделаю тебе чай, — снова отзывается тот, пытаясь поднять худощавое тело. А Шастун и не сопротивляется. Спокойно идёт за ним на кухню и садится на стул.
— Как ты себя чувствуешь? — снова задаёт вопрос старший, поставив кружку горячего чая на стол, — нужна медицинская помощь?
— Нет, — сухо отвечает подросток, — вы кто? — он несмело переводит взгляд на мужчину.
— Я из органов опеки, — отвечает Илья Андреевич и предоставляет удостоверение, — есть ли у тебя родственники, к которым мы сможем отправить тебя на временное попечительство?
— Да! — резко даже для себя отвечает Антон и добавляет уже более спокойно, — бабушка.
— Отлично, думаю, нам удастся отправить тебя к ней на какое-то время, — говорит Макаров.
Их диалог прерывает неожиданный шорох из коридора, где несколько часов назад лежала мама, истекая кровью. Шастун вздрагивает и оборачивается на звук. Макаров тут же подходит к подростку и спешит объяснить:
— Не переживай, это полиция. Им нужно зафиксировать место преступления.
Антона озаряет догадка: он находился один дома в тот момент, когда всё случилось; на полотенцах, которыми он пытался остановить кровь, его отпечатки; рядом с местом, где лежала мама, валяется нож. Не повесят ли на него этот инцидент?
Предвещая вопрос Антона, который выглядел ещё более напуганным, Илья произносит:
— Тебя не подозревают ни в чём, — мужчина слегка погладил подростка по плечу, — твоя мама пришла в себя, дала показания. С ней всё будет хорошо.
Шастун немного успокоился, услышав это. Однако совладать с эмоциями становилось труднее. Он пообещал, что не будет плакать при других, что будет держать себя в руках, когда приедут из органов, но данное себе обещание сдержать не получилось. Слёзы сами покатились по бледным щекам. Слишком резко всё навалилось на него. Антон искренне не понимал, о чём думала родная мать, когда пыталась сделать с собой такое. Думала ли она вообще о нём? Что будет с её сыном? Подросток тихо шмыгнул носом, и, пытаясь не выдать свою слабость перед незнакомым мужчиной, аккуратно вытер слёзы рукавом любимой жёлтой рубашки.
Обычно Макар не позволял себе такого на работе, но, смотря на запуганного мальчишку, хотелось приласкать его, утешить, сказать какие-то ободряющие слова. Поддавшись порыву эмоций, он нежно обнял Антона, аккуратно поглаживая по спине. Тот, на удивление старшего, принял заботу как необходимость и прижался сильнее, утыкаясь носом в пиджак дорогого костюма.
От мужчины пахло приятно: какими-то дорогими духами и немного шалфеем. Антон и сам не отдавал себе отчёт в действиях, даже не задумался, почему так бесцеремонно прижался к незнакомцу. Ему просто нужна была поддержка.
