Верность хромой собаки

      Шарлиз прекрасна. Её светлые медовые волосы шёлком ниспадают на хрупкие плечи. Острая линия ключиц, словно по учебнику прямая осанка. У неё глаза цвета изумруда и мягкий, покладистый характер. Когда она вкладывает свою маленькую ладошку в руку Альберу, то кажется кроткой и грациозной. В её глазах сияют преданность и восхищение каждый раз, как дрожат длинные вееры ресниц. Расшитое жемчугом и кружевами свадебное платье делает её похожей на прекрасную иллюзию. Кажется, коснись её, и она растворится в руках словно предрассветный туман. Шарлиз поджимает тонкие розовые губки, выдавая своё волнение, и крепче сжимает руку короля.       В противовес ей Кейл одет в торжественное чёрное одеяние, украшенное великолепной золотой брошью. В неё инкрустированы голубой сапфир с россыпью агатов. Он фальшиво-радостно улыбается одними губами, пока глаза остаются холодными и пустыми. Смотря в них, Альберу видит зеркальную гладь: пустую и неодушевлённую. Его собственные чувства в смятении. Ему не хочется идти сейчас по этой красной дорожке в храм, не хочется вести под руку прекрасную Шарлиз. Не хочется… но ноги против воли делают ещё один шаг. Потому что он король.       Стоя перед алтарём, он мягко улыбается взволнованной девушке и, как следует в протоколе, смотрит исключительно прямо. В глазах священнослужителя он видит безмятежность и торжественность. Кроссман слышит праздные речи за своей спиной и чувствует взгляды нескольких сотен вельмож. Неприятное волнение холодком бежит по шее, и ему позорно хочется сбежать отсюда. Лишь бы не слышать больше органной музыки, возгласов восхищения и монотонную речь священника. Да к чёрту, он не хочет давать даже обет человеку рядом с ним. Взгляд против воли смещается в сторону, где стоит Кейл. Тот упрямо смотрит себе под ноги, но будто что-то чувствует, поднимает голову. Их глаза встречаются, и Хенитьюз чуть заметно кивает, ободряюще приподнимая уголки губ. Ему не весело, Кроссману тоже. Даже в этом они сходятся.       После обмена кольцами, приходит время приносить клятву верности новой королеве Роана. Здесь существует обычай среди аристократии: приносить клятву верности либо королю, либо обеим царствующим персонам одновременно. Если королева восходит на престол после инаугурации короля, то все благородные главы домов приносят ей клятву рыцаря даме. Вверяя меч королю и сердце королеве. Перед лицом сына богини солнца все склоняют головы у ног Шарлиз. Она поначалу краснеет и тушуется, когда очередной мужчина встаёт перед ней на колено. Неуверенно смотрит в сторону Альберу, но тот продолжает мягко ей улыбаться и одними губами шептать, что у неё всё получится. Однако, когда подходит очередь Кейла, он напрягается всем телом. Даже челюсть сводит от силы, с которой он сжимает зубы. Видя алое сияние волос под ниспадающим светом из витражных стёкол храма, Альберу чувствует себя отвратительно. Ему силой хочется поднять этого графского ублюдка на ноги и встряхнуть. Чтобы он даже помыслить не смел о служении кому-то другому. Кейл не склоняет головы перед Шарлиз, он мягко смотрит в её дрожащие как у кроткой лани глаза и зеркалит доброжелательную улыбку короля. — К сожалению, я не могу принести свою клятву вам, королева, — с силой в голосе говорит Кейл, и по залу тут же расходится суматоха. Где это видано — говорить такое в лицо королеве? Это наивысшая степень неуважения к царственной персоне, на уровне прямого оскорбления. — Что он творит? — Как смеет какой-то граф себя так вести? — Он даже не граф! Титул унаследовал его младший брат! Только за его прошлые заслуги король и держит его. — И его называют гением? Отброс остаётся отбросом до последнего! — Ну какое неуважение! — Его величество слишком сильно ему благоволит.       Среди толпы нарастает волнение. Все завистники и недоброжелатели Кейла подкладывают всё больше дров в разжигающееся пламя суматохи. Его осуждают, клянут и ненавидят в данный момент. И как-то очень быстро все его былые заслуги меркнут в глазах посторонних. И звание героя (по неволе), и должность главного стратега и приближенного короля тоже. Невозмутимыми остаются только семейство Хенитьюз, его друзья и люди, которые знают истинную силу и возможности Кейла. И их в этом храме превосходящее большинство. — Можете ли вы объяснить свой поступок, сэр Хенитьюз, — голос Шарлиз звонок и мелодичен. Её маленькое тело выглядит величественно у алтаря, и люди в зале стихают. — Много лет назад я уже принёс свою клятву и не могу её нарушить, — упрямо смотря вперёд, вежливо отвечает Кейл и в храме повисает напряженная тишина. Альберу давит хохот изо всех сил. — Он принёс клятву? — Немыслимо! Впервые слышу! — Хенитьюз же не женат? — Кто эта леди? — Разве это не официальное заявление королеве? Разве вы можете это проигнорировать? — хмурит тонкие бровки Шарлиз, начиная уставать от всего этого внимания. — Вы правы, но это не обязательно. Если клятва дана, то её уже не вернуть, — пожимает плечами Кейл, словно ничего уже поделать не может. — К тому же, моя дама очень ревнива. Помысли я только об этом, и она тут же снесёт мне голову с плеч. — Кхм, — прерывает его Альберу, прожигая взглядом. Хенитьюз ироничной улыбкой отвечает ему. Кроссман готов поклясться на собственную корону, что будь его воля, то он и язык покажет. — Хенитьюз, есть ли тебе ещё что сказать? — Конечно! Даме даётся клятва, молитва возносится королю. — Кейл щурится, и впервые за всё время его карие глаза горят озорством и хитростью. От одного этого взгляда у Альберу начинает болеть голова. Что этот ублюдок задумал на этот раз? — А? — Шарлиз очаровательно склоняет голову на бок, не совсем понимая слова мужчины перед ней. — Так как таинство вознесения молитв священно, оно не может делаться публично. Во время основания королевства Роан, король был подобен богине солнца, и самые верные его последователи почитали его на уровне божества. Тогда-то и воздавали молитвы королю, возвышая его над смертными, — вмешивается священник. Он выглядит спокойным, но в его взгляде скользит явное неодобрение. — Потом эту практику перестали использовать, так как она приравнивается к богохульству.       Кейл смотрит на него с иронией, говоря всем своим видом: «Ну и что?». Альберу вторит ему, не видя в этом никакой проблемы. Шарлиз просто смотрит своими зелёными глазами на всех, решительно не понимая, почему этому человеку уделяется такое внимание. Когда наконец-то ситуация разрешается и Кейл поднимается с колен, все его суставы громко хрустят. Он хватается за ноющую поясницу и кидает осуждающий взгляд в сторону короля. Альберу вновь фальшиво улыбается ему прямо в лицо. И Хенитьюз думает, что у этого царского придурка нет ничего святого. Какие тут к чёрту молитвы?

***

      Альберу прощается с Шарлиз в её спальне, желая ей хорошо отдохнуть. В их первую ночь они не остаются в одной комнате, ссылаясь на общую усталость от прожитого дня. Кроссман закрывает за собой дверь и уверенным шагом проходится по коридорам дворца. Горничные почтительно склоняют голову при виде него, заканчивая вечерние приготовления. Сегодня Альберу просит никого его не беспокоить и идёт прямо в свою спальню, а не в кабинет как обычно. Массивная дверь легко поддаётся, впуская короля внутрь. Кейл стоит у окна под светом холодного полнолуния. Он задумчиво вертит в руках бокал красного вина, смотря куда-то вдаль, где простираются могущественные земли графства Хенитьюз. В его широких плечах и поджаром теле нет ничего милого. В его проницательных и хитрых глазах нет никакого воздушного очарования. Он уже, как и Альберу, не молод, проживая четвёртый десяток. Хотя, Кейл всё ещё не достиг того же возраста, что и в своей прошлой жизни. В лунном свете его и без того светлая кожа становится меловой. Будто не человек вовсе, а статуя холодная и одинокая посреди покоев. Но Кроссмана ничего из этого не волнует. Он подходит тихо, даже ворс на ковре не шуршит, и обнимает мужчину со спины. Альберу утыкается лицом в ложбинку между шеей и плечом, наслаждаясь теплом. От Кейла пахнет вином, и его лицо всё же немного краснеет от выпитого. Его распущенные мягкие алые волосы щекочут щёки короля при повороте головы в его сторону. Грубые и сильные от тренировок с мечом пальцы гладят светлые пряди короля, когда они начинают чернеть от корней до самых кончиков. Кроссман рассеивает магию, наконец-то представая перед ним без маски идеального короля. Сейчас он просто Альберу, и где раньше во взгляде растекалась сапфировая лазурь, теперь вбирает в себя свет чернота агата. — Церемония была пышной и торжественной, — озвучивает Кейл, и Альберу ластится лицом о его шею. — Вы выглядели прекрасно, словно король и королева из книжки. — К чёрту книги, — на выдохе говорит Кроссман, сильнее сжимая руки на талии мужчины. У него нет права просить прощения или чувствовать вину перед этим человеком за сегодняшний день. — Кейл. — Да, мой король? — фыркает Хенитьюз, отпивая ещё один глоток и не отводя взгляда от кажущихся бескрайними землями. — Назови меня по имени, — просит Кроссман, прикрывая глаза. — Альберу, — без колебаний говорит Кейл. Один звук его имени делает всю ситуацию до нельзя интимной и личной. Потому что по имени короля могут звать только боги. Вопреки всему, Хенитьюз всё ещё атеист. — Не смей служить никому, кроме меня, — не просит, приказывает. — Великолепие вашего величества настолько впечатляюще, что второго господина я просто не потяну. — Ёрничает Кейл, чтобы как-то разрядить напряжённую атмосферу между ними. — Вы — мой единственный король.       Кейл высвобождается из объятий и берёт ладонь Альберу в свою. По сравнению с мягкой и маленькой Шарлиз, его руки грубые и большие, в точности такие же, как и у Кроссмана. Это совсем не мило по мнению Хенитьюза, и от этого смешки щекочут горло изнутри, пусть ему и совсем не до смеха. Альберу охотно идёт за Кейлом, позволяя тому вести его прямо в ванную комнату. Здесь душно, влажно и жарко от приготовленной заранее ванны. Пахнет лавандой и ещё чем-то сладким. Они впервые за сегодня остаются наедине, но не смотрят в глаза друг другу. Там, при тысячах людей, им было куда проще скрывать свои истинные чувства. Кейл от всего сердца поздравлял своего короля, а тот с благодарной улыбкой принимал все сказанные им слова. Настроение праздника делало всё как-то терпимей, и они поддавались ему, следуя как по течению. Однако сейчас, когда их взгляды всё же пересекаются, оба выражают лишь одну эмоцию. Горечь.       Уверенными движениями Кейл расстёгивает праздничный камзол, словно это что-то естественное. Аккуратно снимает белую рубашку, едва задевая кончиками пальцев грудь Кроссмана. Тот неотрывно смотрит на спокойное лицо Хенитьюза, как будто видит этого мужчину впервые перед собой.       Они никогда ни в чём не признаются друг другу. Не вешают ярлыков на свои отношения, просто делая то, чего оба хотят. Точно так же каждый из них знает и об обязательствах, ложащихся на плечи обоих. И ни в чём не винят. Потому что они взрослые люди, которые знают, что мир не делится на чёрное и белое, добро и зло. Альберу делает свой выбор в сторону процветания Роана, поэтому ему нужна Шарлиз. Кейл делает свой.       Первым в воду заходит Альберу. Горячая вода тут же его расслабляет, и он меланхолично смотрит на водную гладь, где отражается усталый вид тёмного эльфа. На самом деле, он настолько привык видеть иллюзию, что поначалу с трудом ассоциировал себя с этим обликом. Благодаря Кейлу он чаще расслабляется, являя истинного себя. Он никогда бы не мог подумать, что быть настоящим — это так приятно. Хенитьюз не знает об этих переменах и скинув бельё в сторону, залезает следом в широкую ванную. Она не слишком свободно помещает в себя двух взрослых мужчин, но терпимо. Кейл садится в воду и откидывается на грудь Альберу. Длинные алые волосы тут же намокают и липнут к коже. В воздухе клубится пар и слышатся только звук капель воды. Альберу покрывает открытую шею ленивыми поцелуями и каждый из них делает вид, что ничего особенного не происходит. Лишь сухое отчаяние сквозит в действиях обоих; несвойственное им поведение. Ни у одного из них нет настроения и сил на подколки, сарказм и прямую словесную конфронтацию, которую они так любят.       Альберу берёт мокрую руку Кейла с бортика ванной, и не думая ни о чём конкретном, теребит безымянный палец правой руки. Будто старается что-то найти там. Однако кожа абсолютно гладкая. И раздражение поднимается из самых глубин сердца Кроссмана. Сейчас он отчётливо понимает, что ничего не может дать Кейлу. Ни каких клятв, ни обетов, ни обещаний. Просто потому что он король, первый человек после бога. От этой фантомной несправедливости сводит зубы. Недолго думая, он кусает Хенитьюза за фалангу длинных пальцев, оставляя следы-полумесяцы от собственных зубов. Кейл бросает ленивый взгляд через плечо, дозволяя этому царскому придурку делать всё, что он хочет. Возможно, хоть так кому-то из них станет легче.       Видя, как наливается красным след, Альберу наконец-то расслабляется окончательно, придя к единственному решению. Пусть он не может дать никаких клятв, он вверяет в руки Кейла свою душу.       Тогда как только ему Хенитьюз должен давать клятвы, ему обязан воздавать молитвы.