Верность хромой собаки

— Ваше величество… — голос, трепетный и нежный, разгоняет тишину спальни.       На шёлковых простынях цвета самого тёмного обсидиана лежит Кейл. Гибкое тело дрожит, будто кролик перед клыками хищника. Его карие глаза с поволокой слёз смотрят на высокую фигуру у окна. Полная луна озаряет лицо короля, делая прекрасные черты острыми и таинственно-зловещими. Альберу роняет пытливый взгляд на тело главнокомандующего перед ним. Дьявол войны сейчас беззащитен и очарователен, как белая лилия, которую можно уничтожить одной рукой. Король бесшумно подходит к изголовью кровати, к которому привязаны хрупкие запястья Хенитьюза, и холодными пальцами проводит вдоль выреза просторной рубахи. Кожа Кейла нежнее бархата, отчего его хочется касаться вновь и вновь. Кроссман никогда не сможет понять, как человек с таким соблазнительным и слабым телом может приносить разруху на поле брани. Как эти руки, держащие тяжёлый меч, могут оставаться нетронутыми следами битв. — Ах, ваше величество, — сладко стонет Хенитьюз, подставляясь под мимолётные прикосновения короля.       Он жаждет каждой клеточкой тела секунды, когда этот мужчина возьмёт его. Томительных и распаляющих желания прикосновений недостаточно, Кейл взглядом молит о большем. Альберу только улыбается от вида жалкого и податливого Хенитьюза. Ему доставляет истинное удовольствие смотреть, как этот аристократ стонет под ним, как последняя шлюха, желая, чтобы им бесстыдно овладели. Связанные запястья сводит судорогой, когда Кейл тянет особенно сильно, желая вырваться из сладкого плена. Распахнутая наполовину рубаха открывает белоснежную грудь с розовыми затвердевшими от прохлады сосками. Взгляд у короля неистовый и свирепый, когда он видит настолько незапятнанное и девственно чистое тело. — Ох, как постыдно, — с насмешкой шепчет Альберу, видя неловкость Хенитьюза.       В длинных тонких пальцах Кроссмана, будто по волшебству, появляется кожаный стек. Обворожительно улыбнувшись, с видом падшего святого, он рассекает им воздух. Звонкий шлепок о ладонь Альберу заставляет Кейла вздрогнуть, будто наотмашь ударили по нему самому. Эта реакция честного тела забавляет Альберу, и на тонких губах прорезается сумасшедшая садистская улыбка. Холодный, грубый шлепок стека скользит по обнажённой коже Хенитьюза. Внутренняя сторона бедра особенно чувствительна к этой мучительной, едва ощутимой ласке. Кейл поджимает ноги в тщетной попытке прикрыть вставший член.       Полупрозрачная рубашка с запа́хом соскальзывает в сторону, когда Кроссман слабо касается её рукой, обнажая вздымающуюся грудь Кейла. Жёсткий и прохладный кончик стека вызывает мурашки у главнокомандующего. То, как он описывает витиеватую линию на теле, как стремительно спускается вниз по впалому животу, чтобы наконец-то остановиться на сочащимся от эрекции члене. Вязкая смазка делает чёрный кожаный шлепок глянцевым, заставляя глаза Хенитьюза стыдливо опуститься. Отчаянно стараясь скрыть раскрасневшиеся щёки и слезящиеся глаза в сгибе локтя. — Граф Хенитьюз, разве вас не учили смотреть в глаза собеседнику? Есть ли у вас хоть какие-то элементарные знания этикета? — фыркает Альберу, его слова — чистая насмешка. — Или же вы предлагаете мне обучить вас? — Обучите, ваше величество, — с полувсхлипом бормочет Хенитьюз, сверкая влажными от непролитых слёз глазами. — Какая наглость, — лёгкий удар стека по груди оставляет на ней влажный след. — Думаешь, что у меня, короля целого Роана, будет время учить манерам такой мусор, как ты?       Втирая влажную смазку в прохладную кожу Хенитьюза, Альберу с особой жестокостью играет его сосками. С мягкой улыбкой перекатывает твёрдые бусины между пальцами, трёт их и даже выкручивает. Те, не выдерживая такого кощунства, наливаются багрянцем. Кажется, тронь ещё немного, и польётся кровь, как драгоценные бусины гранатового сока. Смазка успевает высохнуть от столь агрессивной прелюдии, стягивая кожу неприятным ощущением. Боль ещё никогда не была так сладка для Хенитьюза. Ему хотелось коснуться Альберу, обнять за шею, вжимаясь как можно сильнее в его тело, став единым организмом. Однако плотно связанные руки лишь саднят от грубой верёвки на запястьях, разбивая сахарные мечты в битую карамель. Кейл с неудовольствием прикусывает губы, сдерживая постыдный и вульгарный стон. Взгляд у Альберу мерцающий и жгучий от кротости человека перед ним. Сейчас он меньше всего похож на мудрого правителя, каким его считает континент. Да и как можно назвать сущность, не отличающуюся на деле благородством и приручившую самого дьявола, солнцем королевства?       Будучи настоящим тираном, Альберу возбуждается от полного доминирования над Хенитьюзом. Одним движением ослабляя узел своего атласного галстука, Кроссман завязывает им Кейлу глаза. Погрузившись в полную темноту, Хенитьюз ощущает каждое дуновение воздуха особенно остро, будто вся его кожа превращается в оголённый и чувственный нерв. Это волнующее чувство собственной беззащитности и уязвленности опьяняет. Хенитьюз отдаёт своё тело в полное подчинение другого человека, теряя последние крохи достоинства. Внутри него закручивается тугая спираль от возбуждения. Он с извращённым трепетом ожидает каждого прикосновения. — Так уж и быть, пару уроков я тебе преподам, — голос Альберу глубокий и властный, отчего Кейл невольно извивается на влажных простынях. — Ты должен считать каждый удар. Ошибёшься или пропустишь хоть один, мы начнём твоё обучение с самого начала. — Мгх, — тонкая лодыжка скользит по простыне, и тело Хенитьюза бьёт мелкой дрожью. — Ты должен отвечать словами, — слабый удар падает на щёку, Кейл отстраняется от неожиданности и шумно сглатывает. Стек скользит по беззащитно открытой шее и останавливается у ключиц. — Иначе ты уподобишься животному. — Ваше величество-о, — неприкрытая пошлая дрожь сочится в голосе Хенитьюза. — Или, может, тебе так хочется быть моей собачкой? Полаешь для меня, господин главнокомандующий? — прежде чем Кейл успевает открыть рот, Альберу очаровательно смеётся в разгорячённой тишине комнаты. — Прости, было невежливо с моей стороны называть тебя собакой, ведь ты всего лишь жалкая свинка, не так ли? А как у нас говорят свиньи?       В долю секунды твёрдая рука опускает хлёсткий удар на открытую бледную кожу живота. Хенитьюза подбрасывает на кровати, и он давится воздухом от вспышки боли. Длинная линия наливается алым, опоясывая тонкую талию. В голове тут же появляется нехарактерный гул, и Кейл теряется в этих странных ощущениях. — Икх, — сжимаясь на постели, Хенитьюз выглядит как никогда жалким. — Что я говорил пару минут назад, а, Кейл? — неудовлетворительно цыкает Альберу, пару раз пробно замахиваясь стеком. — Р-раз, — выдавливает сквозь искусанные губы Хенитьюз. — Хороший мальчик, — любовно гладит горячую отметину король.       Нет ничего прекрасней, чем первый штрих на абсолютно пустом холсте. В глубине голубых глаз Альберу сгущаются пугающие тени. Ласковая похвала за терпение кончается ровно в тот момент, когда мягкие поглаживания сменяются впивающимися кожу ногтями. До первых капель крови на израненной плоти, до глубоких борозд. — Не расслабляйся, Кейл, — улыбка, которую все люди считают сияющей и прекрасной, стала полна злобной насмешки.       Комната пронизана жалобными стонами и мольбами о помиловании. Стек рисует на коже невообразимые узоры. Тонкие линии пересекают друг друга, опоясывая округлые бёдра и тонкие лодыжки Хенитьюза. Грудь, что ранее была нежна и трепетала от каждого касания прохладных пальцев короля, сейчас и вовсе не вздымается. Словно человек разучился дышать. Верёвки на запястьях полностью стирают их, и даже едва успевшие появиться струпья на ранах раз за разом сдираются. — Хоть ты и просишь остановиться, твой дружок поживает очень даже хорошо, — на четырнадцатом ударе наконец-то подаёт голос Кроссман.       Грубыми движениями Альберу теребит красную головку члена Кейла, с силой надавливая на неё большим пальцем. Мозолистые от тренировок с оружием подушечки пальцев царапают тонкую и чувствительную кожу. В какой-то момент Хенитьюз не выдерживает концентрации боли и удовольствия, окропляя свой исполосованный ударами стека живот спермой. Уши Кейла отчаянно горят от смущения, а пересохшие от стонов губы трескаются. Чёрный атласный галстук на его глазах промок от слёз, и он как никогда чувствует себя таким уставшим. Сведя ноги, он всё ещё пытается прикрыть свой постыдный вид. — Кейл, разве перед хозяином ты не должен раздвинуть ноги и усердно служить? — игривый шёпот касается пунцовой мочки уха Хенитьюза, и тот на автомате следует приказу.       Рука Альберу скользит по мокрому от смазки и спермы животу, касается всё ещё дрожащего от недавнего оргазма члена и спускается прямо к ложбинке ягодиц. Нащупывая плотное колечко мышц, без церемоний вставляет палец. — Так что же должен сказать Кейл? — прикусывая горячее ушко, бархатно мурлычит Альберу, вырывая последние зачатки осознанности и чувства самоуважения у Хенитьюза. — Прошу вас, возьмите меня, ваше величество, — скулит главнокомандующий, широко разводя ноги.       Альберу смотрит на это постыдное и вульгарное тело, запятнанное спермой и ярко-алыми полосами. Чувства внутри него буйствуют, как стихии, сталкиваясь друг с другом. Его голубые глаза едва ли не чернеют от эмоций, пугая налившимися кровью белками. Всё тело короля сотрясает дрожь от возбуждения, а собственный член больно давит в штанах. Его сегодняшняя «жертва» как никогда прекрасна.       У Хенитьюза нет гордости. Пламя бесконтрольного желания сжигает его изнутри. Сейчас он готов стать кем угодно: дьяволом, шлюхой или животным. Разум пустеет, зудящая пустота между ног невыносима. Кейл готов умолять, готов рыдать и извиваться, как последний презренный. Он давно стал рабом прекрасного господина, мучившего его за закрытыми дверями каждую ночь. В объятиях своего тирана Хенитьюз перестаёт быть собой. Скажи Альберу встать Кейлу на колени и лизать его ступни, тот без сомнения опустится на самое дно. Благоговея в трепете от чувства унижения, что…       С громким хлопком Хенитьюз закрывает книгу, ни в силах прочитать больше ни буквы из этой треклятой книжонки у него в руках. — Что за дерьмо я только что прочитал? — задумчиво глядя перед собой, он на полном серьёзе раздумывает о государственном перевороте. — Кейл, не выражайся, — мягко журит его Кроссман, наблюдая за сбитым с толку Хенитьюзом.       Если бы он знал, что в кабинете Альберу весь шкаф заполнен похабными книжонками с их непосредственным участием под видом научной литературы, ни за что бы не взял эту гадость в руки. Книга, которую он только читал, настолько абсурдна, что даже не смешно. Коллекционер всего этого безобразия безмятежно улыбается, словно так и должно быть. Хенитьюза обуревают противоречивые чувства: действительно ли в безопасности королевство, имея у власти такого царственного придурка все эти годы? — Богиня, почему это настолько отвратительно и неестественно? — фыркает Кейл, и меж бровей пролегает морщинка. Этот день не мог стать ещё более ненормальным. — Жалкий вид и трепетное тело? Бархатная кожа, нетронутая ни единым шрамом? Даже нет татуировок древних сил. Как они могут писать столь откровенную ложь? — Я бы больше обеспокоился, если описания были натуральными и детальными, — небрежно нарисовав на полях одного из бухгалтерских отчётов кракозябру, иронизирует король. — У меня появилось бы много вопросов на этот счёт. И много голов на стенах замка. — Влажные от возбуждения глаза и пролитые слёзы? Что за бесстыдство? — бесстрастно констатирует Хенитьюз, особо не тронутый данным чтивом. Это вызывает у него небольшую изжогу. — Тут ты прав, мой дорогой Кейл скорее дьявола заставит плакать, как дитя, чем сам прольёт хоть одну скупую слезу, — утвердительно кивает Альберу, соглашаясь. Однако про себя думает, что Кейл, который иногда позволяет себе подобную пошлость во время особенно «жаркого» времяпрепровождения, изумителен. — Поверить не могу, что ты хранишь всё это на видном месте, — вздыхает Кейл и кладёт книгу обратно на полку. С сомнением осмотрев другие талмуды, он один за другим снимает с них липовые обложки. — Разве в твоём мире нет выражения: «Хочешь спрятать дерево — спрячь его в лесу»? — пожимает плечами Альберу. Подперев голову рукой, он исподлобья наблюдает за Кейлом, не забывая подписывать документы. — Я, конечно, знал, что подобные книженции ходят из рук в руки, порождая сплетни, но не думал, что ты начнёшь их собирать, — хмыкает тот, всё ещё осматривая полку. — Почему ты не пресёк это? — Потому что это потешно? — торжественно отвечает на вопрос Альберу, и Хенитьюз прожигает его взглядом. — Я подумывал о том, чтобы организовать какой-нибудь грант на развитие данной отрасли. Всё больше независимых издательств печатают и распространяют эти романы среди знати и простолюдинов. — Правда? Ты на полном серьёзе считаешь, что эти задрипанные бульварные книжонки не должны жёстко контролироваться и уничтожаться? — морщится Хенитьюз, когда его взгляд снова падает на книгу, которую он только что читал. — «Трепетная лилия в руках тирана»? «К ноге!»? «Мечты дьявольского главнокомандующего лунной ночью»? «Злые боги»? «Когда король не спит»? «Heroes & Villains»? Что не так с этими людьми, придумывающими настолько абсурдные названия? О каких наградах вообще речь? Разве за такое не должны сжигать на костре в центре площади? — Кейл, ты же вроде всегда был против крайней меры наказания? — шире улыбается Альберу, наслаждаясь редкой возможностью понаблюдать за смущённым Хенитьюзом. — Всему должен быть предел, разве они не оскорбляют королевскую семью? Где ваше достоинство, мой король? — Кейл искренне желает сжечь весь книжный шкаф.       Кроссман только с сочувствием смотрит на свою драгоценную коллекцию, не шибко веря, что она останется к концу дня нетронутой молнией. Единственная мысль, что его успокаивает, — каждая книга была куплена в трёх экземплярах: для чтения, для хранения и для выставки. Зная темперамент Хенитьюза, он всегда загадывает наперёд на случай непредвиденной ситуации. Искренне веря, что любое творчество имеет право на существование, Альберу сквозь пальцы смотрит на все докладные на новые книги с ним в главной роли. Секретарь уже даже не приносит их, сразу разжигая камин очередной кипой бумаг с критикой от высокопоставленной знати. — Не будь столь критичным, дай им шанс. Там есть и стоящие работы, — с наигранной беспомощностью вздыхает Альберу. Весь его вид так и говорит, что Кейл просто ничего не понимает в искусстве. — …       Не став спорить, Хенитьюз критическим взглядом ещё раз осматривает книги и выбирает самую нейтральную, судя по названию. «Верность хромой собаки» выглядит безобидно и даже с намёком на какую-то глубокую мысль. — Юный принц с презрением смотрит на аристократов перед ним. Их чопорные лица искажены уродливой маской похоти. Вспотевшие от волнения ладони шарят по крепкому телу Альберу. Жалкие, они теряют последние крохи разума перед обуревавшим их желанием. Отдавая своё тело в пользование, Кроссман с насмешкой думает о том, как эти мерзкие руки будут отрезаны, стоит ему зайти на трон. Сегодня по его душу пришло три достопочтенных дворянина, поддерживающих фракцию Роберта. Ах, как жаль, что младший брат слишком невинен и не умеет разыгрывать карты, что были у него на руках…       С ненавистью в сердце Кейл захлопывает книгу, и вспышка молнии в пару секунд превращает её в пепел. Настолько отвратительной и бездарной писанины он ещё не видывал. На её фоне даже предыдущая книга претендует на звание шедевра. Мысль сжечь автора этой похабщины уже не кажется чем-то чрезмерным. Альберу тяжко вздыхает. Там была его любимая часть с инкубом… — Ваше величество, могу ли я считать, что некоторые моменты этих книженций имели место быть в реальности? — Кейл мягко улыбается, и Альберу без стеснения зеркалит эту улыбку. — Раз уж вы так яро их защищаете? — Мой дорогой Кейл, ради создания мощной фракции и устойчивого положения кронпринца, я предпочёл бы вырезать всех недовольных вплоть до седьмого поколения. При этом утопив в крови весь их род, чем использовать собственное тело, — как настолько красивый и благородный человек мог говорить такие ужасающие вещи с лицом святого? — Да если бы это и имело место быть, живыми они бы точно не ушли. — Оу, вы меня пугаете, ваше величество, — усмехается Хенитьюз и берёт в руки «Трепетную лилию в руках тирана».       По-хозяйски садится на край стола Кроссмана, закидывая ногу на ногу. Во взгляде его — плавленная карамель и тысячи смешинок. Альберу не может не восхититься тем, насколько прекрасным может быть этот холодный взгляд лисьих глаз. Длинный шрам на веке придаёт Кейлу особое, опасное очарование, будто в сопрано играешь. Выстрелит или поцелует? Альберу не откажется от обоих вариантов. — Ваше величество, скажите честно: хотели бы вы «отыграть» некоторые сцены из этих похабных книжонок? — голос Хенитьюза тягуч и сладок, как патока, обжигает своей насмешкой. — Кхм, я не приверженец боли и насилия, — беспомощно улыбается Альберу, когда нога Кейла игриво касается его голени. — Но если ты хочешь, я могу тебя отшлёпать. — Как старший брат? — откровенно смеётся Хенитьюз, наслаждаясь ответной реакцией Альберу.       Мысок блестящего начищенного ботинка медленно скользит вверх, до внутренней части бедра короля. Стылые глаза Кроссмана, будто пеплом посыпанные, начинают темнеть в самой глубине. Тяжёлые и рвущиеся, как вихрь, эмоции, что они вынуждены подавлять, потихоньку вырываются на свободу. Они оба без опаски срывают замки со шкатулки Пандоры, выпуская наружу собственных демонов. Становясь на короткое время собой, без напускного лоска и иллюзорного всесилия. — Это мой долг — воспитывать непослушного младшего, — с гаденькой ухмылкой Кейл нажимает ногой на выпуклость на штанах Альберу, оставляя след от ботинка на белой одежде. Словно и впрямь становится животным, старающимся пометить свою территорию любым возможным способом. Эти фривольные книжонки создают особый настрой между ними. — Но, как ни прискорбно, нам всё ещё нужно работать. — Ой ли? — с преувеличенным изумлением вскрикивает Кейл, подталкивая Альберу к пропасти.       Нащупав книжку, которую он недавно откинул, как какой-то мусор, безучастно перелистывает страницы. Не то чтобы он не понимает любовь благородных дам к таким пошлым и безвкусным романам. Читая их сегодня, он не испытывает ни отвращения, ни удовольствия, банально из-за того, что не видит в них себя. Точно так же, как он привыкал к жизни «Кейла», этот «Кейл» не имеет ничего общего с его настоящим «я». Скорее вызывает восхищение то, с каким упорством они пишут и распространяют эту похабщину. Не боясь ни огня, ни осуждения. Если бы такие солдаты выходили на поле боя, то победа была быстрой и максимально эффективной. — Забавно, что во всех этих историях они видят тебя непосредственно в качества актива, — наконец перейдя на неформальную речь, констатирует Кейл без особого недовольства.       Он всё это время бессовестно гладит и надавливает на заметно вставший в штанах Альберу член мыском ботинка. Кроссман уже и вовсе утыкается чуть раскрасневшимся лицом в ноги Хенитьюза, пряча лихорадочно блестящие глаза. Светлые волосы разметались по бедру, сияя на солнечном свете золотыми нитями. Шкала терпения Альберу не то что погнулась, она ломается полностью к тем самым рогатым, к которым причисляет себя Хенитьюз. — Неужели они думают, что твои гордость и статус раскрошатся от небольшой смены ролями? — удивленно вскидывает брови, изумляясь такому узкомыслию и туннельному зрению. — Ты действительно так себя ощущал? — Какая разница кто кого, пока обоим приятно? — лукавые голубые глаза смотрят исподлобья. Они зловеще мерцают от той глубины, что появляется из накативших эмоций. Сейчас светлый румянец окрашивает скулы Альберу, делая его вид чертовски сексуальным. Что там он говорил об инкубах? Разве он сейчас не самый прекрасный из них? Альберу будто рождён для того, чтобы искушать других.       Пусть это и бывает редко, но Кроссман никогда не чувствует себя оскорбленным. В отношениях всегда нужно находить компромисс и идти на уступки. Кто-то жертвует больше, кто-то меньше, но ни один из них не корит другого за это. Да и пусть Кейл в этом никогда не признается, быть снизу ему нравится гораздо больше, чем сверху. Альберу же умно умалчивает о своих догадках, не желая, чтобы его дворец разнесло цунами или землетрясение. — Не то чтобы я выходил за хлебом, пока ты брал инициативу в свои руки, — фыркает король, продолжая своё непростое дело.       Кейл теряет дар речи, когда этот бесстыдный царственный придурок прикусывает его бедро сквозь грубую ткань форменных брюк. Подцепив зубами бегунок застёжки, Альберу смотрит с нескрываемым озорством и беснующимися чертятами. Сейчас он уже не тот юный принц, который целовал его под сенью деревьев полуразрушенных джунглей в тайне ото всех. Здесь перед ним — мужчина, объединивший континент и подаривший дом многим угнетённым расам. На его всё ещё до безобразия моложавом и прекрасном лице появились первые морщины. Взгляд, который горел огнём стремлений и мечты, остыл, и ничего его не тревожило более, кроме твёрдой уверенности в своих силах. Почему-то видя его сейчас, Хенитьюз чувствует, как сердце странно дрожит. Глупое и преданное, оно бьётся настолько громко, что оглушает.       Кейл чувствует, будто наконец-то дошёл до дома спустя столетия изнурительных скитаний. Все те годы, что он боролся, воевал и жил рука об руку со смертью и тревогой, окупились. Здесь, в эту самую минуту понимает, что прожил свою непростую жизнь не зря. Решения, которые он выбирал всё это время, не были неправильными, ведь они привели его в этот самый миг. — Не отвлекайся, — легко смеётся Альберу, и ореол солнечного света путается в беспокойных локонах. — Да…       Голос Кейла звучит глухо, и он тянет руки, чтобы поднять голову Кроссмана для поцелуя. Глаза его неприятно колет, когда Альберу сминает под ним стратегически важный и очень секретный отчёт. Такая долгая и лелеянная мечта наконец-то осуществилась? Кто же знал, что счастливая и безмятежная жизнь наступит так скоро. В лучах сентябрьского солнца, в ворохе непрочитанных бумаг и похабных книжек.       По ту сторону двери лишь один несчастный секретарь прикрывает глаза рукой, не решаясь войти в кабинет короля. Слыша всю эту похабщину от начала и до конца, он мечтает, чтобы этих двух сумасшедших ублюдков разразило молнией в этот ясный осенний денёк. Клод тогда с чистой совестью уйдёт на заслуженный покой, забыв о сверхурочной работе, как о страшном сне!       Ах, как всё-таки хорошо, что не всем мечтам суждено сбыться…