«Прошу, спаси меня от Ада,
Ведь я одной ногой в могиле.
Если я сделал тебя своим Богом,
То и дьявол может заплакать.
У меня слишком много грехов,
У меня слишком много проблем.
Одно прикосновение к твоей коже
Способно решить их.
Ведь ты — святая вода.
Я умираю от жажды».
В летнем саду во всю цветут прекрасные цветы. Их благоухающая сладость распространяется в воздухе, из-за чего Альберу не может избавиться от зудящего ощущения в горле. Послеполуденное солнце ниспадает на головы жаром и ярким светом, окрашивая всё вокруг ослепляющими красками. Светлая чёлка Альберу падает на глаза и прилипает к покрытому испариной лбу. Кроссман только щурится от дискомфорта и ослабляет узел на шёлковом галстуке, идя всё дальше, в самую глубь роскошного сада. Воздух нагревается, отчего приторная сладость только распустившихся жёлтых роз становится до тошноты невыносимой. Посреди обширного сада, полного зелени и пёстрых цветов, располагается просторная белая беседка. Сквозь резные стены проникают редкие лучи солнца и под сенью широкой крыши образовываются спасительные прохлада и тень. Маленький круглый столик заполнен десертами: вишнёвый пирог, тарталетки с заварным кремом, лимонный щербет, с десяток видов маленьких пирожных и печений. От одного вида столь сладкого убранства Альберу кажется, что на его зубах скрипит сахар. Однако, не подавая вида, он сохраняет царственную торжественность и лёгкую улыбку на губах. Он кивком головы даёт понять стражам, чтобы они не следовали за ним, оставаясь на расстоянии нескольких метров, прежде чем переступить порог беседки. — Приятно видеть вас в добром здравии, — говорит Кроссман, садясь напротив жены. Расправив плечи и чуть прищурив глаза, он выглядит мягким и очаровательным, Шарлиз словно свежестью обдувает. Десертная вилка в её руках застывает в воздухе, так и не донеся кусочек вишневого пирога до рта. Она смотрит на него холодным, совсем не дружелюбным взглядом. За какие-то пару месяцев из ее любимого мужа Кроссман перекочевал в раздел непримиримого врага. В отличие от враждебно настроенной королевы, Альберу выглядит расслабленно и спокойно, будто и не замечает острых, как кинжалы, взглядов своей прекрасной жены. Улыбается ей точно так же, как и раньше, всем видом демонстрируя мягкость и доброжелательность. Шарлиз чувствует себя ещё хуже, с силой сжимая вилку в пальцах, едва не погнув злосчастную. Случись это раньше, она бы ощутила себя счастливой и польщённой, свято веря, что чувства её мужа не изменились к ней с момента их свадьбы. Теперь же, когда с Шарлиз упали розовые очки, она отчётливо видит его красивую улыбку, но холодные глаза, полные отчуждения и безразличия. Смотря в них, королева не испытывает былого трепета, теперь только ледяная дрожь бежит вдоль позвоночника. Расчётливый и холодный, действующий во имя выгоды, не ставит во внимание чувства. Вот кто такой Альберу Кроссман, но никак не преданный и любящий муж. От этой простой истины ей становится настолько горько, что ни одна сладость мира не поможет избавиться от этого тлетворного чувства. Шарлиз грустно улыбается и отводит взгляд. Атмосфера вокруг них становится напряжённой, слуги переглядываются между собой, не смея войти и заменить заварку в чайнике. Альберу машет рукой, разрешая войти, и горничная едва заметно выдыхает. На протяжении всего времени слышны только шелест длинных юбок, стук каблучков о пол и звон посуды. Кроссман прикрывает глаза, наслаждаясь небольшим перерывом. Ещё двадцать минут назад он с раздражением наблюдал за спорами знати на собрании, слушая, как каждый из них дерёт глотки, доказывая свою правоту. Сейчас же тишина сада и хаотично порхающие летние бабочки кажутся ему иным миром. Скрытым от забот и суеты раем, где время, забыв свой ход, полностью останавливается. Неимоверно душно. Альберу ещё больше ослабляет галстук и расстёгивает две первые пуговицы на рубашке. Он хочет снять и пиджак, но не собирается надолго здесь оставаться. Переводит взгляд с только что поставленной перед ним чашки розового чая с распустившимися внутри бутонами на притихшую Шарлиз. После событий в оранжерее прошло чуть больше четырёх месяцев. Она вернулась из родительской резиденции после отдыха, это первый раз, когда они встречаются. Словно желая возродить утраченную традицию, Шарлиз пригласила его на чашку чая. Альберу не против, всё лучше, чем очередной скандал, который вот-вот выльется за стены королевского дворца. Сладость в воздухе становится невыносимой, и у Кроссмана едва не кружится голова. Эта приторность напоминает ему роскошь и блеск аристократического общества. Настолько же благоухающее, как роза на пике своего цветения, в действительности лишь гнилостный смрад перед увяданием. Опустив глаза, он молча берёт в руки чашку горячего чая, отпивая. Приятный сбор из трав с лёгкой, вяжущей кислинкой на языке. Довольно утончённый выбор. И всё же, легче не становится. Горло колет, будто Альберу проглотил комок из игл. Першение становится сильнее, практически невыносимым. Нахмурившись, Кроссман вглядывается в своё отражение в розовой глади напитка, где в самой глубине дрейфуют нежные лепестки. — Я думаю, Майе не подходит её академия, — прежде чем Альберу успевает задуматься о содержимом чашки, Шарлиз прерывает молчание. Слуги давно ушли, оставив их наедине. — Это грубая работа, и некрасивая форма не подходит принцессе. Ей уже семнадцать лет. Следует начать уроки этикета для будущей жены. Возможно, ваше величество не знает, но каждая леди должна усвоить основы, чтобы стать хорошей женой в будущем. — Майя уже отказалась от этого, она выбрала путь рыцаря, я полностью её в этом поддерживаю, — добродушно пожимает плечами Альберу, опуская момент, что сам не так давно закатил истерику по этому же поводу. Ему понадобилось время, чтобы принять тот факт, что дочь больше не трёхлетний ребёнок, зависящий от него. Майя выбирает свою дорогу в жизнь, неукоснительно следуя ей и не отступая. Когда Альберу увидел, как на тренировочном плаце она одним махом обезоруживает всех новобранцев с яркой и озорной улыбкой, то окончательно сдался. В этот же вечер он написал официальный запрос на вступление принцессы в ряды рыцарской академии и очень долго смотрел на него после. В его голове не было никаких мыслей, он просто сидел на месте и неотрывно глядел на исписанный собственным почерком лист. Внутри него разразилась зияющая пустота от осознания, что время настолько быстротечно. Он не успел оглянуться, как его голова начала седеть, а дети выросли. В полумраке кабинета, предаваясь тревожным мыслям, Кроссман думал о своей жизни и грустно улыбался. Если он не смог прожить свою жизнь так, как хотел, Альберу подарит эту возможность своим детям. Пускай он был не очень хорошим отцом, чрезмерно опекающим своих детей, не дающим им прочувствовать все тяготы их положения. Однако Кроссман совсем не хотел воспитывать их по той же схеме, по которой вырос сам. Он дал им чувство защищённости, вспоминая, как вздрагивал от каждого шороха в ночи, сжимая под подушкой кинжал. Обучил разным искусствам, расширяя их кругозор и право выбора дела, которое понравится именно им, думая о своих бесконечных днях, проведённых за ненавистными талмудами. Альберу любил своих детей и не боялся это показывать. — Смысл жизни каждой женщины в браке и рождении детей, это неукоснительная истина! Или ваше величество считает, что первой принцессе пристало скакать по болотам с неотёсанными мужланами? Она, в первую очередь, наследница королевства, а не простая купеческая дочь! — Альберу не придаёт значения её узкомыслию, безразлично наблюдая за бабочкой, кружащей над десертами. — Возможно так оно есть, однако сейчас не то время, когда женщина-рыцарь считается чем-то неправильным. Я лично подписал указ несколько десятилетий назад, чтобы девушки имели равные права на вступление в рыцарские отряды и возможный выбор профессии. Неужели моя королева считает, что решение было ошибочным? — Кроссман чуть склоняет голову в озорной манере, и его глаза блестят в свете солнечных лучей, пробивающихся сквозь стены беседки. На мгновение Шарлиз очаровывается этой картиной, но берёт себя в руки. — Напомню, что рыцарь Ханна внесла значительный вклад в войне против Белой звезды и его организации «Рука». А некромантка Мэри доказала, что даже с тёмной силой можно нести свет надежды и исполнить волю Богини Солнца. — Майя — не Ханна и не Мэри. Её предназначение — продолжить королевский род, не будьте неразумным, ваше величество! — чашка со звоном ударяется о блюдце. Королева поджимает алые губы и смотрит на мужа с крайним осуждением. — Предназначение наших детей только в том, чтобы быть счастливым. Если в конечном итоге Александр не зажелает унаследовать трон, я передам его сыну Роберта. Тоже самое касается и Майи. Если она не захочет выходить замуж, я не заставлю её это делать, — спокойно говорит неслыханные вещи Кроссман, отпивая чай и едва заметно морщась от боли в груди. — Ваше высочество! — Шарлиз вскидывается со своего места и полными неверия глазами смотрит в спокойное лицо короля. «Какое святотатство! Этот человек сошёл с ума!», — беснуются мысли в голове королевы. Она не может даже представить, чтобы кто-то мог уступить законное место наследника своего сына в пользу племянника! Прежде чем она успевает сказать ещё хоть что-то, Альберу осаждает её одним взглядом. Полный спокойствия, словно пеплом посыпанный, он взирает на неё со всей серьёзностью, ясно говоря, что решение не поддаётся обсуждению. Шарлиз не остаётся ничего, кроме сесть на место и прожигать его страстным, полным испепеляющего негодования взглядом. Альберу всё также равнодушен. Из-за этого отношения она наконец-то перестаёт ходить вокруг да около и заводит речь о настоящей причине их сегодняшней встречи. Убедить свою дочь изменить решение она может и позже. — Вы хоть когда-нибудь любили меня? — дрожащий голос и взгляд, покрытый влагой от непролитых слёз. И пускай с годами Шарлиз выглядит не столь кроткой, как в юности, она всё ещё первая красавица Роана. Её покрасневшие уголки глаз и трепетные движения ресниц могут разжалобить любое сердце. Между бровками появляется морщинка, выражая её крайнюю беспомощность и горе. Тонкие пальцы на столе, обтянутые кружевными перчатками, слегка подрагивают от переизбытка эмоций. — Я никогда вас не любил, — и всё же на Кроссмана это не действует. Он смотрит ей прямо в глаза, нисколько не тушуясь. — Вы могли бы и соврать, — Шарлиз кривит губы в гримасе абсолютного несчастья, и кончик вздёрнутого носика очаровательно краснеет. — Я никогда вам не врал, уже поздно начинать, — вновь пожимает плечами Кроссман, осушая чашку до конца. — Измена уже не считается обманом? — саркастично хмыкает она, утирая платком сорвавшуюся с ресниц кристальную слезу. — Это не было ложью, скорее, просто немного не договаривал, — улыбается Альберу, пронзая стылым взглядом жену. — И как давно? — гордо вздёргивает подбородком Шарлиз, не желая ещё сильнее терять лицо перед этим человеком. — Задолго до вас, — от этого открытия глаза королевы удивлённо округляются. Она забывает даже строить жалобное лицо, настолько её ошарашивает правда. — Задолго до моей инаугурации. — Тогда… почему вы женились на мне? — его слова разят больнее, чем физические удары. Её женская гордость попёрта и растоптана. Теперь Шарлиз по-настоящему хочется плакать. Этот человек ее просто использовал! — Мне нужна была королева из влиятельной семьи, чтобы стабилизировать свою власть на первых порах правления. Вашему отцу был нужен статус родственника монаршей семьи, а вам… насколько мне известно, хотелось принца, — Альберу перечисляет факты, играя с остатками чая на дне чашки. — Вы просто воспользовались моими чувствами? — ярость, клокочущая в сердце Шарлиз, не знает границ. Этот мерзавец все эти годы использует её, играя с мечтами и выставляя в итоге полной дурой! — Ну, не совсем так? Как упоминалось ранее, я с самого начала дал вам понять, что брак политический и ни о какой любви не может идти и речи. Заместо этого я, как ваш муж, обещал ценить вас, давать вам всё самое лучшее и исполнять любой ваш каприз. Если так подумать, то чем это хуже любой другой истории из книги? Не думаю, что вы были чем-то обижены за всё то время, проведённое в качестве моей королевской супруги, — скучающе говорит Альберу. Этот разговор начинает его крайне утомлять. Он из раза в раз повторяет одни и те же слова, но всё тщетно. — Вы использовали меня как сосуд для рождения детей?! — Шарлиз его совсем не слушает, изливая свою обиду. Глаза женщины налились багрянцем и совсем не от слёз. Услышав её слова, рука, играющая с чашкой, замирает. Кроссман переводит на неё взгляд и выглядит крайне странно. Он смотрит в полное ярости лицо, которое всё равно остаётся чрезвычайно прекрасным. Вот уж правда, не важно, насколько свирепа женщина, это не портит её красоты. Всё же, Альберу остаётся к ней равнодушен, но последние слова всколыхнули в нём целую бурю. Подобно маленькому камешку, брошенному в озеро, в его сердце нарастает всё больше волнения. Кроссман улыбается ей искренней улыбкой, полной горечи, отчего часть спеси спадает с плеч Шарлиз, и она чувствует себя озадаченной. — Я никогда не хотел детей. Будто громом поражённая, Шарлиз недоверчиво смотрит на Альберу. Ему, впрочем, до этого нет никакого дела. Он и сам не помнит, когда вдруг рождение наследника стало для него иметь значение. Искренне веря, что не передаст проклятие крови дальнейшим поколениям, Альберу жил многие годы с мыслью навсегда остаться одиноким. К детям, как таковым, он тоже был равнодушен, наблюдая за взрослением сводных братьев и сестёр. Младенцы не обладали в его глазах очарованием. Они больше раздражали и приносили шум, нежели желание заботиться о них. Так, когда же случился тот переломный момент? Ах… «… малыш, держащий за руку Чхве Хана, не говорит ни слова, делая своё маленькое тельце как можно незаметней. И только большие карие глазища, как у оленёнка, смотрят на Кроссмана с подозрением и любопытством». Возможно, именно тогда, когда маленький Кейл с пухлыми щёчками, так похожими на рисовые клёцки, упрямо доказывал, что совсем не боится его и этого большого, незнакомого мира. Он смело называл короля сумасшедшим и постоянно закатывал глаза, уставая от внимания со стороны Альберу. Эта детская серьёзность показалась Кроссману очаровательной, и он впервые подумал, что растить ребёнка — довольно увлекательное занятие. — Разве вы не замечали этого? Наши ночные встречи тоже были редкостью, — Альберу мог пересчитать эти рандеву по пальцам. — Ну, я думала, что вы просто бессильны в этом плане, — Шарлиз настолько ошарашена, что случайно говорит правду. — Я не хотела смущать вас в то время. — … — Кроссман, который в одно мгновение становится импотентом, не находит слов, чтобы оплакать своё достоинство. Они тупо смотрят друг на друга, не зная, как закончить этот неловкий разговор. — Кхм, — прокашливается Шарлиз, беря себя в руки. — На самом деле, меня интересует другое. Ваше величество, вы хоть когда-нибудь сожалели о том, что совершили? Это звучит настолько наивно и по-детски, что Альберу просто не может не улыбнуться. Её вопрос имеет много смыслов. Например: жалеет ли он об этом политическом браке или о тайных отношениях с любимым человеком? Удивительно, как его королева смогла прожить все эти годы в покое, не погибнув от дворцовых интриг в первый же год. Несмотря на все переживания и события, в ней всё ещё преобладает инфантилизм. По сути, на плечах Кроссмана было три ребёнка и одна катастрофа за спиной, которая может рвануть в любой момент. Жизнь Альберу довольно-таки трудна… — Сожаления — это непозволительная роскошь для меня, — туманно отвечает на её вопрос, вводя в ступор. Не желая и дальше с ним разговаривать, Шарлиз встаёт. Кинув последний взгляд на мужа, полная противоречивых чувств, она разворачивается, чтобы уйти. — О, я была не права, сорвавшись в тот день на господина Хенитьюза. — Вдруг она останавливается и бросает через плечо данные слова. — Мне остаётся его только пожалеть, ведь он любит вас, ваше величество. Это самое худшее наказание из всех возможных. Надеюсь, он одумается и бросит вас. Такие люди как вы не умеют любить. Им предначертано умереть в одиночестве. Не говоря больше ни слова, Шарлиз гордо удаляется. Горничные тут же подбегают к ней, сопровождая обратно во дворец. Альберу смотрит ей вслед, чувствуя, как сдавливает грудь. Ему становится тяжело дышать, а горло невыносимо горит, будто он выпил кипяток. Перед глазами мельтешит неоновая мошкара, и он в мучении прикрывает веки. Если бы не врождённый иммунитет ко всем ядам, то Кроссман бы подумал, что отравлен. Облокотившись о стол, Альберу медленно встаёт и едва не падает обратно. Находящаяся подле охрана быстро подбегает к нему перед тем, как Кроссман полностью теряет сознание от хаотично кружащегося мира перед ним. Знай Шарлиз, что по чистой случайности всего лишь одной чашкой чая сократила жизнь Альберу на пару лет, её триумфу не было бы конца.***
Альберу мечется на кровати в приступе лихорадки. Дыхание его затруднено и походит то ли на хрипы, то ли вой. Всё тело буквально плавится от температуры, трещат от жара даже кости. В бессознательном состоянии, во снах его мучают странные и сюрреалистичные образы. Вот чьи-то холодные руки касаются его лица, а в следующий момент он ощущает невесомость от падения куда-то вниз. Тёмные, грубые тени пролегают под его глазами, на фоне бледного, практически пепельно-серого лица они выглядят как две чёрные кляксы. В груди разгорается настоящий пожар, ему чудится, что воздуха больше нет, и он задыхается в огне, опаляющем лёгкие. Возвращается из омута забвения Кроссман не сразу. Глаза разлепляет с трудом, в них словно песка насыпали, покрасневшие и с лопнувшими на белках капиллярами, — он похож на неприкаянный дух. Сознание сумбурно, ни одна мысль не может чётко сформироваться. Он приходит в себя уже будучи в собственной спальне, не замечая, с какой силой сжимает влажное одеяло. Всё его тело мучительно стонет в агонии, заставляя напрягаться каждую мышцу и нерв. Альберу выгибает дугой, когда очередная болезненная судорога проходит по спине и бьёт прямо в голову. Прежде чем снова потерять сознание от боли, он из последних сил отправляет тайное послание тёте. Глядя на то, как небольшие искры дотлевают в его трясущихся руках, Альберу наконец-то проваливается в спасительную тишину.***
Открыв глаза в следующий раз, Альберу протяжно и гулко стонет от нестерпимой головной боли. По ощущениям, его мозгом будто играли в футбол, нещадно пиная. Высокая температура никуда не делась, и ломота в теле ничуть не притупилась. Каждый вздох даётся с трудом, и его мысли в полной неразберихе. Кроссману впервые настолько плохо. Кажется, даже тело больше ему не принадлежит и не может двигаться. Всё, на что оно способно сейчас, — изнывать от боли. Нет ни единого участка кожи, который бы не стенал от мучения. Переживая своеобразную пытку, Альберу сильнее стискивает зубы до солоноватого привкуса крови во рту и терпит. Не позволяет себе показать лишней слабости. — Ваше величество, — дрожащий голос над ним кажется смутно знакомым, и Кроссман переводит взгляд на дрожащего секретаря. — Вы наконец-то очнулись! Рядом с ним стоит Таша в человеческом образе и недовольно щурится, осматривая племянника. На ней надета странная ряса, которой Альберу никогда не видел прежде. Что-то очень напоминающее одеяние одного из апостолов бога. В тёмных и сдержанных одеждах Таша выглядит тускло и слишком послушно. Её извечная харизма и энергия рассеиваются, делая женщину очень похожей на настоящую прислужницу. Видя мрачный взгляд тёти, Кроссман действительно задумывается: а не помирает ли он? — Сколько… сколько я спал? — от звука собственного сиплого голоса Кроссан морщится и прикрывает глаза. Его горло неимоверно болит, словно изнутри обожжённое крутым кипятком. Догадки о причинах нынешнего состояния появляются в мутном мозгу бесформенной кляксой. — Вы провалялись в бреду два дня, — Клод выглядит как всегда равнодушно и собранно. Только блестящие глаза выдают панику и страх за здоровье его короля. Значит, перепуган он был не на шутку. — Никому не говори о том, что со мной, никто не должен знать, — шепчет Кроссман, не в силах говорить громче. — Особенно Кейлу. Ни при каких обстоятельствах не пускай его без моего разрешения. Сказав так немного, Альберу чувствует, как это простое действие забирает последние силы. Произнеси он чуть больше, и его дух навсегда покинет это страдающее тело. У Кроссмана нет сил даже испугаться за себя. Поморщившись, он молча переживает ещё одну волну судорог, которые едва ли не рвут его мышцы. Если Хенитьюз увидит его в таком состоянии, то будет сильно беспокоиться и, возможно***
Как говорится: вспомни дьявола, и его лик появится непременно. Не успевает Клод отойти на достаточное расстояние от покоев короля, как статная, с оттенком лёгкого высокомерия фигура Хенитьюза предстаёт перед ним. Мужчина не успевает сориентироваться и чуть не врезается тому в грудь. — Приветствую, — кивает Кейл, внимательно смотря в бесстрастное лицо секретаря. В отличие от обычного холодного и чопорного выражения, Клод кажется чрезмерно уставшим. Даже уголки его глаз краснеют, словно он не так давно сдерживал слёзы. Неужели Альберу вновь заставил его делать перепись всех архивных сводок неурожайности за последнее пятилетие? — Я не могу найти его величество, он у себя? — О, его величество сейчас… занят. У него очень важное дело, которое требует полной конфиденциальности. До её завершения он никого не принимает, — Клод сохраняет уверенное лицо, но голос его слегка дрожит. Пусть он и привык врать, но, стоя перед Хенитьюзом, он каждый раз испытывает тревогу. Будто тот смотрит ему в душу и отрезает лоскуток за лоскутком от его тела, добираясь до правды. — Даже меня? — Кейл приподнимает бровь в насмешливой манере. Он впервые слышит столь абсурдное объяснение. — Даже вас… «Особенно вас», — в сердце кричит Клод, боясь представить, что случится, если Хенитьюз позаботится о болезни их короля. У него нет столько времени, чтобы организовывать панихиду, траур по Кроссману и инаугурацию нового короля единовременно! — Ты же сейчас шутишь? — Кейл прищуривается, и холодок скользит по позвоночнику Клода. — Мне очень жаль, — повторяет Клод, стоически выдерживая колкий и полный недовольства взгляд. — Где Альберу? — с большим нажимом спрашивает Кейл, заглядывая за спину секретарю, туда, где располагается спальня Кроссмана. — Мне очень жаль, — вновь произносит Клод, закрывая собой проход. Не взирая на гнев Хенитьюза, он не может пренебречь приказом его короля. Хмыкнув, Кейл больше ничего не говорит и не закатывает утомительных истерик. Он просто разворачивается и уходит из дворца. На самом деле Хенитьюз только немного раздражён, не настолько, чтобы вламываться в закрытые двери (пока что) и поднимать на уши всех охранников и слуг. Пускай ему и чертовски не нравится, что Альберу от него что-то скрывает, но он даст тому время одуматься и всё честно рассказать. Вот только терпение у него не безграничное…***
Следующие пару дней Альберу редко приходил в сознание. Его тело старалось восстановить хрупкий баланс, пока каждая сила выходила из-под контроля. Если бы не родословная, скорее всего он не пережил и первые сутки. Тупая боль, проходящая через всё тело и проникающая в кости, стала чем-то неотъемлемым в его жизни. И хоть это было мучительно и невыносимо, словно каждый нерв, каждую мышцу в теле вытягивали и безжалостно рвали кусок за куском, Кроссман терпел. Даже лёжа в одиночестве, за закрытыми дверями собственной спальни, он не позволял себе проявить слабости, крепко сцепив зубы, не издавал ни звука. Только хриплое и свистящее дыхание, будто лёгкие были заполнены водой, мешая вздохнуть полной грудью, были признаками его внутренней агонии. Его впалые щёки окрасились нездоровым, лихорадочным румянцем. Синие губы потрескались от сухости, и то, с какой силой он их поджимал в беспамятстве, заставили тонкую кожицу лопнуть и кровоточить. Привыкший этой поступательной, как приливы волн, боли, он просыпается от новых изменений в теле. Кажется, что кровь начинает кипеть, разрывая вены изнутри. Это настолько отличается от ранее испытываемой чудовищной ломоты, что он приходит в себя. Пот градом стекает по его красному от подскочившей температуры лицу. Кажется, что тело Альберу пылает, ещё совсем чуть-чуть, и влага на его коже начнёт испаряться с шипением, словно на раскалённой сковороде. Первое, что он видит, открыв воспалённые глаза, это крышу над своей кроватью с балдахином. Мягкое священное песнопение доносится до него, словно через толщу воды, звуки приглушённые и неясные. Альберу даже не сразу понимает, что происходит. В воздухе пахнет тошнотворно сладким ладаном, а по обе стороны его тела примостилась непонятная тяжесть, мешающая вздохнуть. Когда суматоха в его сознании немного успокаивается, Кроссман понимает, что вся комната заполнена дымом от ладана, а над изголовьем кровати стоит священник из храма Богини Солнца и без устали молится и поёт священные писания. — Папочка, — он слышит полный горечи утраты голос дочери, до хруста сжимающей его руку от отчаяния. «Они же не отпевают меня, не так ли?», — безучастно думает уставший просто от одной потребности в дыхании Альберу, возведя глаза к небу. Он не мог поверить в реальность происходящего. Пока он отчаянно борется за свою жизнь, эти паршивцы на полном серьёзе вызвали священника из храма ради очищающих молитв. То есть, ему не показалось, что кровь во всём его теле вскипела. Она действительно кипит! Кроссман плачет в своём израненном сердце без слёз. «Вот уж действительно, дети своей матери», — беззлобно и даже не обвиняя, хмыкает про себя Альберу. Жена напоила его усиленной в пятнадцатикратно святой водой, а дочь и сын добили молитвами. Но как бы он про себя ни сокрушался, он не может их ни в чём винить, они не знают правды о его особенностях и действовали из наилучших побуждений. Хотя, благими намерениями вымощена дорога в ад… — Священник… уберите его, — кое-как справившись с очередной сокрушительной вспышкой боли, цедит сквозь зубы Альберу. Всё вокруг замирает. И даже жалобные всхлипы и долгая заунывная песнь затихает. В этой звенящей тишине можно было бы услышать падение иглы на ковёр, настолько она ненормальная и дикая после царившей ранее суматохи. Хватка по обе руки усиливается до хруста суставов, и Альберу понимает, откуда эта тяжесть, даже не поворачивая головы. Его маленькие дьяволята тут как тут. От этого сердце Кроссмана не может не смягчиться, и чувство нежности разливается в груди. — Отец! — вскрикивают одновременно Майя и Александр, видя, как Альберу приходит в себя и открывает глаза. — Ваше величество! — утирая проступивший пот со лба, покрытый нервной крапивницей Клод. — Слава Богине! Это чудо! — с благоговением молвит священник, начиная яростно нашёптывать очередную молитву. — Уберите… его. Сейчас же, — бескровными губами шепчет Альберу, чувствуя, как с каждым стихом его состояние ухудшается. Еще немного, и он действительно отдаст богу душу! Вот только с последней встречи у них остались некоторые разногласия, и на встречу с ними Кроссман не шибко торопится… Отправив ошеломлённого священника восвояси, Клод помогает Альберу сесть на кровати, засовывая ему под спину все имеющиеся подушки. Голова Кроссмана немного кружится, и он вяло моргает, смотря в перекошенные от беспокойства лица детей. В глазах Александра стоят слёзы, которые он не решается пролить. Такой большой мальчик, которому через пару лет перевалит за тридцать, так отчаянно силится на смертном одре отца, который, в принципе, умирать и не планирует. Принц стоит коленями на полу, и только сжимает горячую руку Альберу в своих ладонях, будто стараясь удержать того на месте. Майя аналогичным образом сидит по другую руку Кроссмана. И если её брат ещё сдерживается, то её красивые глаза покраснели и отекли от нескончаемого потока слёз. Нос также опух, девушка то и дело всхлипывает. Проскальзывает даже мысль признаться в своей истинной сущности, но Кроссман отбрасывает её сразу же. Он не хочет вешать на них ещё больше бремени. Сердце Альберу изнывает от жалости и любви к этим несмышлёнышам. Ему хочется утешить их, сказать, что всё в порядке и переживать не о чем. Потрепать по светлым головам и успокоить, однако обе его ладони в стальных хватках их рук, с минимальным запасом сил Кроссман просто не может поднять обессиленные конечности. Гортань опухла, обожжённая святой водой, и до конца не восстановилась, отчего говорить тоже удаётся с большим трудом. Кажется, что это тупик. — Отец, — жалобно звучит голос Александра, его плечи немного трясутся от невысказанных слов, застрявших в горле. — Папочка, — вторит ему Майя, которая давно его уже так ласково и по-детски не называла. — Всё в пор… — прежде, чем Альберу успевает сказать хоть слово, он замолкает. В один миг он заходится кашлем, и его тошнит чёрной и вязкой кровью (нет) себе на грудь. Альберу скручивает спазмом, и он не в силах остановить низвергающийся поток излишков чёрной маны. Хотя это и выглядит чудовищно и болезненно, на самом деле Кроссман испытывает облегчение. После ухода священника его температура немного спала, а состояние нормализовалось от «умрёт в один чих» до «крайней степени паршивости». Естественно, боль никуда не ушла, но хотя бы вновь стала терпимой и в каком-то роде привычной. Сейчас же, сплёвывая лишние токсины, Альберу чувствует, как застоявшаяся в лёгких вода исчезла, и он снова может нормально дышать. Однако, смотря в перекошенные от ужаса лица его детей и посиневшего Клода, он не уверен, что стоит сказать. «Теперь я понимаю, что чувствует Кейл в такие моменты», — губы Альберу дрожат в нервной улыбке, когда дочь заходится плачем, сжимая его запястье с такой силой, что, кажется, ломает его. Майя убивается из-за чувства бессилия. Привыкшая встречать опасность лицом к лицу, бесстрашно сражаясь, она не выносит бездействия. Сейчас принцесса действительно ничем не может помочь, остаётся только беспомощно наблюдать, как её любимый и уважаемый отец медленно угасает (да нет же!). — Отец, ты не можешь умереть! Просто не можешь! — бесцветным голосом шепчет в неверии Александр, его лицо белее простыни. Альберу хочет успокоить его, но не успевает, когда принц разрождается плачем. — Ни за что! Я не могу сейчас бросить свои исследования и занять трон! Даже не думай! Мы с Катрин практически привели в порядок магическую формулу! Ни за что! — … — былые трепетные чувства к этому противному мальчишке пропадают столь же быстро, как и появились. «Этот невоспитанный щенок!», — Альберу одаривает его холодным взглядом и сбрасывает ладони сына со своей руки. Этот поступок отрезвляет Кроссмана и вздохнув, он берёт протянутое Клодом полотенце, чтобы вытереть рот. Всё одеяло и пижама на груди полностью пропитались чёрной вязкой маной, неприятно прилипая к телу. — Я в порядке, — надломленно и хрипло говорит Альберу, откидываясь на подушки. — Никто не умирает. — Но, папочка, твоя кровь чёрная, — серьёзно говорит Майя, игнорируя своего глупого брата. — Это из-за яда, просто выходят токсины. Через пару дней я буду в порядке, — он всё-таки вытаскивает руку и гладит дочь по голове, скользя по мягким волосам. — Кто посмел тебя отравить? — она подскакивает тут же, хватаясь за рукоять меча на поясе. Её глаза горят холодным огнём ярости потустороннего мира. Словно из самих адских чертогов, гнев Майи не погасить. Кажется, она прямо сейчас готова выбежать и отрубить голову тому, кто осмелился покуситься на жизнь её отца. Даже Альберу пронимает от столь зловещей ауры. Он начинает переживать, как бы его принцесса не стала матереубийцей… «Свадебные уроки? О каких уроках речь? Она перерубит любого потенциального мужа напополам, если он ей не понравится. Кротость? Ну и шутки!», — не сдерживая улыбки, Кроссман гордится тем, насколько сильной выросла его дочь. Отдать её в академию и впрямь было правильным решением. Потом переводит взгляд на жалкого сына, который мнётся у его кровати, переживая за свои исследования больше, чем за жизнь отца, и не может сдержать разочарованного вздоха. Разве он плохо его воспитывал? — Не стоит так волноваться, — с благодарностью принимая чашу тёплой воды из рук секретаря, хрипит Альберу. — Убийца давно мёртв. Не думай об этом слишком много. — Об отсутствии его величества никто не должен знать. — За столько лет совместной работы, Клод без слов понимает мысли Кроссмана. Видя его беспомощный вид, он берёт на себя объяснения. — Ваше высочество принцесса, в этот неспокойный период я вынужден просить вас об услуге. Не могли бы вы помочь его высочеству кронпринцу Александру с делами? Возьмите, пожалуйста, ответственность за секретариат главнокомандующего. Там много документов, которые требуют сортировки и ознакомления. После я о них позабочусь. А… ну и о дворце королевы тоже, её величество не занимается его управлением. Раньше всеми этими делами занимался его величество, но сейчас это было бы обременительно… — Да, конечно, — несколько огорчённо кивает Майя, оставшись без головы убийцы. Она получает образование, ни в чём не уступающее Александру, и способна справиться с возложенными на неё браздами управления. Наблюдая за их переговорами, Альберу устало прикрывает глаза. Лимит его выдержки заканчивается здесь. Стоит его векам сомкнуться, он тут же проваливается в беспросветную прохладу тьмы, засыпая.***
В шумной гостиной не утихают разговоры. Кейл с задумчивым видом постукивает пальцем по столу, о чём-то размышляя. Заметив его странность, Бад прекращает громко смеяться и кидает вопросительный взгляд на Чхве Хана. Тот только беспомощно улыбается, разводя руками, сам до конца не понимая, почему они в такой спешке вернулись на восточный континент. После возвращения из королевского дворца четыре дня назад, у него все время было отвратительное настроение. Бикрос только закатывает глаза, видя это глупое лицо Иллиса, расставляя тарелки на стол. Хоть он и стал приемником семьи Молан, при каждой встрече с Кейлом он отдаёт ему дань уважения, готовя его любимые блюда. После мирного ухода его отца, Бикрос проникся к бывшему господину ещё большей симпатией. Тот, несмотря на свой непокладистый характер, до самого конца сопровождал болеющего Рона, поддерживая и ухаживая за ним без каких-либо жалоб. Сжимая ослабевающую с каждым днём ладонь старика в своих руках, он отдавал практически сыновий долг. Поведение Кейла лишний раз доказывает, что сердце у этого надменного щенка мягкое, как сливочное масло. Его скорбь и горечь у могилы Рона не были притворными. Именно из-за этой искренности Бикрос решил оставаться на стороне Хенитьюза и оказывать помощь благодаря силе возрождённой семьи Молан. Периодически Хенитьюз захаживает к нему, приводя с собой целую свору щенков. В этот раз точно также. За большим столом в гостинной теперь сидит слишком громкий Иллис и Чхве Хан с Локом, которые следуют за Кейлом хвостиком. Богомольный Клоппе буквально ворвался сюда без всякого приглашения и с блеском во взгляде наблюдает за Хенитьюзом из-за угла. Дуэт драконов, не обращая внимания на остальных, что-то живо обсуждает на странном языке. Настолько прекрасный Эрухабен, что Бикросу колет глаза, о чём-то наставляет достаточно взрослого Раона, который в своей детской форме сидит на высоком стуле, раскачивая ногами. Самым странным гостем был, конечно, Арчи… его Молан вообще никогда не ожидал у себя в гостях. Судя по его недовольному виду, он тоже не в восторге от пребывания здесь. Его чисто случайно захватили сюда, пока он передавал послание Витиры. Теперь здесь не хватает, разве что, парочки вампиров, эльфов и какого-нибудь захудалого божка… Бикрос вздыхает. — Я не понимаю, — перестав отстукивать нервный ритм пальцами, наконец подаёт голос Кейл и хмурится. Все затихают и смотрят на раздражённого Хенитьюза. Переглянувшись, они молча пытаются угадать, о чём он думает в последнее время. Все, кроме нетерпеливого Арчи, который был раздражён в разы сильнее самого графа. — Да чего ты тянешь кита за яйца? Говори уже нормально, мы не читаем твои мысли! — грубо бросает косатка, не обладая хоть каким-то тактом. — Ну, у меня действительно есть одна вещь, которая меня беспокоит, — честно и без утайки говорит Кейл, сохраняя лёгкую надменность во взгляде, будто разрешая другим себе помочь. Ну, тут он бессилен, ведь не мог ничего поделать с лицом оригинального Кейла. — Уже около недели я не могу встретиться с Альберу. Он прячется от меня. — … — у всех присутствующих пропадает дар речи. Для них не были секретом отношения этой парочки, просто все предпочитают об этом молчать и делать вид, что ничего не замечают. Впервые Хенитьюз так открыто говорит с ними об отношениях. «Насколько стал толстокож этот парень?», — проносится мысль у многих, и они отмечают, что в Кейле нет ни капли смущения. — И это всё? — фыркает Арчи, отворачиваясь к тарелке с морскими гребешками в кляре. — Тоже мне, два самца ведут себя как самки. Напрочь проигнорировав эту косатку, Кейл хмурится и обводит всех присутствующих взглядом, будто требуя точного ответа. Он даже воспользовался кнутом, чтобы разведать обстановку элементалями, но! Этот царственный придурок заблокировал их! Нагло проигнорировав искреннее беспокойство Хенитьюза. — Он что-то передал? Как-то объяснил это? — первым задаёт вопрос Лок, пока другие переговариваются между собой. Пусть Лок и один из самых юных здесь, но уже давно состоит в браке со своей возлюбленной и имеет четырёх очаровательных волчат. Его опыту можно доверять. — Что он занят, у него конфиденциальное дело, — хмыкает Кейл, ни капли не веря в эту чушь. Он снова тарабанит пальцами по столу. Из-за психологической тени прошлого, Хенитьюз терпеть не может, когда что-то от него скрывают. Ощущение беспомощности и невозможности контролировать ситуацию его пугает. Он сам себе напоминает муху с отрезанной головой, не зная, что делать и откуда ждать удар. Не может подготовиться в случае чего к контрудару или защитить себя и близких ему людей, а значит и не успеет среагировать и на последствия всего этого. Кроссман ещё никогда от него ничего глобального не утаивал, многие годы они действуют как партнёры, обсуждая и действуя исходя из соображений обеих сторон. Сейчас же, когда тот не просто не договаривает, но и отказывается с ним даже видеться, Кейл, мягко говоря, обеспокоен. — В конечном итоге, все мужчины по своей натуре хищники, — громкий и насмешливый голос Бада выделяется из общего шквала голосов. Многозначительно смотря на прямую и холодную осанку Бикроса, он подмигивает. — Нет ничего удивительного, что рано или поздно они выходят на охоту. Проигнорировав горящий и пристальный взгляд Иллиса, Молан ставит перед Кейлом полный бокал вина. Привыкший к двусмысленностям и явным (неудачным) ухаживаниям Бада, он безустанно делает вид, что перед ним пустое место. Однако, слова Иллиса привлекают внимание Хенитьюза и тот прислушивается. — Они не могут, как травоядные, всё время довольствоваться одной добычей. — Бикрос с презрением смотрит на него, не скрывая явную враждебность и непринятие. Под этим взглядом Бад немного робеет и даже невольно сжимается в комок, как нашкодивший щенок перед хозяином. — Да чего об это трепаться? Это же просто секс! Какая разница, сколько у тебя партнёров! — грызя рыбный скелет, усмехается Арчи. — Люди и впрямь склонны к неразборчивым половым связям, — фыркает Эрухабен, хмурясь. Из его опыта наблюдения за людьми, они не особо заслуживают доверия. — Жадность и эгоизм вашей расы отвратителен. То ли дело великие и благородные драконы… — Ну, я не думаю, что Альберу на это способен, — неуверенно говорит Чхве Хан, потирая голову. От взгляда на этого наивного и очаровательного ребёнка у всех непроизвольно немеет сердце. Учитывая его неизменный внешний вид подростка и полное отсутствие опыта в отношениях, им только остаётся зажечь свечу за него в своих душах. — Его величество пусть и страшный человек, — неловко начинает Лок, морщась от воспоминаний. Он не очень любит встречаться с Кроссманом. Пускай тот ничего плохого ему не сделал за всё время, но его невыносимый и отвратительный запах для чувствительного носа оборотня просто пытка. — Но не похож на того, кто будет изменять своему партнёру. Хотя, подождите, он же, вроде как… женат. В гостиной вновь повисает тяжёлая и удушливая тишина. Лицо Кейла темнеет от неустойчивых и неоднозначных эмоций. Воздух вокруг сгущается, вот-вот разразится настоящая буря с грозами и шквальными ветрами. Все в едином порыве напрягаются, не зная, чего ждать в ту или иную минуту. Единственный, кто больше не может себя сдерживать, тая в себе самую зловещую тьму — Клопе. — Святотатство! Как можно так унизить Бога? Этот дешёвый король посмел изменять? Я собственными руками положу конец его пр…- никто его, разумеется, не слушает, напрочь игнорируя этого безумца, словно он был хуже, чем пустое место. Даже убитый холодным отношениям Молана Бад приободряется. Он хотя бы не настолько презираемый, как Секка. Обсуждая сплетни похлеще светских львиц, они с особым удовольствием додумывают факты, отчего эта непримечательная мысль обрастает всё новыми подробностями. Пускай они ни разу не достоверные, но кого это вообще волнует? Хенитьюз всё время молчит, и только глаза блестят странным, пугающим светом. Для себя он тоже делает кое-какие выводы. Что ж, раз уж этот король решает действовать за его спиной, решая «конфиденциальные» вопросы, что мешает Хенитьюзу делать то же самое? Давно пора взбодриться и сходить на промысел. В конце концов, деньги сами себя не заработают!***
На другом континенте, пока группа из мужчин выясняет причины и перемывает ему кости, Альберу, полулёжа на кровати и перебирая бумаги, чихает. Всего за одну неделю на него повесили ярлыки импотента и изменника, о которых он ещё не догадывается. Уши у него уже некоторое время горят, но на фоне неутихающей лихорадки это не столь ощутимо. Клод замечает, что Кроссман немного подрагивает, и накидывает на его плечи тёплый жакет. — Ваше величество, вас знобит? — спрашивает секретарь, поправляя тёплое одеяло и подтягивая его повыше, укрывая грудь. — Не уверен, — немного гнусавит Альберу, потирая красный кончик носа. Ему сложно говорить о каких-то других ощущениях, ведь отупляющая боль перекрывает собой все прочие симптомы. Сегодня Кроссман чувствует себя получше и практически целый день находится в сознании. В честь этого чудесного события он понемногу работает над документами, которые были отложены на неопределённый срок. В конце концов, работа сама себя не выполнит! — К слову, недавно информационная гильдия на восточном континенте выявила местонахождение банды «Голубые волки», которые в последнее время совершали вероломные нападения с грабежами и убийствами мирного населения. Не так давно они стали провозить контрабанду через морские пути. Говорят, что их сокровищница на данный момент заполнена разнообразными артефактами и драгоценностями. Многие королевства установили высокое вознаграждение за их поимку, — невзначай говорит Клод, с беспокойством смотря на всё ещё болезненный профиль. — Ммг, — не отрываясь от чтения бумаг, кивает Альберу, показывая, что слушает. — Эта информационная гильдия… — неловко заминается на мгновение Клод. — Ну, она принадлежит господину Кейлу. — … — в позолоченной оправе очков Кроссмана блеснули тёплые отсветы огня свечей. — Не думаю, что вам стоит об этом беспокоиться сейчас, — спешит его утешить Клод, видя, что Альберу хмурится и о чём-то глубоко задумывается. — Господин Хенитьюз хоть и является красным кардиналом на восточном континенте, но даже он не настолько безумен, чтобы так вмешиваться в дела другого континента. Учитывая его личность и принадлежность к королевству Роан, он не будет действовать бездумно и подвергать королевство опасности. Ведь его прямое вмешательство другие страны могут расценить как агрессию и чрезмерную монополизацию власти с распространением своего влияния. Учитывая сегодняшние реалии и то, что на сегодняшний день мы являемся центральной фигурой, контролирующей действие альянса континента, господин Кейл… Ваше величество, вы слушаете? Видя, что Альберу совершенно пренебрёг его анализом политической обстановки на данный момент, Клод обеспокоен. — Я просто думаю, во сколько мне обойдётся возмещение нанесённого им ущерба в ходе избиения этих несчастных бандитов, — пожимает плечами Кроссман, возвращаясь к бумагам. Как хороший король, он не может брать из казны королевства деньги на урегулирование последствий игр его любовника. Поэтому все расходы ложатся исключительно на кошелёк самого Кроссмана. Учитывая масштаб баловства Кейла и глубину «обиды» на игнорирование (выживание) Альберу, он с полной уверенностью может гарантировать, что станет банкротом. Возможно, Кроссман — самый бедный король за историю континента. Похоже, что в старости Хенитьюзу придётся его обеспечивать. — Ваша вера в господина Кейла безгранична, — не зная, как отреагировать, с некоторым замешательством во взгляде говорит секретарь. — Просто примерно представляю общую сумму репараций, которые нам предъявят страны соседи и наши восточные товарищи, — хмыкает Альберу, подписывая очередной указ. — И всё же, господин Кейл осторожный человек, это не в его стиле… Думая о степени его недовольства и раздражения Хенитьюза из-за молчания и утаивания своего состояния, Кроссман уверен, что тот рвёт и мечет. Но уж лучше так, чем Кейл бы переживал за него, сидя у кровати и накручивая себя. Альберу знает, что у Хенитьюза есть серьёзный страх перед потерей близких людей. Тому проще отдать себя на растерзание, чем переживать любимых одним за другим. Отсюда и ненужные мысли в его голове, порой поражающие своим пессимизмом и абсурдностью. Да и Альберу не желает выглядеть слабым в глазах любимого. Пускай в душе Кейла он навсегда будет сильным и устойчивым человеком, который защитит от всех несчастий и горестей. Хенитьюзу совсем не нужно знать, что Кроссман такой же смертный человек, способный умереть от болезни или сломаться под весом трудностей. Ведь это знание породит в и без того беспокойном сердце Кейла ещё больше демонов и страхов. — Больше чем уверен, что в его стиле ворваться с ноги в преступный притон с криком: «Добрый вечер, бандиты» и разнести всё в пух и прах, — переворачивая листы, смеётся себе под нос Альберу, представляя эту картину. — … — Клод очень сомневается, что такой продуманный и осмотрительный человек, как господин Кейл, способен на такой глупый поступок, но молчит. Ему сложно в такое поверить.***
Деревянную дверь Кейл вышибает с ноги. Сопровождаемый потоками мощного ветра и сверкающей молнией, он, полный превосходства и статности, переступает через выломанный порог. — Добрый вечер, бандиты, — улыбается Хенитьюз с горящими хитрыми глазами, полными врождённой надменности. Преступники вокруг затихают, ошалело уставившись на ворвавшегося человека. Один из особо впечатлительных воров пронзительно кричит высоким, практически женским криком, бросая кружку с пивом на стол. Остальные бандиты замирают: кто-то всё ещё держит карты в руках, кто-то не доносит ложку с ужином до рта, а кто-то не успевает поймать подброшенную ранее монету. Кейл оглядывает всех присутствующих внимательным взглядом, считая количество своих будущих жертв. Их как раз должно хватить, чтобы хоть немного излить раздражение, скопившееся в его сердце. Да и награду тоже никто не отменял, не так ли? Иногда Кейлу тоже хочется побыть немного неразумным и капризным.***
Проснувшись посреди ночи, Альберу закашливается, прикрывая рот. Мёртвая мана вязкой и тёплой жижей просачивается сквозь пальцы. От напряжения и удушья его лицо краснеет, и на глазах проступают чёрные слёзы, делая облик Кроссмана зловещим и страшным. Сейчас, перепачканный чернильными разводами, он похож на демона, вылезшего из глубин ада. Вытирая ману, всё больше растирая её по лицу тёмными кляксами, он медленно встаёт с кровати. Голова всё ещё кружится, Альберу в последние дни редко встаёт, передвигаясь исключительно вдоль стен, опираясь на них рукой. Весь испачканный и вспотевший, он чувствует себя крайне неуютно и жалко. Поэтому, садясь на край кровати, он прикрывает глаза, пережидая момент слабости. Всё это время ему снятся яркие сны о пережитых в прошлом приключениях. В них он был свободен от тяжести долга и с удовольствием погружался в интриги, разгадывал тайны и спасал людей. Там были и горящие джунгли, и прошедшая война, безумные боги и вездесущий Барроу. Его жизнь в период бытия наследным принцем была настолько удивительной и освежающей, что Альберу чувствовал себя счастливым. Всегда стоящий подле него Хенитьюз со сверкающими, как у лисицы хитрыми глазами, улыбался одними уголками губ, подбивал его на очередную авантюру с присущим мошеннику обаянием. И, конечно же, Кроссман был не в силах ему отказать. Открыв глаза, Альберу встаёт и нетвёрдым шагом направляется к окну, заведя руки за спину. За ним, раскинутый на многие тысячи, сотни тысяч километров, живёт и сияет в свете уличных фонарей его Роан. Он смотрит вдаль, всё ещё по-детски поражаясь, что земли королевства никак нельзя охватить взглядом и за пределами видимости тоже есть своя тихая и мирная жизнь. Альберу всегда считал, что для счастья ему достаточно всего лишь процветания Роана, и в охране покоя граждан заключается смысл его жизни, как короля. «Ваше величество, вы хоть когда-нибудь сожалели о том, что совершили?», — слабый голос Шарлиз звучит в его голове, побуждая сокрытые и давно похороненные чувства. Ясный и светлый взгляд короля тускнеет и покрывается толстой коркой льда, скрывая тёмные и удушающие эмоции в своей глубине. Руки за спиной сжимаются в кулаки, и на скулах ходят желваки от того, с какой силой Кроссман стискивает зубы. — Сожаления, да? — улыбается совсем невесёлой, полной горечи и муки противоречий ухмылкой. С самого детства Альберу чётко понимает, что в этом мире надеяться он может только на себя. Собственная беспомощность и слабость для него — страшнее смерти. Будучи ребёнком, он только и мог проливать слёзы у кровати матери, оплакивая её ужасную и мучительную кончину. Сжимая в маленьких детских кулачках гладкую и приятную на ощупь простынь, где покоилось остывающее и перекошенное в агонии тело некогда прекрасной женщины, он выучил самый главный в жизни урок. Чтобы защитить то, что ему дорого, он должен обладать силой. Наивысшая сила в их мире — это власть. А кто обладает наивысшей властью? Разумеется, король. Значит, Альберу должен был во что бы то ни стало стать им, только так он сможет больше не чувствовать себя жалким и беспомощным и сберечь дорогие сердцу вещи и любимых. Отдав ради этой власти столь много, Альберу просто не имеет права на сожаления. Тогда всё, что он делал до сегодняшнего дня, все жертвы и сделки с совестью перестанут иметь значения. Жалось к себе — ещё одно бесстыдное проявление слабости, которое просто недопустимо. И что с того, что его путь тернист и наполнен выжигающими и жёсткими требованиями? Какая разница, насколько ему плохо и невыносимо, пока он обладает возможностью банально сохранить в здравии любимого человека? И даже, пускай и не совсем честными и справедливыми методами, он способен защитить Хенитьюза от него же и разрешить последствия на его опасном пути. — И впрямь, непозволительная роскошь, — хмыкает Альберу, опуская руки. Войдя в ванную, он наполняет её горячей водой, не желая звать слуг и ещё кого-то. Настроение у Кроссмана сейчас неустойчивое и довольно переменчивое. Ему хочется тишины и покоя, в которых он может забыться и не думать ни о чём, просто утопая в бездействии и не принимая никаких решений. Эта борьба внутри него отнимает не только силы, но и мучает его разум. В клубах пара он сбрасывает с себя испачканную и неприглядную пижаму, погружаясь в настоящий кипяток. Его светлая кожа тут же краснеет, выглядя на первый взгляд довольно болезненно. Альберу облокачивается локтём на бортик ванны и прикрывает глаза ладонью, придерживая гудящую голову. В тишине ванной слышны только падения капель с его лица в воду. Кейл появляется в спальне Альберу со вспышкой света. Раон переносит его с восточного континента прямо в покои короля, однако предпочитает не следовать за своим слабым человеком. Есть вещи, на которые даже он не хочет смотреть… Однако, оказавшись в комнате, Хенитьюз не видит виновника его плохого настроения. Он совершенно не верит в теории об изменах Кроссмана и прочих глупостях. Скорее весь идиотизм ситуации обрастает всё большей таинственностью и неопределённостью, которые Кейл терпеть не может. Заметив, что спальня абсолютна пуста и только тонкая полоска света пробивается через щель в двери в ванную, Хенитьюз нисколько не тушуется. Даже не постучавшись, он нагло и своевольно открывает дверь, явно демонстрируя, что не настроен на игры в господин-слуга, выражая крайнюю степень недовольства. Это единственная милость, которую он может оказать Кроссману, чтобы тот считал направления, куда дует ветер. Но когда он входит в ванную, его встречает едва терпимая духота, лицо обжигают клубы пара. «С каких пор у Альберу есть сауна?», — несколько теряется Кейл, не ожидая настолько странной обстановки. Кроссман же, не убирая руки от лица, точно знает, кто бесцеремонно к нему врывается. По правде, он даже не надеялся, что Хенитьюз как послушный мальчик останется в стороне и не попытается штурмом взять дворец. У него не так много терпения, Альберу только рассчитывал, что успеет поправиться достаточно, чтобы не вызвать слишком сильное волнение за себя. Похоже, у него не очень получается, так как при виде него Хенитьюз застывает в дверях со странным лицом. Первое, что отмечает Кейл — Альберу очень сильно похудел, цвет его лица пепельно-серый с нездоровым пунцовым румянцем. Тёмные кляксы разводов на его коже не говорят ни о чём хорошем, а бессильная поза и слабая реакция и вовсе настораживают и пугают. Уголки губ Кроссмана приподнимаются в слабой и беспомощной улыбке, когда он краем глаза замечает побелевшего лицом Кейла. Поджимая губы до тонкой, поблекшей линии, он обеспокоенно смотрит на Альберу сверху вниз и не знает, что сказать. Весь его боевой запал и ярость тут же рассеиваются перед измождённым и явно болезненным любовником. — Ты хорошо повеселился? — наконец нарушает неловкую тишину Кроссман. Голос у него хриплый и неприятный на слух, словно всё горло исполосовано изнутри. — Уже в курсе? — в удивлении приподнимает бровь Кейл. Если бы он знал, что Альберу так плохо выглядит, то не стал бы чинить ему проблем. — Когда услышал от Клода об этой шайке, то сразу подумал, что ты разнесешь их обитель, не оставив ни единого гвоздя, — сипло смеётся король. Проявив редкое смущение, Хенитьюз скрывает его за кашлем и подходит ближе к Кроссману. Тот нисколько на него не злится, убирает руку от лица и смотрит прямым и спокойным взглядом. У Кейла сердце болит от столь жалкого вида Альберу и, присев на бортик ванной, он прохладной ладонью касается чрезмерно горячей щеки. Прикрыв покрасневшие глаза с маленькими капельками конденсата на светлых ресницах от клубившегося пара, Кроссман как большой ребёнок ластится к его руке, чувствуя, как пальцами Кейл стирает остатки мёртвой маны, скопившейся в уголках глаз. Хенитьюз смотрит на этот покорный и послушный вид Альберу и чувствует тупую боль в груди от этой душераздирающей картины. Ему самому становится настолько плохо, будто сам испытывает всю эту тяжесть и ломоту. Раскаяние наступает ему на горло. — Ты, наверное, считаешь меня ужасным, — хмыкает с самоуничижением Кейл, и Кроссман смотрит на него исподлобья простым и нежным взглядом. Отчего глаза Хенитьюза дрожат, выдавая бурлящие внутри него эмоции. Накрыв прохладную руку своей, Альберу отрывает её от своей щеки и запечатывает на внутренней стороне ладони поцелуй. Потом медленно, без страсти и каких-то двусмысленных намёков, целует каждый палец Кейла по отдельности, выражая глубокую и необъяснимую любовь. От его трепетного и полного обожания взгляда тело Хенитьюза становится мягким, и он проявляет редкую и несвойственную ему робость. Привыкший отвечать на силу силой, а на давление ещё большим давлением, Кейл всегда теряется при нежности и проявлении любви. Кроссман сильно его балует и прощает ему многие возмутительные и неразумные поступки, совершенно не упрекая, беспокоясь только о безопасности. — Ты — самое прекрасное, что когда-либо видели мои глаза. Честно и без утайки говорит Альберу, снова зарываясь в его ладонь своим разгорячённым от лихорадки лицом. Кажется, за последние пять минут от сердца Кейла не остаётся ни единого уцелевшего кусочка, и ком в горле душит всё сильнее и сильнее. Не выдерживая, Хенитьюз разгоняет силой ветра заполнивший комнату пар, принося чувство свежести в душное помещение. С помощью древней силы воды он заменяет кипяток в ванной более прохладной водой. — Мне холодно, — улыбается шире, и в бездонных голубых глазах загораются искорки веселья и хитрости. «При такой высокой температуре нельзя перегреваться. О чём только думает этот царственный придурок?» — ворчит про себя Кейл, снимая одежду и бросая комом рядом с пижамой Кроссмана. Молча, с присущим достоинством и источая благородное снисхождение, он забирается в ванную и садится перед Альберу. Бесцеремонно откинувшись на горячую грудь Альберу, прижимаясь вплотную спиной, он ведёт себя крайне избалованно, скрывая за таким поведением смущение. Ему действительно неловко, не важно, Кейл это или Ким Рок Су, он так и не научился принимать добрые намерения и заботу других людей и открыто проявлять привязанность. Пусть для Хенитьюза слишком поздно меняться, он старается всеми силами донести свои чувства до Кроссмана. Альберу же, скрывая хитрую и удовлетворённую улыбку в ложбинке между шеей и плечом Кейла, расслабляется. Целует сухими и чуть шероховатыми губами светлую кожу, вызывая мурашки у Хенитьюза. Не в силах ничего с собой поделать, он сильнее сжимает мужчину в своих объятиях и как ребёнок трётся лицом о его шею, выпрашивая чуть больше ласки. Кейл вздыхает и гладит спутанные мокрые волосы рукой, потворствуя маленьким капризам своего короля. — Почему ты не сказал, что болен? — голос у Кейла тихий, выражающий явное огорчение. — Не хотел, чтобы ты волновался прямо как сейчас, — пожимает плечами Альберу, вдыхая приятный запах сандала и бергамота, который насыщенней всего у шеи. — Если ты как идиот умрешь от лихорадки, я никогда тебя не прощу, — фыркает Хенитьюз. — Я не могу умереть, — смеётся ему в ухо Альберу, отчего Кейл поводит плечом, слишком щекотно. — Я слишком обеспокоен, что после такой глупой смерти ты распродашь моё королевство на золотые таблички. — Продолжай в том же духе и непременно останешься нищим, — Хенитьюза это крайне забавляет, и он не может не поддержать эту игру. — Кстати, раз уж мы говорим о делах государственной важности, я думаю, что стоит заполнить пустующий гарем молодыми наложниками, — шепчет Альберу, потому что голос до конца не излечился и ему всё ещё больно говорить. После этих слов тело Кейла становится жёстче, а во взгляде загораются зловещие огоньки. — Думаю, Шарлиз понравится это в качестве компенсации. — Зачем ты мне это говоришь? Слово короля подобно гласу бога, — хмыкает Кейл и больше ничего не говорит. — Думаешь, не объясни я это, у кое-кого не возникло бы ложных представлений? -… — Кейлу нечем это парировать. Альберу чувствует себя беспомощным и оставляет ещё один поцелуй на его плече. Излишне говорить, что до встречи с Кейлом Кроссман предпочитал женщин, ни разу на своей памяти не заглядываясь на мужчин. Тут скорее сыграли не предпочтения, а именно харизма и характер Хенитьюза. Поэтому стало совершенно неважно, любит ли Альберу мужчин или женщин: пока это Кейл, пол не имел для него значения. — В этой жизни у меня есть только ты, — целуя затылок Хенитьюза, шепчет Альберу. — Второго такого я просто не выдержу… Ущипнув ногу Кроссмана под водой, Кейл старается скрыть своё смущение. Этот бесстыдный король всегда так просто говорит столь смущающие вещи! Но Альберу не против такой милой мести со стороны любимого. Ещё шире улыбнувшись, он впервые за неделю ощущает, как его боль немного утихает. Он не знает, существует ли лекарство от всех болезней, но уверен, что пока этот человек в его объятиях, Кроссман способен пережить любую напасть. Будто святая вода, очищающая его разнузданное и очернённое сердце, Кейл заставляет его бороться за эту жизнь.