«Я приглашаю тебя на танец — на фантастический вальс,
А ты король или голодранец, не имеет значения!
Ведь то не музыка, а кровотечение
Виолончелей, саксофонов и флейт.
Ты вызываешь меня на танец — я поднимаю вуаль.
Здесь чувство ритма нам ни к чему, здесь важней чувство такта.
И я слежу за каждым следующим тактом
И с каждым тактом улыбаюсь смелей».
Сделав ещё один шаг вперёд, Альберу останавливается у двери в музыкальную комнату. В это крыло королевского дворца разрешается входить очень узкому кругу лиц. Чаще всего оно и вовсе пустует, лишь редкие слуги посещают его только ради уборки. Однако, в связи с чрезвычайной ситуацией и разрушением доброй половины дворца после нападения остатков «Новой Руки», нехотя, но Кроссман разрешил проводить собрания знати в церемониальном зале. И всё бы ничего, если бы некий, безусловно ответственный разгильдяй, не бросал его на растерзание дворян,
позорно сбегая благородно отступая в сторону. Будучи честным и гуманным королём, Альберу считает крайне несправедливым обделять Кейла вниманием аристократии и желает разделить со своим помощником головную боль.
С барского плеча подарив этому графскому ублюдку пару дней спокойствия и тишины, Альберу исчерпывает свою и без того малую благодетель. Ему потребуется каких-то десять минут, чтобы найти убежище хитрой лисицы, исходя из её предпочтений и желаний. Без промедления дёрнув за ручку, Кроссман открывает небольшую дверь и входит в музыкальную комнату торжественным, уверенным шагом.
В просторном и пустом помещении посредине стоит роскошный белый рояль, теперь покрытый тёмной тканью. У стены составлены несколько пюпитров и старенький метроном, а на стул скорбно опирается давно позабытая виолончель. Мебель, ранее стоявшая там, была вывезена и перенесена в другое место. Вся комната своей тишиной навевает противоречивые чувства. Одиночество и покой, тоска и одухотворённость. Альберу не был романтиком и, при виде знакомых с детства стен, не предавался тлетворной и сладкой ностальгии. Оставив эти чувства старикам на грани упадка.
Звук его шагов и звонкий стук подошв о деревянный пол эхом отражаются от стен. В абсолютной тишине, подобно судьбоносному набату, они отсчитывают приближающиеся и неминуемые проблемы некоему графу. Альберу на ходу ослабляет туго повязанный галстук и проходится рукой по тщательно уложенным волосам. Чёлка небрежно спадает ему на лоб, делая короля на пару лет моложе и непосредственней. Расстегнув сюртук и скинув его на покрытую плотной тканью крышку рояля, он опирается на неё же и заглядывает за музыкальный инструмент. Подперев подбородок рукой, король чуть склоняет голову вбок, сверху вниз наблюдая за безмятежно спящим Кейлом. Пропажа по-простому, без излишеств, лежала на полу, подстелив свой чёрный пиджак. Рубашка была расстёгнута на две верхние пуговицы, а галстук-платок развязан. Заложив руки за голову и скрестив ноги, он представляет собой само понятие умиротворения. Альберу долгое время молча смотрит на него, чуть прикрыв веки, он скрывает сияющие от улыбки глаза.
— Собрание закончилось двадцать минут назад, — наконец говорит Альберу спустя долгое время. В его голосе нет ни гнева, ни упрёка, скорее прослеживается лёгкая игривость и желание подразнить.
— О, — тут же отвечает Кейл и фыркает, не удосужившись даже открыть глаза. Он давно не спит и ещё у двери почувствовал знакомое присутствие.
— Кейл, ты не можешь просто сбегать с собраний, — всё так же лениво опираясь на ладонь, с улыбкой продолжает Кроссман. — Если ты так рано уходишь, то как сможешь услышать их недовольство и ругань на тебя?
— Разве Клод не документирует их каждый раз? — фыркает Хенитьюз.
— О, ты прочитал хоть один? — усмехается Альберу, не скрывая иронию в голосе.
— … — Кейл ни одну из этих скучных бумажек так и не открывал.
— Я не могу игнорировать столь кощунственное пренебрежение обязанностями даже от тебя, мой дорогой Кейл, — с притворной печалью и скорбью вещает Альберу, качая головой. — Как благословение и гордость моего королевства, ты являешься примером для подражания. Твои волевые и смелые действия на полях сражений, безусловно, величественны и героически. Но, будь ты столь же решительным и в государственных делах, с большей щепетильностью относясь к бумажной волоките, не подымет ли это твой статус на ступень бога продуктивности?
— Куда уж мне, скромному рабу, тягаться с работоспособностью вашего сиятельства? Я — грязь под вашими ногами, о каких богах идёт речь? Единственный в истории смертный, который достоин вознесения, — это великий и мудрый Альберу Кроссман, — неохотно садится на полу Кейл, сгоняя последние крупицы сонливости в теле.
— Твои речи сладки, как мёд, — наблюдая за ним, пожимает плечами Альберу. Он бессилен перед этим лисом, даже злиться на него не получается, невзирая на дополнительную нагрузку и головную боль от ворчания и жалоб на него дворян.
— Скажи ещё, что тебе это не нравится, — хмыкает Хенитьюз, переходя на неформальное обращение.
— Нет, я в восторге, — лукаво улыбаясь, соглашается Кроссман.
Большие окна пропускают последние тёплые лучи заходящего солнца. Украшенные позолоченными вензелями стены окрашиваются в оранжевые оттенки, поглощая собой каждый сантиметр. Летающая в воздухе пыль подобна золотой крошке, светлые волосы Альберу сияют в вечернем свете. Тёплая улыбка на красивом лице короля и чуть прикрытые глаза делают его черты лица мягче. В лучах этого догорающего солнца он всё больше похож на принца из сказок, которые мимоходом читал Ким Рок Су в своём мире. Это настолько красивая картина, что Кейл невольно смущается своих мыслей и отводит пристальный, восхищённый взгляд.
Альберу видит эту небольшую неловкость и то, как немного алеют кончики ушей Кейла. Склонив голову, отчего длинные алые пряди скрывают его лицо, Хенитьюз потирает затылок, избегая прямого взгляда в глаза. Это крайне веселит Кроссмана, и он не может не поддразнить возлюбленного.
— Однако, как бы мне это ни нравилось, я всё же должен наказать тебя, — Кейл тут же морщится, выражая крайнее пренебрежение и недовольство. — Ты без разрешения проник в закрытый для посещения музыкальный класс и пропустил общее собрание дворян. Оставь я эти два происшествия без внимания, разве не подвергнусь публичному осуждению в пристрастности?
— Чего же хочет мой
беспристрастный король? — кривит губы в усмешке Кейл и смотрит дерзко, словно бросает вызов. Приглашая Кроссмана к открытой конфронтации.
—
Потанцуй со мной.
Эти три слова тяжестью оседают в тихой комнате. Хенитьюз с сомнением смотрит в лицо этого царственного придурка, думая, что ослышался. За все свои две жизни он ни разу не танцевал и не видит в этом надобности. Однако, словно в подтверждение своих слов, Альберу наконец-то встаёт с крышки рояля. Он неторопливо снимает жилет и бросает его всё к тому сюртуку. Расстёгивает запонки и закатывает рукава, отчего весь его вид становится небрежным и ленивым. Редко когда Кроссман позволяет себе вести себя столь раскрепощённо, отступая от своей роли правильного и идеального правителя. Сейчас его волосы не тщательно зачёсаны, а спокойно ниспадают на лицо. Чопорный и превосходный костюм теперь не имеет с прежним видом ничего общего. Кейл видит перед собой не короля Роана, а Альберу Кроссмана, и это ему чертовски нравится.
Альберу смотрит на него мерцающими от веселья глазами, склоняется в поклоне и заводит одну руку за спину, приглашая на танец, как настоящий джентльмен. Перед лицом Хенитьюза появляется рука в укороченной белой перчатке, раскрытая ладонь однозначно просит принять предложение. Поморщившись, он всё же неохотно соглашается. Вложив свою руку в его, Кейл ошарашенно смотрит, как голова Альберу склоняется всё ниже и оставляет поцелуй на тыльной стороне ладони. Хенитьюз чувствует мягкие и тёплые губы на своей коже, словно к нему прикасаются, как к драгоценности. Это невероятно смущает, но не вызывает отвращения.
Перехватив его руку поудобней, Альберу одним рывком поднимает ошеломлённого Хенитьюза на ноги. Не ожидав этого, тот падает в раскрытые объятия Кроссмана и недовольно сверлит того взглядом. «
Я же не мешок с картошкой, чёрт бы тебя побрал!», — в сердцах думает Кейл, но послушно следует инструкциям.
— Ты знаешь шаги вальса? — глядя в невежественное и полное непонимания лицо Хенитьюза, Альберу сдерживает улыбку. — Тогда я покажу тебе. Левую руку положи мне на плечо, а правую не отпускай.
Ладонь Кроссмана по-хозяйски ложится на спину Кейла, и он придвигается совсем близко. Настолько, что Хенитьюз всем телом ощущал движения груди короля во время дыхания. Уступая в росте тому лишь пару сантиметров, Кейл довольно нагло смотрит Альберу прямо в глаза, скрывая лёгкое смущение. Пусть они и делали вещи гораздо интимней и вульгарней, отчего-то сейчас это положение крайне неловкое. Двое взрослых и рослых мужчин стоят посреди полупустой комнаты, тесно прижавшись друг к другу. Тишина нарушалась лишь приглушёнными звуками сердцебиений и лёгкого дыхания.
— Сначала мы сделаем основные закрытые шаги в квадрате. Следуй за мной, — склонив голову, он шепчет на ухо Кейлу, вызывая у него табун мурашек от щекочущего ощущения.
— Почему я исполняю женскую партию? — фыркает на откровенную провокацию Хенитьюз, но послушно делает шаг за шагом.
— Потому что отдать тебе бразды правления в этот раз будет неэффективно. Ты уверен, что сможешь без ошибок повторить эти шаги, следуя ритму? — рука Альберу то и дело ненавязчиво поглаживает талию Кейла во время очередного шага.
— О каком ритме ты вообще говоришь? — по правде, Хенитьюз чувствует себя немного глупо. Единственным сопровождением их танца были скрип подошв ботинок о паркет, стук каблуков и шорох одежды.
— Если тебя это столь сильно беспокоит, — Альберу щёлкает пальцами, и до этого молчавший, будто сломанный, метроном стал отсчитывать монотонный ритм.
— Похоже, тебе знакомо это место, — посмотрев в сторону инструмента, Кейл приподнимает брови в удивлении.
— Это моя старая музыкальная комната, — из-за частых покушений, бывший король Зед перенёс часть занятий Альберу в свой дворец, уделяя особое значение безопасности. — Здесь я долгими часами занимался скрипкой.
Это были не самые приятные воспоминания в жизни Кроссмана. Его ранее нежная улыбка стала напряжённой, и он отвёл глаза в сторону, не встречаясь взглядом с любопытным Кейлом. Говоря начистоту, Альберу имел навыки игры на скрипки и рояле на уровне виртуоза. В юношестве он был склонен к перфекционизму, доводя любое дело до стопроцентного результата. А вот был ли у него музыкальный талант… это уже совсем другое дело.
— Ты умеешь играть на скрипке? — удивлённое лицо Кейла теряет своё напускное высокомерие. Прямо сейчас он как никогда выглядит молодо и потешно. Отчего сердце Альберу покрывается сладкой патокой.
— Какой аристократ не умеет играть хотя бы на одном музыкальном инструменте? — задаёт риторический вопрос Кроссман и замолкает, глядя в невежественное лицо своего возлюбленного. Точно.
Он никогда не слышал, чтобы оригинальный Кейл Хенитьюз обладал выдающимися навыками в искусстве или танцах. В основном молва о нём ходила крайне нелестная, описывая его балагуром и ничтожеством. Официальных столичных банкетов он избегал, был крайне неприметным и не попадался на глаза Альберу в то время. Ким Рок Су же и вовсе другой человек из иных времени, эпохи и мира. Там нет обязательного этикета, уроков музыки и танцев. Совершенно чуждое общество, которому не присуща аристократия. Не было ничего удивительного в том, что он не сведущ в данной области воспитания дворян. И всё же он послушно принимает просьбу и подходит со всей ответственностью к её выполнению.
Его первые движения довольно-таки неловкие и неспешные. Он внимательно смотрит под ноги, стараясь не наступать на мысы ботинок Альберу и не запутаться. Крайне сосредоточенный, Кейл хмурится, когда оступается и поджимает губы. Такой его серьёзный вид кажется Кроссману крайне очаровательным, и он прячет улыбку в ворохе алых прядей. По спине Хенитьюза бежит дрожь от того, как горячее и влажное дыхание Альберу невидимыми следами рассеивается в волосах и падает на шею.
— Зачем мне вообще это нужно? — бурчит себе под нос Кейл, когда в очередной раз неосторожно наступает на ногу Кроссмана. Это начинает его злить и разочаровывать.
— Каждый дворянин должен уметь танцевать, ты не исключение, — Альберу вновь щёлкает пальцами, и на этот раз слышится звук виолончели и притаившейся в углу скрипки. Это был простой и чистый звук традиционной музыки для вальса. — В дальнейшем ты будешь сопровождать меня на банкеты, не могу позволить, чтобы кто-то высмеивал моего драгоценного главнокомандующего за спиной.
— Ты и такое умеешь?
— Ну, я хорош не только в магии внутреннего очищения и первой помощи, — усмехается король, являя свою извращённую натуру, играя двусмысленными фразами.
— Ой ли? — недоверие можно считать по одному взгляду Хенитьюза.
Как обладатель древних сил, Кейл не владеет магией в традиционном её понимании. От знания, что Кроссман мастерски использует высокоуровневые заклинания очищения всякий раз, когда они занимаются сексом, будто это мелочь, ему хочется стукнуть по этой светлой голове. Если бы магическая башня знала, на что расходуется такой талант, все маги померли бы от гнева и досады!
— Пока ты следуешь за мной, я не дам тебе сбиться или упасть, — когда в очередной раз оступается Кейл, Альберу мягко его разворачивает и нежно целует в покрытый испариной лоб. — Подними голову, смотри на меня, не отрывай своего взгляда ни на миг. Подстройся под ритм, не бойся ошибок.
Бровь Хенитьюза дёргается, и он снисходительно смотрит на Кроссмана, со всей силы наступая тому каблуком на ногу, дабы сбить самодовольную спесь с этого царственного придурка. Альберу нисколько не огорчается, только улыбается шире, прижимая мужчину к себе как можно ближе. Между ними нет и малейшего расстояния, смотря глаза в глаза, они дышат одним воздухом и движутся единым ритмом. Они проходят очередной квадрат, сменяя шаг за шагом. Кроссман аккуратно и неторопливо ведёт Кейла, пока пронзительно и торжественно плачет скрипка. Он помогает войти Хенитьюзу в правый поворот, вытягивает руку, и Кейл с непроницаемым лицом кружится.
«
Нет, ну почему именно женская партия?», — про себя возмущается Хенитьюз, хмурясь всё сильнее. Заметив его задумчивый и отстранённый вид, Альберу хочется подразнить его ещё сильнее.
— Вдруг на одном из банкетных вечеров ты встретишь прекрасную даму, от которой не сможешь оторвать своего взгляда, — шепчет тому на ухо Альберу, едва ли сам не веря в свою выдумку. — Ты, как сейчас, пригласишь её, подарив свой первый танец в высшем свете очаровательной незнакомке.
Даже просто от представления такой возможности, удушливый ком встаёт в горле Кроссмана. Не в его праве запрещать Кейлу жениться или влюбляться в других людей. Ему, как человеку, скованному цепями долга, не пристало навязывать другому свои взгляды. Просто, держа в своих объятиях Кейла, словно самое драгоценное сокровище на всём континенте, он испытывает ни с чем не сравнимое счастье и вместе с тем бесконечную тревогу.
«
Ах, если бы можно было остановить время и запереться в этой старой музыкальной комнате до скончания времён», — Альберу не мог сдержать обуревающих его наивных мыслей. Тогда ни власть, ни болезнь, ни долг не смогут их потревожить. Вечно вальсируя под монотонный отстук метронома, глядя на серьёзное и сосредоточенное лицо Хенитьюза и его неловкую партию.
«
Если бы я только мог всё…», — не успев даже как следует сформировать мысль, Альберу душит эту опасную идею в зачатке. Поджимая тонкие губы, он прижимает Кейла как можно ближе к себе, едва не вдавливая его в своё тело. Тот только смеривает его вопросительным взглядом, но ничего не говорит. Тяжело вздыхает и фыркает, словно наперёд знает, что творится в дурной голове своего возлюбленного короля. Кроссман верит, что этот лис читает его, как открытую книгу.
— Разве первый танец у аристократов не берегут для особенного события? Я слишком стар для дебюта, поэтому сохраню его для более важного дела, — на очередном повороте Кейл переводит взгляд в сторону, где всё ещё парила в воздухе скрипка. Она играет слишком долго!
Раз.
Альберу опускает на его лоб ещё один поцелуй.
Два. Три.
Прикрывая глаза, он сильнее стискивает ладонь Кейла в своей руке.
Раз. Два.
— М? — смеётся Кроссман.
Три.
— Я обязательно станцую на ваших похоронах, мой король, — дразнит Кейл, сияя хитрыми, полными лукавства глазами. Альберу, не в силах разозлиться, смеётся ещё сильней, наслаждаясь самодовольством некого графского ублюдка. Кейл — единственный человек в мире, кому позволено шутить с королём Роана на столь фривольные и табуированные темы. Ну не казнят же его за государственную измену, в самом деле!
Раз. Два. Три.
Они очерчивают ещё один квадрат, смотря друг другу в глаза. Взгляд Кейла скрывает за притворной дерзостью мягкость и глубокую, безысходную печаль. Отчего улыбка, столь слабая, едва заметная, становится многозначительней и весомей.
— Или
на вашей свадьбе, — в его официальном тоне сквозит насмешка и игривость.
Кейл ещё не знает, насколько пророческими в будущем будут эти слова. Однако, в этот момент вся лёгкость и озорство покидает Альберу. Его словно ушатом холодной воды окатили, возвращая в реальность. Тоскливый и надрывный плач скрипки наконец-то смолкает. И только тяжёлый, бессердечно-чопорный размеренный ритм метронома продолжает отстукивать.
Раз. Два. Три.
Альберу, охваченный тлетворными и удушающими чувствами грядущего будущего, останавливается. Его печальная, полная горечи и скорби по себе и по человеку, которым ему никогда не стать, улыбка ранит сердце Хенитьюза сильней любого лезвия меча. А уж в этой области он бывалый мазохист.
Раз.
— Кейл, — голос Альберу сильный и спокойный, заглушает даже стук метронома.
Два.
Он смотрит на него тусклым взглядом, теряя озорное сияние и жизненный блеск. Словно в одно мгновение пеплом посыпая, чистый голубой оттенок глаз становится холодным и серым. Стирая все эмоции, и не позволяя заглянуть в глубину души. Кейл не знает, что испытывает Альберу, смотря на него так: по-простому, бесстрастно, полностью опустошённо.
Все желанные слова застревают в горле Кроссмана, не давая проронить ни звука. Короткая сказка, мимолётная иллюзия зыблемого счастья закончилась вместе с музыкой. Глядя в обеспокоенное лицо Хенитьюза, Альберу поджимает губы в улыбке и, не говоря ни слова, крепко его обнимает. Он сжимает Кейла в своих руках, утыкаясь лицом ему в плечо, стараясь укрыться от собственных чувств, обязанностей и титула. Будто так он сможет найти решение всех своих проблем и избавиться от тягостного груза. Чуда не происходит. Время неумолимо продолжает свой бег, растворяя волшебство момента в жестокой реальности.
Три.
— Давай постоим так немного, — бормочет Альберу, усиливая хватку на талии Хенитьюза.
Тот ничего не говорит, беспомощно вздыхает в своём сердце, возводя глаза к окну. Последние закатные лучи солнца утопают в сумраке, делая музыкальную комнату тёмной и холодной. Кейл гладит Альберу по волосам, неспешно потираясь щекой о мягкие светлые волосы своего короля. В конечном итоге, он немного перестарался с поддразниванием.
Они оба не ведают, что уготовано им в дальнейшем. Будут ли они всё так же вместе или в конечном итоге их пути разойдутся? Изменятся ли настолько, что не признают самих себя? Или
откроют новые увлечения, о которых и не думали раньше? Однако, всё это дела обозримого (или не очень) будущего.
А пока, в старой музыкальной комнате в закрытом крыле королевского дворца, в полумраке надвигающейся ночи, метроном продолжает монотонно отстукивать ритм.
Раз. Два. Три. 
