Двойное несчастье

Утро в который раз убеждает Рыжего в том, что планирование — абсолютно неподходящая его жизни штука. Как и попытка просчитать варианты. Вот прикиньте: еще сутки назад его день отличался от множества предыдущих только отсутствием работы. Три выходных как-никак. Вчерашний вечер он рассчитывал провести в лучшем случае наедине с гитарой, но в итоге дважды опозорился с ебучими гондонами и все-таки позволил Тяню остаться. Мысленно уже даже в трусы его к себе впустил, а Хэ просто уснул. И Рыжий, засыпая в одной постели с мирно сопящим смазливым кретином, вертел это утро в башке так и эдак, представляя, как оно начнется. А если Рыжий проснется, а Тянь уже будет пялиться на него? А если ему самому придется будить богатея? А если это он разбудит Рыжего прикосновениями, да еще и такими, от которых захочется сгореть к хуям? Под эти мысли Рыжий и уснул — с тревогой, лютым разочарованием и какой-то извращенной нежностью, рожденной разглядыванием спящего человека напротив. Всю ночь он чувствовал сквозь сон еще одно теплое тело в постели, и это тепло было таким непривычным, что охуевший мозг пару раз генерировал сны, содержание которых Рыжий не выдал бы даже под пытками. Просыпаясь от дрожи и опять проваливаясь в сон, он успевал только подумать, что будить Хэ Тяня точно не станет: при свете дня, Рыжий был уверен, его готовность поддаться рукам мажора поугаснет. Но жизнь в очередной раз перевернула все с ног на голову, и утро Рыжего началось с вибрации телефона под подушкой. Пару секунд сонный мозг пытался убедить Рыжего, что эта вибрация — часть его сна. У него всегда так бывало, когда за ночь не удавалось выспаться. Потом раздуплился: привычка сработала. Не отвечать на звонки Чино было нельзя. Он сунул руку под подушку отработанным жестом и поднес экран к глазам, чтобы узнать, который час. Кто звонил, он знал и так: за последний год его будил звонками только один человек. Но вместо телефона сонные глаза сфокусировались на спящем совсем рядом Хэ Тяне, и спокойное со сна сердце моментально ухнуло в пятки. Воспоминания о вчерашнем дне хлынули в башку как-то пачкой, и Рыжий вспомнил сразу все: как тронул языком влажный палец мажора, как притерся коленом к колену в такси, как впустил этого кретина к себе. Как они прожигали одежду касаниями. И как потом мажор уснул. Рыжий не знает, как совершаются ошибки, пускающие по пизде целый день — а иногда и целую жизнь. Но совершаются они очень просто. К ним не готовятся заранее, не пытаются прикинуть, чем обернется тот или иной выбор. Если бы. Ты просто делаешь что-то, еще не зная, как сильно проебываешься в этот момент. Будь у тебя потом возможность отмотать время назад, чтобы поступить иначе, ты обязательно выбрал бы другой вариант. Но ты живешь прямо сейчас. И поэтому тебе неизвестно, каким пиздецом может обернуться одно-единственное решение. Между тем, чтобы ответить на звонок Чино прямо в постели и тем, чтобы сбросить его, не потревожив мажора, Рыжий выбирает второе. Жизнь не делает подсказок, чтобы облегчить путь таким долбоебам, как Рыжий: он не слышит сирены, оповещающей о грядущем крахе, экран не загорается красным сигналом ошибки, да и в целом ничто не говорит Рыжему, что выбрать следовало первый вариант. Об этом он скажет себе сам. Чуть позже. А пока он замирает в полумраке комнаты, подсвеченным экраном мобильного, глядя на лежащего рядом богатея. Кажется, мажор даже не ворочался ночью: так и лежит на боку с рукой, подложенной под голову. Вот это вырубило его. Он все еще завернут в одеяло, как рулет. Только чуть нахмурился недовольно, будто укоряя того, кто осмелился потревожить его сон. Рыжий выжидает, пока сдвинутые брови снова расслабятся, а потом очень осторожно выбирается из постели. Сбрасывает еще один звонок, моментально, после первой же секунды вибрации. Думает: бля, Чино, ну потерпи ты еще одну минуту. Нащупывает у края кровати шлепки, стоя босыми ступнями на холодном бетонном полу, и тихо направляет еще сонное тело в кухню. Останавливается только в самом дальнем углу комнаты, у холодильника. Опирается спиной о его прохладную поверхность и пытается собраться с мыслями, прежде чем набрать Чино. Нужно придумать что-то, чтобы объяснить, почему он сбросил два предыдущих звонка. За весь прошлый год с ним такого никогда не случалось: пару раз он пропустил вызов, пока принимал душ, но если телефон был под рукой, Рыжий отвечал Чино всегда, даже сидя на толчке. Такой был уговор. А вот скидывать звонки владельца мастерской ему еще не доводилось. Впрочем, времени на раздумья Чино не оставляет: телефон снова взрывается нетерпеливой вибрацией, и в этот раз он отвечает на звонок, попутно прочищая горло. — Алё. Голос немного хрипит со сна, и даже несмотря на то, сколько метров сейчас разделяет его со спящим мажором, Рыжий все равно говорит немного тише обычного. — Малый? Что случилось? Почему скинул? Чино встревожен. Этого только не хватало. Рыжий прочищает горло еще раз и говорит негромко: — Получилось так. — У тебя нормально все? Че тихий такой? — Я… — Рыжий оборачивается в сторону выхода из темной кухни, будто боится, что сейчас Чино войдет в помещение через рабочую дверь и скажет: а, попался? — Просто. — Малый. — Тревога в голосе Чино сменяется подозрением. — Ты че, не один? Да блять. Еще один желающий узнать о его жизни побольше. Сговорились вы, что ли, друг о друге расспрашивать? — Да, — помявшись, неохотно бросает Рыжий. — Ого. — Чино тоже молчит пару секунд. В трубке что-то шумит. Кажется, ветер. — Ясно. Ну, малый, если хочешь заработать сегодня, лететь тебе придётся на реактивной тяге: тачка будет через двадцать минут. Ты уж прости, я знаю, что сегодня Рождество и я тебе выходной обещал. Но дамочка очень просит. Если ты не на мопеде, вызывай такси, потому что оплата за этот заказ целиком твоя. — Да не надо мне никуда лететь. — Рыжий тихонько зевает с закрытым ртом, встряхивает башкой, чешет затылок. — Я на месте. Пусть приезжает твоя дамочка. Чино опять замолкает, и шум воздуха на противоположном конце связи чуть стихает. — Притащил девчонку на сервис? А ты отчаянный. Скажи хотя бы, что это не проститутка? — Какую девчонку? — спрашивает Рыжий, потирая кулаком сонные глаза. И снова слышит в ответ только тишину. Блять, со связью проблемы какие-то, что ли? — Чино? Алё! Но Чино никуда не пропадал. Он здесь: хмыкает негромко и как-то даже весело, а потом обжигает Рыжего вопросом, брошенным одновременно и понимающим, и саркастичным тоном: — Какую девчонку, значит? Так ты у нас мальчиков любишь? Рыжий замирает, вдавливая костяшки напряженной руки в глазное яблоко. Моментально представляет себе лицо Чино: широкие брови поползли вверх, почти под самые растрепанные волосы, губы тронула удивленная улыбка, скошенная с левой стороны жестким шрамом. Внутренности обливаются льдом, а Рыжий думает, чувствуя, как загорается все тело разом: сука, я что, реально спросил, какую девчонку? Ебаный кретин. Ебаный кретин. — Да не люблю я никаких мальчиков. — Голос срывается, и он ненавидит себя за то, что ляпнул только что спросонья. Сердце уже привычно подскакивает к горлу, и Рыжий с мольбой докидывает: — Завязывай, а? Время идет. С тачкой че там? Думает: Чино, пожалуйста, пожалуйста, блять, побудь немного тактичным. Ты же умеешь, я помню. Сделай вид, что ты не слышал нихуя. Это же сонный бред, ты че, не понимаешь? Чино действительно делает вид, что он не слышал слов Рыжего — но, к сожалению, касается это только его последнего вопроса о работе. — Мальчиков не любишь, но и на сервис не девчонку притащил. Их тоже не любишь, значит. А кого же ты любишь тогда? У тебя там человек хотя бы, малый? О, превосходное начало дня. Отличное утро выходного, который нихуя не выходной, аккурат после того, как тебя прокатили с еблей. Мало того, что он похож на человека, с которым поебаться могут только за бабки, так тут еще и покруче вопросики: там человек хотя бы? Стыд внутри смешивается с зарождающейся злостью, и Рыжий бросает, не осознавая слов, которые произносит: — Человека я люблю. Просто человека, прикинь. Че, нельзя любить не за пол? И как только он договаривает эти слова, рыжая пасть леденеет и захлопывается сама собой. Че, блять? Лед сползает из пасти в глотку, а оттуда ныряет за грудину и живот. ЧТО он только что сказал?.. Жизнь все-таки не делает снисхождений для долбоебов. — Пансексуал, значит, — спокойно, даже философски констатирует Чино на том конце связи. — Что ж, это многое объясняет. Чуяло мое сердце, малый, загадку какую-то в тебе. Я уж боялся, что ты маньяк какой. А это, оказывается, гендерная слепота. И чувствовать ты все-таки умеешь. Рыжий силится выдавить из себя хоть что-то, но не получается нихуя. Ни звука, ни выдоха. Все его вчерашние переживания скромно меркнут перед тем, что он выдал только что своему работодателю. Человеку, который вытаскивает его жопу из пиздеца, о человеке, который пытается этого самого пиздеца в жизнь Рыжего привнести. “Лучше бы я, нахуй, и правда маньяком был”, — как-то истерично думает Рыжий, пытаясь сглотнуть ебучее сердце пересохшим горлом. — Какой нахуй сексуал?...Какая слепота? — ошалело выплевывает Рыжий на выдохе, и тут же бросает, не дожидаясь ответа: — Я не это имел в виду, Чино. Ты не так все понял. Я вообще не думал, что говорю! Рука с зажатым в ней телефоном ходит ходуном, и даже зубы начинают стучать. Тело затапливает ужасом, нечеловеческим, необъятным, первобытным. Не мог он всерьез это сказать. Не мог, блять. — Да ладно тебе, малый. — Чино усмехается. — Люби себе, кого хочешь. Лишь бы тебе это работать не мешало. — Да никто мне и не мешает работать! — Ну да. — Рыжий слышит сквозь гул крови в ушах, как на том конце связи щелкает зажигалка. — Я, малый, тебя буду почаще вопросами будить, а не заказами. Больно ты честный спросонья, оказывается. — Затягивается, быстро выдыхает дым. — Раньше сказал бы, что смену надо начинать с разговоров о личном. А то я за этот разговор узнал от тебя больше, чем за весь прошлый год. Или это мне в честь праздника? — Чино, завязывай. — В башке пульсирует, а горящие ноги мелко-мелко подрагивают. — Я еще сонный и не соображаю, че несу. Никого я не люблю, понятно? Он спотыкается на этом слове так, будто оно режет ему язык. — Понятно, — все еще усмехается Чино. Снова шумно выдыхает. — Работаем? Никого не любящий ты наш. Или разворачивать дамочку и побудешь еще со своим человеком? Которого ты не любишь. — Бля, Чино, — сухо давит Рыжий все еще дрожащим голосом. — Бля, бля. Тачку берешь или нет? Там день, но оплата в этот раз, как я уже сказал, вся твоя. Могу попробовать Бао вызвать, если у тебя никак. — Беру, конечно. — Рыжий трет глаза трясущимися пальцами, прислоняется к другому обжигающе-холодному боку холодильника. Пытается сосредоточиться на важном, отгоняя мысли о лишнем. — Когда я от дня отказывался? Ща открою. Десять минут. — Давай, малый. — Чино опять щелкает зажигалкой, видимо, прикуривая новую сигарету. — Вот еще что. Я заеду позже, может. Нужно проверить кое-что. В документах. — Тебя же вроде как не должно быть в городе, — растерянно-недоуменно бросает Рыжий, дергая на себе майку, чтобы хоть немного охладить горящее тело движением воздуха. — В этом городе много чего не должно быть. — В трубке что-то тихо, но ритмично щелкает, будто там зажигалкой играются. — Но не все зависит от нас. — Я понял, — напряженно отвечает Рыжий. Нихуя он не понял на самом деле, но это и неважно. Надо заканчивать этот ебанутый разговор, пока не случилось еще чего-то. А то вдруг он сейчас еще что-то пизданет ненароком. Пасть же у него, видимо, затыкаться не умеет, нахуй. — Давай, малый. Там масло вроде. В тачке. Я ей еще в прошлый раз говорил его заменить, а она все тянула. Через кассу можешь не прогонять ее. Печать только на чек поставь. Остальное я сам потом сделаю. — Ладно, — хмуро отвечает Рыжий. Он все еще не может поверить в то, что пизданул. — Все. Наберу тебя, если ехать буду. — Чино молчит еще секунду, потом хмыкает красноречиво и отключается. Рыжий убирает телефон от уха дрожащей рукой, пялится в светящийся экран. Блядский тупорылый еблан. Кусок законченного дебила. Он пытается проглотить эту ненависть к самому себе. Нихуя не выходит: его трясет, как от холода, которым все внутри сковало, но по коже сверху вниз прокатываются волны жара, а в ушах бьется низкая пульсация. Сует телефон в карман, трет руками лицо, сжимает переносицу. Потом сдавливает ладонями всю башку целиком. Что за хуйню он только что сказал? Нет, нет, нет. Об этом даже думать не стоит. Чино просто неправильный вопрос задал. Нахуя он вообще начал Рыжего расспрашивать о личном? А какого хуя сам Рыжий и правда такой разговорчивый спросонья? Ебанат, блять, просто непередаваемый. Надо было отвечать на звонок с первого раза. Прямо там, в подсобке, рядом со спящим в его постели мажором. Этот тоже, сука, хорош: обломал все, что только можно было обломать, а Рыжий еще и беспокоиться должен о том, чтобы не разбудить золотого мальчика раньше времени. Побеспокоился вот, и забота эта боком вылезла. Сначала Чино пронюхал, что малый не один. Детектив, блять, тоже мне. Посчитал, сколько будет дважды два: сброшенные звонки, помноженные на приглушенный шепот ранним утром в выходной день. Да, а потом Рыжий пизданул этому детективу, что у него в постели лежит не девчонка. И что он вот этого лежащего в его постели мудака… что он его… Нет, нахуй. Все эти мысли — просто в топку нахуй. Он хлопает себя по щекам, глубоко вдыхает, потом выдыхает очень медленно. Думает решительно: нет, говорить он этого не станет больше никогда. Даже мысленно. Даже в одиночестве, в темной бетонной кухне. Даже потом, когда здесь не останется и следа от того, кто во всем этом виноват. У него есть дела поважнее всей этой бессмысленной параши с эмоциями. Одно из этих дел подкатит к гаражу уже через какой-то десяток минут, и хуево получится, если к этому времени Рыжий все еще будет бесполезно трястись в темной кухне. Это прерогатива сопливых телок. И еще мажоров. У таких нищеебов, как Рыжий, на эту вашу романтику ни времени нет, ни права. С этой мыслью он напряженно пиздует в душевую. Захлопывает дверь, злобно толкает щеколду. Пялится на две лежащие рядом щетки, и внутри словно что-то раскалывается. Он вспоминает, с каким страхом и предвкушением смотрел вчера на эти ебучие щетки. Сочинил себе сладкую сказку про общий стакан. А толку? И нахуя? Уебан сопливый. Знал же, что нельзя поддаваться чувствам. А поддался. Итого, инвентаризация: разочарование — вот оно, родимое, ужас внутри — присутствует, он безразмерный, стыд — сразу по тысяче причин, от позора с гондонами в начале вечера до вот этого дебильного признания несколько минут назад. Все, все, это запретная тема. Не было никакого признания. Не было — и пиздец. Он садится на толчок, упирается локтями в колени. В пизду это все, выбросить и забыть. Щас он дождется дамочки с маслом, сделает, че там нужно будет, а к тому времени и богатей съебет. А лучше бы и раньше, пока Рыжий занят будет. Чтобы не пришлось смотреть ему в глаза и прочее дерьмо делать. И все. Можно будет начинать забывать. Номер еще раз сменит. Нихуя страшного, ему не привыкать. Умывается холодной водой. Чистит зубы, не глядя на вторую щетку. Думает: сегодня мажор упиздует к Чэну, проведет Рождество с ним, а завтра, в свой последний выходной, отсюда на всякий случай съебет сам Рыжий. Так что даже если этот мудак и припрется какого-то хера, ловить ему тут будет нечего. А ему надо к маме съездить. Вот так. Решено. Видите, Рыжий умеет заботиться о себе сам. И не нужны ему никакие сопли с чувствами. Прежде чем уйти из душевой, Рыжий хватает свою щетку и бросает ее на узкую полку к стоящему там гелю для душа. Нехуй разводить тут эти показательные парные приколы с предметами, принадлежащими чужим людям. Сгребает с крючка свои ключи, стараясь не касаться второй связки. Распахивает дверь и какое-то время стоит в темном узком коридорчике. Представляет, как заходит сейчас в комнату и смотрит на спящего в его постели мажора. Как мажор открывает глаза и сразу же считывает из его злющего золотого взгляда то, что он только что Чино ляпнул спросонья. Нахуй. На-хуй: это не по плечу ему. Сказанное не вернешь, но Хэ Тянь того, что пизданул его тупой сонный рот, не узнает никогда в жизни. Так что — работа. Жаль только, спецовка в подсобке осталась. На стеллаже, напротив которого кретин этот спит. Рыжий смотрит с сожалением на майку и мягкие штаны, в которых он вылез из постели: эти шмотки у него домашними числились, так что в них он еще никогда не работал, чтобы не испачкать. Но выбор между шмотками и его дальнейшей жизнью очевиден: тряпки можно и новые купить. С жизнью так не выйдет. А если мажор проснется, осознает, с какой пользой он провел эту ночь и попытается что-то сделать с Рыжим, который только что сморозил Чино величайшую в его жизни дичь, эта самая жизнь скатится в еще большую пизду, чем та, в которой он уже барахтается. Так что минус майка и штаны — не самая страшная потеря этого утра. А если быть осторожным, может, с ними и не случится ничего. Он решительно возвращается в кухню и открывает изнутри помещения рабочую дверь, ведущую внутрь гаража. Да, не вышло выходного в Рождество. Ну что же, ещё одна потеря в копилку потерь его жизни. Переживёт. Штаны и то больше жалко. Проходит по узкому коридору в просторный гараж, врубает свет. Пялится секунду на дверь в подсобку, представляя, как в этой самой двери появляется мажор в одних боксерках. Пусть еще случится это как раз в тот момент, когда перед мастерской остановится дамочка с маслом. Вот заебись будет. Да, сильнее это утро пересирать совсем не обязательно. Рыжий решительно подходит к двери и запирает подсобку еще и со стороны гаража. Теперь открыть ее изнутри не получится. Да и похуй. Как-нибудь уж мажор разберётся, как выйти, когда проснётся. Рыжий думает некстати, что Хэ Чэн будет ждать Тяня в полдень. Но это не его проблемы. У него их и без этого хватает. Его проблема не лежит на самодельной кровати в подсобке. Его проблема направляется к гаражу на замену масла. Он ежится, поводя голыми плечами: не май месяц все-таки. Придется позаимствовать куртку у кого-то из ребят, чтобы не идти в подсобку за своей. Он сворачивает в небольшой чулан, не глядя достает оттуда чью-то рабочую одежду. Смотрит на бирку: Жоу Чун. Сгодится. Жоу — нормальный мужик, слегка флегматичный. Именно его он встретил первым, когда привел в эту мастерскую байк в окровавленных руках. Тот день начался для Рыжего как обычно. Ну, насколько обычным могли быть первые недели после смерти матери для пацана из неполной семьи. Он проснулся резко, будто от тычка, сидя в кресле в маминой комнате. Бросил взгляд на часы: половина восьмого. Ну, это уже достижение: четыре часа непрерывного сна — тоже сон. Вчера и того не было. Сделал музыку чуть громче, чтобы не слышать собственные мысли — спать он тоже пытался под рваные ритмы музла, потому что тишина его сжирала. Покружил по квартире, забиваясь из угла в угол, и понял: ему надо отсюда съебать. Собственный дом будто выдавливал Рыжего вон. Все здесь — запахи, привычные щелчки техники, скрипящие под ногами половицы, звук затихающего холодильника — резало уши, заставляя буквально за голову хвататься. А еще эти мысли. Ты все это потеряешь. У тебя и так нет нихуя, а скоро вообще ничего не останется. И когда спустя пару лет ты будешь рыться в мусоре в поисках пищи, какой-нибудь очередной Змей все-таки прикончит тебя. Потому что и сам ты не будешь ничем иным, кроме как мусором. Рыжий вырубил музыку, схватил телефон, ключи, быстро обулся и накинул на плечи куртку. Не будет он дома сидеть. Не может. Поколесит сейчас немного по городу, заглянет в ресторанчики и мелкие забегаловки: вдруг удастся найти работу получше, чем в этом кретинском “Удобном”. Ебанул с размаху дверью, захлопывая замок, и сбежал вниз по лестнице, громко топая. И уже у самого выхода из подъезда грудь в грудь столкнулся с соседом снизу. Этот мужик никогда не выглядел особо счастливым: когда Рыжий был совсем маленьким, они с женой похоронили обоих своих детей сразу. Он и не помнил ничего толком о том, как и почему эта трагедия случилась. Мо Гуань Шань тогда еще не научился драться, заботиться о себе и понимать, что такое смерть, поэтому из того времени у него остались разве что смазанные воспоминания о маминых переживаниях. В те дни она часто бросалась обнимать его просто так, безо всякого повода, и он хорошо помнит, как эта нежность раздражала его. Каким же мелким кретином он был. Рыжий не знал, каким его сосед снизу был до этой драмы. Зато хорошо знал, каким стал после: нелюдимым, резким и грубым. Жена этого мужика уехала спустя несколько лет после похорон детей, и отстраненный сосед остался единственным жильцом квартиры снизу. Мать держалась от него подальше, но всегда была приветливой. А Рыжему почти не приходилось с ним сталкиваться — так, в подъезде, очень редко. А в тот день вот пришлось. Лучше бы не приходилось: к его обычному неприветливому виду прибавилась еще и лютая злость. Выглядел он почти так же, как, наверное, выглядел и сам Рыжий: злобно, измученно и отчаянно. — Дверь тебя нормально закрывать не научили, мудень малолетний? — яростно выпучив глаза, заорал этот мужик. Потом прищурился ядовито: — Аааааа, да это же мой любитель музыки! Рыжий хорошо знал, что значит такой взгляд. Он значит, что очень скоро тебе будет больно. Он умел постоять за себя. Умел. Он дрался в банде Змея, дрался в школе, дрался на уличных стычках. Но это всегда была такая же мелкота, как и он сам. И никогда еще Рыжему не приходилось драться с мужиком вдвое старше него самого. И почти вдвое больше. Да и не собирался этот мужик драться с Рыжим. Он собирался его отпиздить. А правила у этих двух мероприятий кардинально отличаются. Мужик схватил Рыжего за горло левой рукой, а правой сходу начал месить лицо. Безжалостно, с яростью, каким-то самозабвенным удовольствием, и сквозь гул в ушах и боль от ударов Рыжий слышал, что этот мудак говорил. — Если ты думаешь… — удар в челюсть —… что всем по ночам… — удар в бровь — ...не спится….— удар в скулу, по касательной — то ты… — еще удар — ….сученок.... — и еще один — ошибаешься. Рыжий схватил окровавленными губами немного воздуха и, собравшись с силами, саданул этого поехавшего под ребро. Удар получился слишком слабым: взять нормальный размах и не вышло бы, потому что локоть правой руки упирался в стену подъезда. Но даже этого хватило, чтобы мужик немного отступил, отпуская горло Рыжего, и ударивший в кровь адреналин заставил тело буквально спружинить, отталкивая соседа к перилам. Рыжий примеривался всего секунду, а уже в следующую, вдохнув саднящим горлом, дважды ебанул мужика в ответ: один раз — снова под ребра, а второй, сразу вслед за первым — прямо в челюсть. Потасовка длилась еще пару минут, за которые два несчастных и злых человека успели еще несколько раз двинуть друг друга кулаками, локтями и коленями. А потом все прекратилось как-то резко: сосед схватил Рыжего за затылок и сказал, сплевывая кровь на пол: — Ну все, хорош. Зла не держи. Но музыки по ночам чтобы больше не было. Рыжий резко мотнул башкой, чтобы вырвать затылок из скользкой мужицкой лапы. Взглянул на соседа исподлобья и тоже сплюнул кровь на пол. Потом растер плевок подошвой кеда. — Про ордер знаешь? Рыжий кивнул отстраненно, двигая на пробу нижней челюстью. Вроде не вывихнул, но что-то с ним было не так. Приоткрыл рот: сустав щелкнул один раз и встал на место. О том, что рот мог бы больше никогда не открыться, Рыжий узнает только через год от не в меру болтливого школьного друга, изучающего приемчики, которыми можно угрожать или наказывать. А пока он просто пытается понять в полутемном подъезде, не сломали ли ему ебало. — Да, малец, несладкая у нас жизнь получается. — Мужик стреляет в него тяжелым взглядом, достает из кармана мятую пачку сигарет. Протягивает ее Рыжему: — Будешь? Тот качает головой. — Не курю. — Правильно. И не начинай даже. — Сосед небрежно хлопает Рыжего по перемазанной кровью щеке. — Тяжелая рука у тебя. А лицом на мать похож. Хорошая была женщина. Ну, бывай, малец. Услышу музыку еще раз — не посмотрю, что ты несовершеннолетний. И, потирая ребра, этот мужик вышел из подъезда. А Рыжий посмотрел ему вслед и бросил хрипло: “Совершеннолетний я, мудак ты конченый”. А когда он вышел на улицу, соседа уже не было около дома. Рыжий выкатил помятый мопед к дороге. Посмотрел на себя в осколки зеркала заднего вида. Ну и ебало: бровь рассечена, губа разбита — почти разорвана, а сжимающие ручки мопеда ладони ободраны. Не лучший вид, чтобы искать новую работу, но вернуться в пустую квартиру он все равно не может. Даже затем, чтобы умыться. Если бы у него спросили, как он оказался в промышленном квартале, Рыжий не смог бы ответить. Он просто сел на помятый мопед и попиздовал, куда глаза глядят, только изредка поеживая плечами в оранжевой куртке. Наверное, он просто затупил и свернул не туда, хоть и не знал точно, куда именно он должен был свернуть. Так или иначе, увидев издалека вывеску “Ремонт автомобилей”, он притормозил на углу у вендингового автомата. Зачем-то. Будто у него реально были бабки на починку. У него всего-то тысяча юаней осталась. Если не шиковать, хватит на неделю. Если растягивать — на две. Подкатил мопед с помятым боком ко входу в мастерскую. Заглянул внутрь: у невысокой эстакады, на которой стояла мятно-зеленая тачка, сидел крупный мужик с невозмутимым лицом. Спустя полгода Рыжий подумал, что если бы Жоу увидел на его месте человека с выпадающими из брюха кишками, он все равно посмотрел бы на посетителя так же спокойно. Это ему, подумал потом Рыжий, надо было работать с тем, с чем пришлось работать Рыжему. Но кому тут чем заниматься, решал не Жоу. — Помощь нужна? Рыжий кивнул, сжимая ручки мопеда ободранными кулаками. — А проблемы из-за тебя у меня могут быть? Да какие уж тут проблемы могут быть. Малолетка с расквашенным рылом и смятым недобайком разве может проблемы принести? Поныть может. Хотите? Рыжий отрицательно мотает головой: не будет от меня никаких проблем. И Жоу кивает. Входи, говорит. Кричит на весь гараж, чуть обернувшись через плечо: — Чино! Выйди на минутку. Рыжий помялся, стоя у входа в гараж. Прогулялся глазами по просторному помещению, полному стеллажей с запчастями, запасками, домкратами и канистрами. Подумал: че я тут делаю? Надо уебывать. И как только открыл рот, чтобы сказать, что он передумал, из узкого коридора вышел Чино. Первое же, что бросалось в глаза — и самое смешное, если вдуматься — в этом мужике было то, что он не был китайцем. Крупное, даже массивное тело, широкие плечи, выразительные черты лица. Практически правильные, но безнадежно испорченные длинным шрамом, тянущимся почти через всю левую половину лица. Широкие брови, тонкая полоска темной щетины на подбородке и растрепанные волосы, торчащие в разные стороны. До пиздеца странный тип. Даже немного жуткий, и шрам тут ни при чем. Он подошел к Рыжему, ощупывая внимательным взглядом испачканное кровью лицо. Остановился на расстоянии пары метров, быстро окинул глазами вмятину на боку мопеда. А потом спросил просто, как старого знакомого: — Что случилось с тобой, малый? — Сколько будет стоить починить мопед? — спрашивает Рыжий, не глядя в это странное лицо. Он старается не двигать губами слишком сильно, потому что чувствует, как корка запекшейся крови лопается от малейшего движения. Чино смотрит на него, склоняя голову на бок. Спокойно сует руки в карманы широких джинсов. — Две тысячи юаней. — Сколько? — Рыжий все-таки вскидывает на него глаза. Фыркает и говорит: — Ясно. Разворачивает мопед и уже собирается уходить, когда в спину ему прилетает: — А на что ты рассчитывал? Что тебе его бесплатно починят? — Ни на что я не рассчитывал, — брезгливо поджимая уже кровоточащую губу, бросает Рыжий через плечо. — Пацан. Ты в аварию попал? Рыжий фыркает еще раз, а потом еще раз, снова и снова. Вспоминает звонок полицейского. Рассказ врача в приемном покое больницы со светящейся вращающейся дверью. Давящую тишину пустой квартиры и аккуратную небольшую урну с притороченной крышкой. Да это не он попал в аварию, а авария попала в него. Хоть и не целилась. Рыжий понимает, что смеется, только когда приваливает мопед к бедру, сгибаясь пополам и упираясь в его сиденье одним локтем. Понимает, что смеется, а прекратить это не может, хоть ему и больно от этого смеха и в легких, и в животе, и в каждой помятой мышце лица. И пока он трясется, заходясь кашлем от смеха и боли, Чино тоже выходит из гаража, неторопливо обходит Рыжего и становится прямо перед ним, спокойно глядя на то, как он пытается сдержать эту истерику. Конечно, нихера у него не получается. Эта дебильная фраза — авария попала в меня, хоть и не целилась — почему-то прокручивается в башке снова и снова, вызывая новые приступы смеха. И когда спустя несколько бесконечных минут истерика наконец стихает, Рыжий фыркает последний раз, смахивает ободранными костяшками набежавшие слезы и говорит, выпрямляясь: — Не попадал я ни в какую аварию. Он перехватывает мопед поудобнее и уже собирается перекинуть через него ногу, чтобы упиздовать отсюда, когда Чино приближается к нему в один широкий шаг и говорит, сгребая его за шкирку, как котенка: — Да стой ты, бестолочь. Куда ты такой собрался? Наверное, если бы Рыжий еще не получил пизды в это утро, это случилось бы прямо сейчас, потому что тогда у него и силы были бы, и прыть, и дурости хватило бы на то, чтобы хотя бы попытаться оттолкнуть этого странного чувака. Но Рыжего уже помяли, и получать еще одну порцию крепких мужицких кулаков у него не было никакого желания. — Жоу. Забери мопед. Сделай, что нужно. И зеркало вот, видишь. Встряхивает Рыжего, чтобы тот выпустил ручки из сжатых ладоней. — Ты смотри, как вцепился. Остынь, боец, ничего плохого с твоим байком не случится. Сядь вон на скамейку и смотри, что Жоу делать будет. Я тебе лед принесу сейчас. Рыжий смотрит, как Жоу спокойно встает и молча забирает у него из рук помятый мопед. Дергается неловко, вырывая куртку из крепкой руки Чино. Говорит, скаля зубы: — Мне нечем заплатить за ремонт. — Разберемся потом. — Чино смотрит в глаза Рыжему пристально, не мигая, и хуй его знает, почему, но Рыжего эти его слова не пугают. Будь у него в башке хоть немного мозгов, испугали бы, и он бы отсюда съебал. И тогда спустя год он точно оказался бы на улице. Но мозгов у Рыжего не так уж и много, да и те сегодня уже успели взболтаться. Поэтому он просто смотрит, как один странный мужик подкатывает его мопед к стеллажу, а второй скрывается в узком коридоре. У него в кармане начинает вибрировать телефон, и он со вздохом сует ободранную руку в куртку, сбрасывая звонок не глядя. Он и так знает, кто ему звонит. Ответить этому человеку он просто не может. Он еще переминается с ноги на ногу у входа в мастерскую, когда в гараже снова появляется Чино и бросает ему пакет со льдом, говоря при этом: — Сюда иди. Сядь и смотри, что Жоу делает. Я вернусь через час. И спустя час этот странный мужик действительно вернулся. За это время лед в пластиковом пакете почти успел растаять, а молчаливый Жоу заменил круглое зеркальце и выровнял почти всю вмятину, примериваясь палитрой красок к цвету мопеда Рыжего. Ни этот Жоу, ни сам Рыжий за это время ни сказали друг другу ни слова. Чино вышел из небольшого коридора, бросил взгляд на Жоу, кивнул удовлетворенно и сказал, будто Рыжий сделал что-то хорошее: — Молодец, пацан. Теперь идем со мной. Рыжий растерянно взглянул на Жоу, но тот даже не поднял глаз от мопеда, словно ему такое видеть было не впервой. Странный мужик уже скрылся в узком коридоре, и Рыжий не придумал ничего лучше, чем просто последовать за ним. Пройдя по коридору, он оказался в кухне с низким потолком. Чино уже стоял у раковины, опираясь бедром о прилегающую к ней столешницу. Протянул к Рыжему одну руку, указывая второй на другой выход из кухни: — Давай пакет. Там санузел. Умойся и возвращайся сюда. Рыжий отдал пакет с подтаявшей ледяной кашей, прошел по еще одному небольшому коридору и действительно попал в душевую. Умылся, глядя на свое опухшее ебало в небольшое зеркало, висящее над раковиной. Подумал, осторожно промакивая раны туалетной бумагой: если его сейчас убьют, он даже не удивится. Может, расстроится немного. Но разве что самую малость. Потому что у него и так уже было проебано почти все, кроме этой никому не нужной жизни. Когда он вернулся в кухню, погасив свет в душевой, Чино все так же ждал его, привалившись боком к кухонному островку. Он отвел Рыжего в свой заваленный стопками бумаг кабинет, молча поманив пальцем, и усадил в кресло напротив стола, за который уселся сам. Спросил без предисловий: — У тебя проблемы? Рыжий усмехается. Проблемы? Проблемы у него были, когда в школе за ним ползал по следам пресмыкающийся гад, с которым он связался по глупости еще ребенком. Когда домашки слишком много задавали. Или когда мажор упиздовал. А сейчас у него не проблемы. Сейчас у него пиздец просто. — Нет у меня проблем. — Тебе денег не хватает? Рыжий горько усмехается, поймав лютый флешбек. Совсем уж хуевы его дела, если года идут, а фраза, брошенная ему при знакомстве, не меняется. Только теперь этот вопрос звучит уже не в кухне дорогой студии. — Не хватает, — жестко отвечает Рыжий, ссутулено глядя на собственные колени. — Работа нужна? Рыжий резко вскидывает взгляд. Смотрит на странного типа со шрамом. Тот пялится в ответ внимательно, будто экзамен принимает. Рыжий мотает башкой: — Я не умею нихуя. Кроме готовки, добавляет он про себя. Но этот мужик и так вряд ли работу повара ему предлагает. — Научу. — Чино пожимает плечами будто бы безразлично, но при этом не спускает глаз с лица напротив, скользя взглядом по свежим ранам. — Если захочешь. И если будешь делать все, как надо. Только разукрашенным таким ко мне приходить нельзя. Тебе ясно? — Ясно, — отвечает Рыжий, нахмурившись. Только вот нихуя ему не ясно: ни то, чем ему заниматься предлагает этот Чино, ни то, на каких условиях эта работа будет выполняться. Не ясно нихуя, кроме одного: эта работа не будет такой же безопасной, как должность работника зала в “Удобном”. Но разве есть чего бояться тому, кто и так завис на краю пропасти? — Последнее, что мне тут надо, это полиция. Как зовут тебя, малый? И Рыжий, рассматривая собственные счесанные костяшки из-под заплывающей брови, почему-то отвечает этому мужику. Называет свое имя. Рассказывает, как бок мопеда помялся: сначала просто говорит, что он его на подножку поставить не успел, а потом вдруг зачем-то выпаливает, что хотел успеть увидеть мать. Рыжему почти девятнадцать. Сегодня утром он подрался с соседом снизу. И у него почти нет шансов сохранить жилье. Рыжий не знает, нахуя он рассказывает это странному типу со шрамом, но знает, что остановить этот рассказ не может. Он достает из кармана вибрирующий телефон, сбрасывает вызов и отключает его. Рассказывает о смерти матери, очень скупо. Предупреждает честно, наморщившись, о том, что он сын уголовника. Нужен ему такой сотрудник? Чино на этих словах почему-то улыбается одной половиной рта — той, что скошена шрамом, и ерошит и без того торчащие волосы. Не говорит ни “да”, ни “нет”, а говорит, ухмыляясь: значит, не иметь дел с полицией и в твоих интересах тоже. Чино не учит Рыжего жизни, не обещает золотых гор и не пытается влезть в душу. Чино приносит Рыжему чашку кофе и говорит: возвращайся в гараж и смотри, что делает Жоу. А когда он закончит, поезжай домой и выспись. Захочешь — приезжай завтра к семи. И бери с собой грязные шмотки — в чистом тут делать нечего. Рыжий с трудом доверяется людям и знает, что бесплатного сыра не бывает нигде. А там, где бывает, тебе переламывают хребет. Он хмурится вечером, обрабатывая перед зеркалом налившиеся гематомы и ссадины, и думает: нехуй ему там ловить. Оттуда же криминалом за километр несет. Надо быть полным долбоебом, чтобы туда влезть. А потом окидывает взглядом мамину комнату, полную ее вещей. Здесь стоят его детские фотографии. Заглядывает в ее платяной шкаф. Снова смотрит в зеркало с окаменевшим ебалом и говорит себе: если ты останешься крутить в пленку зелень в “Удобном”, через год ты проебешь не только крышу над головой, но и все, что осталось после матери. И поэтому в семь часов утра следующего дня Рыжий оказывается перед гаражом, возле которого поблескивает чистым боком черная тачка. Когда мопед останавливается у вертикальной двери мастерской, тачка открывается, и оттуда неторопливо вылезает Чино. Окидывает взглядом пакет с рабочими шмотками и кивает одобрительно. Говорит: молодец, малый. Пошли, малый. И малый идет. Он привыкает к мастерской быстрее, чем заживают следы драки с соседом. Берет расчет в “Удобном”. Знакомится с мужиками на сервисе. Таскает им кофе, держит канистры, подкатывает запасные колеса. И учится, учится, учится. Он не спрашивает ни у кого, почему с ним носятся. Так вышло, что в свои почти девятнадцать он учится не задавать вопросы, а избегать их. Чино предупредил его сразу: история у тебя, малый, трагичная, но и я не волшебник и не благотворительная организация. И бабки я не печатаю: чтобы зарабатывать в этой мастерской, Рыжему придется впахивать не меньше, а может, и больше остальных. Но зарабатывать, сказал Чино, ты будешь. Если умеешь держать рот на замке. Рыжий не был идиотом — он с самого начала понял, куда ветер дует. Но он и не рассчитывал, что триста косарей у него получится заработать исключительно легальными методами. В первые дни после смерти матери у него и вовсе были мысли вернуться в банду к Змею. Хорошо, что он туда не сунулся. Дела, которыми его обеспечивал Чино, не были грязными ни менее, ни более, чем дела Шэ Ли. Но здесь Рыжему не кололи насильно уши и не угрожали оттяпать от собственного тела кусок в обмен на молчание. Предложение Чино было предельно простым и понятным: если Рыжий соглашается на работу в мастерской, у него будет кров и нормированный рабочий день с официальным трудоустройством и регулярными денежными выплатами. А после окончания нормированного рабочего дня у него будет начинаться ненормированный. Чино рассказал об этом, открывая дверь в подсобку и пропуская Рыжего вперед. Сказал: времени даю подумать до завтра. И назавтра Рыжий приехал в мастерскую с большой спортивной сумкой под крышкой мопеда и красным Гибсоном за спиной. Жоу он не обманул: технически у того проблем из-за Рыжего и не появилось. Так, сложности разве что. Сейчас вот то же самое: он всего лишь одолжит у этого невозмутимого мужика куртку. Если будет осторожен, Жоу об этой услуге даже не узнает. Ну а если че и случится, так это день, и шмотка испачкается вполне легальным для автосервиса дерьмом. Постирает и вернет. Будь у Рыжего выбор, он работал бы только с днем, хоть за остальное и платят больше. “Днем” они с Чино негласно называли такую работу, которую можно было проводить через кассу. Ничего криминального. День мог случиться и ночью, если кто-то глох посреди города с поломкой. Все звонки на сервисе проходили через Чино: именно его номер был указан на всех визитках, которые мастерская вручала клиентам вместе с чеками за выполненные работы. С этого начинались и все ночные заказы: Чино общался с владельцем тачки и перезванивал Рыжему. Так что он почти не спиздел мажору о том, почему именно Чино мог позвонить ему ночью. А то, что деталями не поделился — так это золотой жопы и не касается. Он вспоминает “Ты с ним спишь?” и представляет, как застыло бы лицо Хэ, если бы тот узнал, что Чино может не только позвонить Рыжему среди ночи, но и приехать. Потому что Чино и правда это делал. И совсем не затем, чтобы поспать. В первые пару месяцев ночной работы владелец мастерской приезжал вместе с каждым клиентом. Учил Рыжего чему следовало. Чуть позже, когда Рыжий разобрался во всем, Чино перестал его страховать, только предупреждая о заказах звонком. Впрочем, несколько раз уже после того, как Рыжий перестал считаться новичком, приехать Чино все-таки пришлось: всему за пару месяцев не научишься, хоть и учился он усиленно. Днем Рыжий выполнял не только ту работу, которая висела лично на нем, но и наблюдал за всем, что делали остальные мастера. По личному поручению Чино все работники мастерской дергали малого на все сложное и необычное — кто нехотя, кто охотно, кто, как Жоу, равнодушно. Так Рыжий и постигал все тонкости профессии. Экстерном. И это было не только в его интересах: все работники знали, что ночью в этой мастерской останется всего один человек, и хотели обучить его так, чтобы никому из них не приходилось срываться в гараж около половины третьего страховать новичка, если этого не сможет сделать Чино. Эта страховка была больше формальностью: у всех сотрудников мастерской, кроме Рыжего и самого Чино, были семьи, и хотя иногда Чино бывал непреклонным в некоторых рабочих вопросах, но мудаком он не был и семейных он по ночам не дергал. А Рыжий семейным не был. Потому и дергать его можно было в любое время суток. Рыжий искренне считал, что с этой мастерской ему повезло: каждый действовал здесь не без своей выгоды, но в конечном итоге выгода для Рыжего была намного больше, чем для всех остальных. Работал он тоже больше остальных, но никому из работников, кроме него, выселение на улицу вроде как не грозило. И поэтому он ебашил и не жаловался. Попробуй пожаловаться, когда тебя почти бескорыстно вытаскивают за шкирку из дерьма. К тому же Чино всегда был рядом. Несмотря на то, что на сервисе работали еще пятеро мастеров, обращаться за помощью по ночам Рыжему было велено в первую очередь именно к владельцу гаража. И за все это время пока ни разу не было случая, чтобы Чино не смог приехать, если Рыжий в нем нуждался. Спал владелец мастерской вряд ли больше самого Рыжего: застать его в кабинете хотя бы дремающим Рыжему не удалось ни разу. Чино всегда рылся в бумагах, говорил с кем-то по телефону, заполнял в компе какие-то таблицы и еще хуй знает чем занимался, но никогда даже не пытался перекимарить в своем глубоком кресле. Как Чино вывозил такую жизнь, Рыжий искренне не ебал. Особенно учитывая то, что у него во владении была еще и мойка, которая тоже требовала внимания. А на сервисе иногда случался “день” ночью. Хорошо, когда это был несложный случай, с которым Рыжий мог справиться и сам: тогда Чино просто звонил Рыжему, предупреждая о клиенте. Но иногда ему ведь и приезжать приходилось. Не только из-за дня. У Чино был еще и второй телефон. Крошечный, там кроме экрана и кнопок и не было нихуя. Рыжий и не помнил вообще, когда ему в последний раз приходилось видеть мобилу с кнопками до того, как однажды из кармана Чино этот динозавр запищал. Этот номер не писали на визитках мастерской, но нужные люди все равно его знали. Заказы, поступающие на этот телефон, никак не назывались. Вернее, назывались: “нет”. Если слово “день” в разговоре не звучало, можно было переспросить: день? И Чино отвечал просто “нет”. И все становилось ясно. Но со временем Рыжий научился не переспрашивать. У Чино голос немного менялся, когда он звонил предупредить об особенных тачках. Говорил будто все то же самое, но как-то иначе. Чино в такие ночи и сам становился немного другим: каким-то приоткрытым, будто надорванным. В глаза ему можно было заглянуть поглубже, чем днем при всех. В одну из таких ночей Рыжий впервые попробовал виски. “Нет”-тачки подкатывали к мастерской с обратной стороны гаража. Сначала Чино приезжал на каждый теневой заказ лично, независимо от того, что следовало сделать с машиной. Потом стал контролировать только сложные дела. Нет-поток был нерегулярным, но относительно стабильным. Он приносил Рыжему почти вдвое больше денег, чем легальный доход за дневную смену, и поначалу вынимал из уставшего тела все нервы подчистую. Выходя к черному ходу мастерской в первые разы, Рыжий трясся так, что и замок не всегда удавалось сразу открыть. Но люди привыкают ко всякому дерьму. И Рыжий привык к этому. Не без эксцессов, но привык, и в последние месяцы открывал по ночам черный ход гаража почти спокойно, думая только о том, сколько бабок за это получит. Однако несмотря на выгоду нелегальных подработок, он так и не полюбил их больше легальных, “дневных”. Так что если чему он и мог порадоваться сейчас, то только тому, что работать в Рождество ему приходится именно с днем, а не с нет. Это значило, что шмотка Жоу испачкается в худшем случае в масле, а не в крови или чьих-то мозгах. Думая об этом, Рыжий хмуро натягивает куртку. Поджимает губы: Жоу ощутимо шире его в плечах, так что шмотка болтается на обтянутом белой майкой торсе, как на вешалке. Насрать. Ему понтоваться ни перед кем не надо. Он приседает перед воротами, подтянув штаны, и отпирает замок внизу двери, залипнув на секунду на свои легкие шлепки. Думает: я бы на месте дамочки с маслом не захотел у такого мастера свою тачку чинить. С другой стороны, выбора у нее особого нет: остальные пятеро мастеров застряли с семьями наглухо — он уверен, что они и телефоны отключили все поголовно. Будь у него самого семья, он бы так и сделал. Но семьи у него нет. Именно поэтому он торчит на сервисе в Рождество. А Чино и вовсе пока не в городе. Вроде как. Дверь поднимается медленно, постепенно впуская бледное зимнее солнце в холодный гараж. Рыжий бросает убийственный взгляд под фонарь — туда, где всего каких-то несколько часов назад стоял мажор, и внутри остро жалит болью. Вчера он думал, как сильно все изменится к завтрашнему утру. И все действительно изменилось, только совсем не так, как хотелось. И блять. Мажор ведь здесь еще. Он пока просто спит и не знает, что успело случиться за то время, пока он переваривал свой перелет через несколько часовых поясов. И будь на месте этого кретина кто-то другой (или какой-то другой кретин на месте Рыжего), все могло бы быть иначе. Рыжий думает, что было бы, окажись в такой ситуации неразлучники. Вот спизданул бы Цзянь что-то о своих нежных чувствах к Чжаню — че было бы? Рыжему кажется почему-то, что не было бы нихуя, даже если бы этот кунг-фу мастер ляпнул о своей влюбленности самому Сиси. Чжэнси кивнул бы и спросил у белобрысого: это я знаю, а лапшу какую заказывать будем? Он вспоминает о недопарочке с какой-то тоской, и сердце в который раз сжимается. Сука, так и не успел рассказать этой панде о запросах во вселенную. Хотя хули тут рассказывать — он и сам эти запросы ебучие через жопу посылает. “Быстрее”, блять. “Как лучше”, нахуй. Нехуй такому людей учить. Пересрать все еще и белобрысому, как себе пересрал? Не настолько Рыжий мудак. Не станет он рассказывать Цзяню об этом дерьме. Жалко только, что так и не успели пообщаться до того, как он снова номер сменит. Еще одна сраная потеря. Туда же, в копилку потерь. Из этих размышлений Рыжего вырывает звук выезжающей из-за угла машины. Он задумчиво смотрит на подкатившую к гаражу тачку. Думает: я ее видел уже. Думает: да неужели, блять? Быть такого не может. Но дверца с водительской стороны распахивается, и из машины выходит та самая дамочка в голубом плаще. Смотрит на Рыжего, как на старого друга, улыбается приветливо. И почему-то именно в этот момент ему становится жаль свою проебанную жизнь. Он думает, каким дамочка видит его: куртка с чужого плеча, легкие шлепки на босу ногу, мягкие спортивные штаны и растерянное ебало. И от этого ему становится еще хуевее. Хочется подскочить к ней, схватить за обтянутые легким плащом плечи и начать трясти, спрашивая: ну и где твоя вселенная? Что она нахуй творит? За что она это делает? За каким хуем ты вообще мне про эти ссаные запросы рассказала? Повелся, блять, как дурак, будто эта баба ему что-то дельное пообещала. Хотя она, если разобраться, вообще нихуя не обещала ему. Да и что дамочка на классной тачке может пообещать нищему пацану с автосервиса? И зачем? Конечно, она ни в чем не виновата. Но Рыжему так и не удается прогнать ощущение, будто эта дамочка каким-то образом причастна к тому, что он пизданул Чино полчаса назад. Словно это она потянула его за язык. И от этого ебало у него кривится еще сильнее. Дамочка его эмоции истолковывает по-своему: мельтешит руками перед лицом, стягивая перчатки, а потом складывает ладони перед грудью в просящем жесте и начинает извиняющимся тоном: — С добрым утром! Большое вам спасибо за то, что согласились заняться моей машиной в свой выходной. Я очень обязана вам за эту доброту! Он выходит из гаража и смотрит на машину поближе, стараясь не встречаться с ней глазами. Но она заглядывает ему в лицо, даже немного приседает перед ним, чтобы поймать его взгляд. И Рыжий сдается: смотрит на нее исподлобья и, сжав губы, кивает. — Это, конечно, полностью моя вина: владелец сервиса еще в нашу прошлую встречу уверял меня, что масло пора заменить. А я его не послушала. И вот что вышло: у меня выдался выходной, который я хотела провести с семьей, но я даже за город выехать не успела, когда в салоне появился запах масла. Я нашла в бардачке визитку вашей мастерской и связалась с владельцем. Он сказал, что постарается найти работника. Я очень благодарна вам за то, что вы жертвуете своим выходным! Блять, думает Рыжий, осматривая машину, да завали ты уже. То с семьей она встречаться едет, то тачкой он решил заняться исключительно по доброте душевной. Так говорит, будто он денег с нее брать не собирается. Но в груди все равно чуть-чуть оттаивает. Он приседает и спрашивает, касаясь пальцами пробки на картере мотора: — Передачи переключаются с задержкой? — Да-да, — часто кивает дамочка, — это совсем недавно началось. — Двигатель стучит? — Вы с владельцем сервиса задаете одинаковые вопросы, — она расплывается в улыбке, — верно. Стучит и даже немного вибрирует, даже на ровной дороге такое случается. Рыжий кивает: реально на масло смахивает. Он задает голубому плащу еще несколько вопросов, а потом проходит внутрь гаража за бланком и оформляет опись машины почти на автомате, вычеркивая лишнее и вписывая нужное. И хотя бы на это время из его башки выветриваются мысли о спящем в его постели человеке. Ну, почти выветриваются. Вот бы и мысли можно было так же легко вычеркнуть, как ненужные пункты в бланке. Он протягивает дамочке формуляр и говорит: — Масло заменим — и можете отправляться к семье. Посмотрю еще, что с фильтром. Скорее всего, его тоже придется заменить. Час-полтора погуляйте. — Спасибо, — она заглядывает в формуляр только мельком, чтобы поставить подпись, кивает, ослепительно улыбается и протягивает ему ключи от машины. Машет рукой у самого выхода и ныряет в сумочку, не дожидаясь от Рыжего ответа. Правильно делает: Рыжий махать рукой в ответ не стал бы, даже если бы не был так прибит собственным дерьмом. И когда он остается наедине с тачкой, идиотские мысли снова лезут в башку. Ну вот нахуя он это сказал, а? Он ведь не чувствует этого на самом деле, думает он, загоняя машину на невысокую эстакаду для легковушек. (Чувствует). “Нет!” — злобно огрызается он самому себе, прогревая двигатель. Вылезает из тачки, подходит к металлическому стеллажу, похожему на тот, что стоит в подсобке. Нихуя он не чувствует, ни-ху-я. О каких вообще чувствах может идти речь, кривится Рыжий, хватая торцевой ключ и плоскую широкую жестянку для старого масла. Рыжий вообще не из тех, кто чувствует. Он глушит двигатель, обходит тачку, бросает мобилу на одну из полок стеллажа и натягивает перчатки. Бессмысленная хуйня все эти чувства. Они только жить мешают. Если бы, думает он, закатываясь на лежаке под тачку, все это дерьмо романтичное можно было запретить во всем мире, он бы запретил. Насколько бы все проще стало. Никаких тебе терзаний, никаких сомнений и самокопания. Вот как сейчас: Рыжему ведь абсолютно побоку вся эта эмоциональная хуйня. И ничего его не беспокоит. Он знает, что ему нужно делать: подставляет под сливное отверстие жестянку и ослабляет ключом пробку. Наблюдает пару минут за тем, как мутная остро пахнущая жидкость плавно стекает в контейнер, и это почему-то облегчает его терзания, будто он не клапан в тачке открыл, а грудину себе вспорол. И это из-под его ребер, а не из тачки, медленно вытекает эта мутная хуйня. А вместе с ней вытекает оттуда и то, что он вчера вдохнул. Рыжий ждет, пока густой поток стихает до редких капель. Вот так. Фильтр еще заменить надо. И все пройдет. Нихуя ведь страшного не случилось. А слова вообще ничего не значат. Это же самая бесполезная в мире хуйня, признания эти. И Чино он потом все объяснит, раз уж тот заедет сегодня. Хуже этот день уже все равно не станет, так что можно будет и об этом попиздеть. Рыжий скажет все как есть: что на чувства ему насрать, что парится он только о работе и бабках. А тот бред он пизданул просто потому, что сонный был и неправильно на вопрос среагировал. Объяснит этому детективу, что единственные чувства, которые у него есть — это нюх, слух и зрение. И никакой он нахуй не слепой. Не слепой, не глухой и с обонянием у него все в порядке. Но, как сказал Чино, не все в жизни зависит от нас самих: даже когда с твоими чувствами все в порядке, эта хуйня все равно не работает, если против тебя играет ебаный ниндзя. А еще жизнь не делает предупреждений для долбоебов. Поэтому, выкатываясь на лежаке ногами вперед с полной масла жестянкой на груди, Рыжий не слышит сирены, предупреждающей об опасности. Ничто не намекает ему, что он должен подготовиться, и в следующую секунду его мир обрушивается к хуям уже второй раз за это блядское утро. Выезжая из-под тачки, он тут же встречается взглядом с нависшим над ним Хэ Тянем, дергается от неожиданности и почти целиком выворачивает на себя жестянку с теплым маслом. Рыжий чувствует, как мутная жижа растекается по его бокам, и понимает: фразу “хуже уже некуда” из его уст ебучая вселенная неизменно воспринимает как вызов. И то, что он выпустил из-за грудины на волю, рывком продирается обратно к сердцу. Пропитывает насквозь, дробит в труху ребра. Дело все в том, что Рыжий на удивление, блять, постоянный. Нравится ему что-то, значит, нравится. Ничьи уговоры и аргументы не заставят его пересмотреть эти взгляды. Даже собственные. Он смотрит на мажора, сжимая зубы, и понимает: это дерьмо в нем железо(сука)бетонно. И никуда ему от него не деться.