Двойное несчастье

Рыжий всегда поражался тому, как изменчива человеческая память и относительны субъективные переживания. Как легко забываются эмоции, пугающие тебя почти до смерти, как только теряют свою актуальность. Память о самом событии остается — она может догонять тебя еще не один год в самые неподходящие моменты. А вот память о переживаниях смазывается, становится расплывчатой и нечеткой. Рыжего душили, когда он был почти ребенком. Тогда он подумал, что это конец. Что никакой жизни дальше у него уже не будет. Но жизнь, к его удивлению, продолжилась. Несколькими годами позже, когда Рыжий стал постарше, он держал в руках урну с прахом матери. И тогда он тоже подумал, что на этом все. Что мир потух. Окончательно, без возможности прорваться вперед к нормальной жизни. Но он прорвался — пусть и не к нормальной, но к жизни же. Еще позже Рыжий видел тачку, которая сбила собаку. Думал ли он в тот момент, что жизнь продолжится, что птицы будут петь, а земной шар — вращаться? Нет, не думал. Весь мир уместился тогда в одной ебучей капле крови, которая снова и снова наворачивала свои круги падения в лужу точно таких же. И Рыжий искренне считал, что никогда больше он не испытает ужаса, даже близко похожего на тот. Но человеческая память субъективна и изменчива. Она забывает о том, что уже удалось переварить, оставляя в базе данных твоей жизни только блеклый след о переживаниях, которые когда-то казались тебе центром вселенной. И сейчас, стоя перед смотрящими друг на друга владельцем мастерской и мажором, Рыжий снова думает, что ему еще никогда в жизни не было так страшно. И что никогда больше не будет, если этот момент ему удастся каким-то чудом пережить. Мир искрит, сжимается, уменьшается, концентрируясь в этих двух таких разных людях, и Рыжему кажется, что пространство вокруг становится вязким, как желе. Кажется, что в это желе можно забросить что-то, и оно повиснет в загустевшем воздухе, не взлетая и не падая. Наверное, когда-нибудь потом он тоже будет думать, что случаются в жизни вещи и пострашнее. Но не сейчас. Сейчас он все-таки считает, что большего пиздеца в его жизни еще не бывало. Да и бывал ли? Рыжий вглядывается, сгорая от палящего ужаса, в два лица напротив: оба такие знакомые, изученные до мелочей, оба близкие. Родные даже в каком-то смысле. Оба холодные. Оба не должны были встретиться друг с другом, никогда, не в этом мире, потому что они и есть два разных мира. Обоих их по-детски отчаянно хочется попросить: пожалуйста, пожалуйста, не смотрите друг на друга, не говорите друг с другом, не трогайте друг друга. Это неправильно, этого не должно быть, это какой-то пиздец просто. Рыжий даже порывается встать между ними, а потом понимает: чтобы сделать это, к кому-то из них ему придется повернуться спиной. И это непременно обернется крахом, какой бы выбор он ни сделал. Да и не может он сделать этот выбор. Этот — не может. — Верно. Я владелец этой мастерской. Что привело вас к нам в этот праздничный вечер? Чино смотрит на стоящего перед ним мажора прямо и спокойно, изучая его холеное лицо. И теперь Рыжего бросает в холод. Вот тебе, нахуй, идеальный мир с правильными решениями. Хотел как лучше, умник? Решил своими рыжими мозгами за двоих сразу? Ну так будь добр, потрудись теперь не захлебнуться в последствиях. Потому что решать за двоих тут явно умеешь не ты один. Да и в способах навязать свою точку зрения ты явно не так прокачан, как мажор. Рыжий в панике перебегает глазами от одного человека к другому, думая: блять, блять, о чем они уже успели поговорить? Что мажор успел пиздануть Чино? Как вообще так вышло, что он тут оказался? И откуда, блять, у него Стирлинг Мосс? Он чувствует, как башка закипает от вопросов, злости и страха, и все еще мечется взглядом по лицам стоящих друг напротив друга людей, когда мажор неторопливо указывает широким жестом в сторону тачки. В какой-то момент Рыжему кажется, что рука Хэ Тяня остановится на его оранжевой куртке, и в горле моментально пересыхает. Но богатей ведет ладонь дальше, чуть разворачиваясь корпусом в сторону Мерса, и говорит вальяжно: — У меня возникли некоторые проблемы. В моем автомобиле появились звуки, которых там быть не должно. — Понимаю. — Чино поджимает на секунду губы, а потом говорит с вежливой улыбкой: — Какого рода звуки? Рыжий наблюдает за этим сюрреалистичным разговором с ощущением приставленного к шее ножа. Первая вспышка злости, вспыхнувшая в груди при виде мажора, сменилась лютым страхом. Любое неосторожное слово и с одной, и с другой стороны может перерезать Рыжему горло. Да хули там неосторожное — вообще любое, даже самое безобидное: Рыжий не ебет, что будет, если Чино сейчас обратится к нему и по привычке назовет его “малый”. Что может выдать в ответ на это показательно-расслабленный (готовый к атаке) мажор? А что может быть, думает Рыжий, бросаясь из леденящего холода в испепеляющий жар, если сам мажор сейчас повернется к нему и скажет что-то вроде “Поцелуешь меня еще раз, малыш Мо?”? — Стук, — коротко выплевывает мажор. Рыжий огрызается мысленно: будь, сука, повежливее с Чино. — Несколько расплывчатые сведения. Не могли бы вы описать звук подробнее? Чино немного откидывает голову назад, глядя на мажора с легким прищуром. Нет, нет, думает Рыжий, Чино, не смотри так на него. Ты же не знаешь его. Это не обычный мажор, Чино. Он не потому выебывается. Не из-за тачки. И смотрит на тебя так хищно не из-за понтов. И хоть бы ты так и не узнал, из-за чего на самом деле мажор сегодня такой дерзкий. — Стучит нерегулярно. Иногда при переключении передач, иногда просто на ходу. Иногда слева, иногда справа. Иногда на поворотах. Блять, опять холодеет Рыжий, что за хуйню ты несешь. Не мигрирует так стук при поломках. Сейчас Чино откажется браться за ремонт дорогущей коллекционной тачки, а ебаный мажор повернется с пафосом к Рыжему, кивнет в сторону растрепанной макушки и скажет: ”Что, малыш Мо, не такой уж и крутой твой Чино, а? Даже тачку починить не может.” И Рыжему придет пизда. — Быть может, на словах объяснить и не выйдет. Я предпочел бы продемонстрировать этот звук непосредственно механику, который займется диагностикой. Или заказами занимаетесь лично вы? А теперь уже у Хэ Тяня лицо каменеет. И от этого каменеет и у Рыжего в груди. Он вдыхает судорожно и молится мысленно: мажор, пожалуйста, блять, побудь немножко менее собой. И не вздумай хотя бы намекнуть, что ты знаком с механиком. Или что ты был здесь сегодня. Просто играй уже дальше в свою игру, ради которой ты припиздовал. Но не вмешивай в это Чино еще больше, чем уже вмешал. — К моему большому сожалению, нет. Сегодня меня ждут другие дела. Но я лично с удовольствием занялся бы диагностикой уже завтра, если бы вы согласились немного подождать. Да, да, заебись. Соглашайся, мажор. Соглашайся. К завтрашнему утру мы тебе и Чино подгоним, и Бао вызовем, и Жоу, и Куана, и даже перчатки шелковые отыщем, чтоб все как на заводе. Только вот Рыжий не дурак и понимает, что об этом можно и не мечтать. Потому что он знает, зачем здесь мажор на самом деле. Нет у него никакого стука в Стирлинге. А если бы и был, мажор бы его не в убогий гараж отдал на починку. Он специально сюда приперся, чтобы на глазах у владельца гаража выторговать у Рыжего право остаться здесь еще на одну ночь. И устроил все так, чтобы Рыжий не мог отказаться. Псина ебаная. Словно в подтверждение его мыслей мажор морщит лоб и говорит, деланно-сокрушенно покачивая своей тупорылой башкой: — Увы, это представляется мне непозволительной тратой драгоценного времени. Видите ли, этот автомобиль очень дорог мне. Чрезвычайно. Но, к сожалению, вижу я его очень редко. Только когда бываю в Китае. А это в последнее время случается крайне нечасто. Думаю, вы понимаете, что я хочу провести с пользой каждую секунду из того времени, что у меня есть здесь. И поэтому я не могу ждать до завтра. Ебаный мудила, думает Рыжий, чувствуя, как у него дыхание от услышанного сбивается. Кретин блядский. — Понимаю, — сухо тянет Чино. — Это действительно очень дорогой автомобиль. И очень редкий. — Верно, — показательно-безразлично замечает мажор, медленно склоняя голову набок, — но меня в нем привлекает не материальная ценность. Видите ли, это подарок моей семьи. Отца и брата. За хорошие, блять, оценки. Чино слегка выглядывает из-за мажора, оценивающе рассматривая бриллиантовую жопу тачки. — Должно быть, ваша семья очень любит вас, — говорит он, тоже склоняя голову набок. Рыжему кажется, будто эти двое разминаются перед тем, как броситься друг на друга, и он думает вдруг, что именно так должен чувствовать себя ребенок, наблюдающий за дракой между отцом и матерью: беззащитным, бессильным, напуганным до смерти. И все равно по-своему любящим. Обоих. Рыжий отчаянно пытается сглотнуть колотящееся в горле сердце. Безуспешно, естественно. — Должно быть. А знаете, уважаемый мажор, кто еще вас любит? Во-о-о-н тот парнишка в оранжевой куртке. Ну, тот, что с трясущимся бордовым ебалом. Да-да, вот этот. Пойди-ка сюда, малый, и скажи: это ведь его ты любишь? Вот этого холеного мудака, да? Понимаю. А теперь скажи-ка нам обоим, по твоей ли воле это случилось? Хотел ли ты этого или обосрался сразу же, как только понял, что любишь этого человека, потому что на самом деле не хочешь этого признавать? Рыжий прямо-таки ждет, что Чино сейчас скажет что-то вроде этого. Что-то, что сломает все к ебеням. Или хотя бы просто повернется к Рыжему и посмотрит на него. Все может полететь в пизду даже от этого. Потому что Рыжий знает Хэ Тяня. Он уже видел богатея таким. В тот вечер, когда мажор угрожал зашить ему рот стальной проволокой. Или когда он схватил Рыжего за руку и прохрипел: погладь. Когда сказал, глядя прямо в глаза: я потру тебе спинку. Рыжий очень хорошо знает, что случается, когда Тянь такой: в этот момент его срывает с катушек. С ним такое бывает. И пусть потом, после, мажор сводит все к шутке, раскаивается и даже извиняется в своей пизданутой манере, Рыжий помнит: когда Хэ Тяня клинит, его не остановит ничто. И потому Мо Гуань Шань знает, что значит этот вальяжно-полумертвый взгляд графитово-черных глаз. Он значит (что Рыжему пизда), что мажор готов идти до конца, не думая больше ни о чем. Только вот мажор не знает про “Тронешь малого — ты труп”. Про то, как Чино прикрыл его в ту собачью ночь. Про каждый день, в который Чино тащил жопу малого наверх, не давая ему захлебнуться от безысходности. И о том, почему Чино это делал. Он вообще нихера не знает из того, что связывает их с Чино, и того, что Рыжий ляпнул сегодняшним утром, не знает тоже. А потому и не понимает, что эта готовность идти до конца может стать концом всех надежд Рыжего. И Чино тоже даже не догадывается, что перед ним стоит не просто какой-то мажорчик, а настоящая пороховая бочка, на решимости которой может взлететь в воздух вся их мастерская. Что для того, чтобы поджечь весь этот смертоносный запал, достаточно единственного взгляда в сторону трясущегося механика. Один только Рыжий понимает, на краю какой черной дыры зависла сейчас его жизнь. Жизнь, почти целиком зависящая от вот этих двух хмурых лиц. Каждое из которых по-своему, блять, дорого Рыжему. Одно из которых Рыжий сегодня целовал. И думал, что на этом все закончится. Кретин. — В таком случае я боюсь, сегодня у вашей машины мало шансов. Думаю, господин Хэ, вы и сами понимаете, что даже не каждый опытный мастер согласился бы взяться за починку столь редкого экземпляра. Слишком высока цена ошибки. А в мастерской сегодня только наш самый неопытный механик. К моему большой сожалению, сегодня вам не стоит рассчитывать на успех в нашей мастерской. Чино произносит все это с вежливым сочувствием, но очень — быть может, даже слишком — твердо. И Рыжего, которому всего пять минут назад хотелось, чтобы мажор исчез с залитого мутным светом пятака перед гаражом, вдруг будто током ебашит. Потому что Рыжий, в отличие от Чино, знает: Хэ Тянь, у которого отнимают то, чего ему хочется — это опасный хищник. Двинутый, решительный и бесстрашный. А Рыжего ведь ему хочется. Он так напрямую и сказал ему этим утром. Так что в методах он мелочиться не станет. Рыжий представляет, как Хэ Тянь холодно приподнимает подбородок и начинает медленно поворачивать свою идеальную башку в его сторону. Почти слышит вкрадчивое “Может, малыш Мо сам решит, хочет ли он заняться моим автомобилем?” А вслед за этим пораженное “Как вы назвали моего механика, господин Хэ?..” И на этом впору будет перерезать себе горло самому. Потому что того, что случится вслед за этим, Рыжий не хочет видеть ни в каком мире — ни в идеальном, ни в том, в котором он живет на самом деле. И если он хочет жить в своем мире и дальше, он должен перестать наконец бестолково трястись и начать действовать прямо сейчас. Мо Гуань Шань торопливо выступает вперед, за секунду приближаясь к мило болтающей парочке, и громко кашляет, отвлекая на себя их внимание. Поворачиваются оба, но не оба так, как нужно: Чино переводит взгляд на Рыжего, напряженно прищурившись, а мажор только мажет глазами по рыжим губам и тут же возвращается к владельцу мастерской с каменной маской вместо лица. Рыжий мечется взглядом по черным хэтяньским ресницам и повторяет про себя: посмотри на меня, ебаный ты мудак, отвернись от него, посмотри на меня, посмотри, посмотри. Говорит хрипло, сухо сглатывая и переводя глаза на Чино: — Я слышал, у суперкаров… Ну давай, тупая твоя башка, придумывай что-то. Но такое, чтобы Чино действительно мог поверить. —… такое бывает, — прочищает дрожащее горло и думает: спокойно, спокойно, пока никакого пиздеца еще не случилось, — когда приходится на большой скорости на кочку наехать. Говорит это и даже морщится немного: на секунду ему кажется, что Чино сейчас взорвется смехом, покрутит пальцем у виска и скажет: малый, какая нахуй кочка? Ты разве не видишь, что этот тип впервые оказался на этой тачке в районе вроде этого? Да этот Стирлинг раньше разве что не на руках носили. Откуда кочке взяться? И усилия Рыжего пойдут прахом. И все рассыпется к хуям. Но Чино не смеется. Он молчит, переводя внимательный взгляд с трясущегося Рыжего на окаменевшего мажора. И слушает, что малый скажет дальше. — Если водитель лихачит…. “Посмотри на меня, — твердит Рыжий, чувствуя, как сердце заходится частыми ударами, — не трогай Чино. Не говори ему ничего и ничего не спрашивай. Посмотри на меня, ебаный ты мудак!” — ….амортизаторы страдают в первую очередь. Чино снова возвращается к золотым глазам и заглядывает Рыжему в самую душу. Мо Гуань Шань крепко зажмуривается — всего на мгновение, чтобы не дать Чино увидеть слишком многое — и продолжает, снова пытаясь отвлечь на себя внимание мажора: — Так что скорее всего это подвеска. Посмотри на меня, почти безнадежно думает Рыжий, снова глядя на Хэ Тяня. Не ломай мне жизнь. Ты же ее и так уже считай сломал, так не доламывай. Пожалуйста. — Ее я бы смог починить. Он снова переводит взгляд на Чино и выразительно округляет глаза, сжимая губы: я возьмусь, только не говори больше ничего. И именно в тот момент, когда Рыжий все еще кривит страшную кодовую морду для Чино, Хэ Тянь наконец поворачивается и смотрит ему в лицо. И Рыжий, глубоко вдохнув, смотрит в глаза мажора в ответ. Богатей смотрит прямо и честно. Просто. Без величия, без пафоса, без подъебов своих вечных. Почти так же, как смотрел утром. Перед тем, как Рыжий зло смял его теплые ото сна губы своими. И сейчас перед механиком стоит не денежный мешок, прикативший свою золотую жопу в грязный гараж на коллекционном экземпляре Мерса. Не господин Хэ, не наследник неприлично богатой семьи, а обычный человек. (Блядски красивый.) Не настолько обычный, как Рыжий, конечно. Но это не мешает этому человеку хотеть провести вот уже вторую ночь подряд в бетонной подсобке мастерской в промышленном квартале. С беспородным, злобным, колючим механиком. Который даже не подпускает его к себе по-человечески. Который выгнал его этим утром, предварительно запустив острый язык в его горячий влажный рот. Выгнал просто потому, что понял, что влюбился. Придурок безмозглый. Будто раньше этого не знал. — Я был бы очень благодарен хотя бы за попытку. Голос, которым мажор говорит эту короткую фразу, царапает Рыжему горло острой иглой. Если бы у него было время подумать, Рыжий бы себе все мозги сломал, выискивая в поступках мажора подвох. Но времени нет: проваливаться в глаза богатея по самую шею под внимательным взглядом Чино — это последнее, что ему сейчас нужно. Поэтому он неуверенно топчется на месте и говорит чужим голосом: — А еще так стучать может мусор в воздуховодах. Если их кастомизировали. И от прямого взгляда мажора Рыжего опять переворачивает с ног на голову. Теперь он думает: да не смотри ты на меня так, господи, у тебя же на твоем ебале породистом написано, что сегодня утром мы лизались, а вчера чуть не потрахались. Вот такенными иероглифами: Мы. Почти. Переспали. Я. Хочу. Еще. — Кастомизировали? — с легким нажимом спрашивает Рыжий, перепрыгивая взглядом из одного бездонного зрачка в другой. — Кастомизировал, — отвечает мажор как под гипнозом, соскальзывая глазами на губы Рыжего. Да соберись ты, мудила, и прекрати так втыкать. Играй, блять, по моим правилам, если хочешь, чтобы я играл по твоим. — Ну вот. — Рыжий переминается с ноги на ногу, почесывает нос сжатым кулаком, чтобы спрятать вспыхнувшие губы. — Может, там ничего сложного и нет. — Да, — соглашается Хэ Тянь, неотрывно разглядывая покрасневшее лицо Рыжего, — может, там вообще все очень просто. — Сейчас мы с владельцем мастерской обсудим пару моментов, а потом я сразу же займусь машиной. Прокатимся, чтобы послушать стук. Подойду буквально через минутку. — И, пожевав губы, Рыжий добавляет сквозь сжатые зубы: — Господин Хэ. Господин Хэ недоверчиво смотрит в золотые глаза еще секунду, а потом прикусывает губы, расплывающиеся в слабой улыбке. Склоняет немного голову, бросая исподлобья взгляд на Чино, и бросает: — Будьте добры не задерживаться. Я не могу позволить себе тратить время попусту. Мудень. Рыжий выдыхает облегченно, давит сквозь зубы сухое “Конечно”, хватает Чино под локоть и тащит его к воротам полутемного гаража. Так, осталось убедить еще эту сторону — и быть может, никакого пиздеца сегодня не случится. А с мажором он потом разберется. Главное сейчас — спровадить Чино заниматься своими делами. И сделать это нужно так, чтобы он ничего не заподозрил. Потому что одно дело — говорить “Поздравляю” в отношении абстрактного человека, и совсем другое — знать, что в его постели сегодня был именно этот вот смазливый понторез. Был — и кажется, собирается побывать еще раз. Но этого Чино не должен узнать ни при каких обстоятельствах. Чино останавливается на пороге гаража и качает головой: — Малый, отмена заказа. Я не хочу, чтобы ты соглашался на это. Этот парень какой-то двинутый. О, думает Рыжий, ты даже не представляешь, насколько. — Да ничего страшного, — торопливо говорит малый, воровато оборачиваясь: не услышал ли это мажор? Но мажор не слышит: мажор занят своим телефоном, и Рыжий со страхом скользит взглядом по длинным пальцам, лежащим поверх чехла-гибсона с размашистой белой надписью “Мо”. Ебаный свет. Если Чино увидит этот сраный чехол, в точности копирующий гитару, стоящую в подсобке Рыжего, у него будут все шансы убедиться в масштабах двинутости господина Хэ. А у Рыжего все-таки будет повод перерезать себе горло. Рыжий хватает владельца гаража за рукав, чуть потянув его на себя, и отступает на шаг в сторону, разворачивая Чино еще в пол-оборота от Хэ Тяня. Скрываясь за широкой спиной владельца мастерской от дорогущего Стирлинга и стоящего рядом не менее дорогого кретина. Говорит, цепляясь взглядом за глаза Чино: — Я и не таких двинутых видел. Владелец гаража опять покачивает растрепанной головой, и снова неодобрительно: — Малый, ты проблем не оберешься с ним. Рыжий ловит себя на том, что выглядывает из-за спины Чино в сторону мажора, и одергивается, возвращаясь взглядом к стоящему напротив человеку. Поднимает брови в убеждающем жесте: — Да все нормально будет. Вот увидишь. — Да ты в своем уме? Чино хмурится и смотрит на Рыжего пристально. И Рыжего снова будто прессом давит. Он снова хватает владельца мастерской за рукав и быстро тараторит: — Слушай, позволь мне заняться этой тачкой. Я тебе обещаю, ни к тебе, ни к мастерской претензий не будет, только дай мне сделать, что нужно. — Да чего ты трясешься так? — Чино щурится подозрительно, и Рыжего вдобавок к прессингу словно ледяной водой окатывают. — Я в курсе, что тебе бабки нужны, но тут ты больше головняка заработаешь, чем бабок. Неизвестно, чем все это закончится. — Я же никогда больше такую тачку не увижу нигде, кроме как по телеку. Я хоть в салон загляну. А если повезет, то прокачусь кружок по кварталу. Спасибо ебучей вселенной за то, что ему без малого двадцать. За то, что прямо сейчас желание прикоснуться к коллекционной тачке все еще может звучать как весомый аргумент. А если уж совсем по-честному, так это правда и есть: больше у Рыжего никогда не будет возможности завалиться в салон такого суперкара хотя бы в качестве пассажира. Но он знает, что этого мало. Чертовски мало, если он хочет убедить Чино позволить ему взять этот “заказ”. И Рыжий, шумно сглотнув, делает единственное, что может: говорит правду. И даже гордится собой немного за то, как технично отделяет только ее часть. Пиздежа-то Чино не заслуживает. — Да и кажется мне почему-то, что там никакого стука и нет. Что этот мажор просто повыебываться хочет, смотрите, мол, какая у меня тачка охуенная. Вильнуть жопой своей золотой перед нищеебами. По мне, так пусть виляет. Я не против. Тем более если мне за это еще и заплатят. Чино застывает на секунду, глядя на Рыжего расширяющимися глазами, а потом откидывает голову назад и все-таки взрывается громким хохотом. Рыжий смотрит на это с недоумением и страхом: да че он сказал такого? Хорошо это или плохо, что Чино так заливается? Рыжий выглядывает из-за трясущейся от смеха спины и напарывается на прямой полумертвый взгляд мажора, стоящего у своей дорогущей тачки. Да постой ты там еще минутку спокойно, мудило позолоченное. Он заводит за спину Чино кулак с выставленным указательным пальцем и припечатывает им мажора к месту, как бы говоря: стой где стоишь. И поражается наглости смазливого мудака, который в ответ на это холодно касается пальцем места, где обычно носят часы, намекая: давай быстрее. Ну блять, погоди, останемся мы одни. Пизда тебе, псина. Он возвращается к лицу Чино ровно в тот момент, когда владелец мастерской смахивает набежавшие слезы и говорит, покачивая головой: — Ну малец, ну даешь. А ты не такой простой, каким кажешься. И, хмыкая еще раз напоследок, добавляет: — Лады. Но только под твою ответственность. Чтобы не было мне потом жалоб на мастерскую, ясно? И если там все-таки будет серьезная проблема, я не знаю, как ты выкручиваться будешь. Я не смогу приехать сегодня. Набирай тогда все-таки Бао. И бабки с ним пополам дели. Рыжий часто кивает: ясно, и тычет пальцем Чино в грудь, говоря: — Не будет никаких жалоб, зуб даю. Ни жалоб, ни проблем. И Бао дергать не понадобится. Никуда не уходи, я за ключами. И забегает в подсобку, подгребает звенящую связку, смахивая на пол трактат по философии. Похуй. Потом, все потом. Нельзя дать Чино с мажором снова пообщаться. Все так хорошо идет. Ну, насколько вообще понятие “хорошо” применимо к той жопе, из которой Рыжий сейчас пытается выбраться. Он вылетает из подсобки, рывком застегивая куртку, и почти налетает на Чино, входящего в ворота гаража. Останавливается перед ним и спрашивает торопливо: — Ты остаешься? — Документы заберу сейчас и тоже покачу. — Закроешь гараж? — Рыжий шнурует кед, стоя на одной ноге, и запрокидывает голову, заглядывая в лицо владельца мастерской. Чино пристально смотрит на пальцы, быстро завязывающие узел, и чуть кивает, ухмыляясь одной стороной рта. И Рыжему снова кажется, что в его глазах проскальзывает то же грустное выражение, которое появилось там двадцать минут назад в мастерской. Из-за этого он вдруг думает, что Чино раскусил его театр еще на моменте с кочкой, и сердце снова ухает в пятки со страхом. Но когда он затягивает шнурки на втором кеде и выравнивается, никакой грусти в глазах владельца гаража не оказывается. Он рассматривает мажора, чуть прищурившись, и Рыжий почти подныривает башкой под этот внимательный взгляд, говоря: — Попрошу, чтобы он с тобой рассчитался, а не со мной. А если он упираться будет, я тебе потом все равно часть отдам. За нервы. Чино переводит глаза на Рыжего и поднимает брови снисходительно. Говорит: — Эх, молодость. — Протягивает руку и легко ерошит рыжие волосы. Добавляет: — Не все в этом мире бабками измеряется, малый. Скачи уже давай к своему суперкару. Я закрою. Малый терпеливо ждет, пока Чино уберет руку с его башки, и думает: блять, хоть бы мажор этого не видел. Иначе все может пойти по пизде прямо сейчас. Но, разворачиваясь к мажору лицом, он понимает: тот видел. Потому что его лицо снова становится лицом старшего брата. И Рыжий, замечая это, думает: хуево, наверное, быть Хэ Чэном — приходится жить с ебалом, которое в нормальном мире само по себе считается признаком проблем. Он идет к Стирлингу напряженно, засовывая руку с ключами в карман, и смотрит на мажора со злостью, говоря одними губами: поехали, блять. Подходит к тачке вплотную и говорит злым шепотом: — Да садись же ты уже, блять, за руль, мудила. Смотрит, как Хэ Тянь переводит на него мертвый взгляд, прожигает им и без того горящее лицо, а потом обходит суперкар и все-таки садится на водительское сиденье. Рыжий неловко садится рядом на пассажирское, слегка запарившись с необычной эффектной дверцей, и еле слышно прикрывает ее, опуская вниз, как птичье крыло. Легко толкает дверцу: она немного щелкает и подается вперед. Не закрыл. Он уже тянется к ручке, чтобы попробовать закрыть ее снова, когда ебучий мажор резко наклоняется к нему, почти касаясь губами его лица, берется за ручку сам и говорит негромко, глядя в сторону мастерской: — Мне не нравится, когда твой Чино тебя трогает. Рыжий вскидывается, глядя в лицо мажора, придвинутое почти вплотную к его собственному лицу. Бросает затравленный взгляд на Чино, хмуро стоящего в воротах гаража, и растягивает губы в неживой улыбке, тут же думая: кретин, хули ты лыбишься? Ты когда вообще в последний раз на полном серьезе улыбался Чино? Никогда, все еще улыбаясь, как имбецил, отвечает он себе. Но напряжение затапливает все тело целиком, не позволяя ни думать, ни действовать по уму. Давай, думает Рыжий из последних сил, остался последний рывок. Поехали, ебаный ты мудак. Цедит в приклеенную улыбку сквозь сжатые зубы: — Поехали, блять, или я тебя прямо сейчас уебу. Конечно, нихуя он не сделает господину Хэ на глазах у владельца автосервиса. Господин Хэ знает это так же хорошо, как и сам Рыжий. Но все равно заводит родстер и трогается. И Рыжий, провожая глазами распахнутую черную пасть мастерской со стоящим в самом ее центре Чино, чувствует, как колотящееся сердце медленно возвращается на место, разливая за грудиной недоверчивое спокойствие: пронесло. Он соскальзывает взглядом на сидящего за рулем мажора и думает измученно: уебу его, когда остановимся. Попадать в аварию совсем необязательно. Пообещал же он, в конце концов, что жалоб на мастерскую не будет. А прилетевший в челюсть удар должен будет несколько отвлечь Хэ Тяня от управления Мерсом. Рыжему даже думать не хочется, сколько может стоить ремонт такой тачки после аварии. Если он вообще возможен. — Чем это ты его так развеселил? Мажор тянется длинными пальцами к рычагу переключения передач и бросает один быстрый взгляд на ошалевшее лицо Рыжего. — Да ты совсем охуел? — выдыхает Рыжий, глядя, как мажор переключает скорость и возвращает ухоженную ладонь на черный руль. Толкает его в плечо. Несильно. — Ты, сучара, только что чуть всю мою жизнь не уронил нахуй, а теперь у тебя еще хватает наглости интересоваться, чем это я его так развеселил? Смазливый идиот снова переключает передачу, не отрывая глаз от дороги, и говорит коротко: — Да. — Не твое это ублюдское дело, чем я его так развеселил. Вообще чтобы никогда больше не лез в наши с Чино дела, ты понял? Блядский ты урод. Блядский урод косится на сидящего рядом пассажира и отмечает невинно: — Так я в них и не лез. Я просто обратился в мастерскую с проблемой в машине. Разве это запрещено? Рыжий смотрит секунду с охуением на идеальный профиль мажора, а потом роняет голову в ладони. Трет ими напряженное лицо, думая: все, расслабься, все позади, пронесло, нормально все будет, и говорит в прижатые к губам ладони: — Я тебя ненавижу, мудила. Эта фраза — ложь. Хэ Тянь снова коротко смотрит на Рыжего и говорит просто: — А я тебя — нет. И Рыжий, приготовивший сотню ядовитых ответов, вдруг теряется, почему-то испугавшись этих простых слов. Отворачивает башку, всматриваясь в пролетающие мимо темные здания, и вдруг понимает, где он находится. Первым он наконец различает звук — глубокий, брутальный, хищный. Похожий на рык разъяренного животного. Заслышав такой где-нибудь в городе, Рыжий тут же подрывал башку и искал его источник. Так совсем немногие моторы звучат. Как идеально настроенный оркестр. Потом он проваливается взглядом в торпедо. Да, тачка — отпад. Каждая кнопка, каждый шовчик на кожаных сиденьях буквально кричит о статусе владельца. Говорит: вы, те, кто снаружи — смотрите и завидуйте. Подбирайте слюни. Запоминайте день, в который вам посчастливилось увидеть эту тачку — следующая такая встреча может случиться очень нескоро. У некоторых — никогда. Погрейтесь немножко в лучах этого знамения, так уж и быть. На счастье. А Рыжий сидит прямо в эпицентре знамения, почти касаясь плечом его источника. Но сейчас он не думает об этом: все его внимание занимает самая охуенная тачка, которую ему когда-либо приходилось видеть. Он рассматривает крошечные стекла, выступающие из роскошной морды суперкара, идеально-гладкие бока машины, обшитую кожей приборную панель. Гладит кончиками пальцев умопомрачительные красные вставки на ней, вслушиваясь в шикарный звук мотора. Покачивает головой восхищенно. Идеальный механизм, созданный гениальными умами. И понимает, что мажор его в который раз переиграл. Потому что охуенная тачка — это одна из очень немногих вещей, которые могли бы сейчас отвлечь Рыжего от тонны дерьма, чуть было не обрушившегося ему на голову. Рыжий думал как-то, что было бы, если бы на пути ему встретился не Чино-владелец автомастерской, а Чино-владелец другого малого бизнеса. Не было бы нихуя: ни в одну другую сферу Рыжий бы не сунулся, чтобы попытаться с нуля постичь все тонкости сложной работы. А сюда вот сунулся. Потому что тачки, потому что байки, потому что вот эти звуки моторов, кожаная обивка, идеальные механизмы. Потому что хоть и сложно, хоть и на износ, но иной раз так восторгом режет, что речь отнимается. Вот как сейчас. Мажор с удовлетворением бросает очередной взгляд на Рыжего, подмечая все: и его молчание, и восхищенные глаза, и осторожные касания пальцев к черно-красной коже. Мудила, думает Рыжий, отмечая с сожалением, что злость в груди уступила место восторгу. И хоть от такого суперкара у любого человека дух перехватило бы, Рыжего все равно окатывает раздражением на самого себя. Тряпка, блять, вот он кто. Утром такой дерзкий был, что даже богатей поддался. И куда это все подевалось? Стоило мажору припереться и повертеть перед ним золотой жопой — родстера, не своей — и дерзость испарилась. Сидит вот рядышком смирно, гладит шикарный салон, слова поперек не говорит этому денежному мешку. Потому что вдруг испугался того, что может услышать в ответ на фразу “Я тебя ненавижу”. Кроме “А я тебя — нет”. А мажор вот, видимо, нихуя не боится. Съебал с семейной встречи, раздобыл номер Чино, уломал того приехать, сам припиздовал в этот убогий район, уже вполне реально рискуя подвеской бесценной тачки. И пялился в глаза владельца сервиса так, будто тот его кровный враг. Дебил, блять. Поломку еще какую-то дурацкую выдумал. Хоть бы потрудился реальную проблему описать. Машина, естественно, более чем исправна — такого плавного хода и чистого звука Рыжий еще никогда не встречал. Хотя в целом, думает он, Хэ Тянь не так уж и неправ. Есть в его Мерседесе стук, которого в нем быть не должно. И это — стук сердца Рыжего. Оно от этой тачки колотится именно так, как богатей и говорил: то на поворотах, то при переключении передач. И стучит оно пиздец как нерегулярно. Так что технически никто даже не спиздел Чино. Рыжему почему-то очень важно не пиздеть Чино. Ну, там, где этого можно не делать. Не договаривать — это запросто. А вот пиздеть не хочется. Мысль о Чино немного стряхивает с Рыжего налет очарованности родстером, и он отрывается от разглядывания коробки передач, осматриваясь по сторонам: где они вообще находятся? И, выхватывая взглядом знакомый переулок, думает: ладно, еще пять минут. Еще один кружок. И потом уже скажу ему, чтобы уебывал. Они колесят по кварталу еще около десяти минут, и все это время оба молчат: Хэ Тянь только изредка бросает на Рыжего косые взгляды, а сам Рыжий полностью проваливается в тачку, ее звук, вид, запах. И когда видит этот же переулок уже в третий раз, говорит почти с сожалением: — Щас еще раз налево повернешь и остановишься. Там закуток есть. Из него дорогу видно, а его с дороги — нет. Мажор молча поворачивает туда, куда указывает Рыжий, и так же молча останавливает тачку. Поворачивается под звуки стихающего рыка мотора к Рыжему и спрашивает: — Зачем мы здесь остановились? — Диагностикой буду заниматься, — ядовито выплевывает Рыжий, выглядывая из-за зеркала в сторону дороги. Поворачивается, натыкаясь на опасно-прямой взгляд темных глаз. — Я ведь должен понять, что там за стук в механизме. — Разрешаю тебе этого не делать. — Хэ Тянь слегка поворачивается к нему и закидывает руку на небольшой подголовник своего сиденья. — Если еще раз назовешь меня господином Хэ. — Иди-ка ты нахуй, господин Хэ. — Ты опять за свое. Как невежливо, малыш Мо. Я ведь могу и пожаловаться твоему начальству. — Жопе ты своей можешь пожаловаться. Сейчас мы подождем, пока Чино тут проедет, и я пойду к себе, а ты попиздуешь к братцу домой. Или где вы там обычно проводите свои семейные сборы. Рыжий сжимает в кармане связку ключей от гаража, думая: только попробуй еще раз Чино использовать как средство шантажа. И я тебя точно уебу. Он бы мажора и без упоминаний о Чино в зубы двинул, как только тот машину остановил, но жалко кровью салон охуенный пачкать. Она в швы впитывается так, что хуй ее потом отмоешь. Уж он-то знает. Рыжий готов к очередным подъебам и угрозам. И совсем не готов к одному короткому слову, которое произносит мажор. — Нет. — Пидора ответ, — на автомате выпаливает Рыжий, злобно вскидывая глаза на Хэ Тяня. Тот смотрит укоризненно, комично поджав губы: серьезно?.. И Рыжему даже самому немного смешно становится. Он щурится, напрягая мышцы, уже готовые ухмыльнуться, и резко отворачивается в сторону дороги, немного высовывая голову из родстера. — Что “нет”, блять? — Я никуда не уйду. Вот так просто. Мажор говорит это так, будто имеет на это право. — Ни сегодня, ни завтра. Ни через месяц. Ни через год даже, Рыжий. И несмотря на то, что даже вопрос о сегодняшней ночи еще не решен наверняка, Рыжий все равно выпаливает, поворачиваясь к Хэ Тяню: — Ты ебанутый? У меня завтра последний выходной. Послезавтра мастерская начинает работать. Так что упиздуешь, как миленький. — А я не о мастерской говорю. Рыжий с недоверием смотрит в глаза мажора, переводя взгляд из одного широкого зрачка в другой. Говорит: — Ты просто феерический долбоеб. Ты вообще знаешь о такой штуке, как чужое мнение? — Ага. — Богатей легко пожимает плечами, как бы говоря: слышал о таком, да, но значения этому не придаю. — А что? — А то, блять, что нормальные люди спрашивают разрешения, а не заваливаются вот так внаглую! — Так я и спросил. Вчера. И ты сам меня впустил. — Это было вчера, мажор. — Рыжий начинает по привычке стучать пяткой, но потом прослеживает внимательный взгляд богатея и прекращает дергать ногой. — Вчера. Ты не думал, что за это время могло что-то измениться? — Так скажи мне, что изменилось. — Хэ Тянь отрывает взгляд от обтянутого спортивками колена Рыжего и переводит его к уже покрасневшему лицу. Смотрит в глаза, опускается на миллисекунду к губам, а потом, сглотнув, снова возвращается к глазам. — Скажи, что случилось, потому что я не понимаю. Рыжий бессильно смотрит в смазливую рожу, чувствуя, как в животе разливается холодное желе. А, да ничего особенного не случилось в принципе, мажор. Я просто, понимаешь, сказал Чино, что люблю тебя. И что сегодня с тобой спал. А Чино, быть может, хотел бы, чтобы я с ним спал, а не с тобой. Я в этом еще как-то не до конца разобрался, видишь ли. А так-то ничего не изменилось. Ничего. Именно это он и отвечает сидящему напротив человеку. — Ничего. — Я знаю, ты расстроился из-за того, что я уснул. Но я не хотел этого. — (Молчи, мудила, не говори того, о чем я думаю.) — Я хотел не этого. Я ведь сам кофе купил, помнишь? Чтобы не уснуть. — Хэ Тянь наклоняет голову, чтобы заглянуть Рыжему в глаза. И все-таки говорит то, что Рыжий так боялся услышать. — Я хотел тебя, малыш Мо. Очень. — Завали, блять. — И у меня вот ничего не изменилось со вчерашней ночи. Разве что я выспался. И сегодня уж точно не усну. Рыжий рывком вскидывает башку, смотрит с ненавистью в лицо мажора. Нахуй. Хорош с него этих историй. Этих мечтаний. Он уже попробовал вчера им поддаться, и что в итоге? Чуть не захлебнулся сначала разочарованием, потом страхом, потом машинным маслом, потом болью. И вот буквально полчаса назад чуть не забился в трясучке от ужаса, глядя на очную ставку двух ебучих альфачей. Нет уж, хватит, спасибо за увлекательный экскурс, теперь Рыжий в курсе, что чувства — это точно не для него. Он уже хватается за ручку, чтобы выскочить из тачки, когда видит, как на дорогу выезжает машина Чино. Он знает, что из этого закутка владелец гаража его не увидит, но все равно вжимается в кожаное сиденье так, будто хочет спрятаться. Сидящий рядом мажор каменеет, прослеживая взгляд Рыжего. Спрашивает: — Что ты так дергаешься каждый раз, когда о Чино своем думаешь? — Слушай, отъебись, а? — проникновенно просит Рыжий. — Я не хочу, чтобы он узнал. О, ну. О, блять, тебе. Рыжий какого-то хуя начинает давиться словами, не в силах выговорить простое “О нас с тобой.” Будто если он это скажет, мажор подхватит его на руки и потащит под венец. Хотя этот двинутый мог бы, наверное. Он смотрит, как мажор мертво втыкает на пустую дорогу, по которой только что проехал Чино, и думает: что будет, если он реально впустит его сегодня? Снова. Прикидывает эту мысль, будто пробуя ее на вкус: я позволю мажору опять остаться. Горчит немного. Отдает утренним разочарованием и еще чуть-чуть — машинным маслом. Наверное, не нужно этого делать. Потому что это неправильно. И хуево. Потому что его будет ломать, когда богатей улетит. А потом он думает: а разве если богатей уедет сейчас, его ломать не будет? Можно подумать, выпроводив мажора, он с легким сердцем вернется в подсобку, скажет себе “Ах, до чего же жизнь хороша!” и будет сидеть до конца вечера с идиотской улыбкой на лице. А утром проснется как ни в чем не бывало и проживет счастливый день, а потом еще один и еще один. И совсем не будет думать о том, что могло бы быть. Не будет думать о мажоре и грызть себя за то, что единственное, о чем он может вспомнить — это один жесткий поцелуй с металлическим привкусом, после которого ему захотелось сдохнуть. Он же не тупой и понимает, что его сердце упиздует за океан вместе с этим смазливым уебаном. Оно и так уже было там. Почти полтора года Рыжий жрал, ходил, спал, работал, думал с пустотой на месте сердца. И только сегодня признался в этом. Да и признался-то случайно, не потому, что смелость нашел, и признался не кретину этому и не себе даже: просто со сна и злости выпалил это ни в чем не повинному человеку. И что, в самом-то деле, изменилось со вчерашней ночи? Нихуя, кроме того, что теперь он может сказать себе официально: поздравляю, Мо Гуань Шань, ты в дерьме. А вчера, можно подумать, он в чем-то другом был. Да и потом, думает Рыжий, отстраненно поглаживая кончиками пальцев идеальные швы на сиденье, он уже пытался решить за двоих. Сегодня утром. Сказал себе, что поступает правильно, и вот что из этого вышло — его мир чуть не сплясал на рогах, накренившись в сторону, как пьяный жонглер. Просто чудо, что не случилось никакого пиздеца. А ведь он мог бы случиться в любую секунду. Столько предпосылок к этому было, что он бы и со счета сбился, если бы решил их подсчитать. Может ли он еще раз на полном серьезе сказать “Уебывай” тому, кто оставил свою семью радоваться жизни в роскошном особняке, или ресторане, или где бы то ни было еще, чтобы снова припереться сюда, в эту бетонную коробку, давящую со всех сторон убожеством и серостью? И не по делу припереться, не по долгу, не по принуждению. Добровольно. К нему, такому вот еблану, нищему, злобному, плюющемуся ядом. Чтобы посмотреть ему в глаза и сказать: я никуда не уйду. Ни сегодня, ни завтра. Кого Рыжий накажет тем, что прогонит мажора — его или себя самого? Да и надо ли вообще кого-то наказывать?.. Он смотрит на свои старые кеды, так пошло отдающие дешевизной на фоне дорогущего коврика под его ногами. Соскальзывает глазами на разделяющую их с мажором центральную панель. Очерчивает взглядом аккуратные пальцы мажора, лежащие на руле. И думает почему-то о подарке, который оставила дамочка в голубом плаще. О том, что она сказала. Что хорошее бывает, даже если утро тебе уже испортили. Даже если все идет через жопу, это еще не значит, что ты не можешь хотя бы попытаться получить свой профит. Этого дамочка не говорила. Это Рыжий перевел с человеческого языка на свой. И наверное, дамочка права. И Чино прав тоже. Рыжий не знает, при чем тут это, но ему вспоминаются слова владельца мастерской о том, что жизнь сама спрашивает долги с тех, у кого они есть. А если есть те, с кого жизнь их спрашивает, должны быть и те, для кого она это делает. Те, кому она долги возвращает. И кто сказал, что этим человеком не может быть Рыжий? Хотя бы один ебучий раз. Может, это и тупо, думает Рыжий, но кажется ему, что не только он сам задолжал жизни, но и жизнь задолжала ему. За то, чего она его лишила. Его — и сидящего рядом человека, который с самого детства купался в деньгах и зависти, но, кажется, никогда не знал, как это — когда тебя просто любят. И если не это — возможность хотя бы немного компенсировать их взаимное несчастье, то хуй знает, в чем тогда вообще смысл. И если ему нельзя позволить себе (и мажору) просто побыть, блять, немножко вдвоем, в рот он ебал тогда такую жизнь. И пока Рыжий, шумно дыша, рассматривает красно-черную кожу, пытаясь решить за двоих, за двоих решает не он: мажор заводит Стирлинг и мягко трогается с места. Рыжий смотрит на длинные пальцы, обхватывающие рычаг коробки передач, и не знает, что сказать. “Ладно уж, оставайся”? “Только смотри не засыпай в этот раз”? Или что-то вроде “Это первый и последний раз, и не веди себя так больше”? Тупость, блять, какая. Он все еще пытается подобрать слова, сжимая скользкой ладонью связку ключей в кармане, когда Хэ Тянь осторожно выезжает из закутка и направляется прямо к мастерской. Говорить, оказывается, ничего и не нужно: они молча подкатывают на родстере к запертому гаражу, и Рыжий в который раз за эти сутки оказывается под мутным светом фонаря вместе с мажором. Достает ключи, вертит их хмуро, сжав зубы. Приседает около вертикальной двери, отпирая замок. Думает: ну что ж, блять. Проебываться, так до конца. Смотрит вполоборота на мажора, сидящего за рулем наипиздатейшей тачки, что ему приходилось видеть, и даже зажмуривается слегка от саднящего чувства за грудиной. Каким же лишним он тут выглядит со своим Мерсом. Хуже даже, наверное, чем выглядел бы Рыжий в мажорском доме, окажись он там нечаянно в своих потасканных шмотках и рваных кедах. Он проходит внутрь гаража, щелкает рубильником, включая свет в мастерской. Выходит наружу, указывая богатею, куда можно поставить тачку — все так же молча, глядя прямо в глаза, устало и немного растерянно. Хэ Тянь осторожно вкатывает Стирлинг в гараж, а Рыжий остается на улице. Он стоит под фонарем и смотрит в небо. Думает: моя жизнь еще никогда не переворачивалась с ног на голову столько раз подряд. Думает: я не хочу больше этих кувырков. Меня от них, нахуй, уже укачало. Он не знает, сколько стоит так. Может, минуты три. Смотрит вверх, вслушиваясь в какой-то шелест за спиной. Кажется, этот придурок еще что-то с собой притащил. Рыжий даже не удивится, если это будет еще один сэндвич размером с диван. Он, наверное, уже ничему не удивится, так вымотался за эти сутки. Вчерашнее утро, обычное, такое же, как и сотни предыдущих, кажется ему таким далеким, словно это не он его прожил. Он чувствует себя так, будто это Рождество принесло ему в подарок еще один десяток лет поверх тех двух, что у него уже имеются. Или даже два десятка. И все переживания подарочных десятилетий сконцентрировались в этих двадцати четырех часах. Просто потому, что у Рыжего ничего не происходит так же, как у нормальных людей. А потом у входа в гараж появляется мажор и смотрит на Рыжего своими блестящими черными глазами. Опирается о край ворот, складывает руки на груди. Рыжий видит, что на левой у него все еще надето это ебнутое стирально-порошочное кольцо, и от этого слабо покачивает головой. А мажор, прослеживая взгляд золотых глаз, говорит с улыбкой и легкой издевкой: — Ну что, ты войдешь все-таки или будешь до утра тут торчать? Рыжий хмыкает, глядя на мажора с какой-то тоской. Что ты тут делаешь, мажор. Что ты тут делаешь и нахуя. Тебе бы в рекламе какой-нибудь сверкать своим дорогим ебалом, а не стоять тут. Со мной. — Да у тебя ж, блять, выдержки до утра не хватит, чтобы это проверить. И на этот раз мажор уже не издевается. Говорит мягко, все еще немного улыбаясь: — Хватит, Рыжий. На этот раз точно хватит. Входи уже. И Рыжий, бросая последний взгляд на пустую улицу, запирает изнутри вертикальную дверь, приседая около нее на корточки. Проверяет замок: с такой тачкой за стеной он, наверное, всю ночь будет на стреме от каждого шороха. Окидывает Мерс восхищенным взглядом в последний раз и щелкает рубильником, погружая мастерскую в темноту. Из-за приоткрытой двери в подсобку падает узкая полоска света, выхватывая охуенно красивую жопу авто. Рыжий стоит еще немного рядом со Стирлингом, проводит пальцами по его гладкому боку, трогает небольшой подголовник. Качает башкой восхищенно. Поистине особенное Рождество у него в этом году получилось. А повернувшись к узкой полоске света, Рыжий видит еще кое-что охуенно красивое: человека, стоящего в его комнате у самого выхода. И то, что на этот раз он знает, что его ждет, не прибавляет ему смелости. Но времени на раскачку у Рыжего просто нет. Потому что, кажется, теперь он понимает, что значит “проводить с пользой каждую секунду”. Это значит спрашивать с жизни долги. За себя и за того парня. Потому что она им, блять, порядком задолжала.