«Стань моей душою, птица, дай на время ветер в крылья…»
Здесь у нее не было домашнего питомца. Здесь не было ничего того, что она могла бы назвать своим. Верона знала, что многие знатные дамы развлекают себя тем, что заказывают у своих мужей или отцов каких-нибудь экзотических животных, которые томятся в неволе и потешают гостей. Если бы у Вероны была возможность, она бы с радостью завела себе несколько голубей, которые летали в небе и радовали глаз. Или, быть может, она бы даже согласилась иметь сокола, даже не смотря на грозный и гордый вид этой хищной птицы.«Каждую ночь полет мне снится — холодные фьорды, миля за милей»
Все одно — это были птицы, они свободны и летают. А без этих красивых созданий Вероне было тоскливо во дворце, где были всевозможные блага: золото, серебро, шелка из Франции, изысканные вина и явства, но не хватало одного — душевного тепла.***
Июнь, 1178 год. Палящее солнце стояло в зените. Все живое в этот час прячется в тень, ища спасения от жары, и трудно приходится тому, кто вынужден в это время работать, надрывая мышцы и обливаясь потом. Но еще нестерпимее становится зной пустыни, еще мучительнее там томит жажда. Ежедневно ветер собирает эти пески в покатые холмы, которые постоянно меняют свою форму. И лишь высоко поднимают свои верхушки финиковые пальмы и манят под свою тень усталых путников. И вот, минуют восемь недель с тех пор, как Монферрат уехал в свое графство Аскалон. В этих землях вдруг стало неспокойно: участились стычки охранявших границы отрядов, отбивавших набеги кочевников пустынь. Оставив свою беременную жену в столице, молодой граф со дня на день должен был вернуться обратно в Иерусалим. Но не прошло и месяца, как Рено де Шатильон вернулся на Святую Землю с ужасной вестью — земли Вильгельма де Монферрата по прозвищу Длинный Меч подверглись нашествиями наемников из армии Саладина, которые в свободное от службы время занимались грабежом христианских земель. Эти полчища обученных разбойников атаковали замок Монферрата, вынуждая того уйти в оборону и отправить гонцов за помощью. Сибилла не могла найти себе места после услышанного. Она не желала поверить в это. Агнес де Куртене была не в силах успокоить свою дочь от безутешных рыданий. Принцесса рвалась в Аскалон, тщетно пытаясь уговорить брата взять её с собой, но тот оставался непреклонен. Получив послание, Балдуин, не теряя времени, созвал войско и подкрепление. И через несколько дней, весь в пыли и грязи, со следами пота на лице, юный король-крестоносец прибыл вместе с войском на земли Длинного Меча. Сухие, потрескавшиеся губы и опаленное солнцем красное лицо, говорили о том, что путь их прошел без остановки. Каждая минута была дорога, как и каждая секунда могла стать решающей. К замку было не подступить: его, как черные мухи, окружили кочевники. Вдалеке горели деревни и посевы, слышался вой женщин и детей, протяжное мычание угоняемого скота. Кочевники, не чувствуя сильного сопротивления со стороны ослабленной крепости Вильгельма де Монферрата, рассыпались по землям, грабя и предаваясь веселью. Сарацин подвела самоуверенность в собственных силах: окружив замок, они были убеждены, что сквозь их осаду не проскочит даже мышь. Каким же было их удивление, когда на горизонте показались королевские знамёна… Когда осада была снята, и Балдуину удалось попасть во внутренний двор замка, благодарные жители, укрывшиеся за его стенами, кинулись в ноги своему королю. — Где Монферрат? — спрыгивая с коня, незамедлительно спросил юноша. — Он немочен, мой государь, — к нему подошёл комендант крепости. — Страшная лихорадка терзает нашего господина уже второй день. — Ведите меня к нему. Я хочу сам убедиться в его немочи. — Ваше Величество, это может быть опасно… — Я сказал, — процедил Балдуин. — веди меня к нему. В душной комнате, пропитанной благовониями, было жарко и влажно. На кровати тихо и безнадежно стонал Вильгельм. Его лоб покрылся испариной, а темные глаза с покрасневшими белками беспорядочно бегали по комнате. Он что-то шептал на родном диалекте, но разобрать отдельные слова было невозможно. Лекарь, дежуривший у постели больного, встал и поклонился королю. — Что с ним? — Балдуин обеспокоено спросил юноша, глядя на Вильгельма. Вильгельм всегда отличался крепким здоровьем, статью и мощью, а сейчас перед ним лежал ссохшийся старик, который не мог сделать даже глоток воды без посторонней помощи. Его жалкий вид печалил Балдуина и будил воспоминания о страшной смерти отца, промучавшегося адскими болями несколько дней. Юный король всегда боялся закончить свою жизнь именно так — больным и беспомощным. Сначала дядя, потом отец, теперь, быть может, и Вильгельм. Все они, крепкие молодые мужчины, сгорают на глазах из-за лихорадки. Балдуин боялся стать следующим. — Болотная лихорадка, мой государь. — вздохнув, ответил лекарь. — Он выживет? — Не могу ответить, Ваше Величество, он совсем плох. И день ото дня ему становится все хуже. Все в руках Всевышнего. — лекарь спешно осенил Монферрата крестным знамением. Король повторил его действие. Бросив последний задумчивый взгляд на зятя, Балдуин вышел из покоев.***
В честь освобождения замка и прибытия короля устроили богатый ужин. Пышности, по приказу Балдуина, было совсем немного: пировать, пока хозяин замка болен — самое неблагородное из всех дел. Пока разносили блюда, Балдуин вяло крутил рукоятку ножа из слоновой кости в руках, кончик которого упирался в деревянную доску стола. Юноша чувствовал, как его руки становятся ледяными, а лоб горячим. Он списывал это все на усталость и вино, но ощущение духоты и озноба не покидало его. Раздевшись с помощью слуг, Балдуин заметил, что вся его одежда до нижней рубахи пропиталась потом. Он приказывал то закрыть окна, то снова открыть, то принести ему воды, то судно. Король метался по постели, не в силах унять дрожь. Затем, чья-то холодная рука коснулась его лба, скрежет старческого голоса и спасительная тьма. А через долгое мгновение жар вернулся к нему вновь…***
Глумливый рок расправился с Вильгельмом на следующее утро. Граф не дотянул до отбытия в Иерусалим, когда всех оповестили о том, что Монферрат мёртв. Всего восемь недель прошло с тех пор, как Длинный Меч сидел за королевским столом подле своего государя, пышущий здоровой силой, безмятежный и спокойный. Ну, а теперь, останки Монферрата везут в Иерусалим в гробу, чтобы торжественно и со всеми почестями похоронить в соборе святого Стефана. В жаркое лето тело разлагается быстро, и подумать страшно, как выглядит теперь красавец Вильгельм. Ныне вдовствующая принцесса Сибилла горестно рыдала в своих покоях много дней, не подпуская к себе никого, кроме доверенных лиц. Верона не знала, как поддержать девушку, но она старалась быть рядом до тех пор, пока ей не становилось хоть чуточку лучше, либо же до тех пор, пока Сибилла не просила оставить её одну. Её покинул горячо любимый супруг, её единственная опора и надежда. Оставил он не только её, но и их нерожденное дитя. Матушка переживала, как бы не отразилось горе на ребенке. Единственное, что осталось у Сибиллы от любимого Вильгельма. После похорон, Балдуин стал все чаще и чаще чувствовать слабость в мышцах. Он то и дело проводил ладонью по своему горячему лбу. Король, хоть и славился своей выносливостью, но теперь скрыть свое недомогание становилось все тяжелее. Его стало бросать то в жар, то в холод, вызывая опасения у Гийома Тирского. Может быть, его прохватило студеным ветром, может, он всего-навсего переутомился. Король старался из последних сил держаться, но в конце концов, неизвестная лихорадка взяла свое. На следующее утро он лежал в постели с красным от нестерпимого жара лицом, но дрожащим от холода. Рядом с королем находились лекари. Они лечили Балдуина отваром коры ясеня и разными настойками, сбивали температуру холодными тряпками. Верона, узнав, что супруг болен той же хворью, что и покойный Монферрат, очень этим встревожилась. Если жизнь Балдуина оборвется так же внезапно, то вероятней всего Иерусалим потерпит крах, а её собственная судьба останется неизвестной. — Балдуин… — испуганно позвала его королева, присев на скамейку рядом с королевскими покоями, и он с трудом открыл помутневшие глаза. Его взгляд, остановившийся на её лице, был кроток и печален. Верона аккуратно убрала с его лица светлые пряди волос, зачесав их назад. Дыхание короля было поверхностным, а лицо пожелтевшим. Юноша не понимал, кто находился рядом с ним. Лица и голоса сменяли друг друга. — Скажите мне, что нужно делать, чтобы поскорее государь наш вновь встал на ноги, — решительно проговорила юная королева, подняв заплаканные глаза на лекарей. — Ваше Величество, я не рекомендую подходить Вам так близко к болеющему. Это очень опасно… — тихо проговорил один из лекарей короля, убирая склянки на свои места, и уже собираясь уходить. — Все в руках Божьих, — одними губами ответила девушка, не отрывая глаз от супруга. Она взяла его холодную ладонь в свои теплые руки, слегка сжимая её. — Я Вас слушаю. Спустя недолгой паузы, целитель со вздохом ответил: — Обтирайте его тело эфирными маслами ладана, лаванды и розмарина при судорогах и болях в мышцах, прикладывайте на лоб смоченную в холодной воде тряпку, чтобы сбить жар. Давайте ему пить больше теплого морса. Остальное мы сделаем сами. И молитесь. Молитесь! — с этими словами мужчина покинул спальню. Девушка не выходила из опочивальни короля после ухода лекарей, оставаясь с ним на долгую ночь, бессонную и полную горячих молитв. Балдуин начинал время от времени постанывать от боли в суставах и мышцах, но заметно успокаивался, когда Верона неторопливыми движениями разминала их, стараясь унять его боль. Уставшая, она засыпала лежа рядом с ним, просыпаясь, когда юноша вновь начинал лихорадить. Он стал дышать часто-часто, хрипы в груди усилились. Его лицо вдруг снова исказилось, мышцы напряглись, а по телу пробежала судорога. С силой стискивая зубы, он старался сдержать рвущийся наружу стон. Девушка придвинулась ближе. Сев удобнее, Верона принялась растирать тело венценосца, прикладывая холодные тряпки ко лбу. Королева пела своему супругу красивые баллады, что слышала от придворного шута и музыкантов в родной Византийской империи. Это успокаивало короля, и болезнь ненадолго отступала, прячась в темные углы.«Засыпай, пусть уйдут от тебя боль и страх. И неважно, что будет потом.»
Под утро Верону сморил короткий сон: ей снилась чистая поляна, Балдуин, что был окружен воробьями. Его лицо сияло от радости, а улыбка была такая легкая и искренняя… Солнце грело их, и во всей этой картине была удивительная гармония и теплое, щедрое счастье. Это ли её свобода?«Уходи в царство снов, обо всем позабудь, и душа перестанет страдать.»
Но как только первый солнечный луч скользнул между занавесками и коснулся юного лица королевы, Верона, не открывая глаз, начала жмуриться, отворачиваясь от света. Не выспавшись, было труднее всего проснуться. Открыв глаза, осоловелым взглядом она оглядела лежащего рядом Балдуина. Его лицо во сне было умиротворенным и по-детски открытым. Приподнявшись на локте девушка смотрела на безмятежное лицо своего супруга, прикоснувшись ладонью ко лбу государя. Балдуин лежал на спине, слегка повернув голову набок. Краски жизни еще не вернулись к его лицу, как и все его тело было таким же бледным и измученным. Кончики пальцев соскользнули по его скулам, остановившись на линии подбородка. Прямые брови, четко очерченные губы и отцовская ямочка на твердом волевом подбородке, и светлые, словно пшено, волнистые волосы. Что уж говорить о его глазах… Эти небесного цвета глаза. Красота этого юноши заставляла трепетать каждое женское сердце, и Верона, как ни странно, не оказалась исключением. Если бы не его дурное самомнение. Девушка фыркнула. Во сне король прекрасен, как ангел, но это наваждение длится ровно до того момента, пока Его Величество не откроет глаза. В дверях раздались шаги — в опочивальню медленно и осторожно вошел архиепископ Тирский. В лицо сразу же ударил приятный запах благовоний орхидеи и майонара. Не услышав неторопливые движения мужчины, королева, склонив голову набок, с интересом продолжала изучать каждый участок кожи, каждую родинку и едва заметные, маленькие шрамы на лице Балдуина. Она никогда не была так близка к нему, как сейчас. Вероне казалось, что эта напасть будто сблизила их, хоть он, вероятно, не запомнит этого. Гийом остановился практически около двери, внимательно глядя на эту картину, стараясь не потревожить Её Величество. Этот год для них выдался довольно трудным. Канцлеру нередко приходилось выслушивать жалобы от Вероны о том, «какой же мерзавец этот ваш благочестивый король», хотя бы потому, что бедняжке не с кем было поделиться наболевшим. А Балдуин… Юноша практически ни с кем не откровенничал. А теперь, архиепископ Тирский лицезрел такую тонкую, точно лист пергамента, идиллию. Эта хрустальная грань между водой и небом, а она, казалось, вовсе не замечала его присутствия, и лишь неловкий кашель в кулак оторвал зеленые глаза девушки от супруга, заставив её плечи чуть вздрогнуть. На лице Гийома Тирского отразилась слабая добрая улыбка. Девушка мигом отстранилась от короля, сев на кровать, поправляя складки ночной рубашки и наскоро накинутый шелковый халат. Седобородый мужчина слегка поклонился королеве. Склонив голову в ответ, щечки её покрылись пунцовым румянцем, а взор падал на что угодно, только не на архиепископа. — Я вовсе не хотел Вас напугать, Ваше юное Величество, — спокойным голосом промолвил писарь. — Примите мои глубочайшие извинения за вторжение. Я и подумать не мог, что Вы находились в покоях государя. И в самом деле, что ей было делать в покоях больного короля? Королева даже не смогла возразить. — Я… — Верона запнулась, мысленно подбирая подходящие слова. — Решила, что будет правильным помогать целителям выхаживать короля. Это мой долг как супруги. Удивлению Гийома не было предела. Вскинув в привычной его манере брови, он, хлопая глазами, дивился сказанному. Глаза его сияли: — Вы пробыли здесь всю ночь? — Негоже оставлять больного супруга… одного, — Верона подняла на него глаза, смущенно отведя их обратно, и аккуратным движением коснулась своего лба. — Эта ночь выдалась бессонной. — Вам нужно отдохнуть, дитя моё. Не дай Боже, и Вы подхватите эту заразу от истощения. Лекари уже в пути. — Благодарю Вас, Ваше Высокопреосвященство. Вздохнув, он стал растирать огрубевшие морщинистые руки, которых почти не чувствовал от холода. По утрам в замке всегда было прохладней, чем в обеденное время. Воздух еще не успел согреться после ночи. Направившись в сторону покоев, мужчина опустился на скамью, и не спеша сотворил крестное знамение над юношей, Верона повторила его действия. — Храни Господь Святую землю и Государя нашего от напастей предостереги. Аминь. — Аминь.