Руки в перчатках качают колыбель

       Наш мир полон секретов, что спрятаны за тяжелыми дверьми, где чужак не имеет и шанса подсмотреть за сокрытым даже через замочную скважину. В мире, где бушует людское море, то чистое и безмятежное, то кроваво-суровое. В мире, где растут и рушатся империи и королевства, вершатся заговоры, цветет истинная любовь и гложет души отчаяние.       На совет один за другим стали собираться рыцари и бароны Иерусалимского королевства. Выйдя на балкон, который вел во внутренний двор замка, Верона замерла от удивления. Во дворе собралось много народу. Принцесса так погрузилась в свою тоску, что даже не услышала непрекращающихся прений. Алчных до золота и славы баронов возмутил указ государя о перемирие с сарацинами. Они, длиннобородые мужи с обветренными лицами, собрались, дабы убедить юношу в его ошибке. Тамплиеры и госпитальеры почти в полном составе собрались на месте совета, а это означало, что от распрей здесь никак не увернуться. Король ещё не явился, а половина собравшихся наверняка уже разделили между собой земель больше, чем завоевал Александр Македонский! Присутствовать в таких делах женщине было неблагородным делом, но Верона, как королева, имела право тайно наблюдать со стороны. — Да хранит Господь Святую землю! — приветствовал собравшихся юный король. — Да хранит Господь Святую землю! — хором отозвались рыцари, вставая и тут же опускаясь на свои места.       Рыцарский совет, где решения принимались без отлагательств, всегда созывался лишь в крайних случаях. Междоусобицы участились на этих землях, и всему виной нежелание жить в мире с сарацинами. Балдуин не питал иллюзий к человеческой наглости, но неповиновение низших чинов перешло все мыслимые рамки, обратив короля в праведный гнев. Балдуин держал довольство при себе, но каждый на совете чувствовал ту мрачную ауру, которая исходила от монарха. Рыцари переглядывались меж собой быстро и едва заметно. Государь молча осмотрел зал. Глазами он останавливался на высших чинах. Рене почудилось, будто на нем этот взгляд задержался чуть дольше, и он как можно старательнее отвел глаза. — Бароны! Сиры! — возвысив голос, начал Балдуин. — Ясно дав указ, я заключил мирный договор с Саладином. За последний десяток лет, со дня кончины моего отца, мы потеряли всякое право на неверный шаг. На кону стоит наше с вами королевство! Земля и родина спасителя нашего! Каждая ошибка опаснее иглы под сердцем. Непростительный промах, а виной всему — избыток смелости: враждой минувших дней, раздор совершаете же вы, невинной кровью омываясь. Не всяк, кто носит на голове своей тюрбан является врагом! Вы же, благородные бароны, сводили все эти мудрые усилия на нет. Когда Саладин осадил Дамаск с засевшими там сыновьями Нур-ад-Дина, вы с оружием в руках бесчинствовали на их границах. Вы вместе отказали моему отцу в походе в Египет и на ваших же глазах Саладин прибрал его к своим рукам. На ваших глазах падут последние независимые города Мосул и Алеппо и мы окажемся лицом к лицу с огромнейшим войском. С большими усилиями мне удалось отсрочить наше падение путем мира, но какой ценой, ежели вы, вы ускоряете конец?! — Не могу поверить ушам своим. Всех неверных почитают врагами! — возмутился Рене де Шатильон. — А мы должны жить в мире с этими нечестивыми?! — Под удар ставите свою честь, уворачиваясь от приказов государя, милорд. — промолвил Тиберий. — Однако, ваше понятие о чести далеки от истины.       Бароны подняли шум. — Это наше понятие далеко от истины?! Забота о чести в приоритете у рыцарей! Позор! — говорили рыцари наперебой. — На то вы и чините кровопролития! Ведь ваша честь не повелевает соблюдать клятвенные договоры, заключенные с неверными! В чем же заключается позор? — поинтересовался мужчина с крупным шрамом на щеке, терпеливо выслушивая ругань. — Королевство гибнет именно из-за таких сделок! Разве это не позор?! Наши предки воевали, но непонятно за что только отдали жизнь! За мир с сарацинскими мерзавцами?! Вы, милорд, вероятнее всего трус и предатель, раз встаете на сторону врагов!       Глаза Тиберия округлились, а лицо покраснело от гнева. Вены у виска стали взбухать. Казалось, будто вот-вот он взорвется от переполняющих его негативных эмоций, что будил в нём пожилой рыцарь. — Вы смеете называть меня трусом?! — прошипел Тиберий, испепеляя горящим взглядом Рене. — Пробыв шестнадцать лет в плену у сарацинов, вы ничему так и не научились? — Я разве похож на того человека, которому есть дело до неверных? — бросил рыцарь, отмахнувшись. — Я верую одному лишь нашему Господу Христу и в свой верный меч, остальное мне, как рыцарю, без надобности! Жажду одной лишь мести, сударь. Но вам этого не понять. — Мне не ясно лишь одно, — равнодушно и с усталым вздохом проговорил епископ, протирая ладонью лицо. — Вы считаете верным прекращение священной войны между мусульманами и христианами, позабыв, что неверные являются символом раздоров и ужасных кровопролитий.       Тиберий, пытаясь перевести дух и остыть, недолго думая, ответил: — Ваше Преосвященство, смею повторить и не раз: в державе почтенного Саладина все решает он один. Нам стоит поучиться у мусульман, как правильно воевать. Их искусство управления на высшем уровне. Его подданные подчиняются любому слову своего султана, а что же у нас? Группа людей, чьи мысли затмила одна вражда, позабыв о чести, мнящая себя государством в государстве, смеет пререкаться с королем. Братоубийство на улицах города!       Наблюдающая за всем сверху Верона, напряженно сжалась, бегая изумрудными глазками по головам сидящих мужчин, переживая, как бы этот совет не перешёл в нечто большее, чем просто переговоры. Королева была удивлена холоднокровному взгляду государя, что терпеливо и внимательно слушал каждого, не перебивая. Восхищена она была не только Балдуином, но и грамотным политическим взглядом Тиберия. Этот мужчина знал на какие рычаги стоило давить, чтобы вызвать социальное брожение. Мужчина не ставил перед собой недостижимых целей, не шёл против течения и поэтому получал всё, что хотел. Спор между мужчинами затянулся настолько, что еще чуть-чуть и эта тонкая нить терпения с треском оборвётся, заставив рыцарей оголить свои мечи. Бароны краснели от гнева, вставая со своих мест, хватались за рукоятки.       Монарха как никогда злило лицемерие иерусалимских баронов, чье былое благочестие и простота остались далеко в прошлом. Их честь, что сравнима с легендой, с приходом в их жизни богатство и власть тут же исчезла. Они возомнили себя Богами, утопая в собственных грехах, не зная, за что только сами идут в бой! Взгляд архиепископа Тирского поднялся наверх. Встретившись с испуганными, от переполоха, глазами Вероны, он лишь еле заметно кивнул ей. Бароны не боятся самого Господа, но называют себя христианами. Не это ли лицемерие? — Спесивые упрямцы, замолкните живо! — властный голос государя прервал вспышку злобных комментариев и возмущенных возгласов в окружении, заставив баронов обернуться, устремив взгляды на него. И во всем его облике чувствовалось истинное королевское величие. Голубые, что отливали чистым серебром, глаза юноши горели от кипящей внутри ярости. Мужчины покорно расселись по местам, сердито переглядываясь друг с другом. — Спрячьте мечи в ножны и устремите на это мысли и волю свою: после первого совета вы смели трижды устроить междоусобие; кровью ближних осквернили вы мечи свои, и говорите что-то о чести и достоинстве?! Прикусите языки, мракобесы! Впредь, кто совершит раздор и разрушит мир на этих землях, ослушавшись моего приказа — будет казнен, провокаторы — будут изгнаны.       Сидящие и слова не могли сказать против сурового закона. Король был из тех, кто слов своих на ветер бросать не станет, а уж тем более, не станет проявлять милость к ним. Никому не хотелось болтаться в петле. Бароны молча злились, подергивая коленом, но понимали, что государь от своего слова не откажется. И пойти против этого мальчишки, что сидит на троне, они не смели. Верона завороженно глядела на супруга, хлопая ресницами, но в ту же минуту она вернулась обратно в комнату, как только встретилась взглядом с Балдуином. Может он еще юн, но авторитета среди других ему не занимать. — Вы, магистр тамплиеров, явитесь в полуденное время и без опозданий, а вас, магистр иоаннитов, жду после собрания. Совет подошёл к концу. Всем разойтись.

***

      Растворившись в государственных делах, день Балдуина прошёл напряженно и довольно утомительно. И лишь под вечер он мог отдохнуть от дум, но даже здесь ему покоя нет. Балдуин сидел на своем резном кресле, постукивая фалангами пальцев по деревянному подлокотнику. Он надеялся, что отныне бароны, под страхом смерти, перестанут совершать набеги на земли сарацин и мир не будет нарушен. Но бароны… Их давно охватила жадность и алчность, бесчестие и несправедливость. А этим мерзавцам все было мало. Тьфу!       Юноша с усталым и протяжным вздохом облокотился спиной к креслу, прикрыв глаза. Мысли сменялись один за другим, пока не зацепились за его постыдный поступок. Возможно, наследник был бы действительно важным звеном, будучи новорожденным, но… Это ли он в действительности хотел? Он не был уверен, но признать этого не мог.       Дверь в покои короля отворилась заскрипев петлями. Ковер заглушил легкие шаги так, что если бы не скрип, то Балдуин не заметил бы вошедшего мужчину. То был милый друг короля, архиепископ Тирский. Встав с места, король сделал несколько шагов навстречу. В руках у писаря была книга и пару свертков пергамента, завернутые белой лентой. — Рад встречи с Вами вновь, отче, — с улыбкой встретил его Балдуин. — С вестью Вы иль меня проведать решили? — Мой милый мальчик, могу ли я не посвятить Вам свой вечер? Пока не забыл: Жослен де Куртене просил передать пару документов.       Приняв свитки, король отложил их в дальний угол стола. Совсем не тот был настрой для продолжения государственных дел. Балдуин чувствовал, как силы и энергия покидали его тело, оставив за собой одну лишь тень. Он подошел к резному окну, облокотившись о подоконник руками. Вздохнув полной грудью вечернюю свежесть, юноша наблюдал, как облака на закате догорали огненно-рыжим и малиновым светом, и небо затягивалось густой синевой. Сумерки превратили мир серо-голубым и зыбким. Жители собирались по домам, закрывая свои ларьки, скрипели колеса телеги, и был слышен ропот лошадиных копыт, пахло промасленной кожей и железом кольчужных вставок. И лишь бродячие кошки прошмыгивали через переулки пустых улиц. Было что-то печальное в закатах. Красивая смерть и новое возрождение, словно феникс, дня.       Опустившись на стул, Гийом не отрывал взгляда от воспитанника. Он был озадачен и одновременно встревожен. Мало кто хочет знать будущее, если это будущее ничего хорошего не сулит, но государь всеми силами старался исправить положение. И ему было жаль мальчика как никогда: Балдуину досталось то время, когда королевство распадалось на мелкие кусочки, превращаясь в прах. Он так отчаянно пытался собрать кусочки воедино, но всё ускользало вновь и вновь. — По истине, эти стены хранят в себе ужасную историю, — сказал Балдуин после недолгого молчания, опустив взгляд голубых глаз на свои руки. Юный монарх заметил небольшие красные пятна покрывшие тыльную сторону левой руки. Но совершенно не придал этому значения. — Припомнят же нам все наши мерзости в Судный час. — Думы Ваши мрачны… — осторожно ответил канцлер. — Нам остается только молиться. — Горе городу, посреди которого льется кровь! — воскликнул владыка, сжав ладони в кулаки до побелевших костяшек. — Прошу я Вас лишь повременить, дитя моё… — опустив глаза, Гийом Тирский собирал всю свою смелость, не находя слов. — Одна… молва ходит средь придворных…       Балдуин повернулся к нему, вопросительно взглянув на друга. Государь помнил о чём молвила Сибилла. После того случая, он принялся следить за слухами, что распространяют злые языки, ведь авторитет короля не должен быть запятнан никоим образом. — …Королевство не скоро увидит наследника престола. — Вздор, — спокойно проронил Балдуин, садясь на кресло. — Не так давно Верону навещали лекари и оповестили меня в том, что она готова выносить дитя. Королевству необходим наследник короны, я… понимаю это. — Дитя, я полагаю, что не только государственные дела заботят Вас, — взглянув на него по-отцовски тепло, архиепископ не мог сдержать слабой улыбки от покрасневшего лица воспитанника.

«Сказать ему или же слукавить?»

      Балдуин шумно вздохнул, и печально, будто с сожалением, отвел взгляд в сторону, поджав губы в тонкую линию. — Когда губами бесчестно, грубо, я ранить её посмел… — тихо промолвил он. — Милая моя, Верона, лишь одна её улыбка для меня отрада. Мои чувства… они спорны очень.       Гийом внимательно слушал его, не перебивая. — Любит ли она? Уверен, ответит «да». А я… Разобраться в себе не в силах. — Мальчик мой, неужели Вы не влюблялись никогда? Любовь — Божий Дар, что же Вы избегаете её тогда? — Люблю я Ангела, святого, непорочного, но то бред… Не берите в голову, отче.       Вскинув седые брови, архиепископ подсел к королю ближе, прищурившись. Старец всматривался в глаза, что он так прятал. Ему не послышалось? Ангел? Святотатством заняться мальчишка решил, но то ведь грех! — Слушаю и ушам своим не верю! — писарь чуть нахмурил брови, недовольно глядя на молодого человека. — Ангел? От политики Вам отдохнуть бы, а то всюду Божьи создания видятся! О, Дева Мария!       Мужчина осенил себя крестным знаменем, покачав угрюмо головой. Тихо рассмеявшись, Балдуин, не веря будто, что сказал это вслух, закрыл ладонью лицо.

«Раз уж начал — продолжай.»

— Когда настиг меня смертельный недуг, надежду всякую потеряв, я был готов к встрече с Гавриилом. Был то Ангел, но не за душой моей явился: я чувствовал, как святые руки, точно бархат, шелк, проводили по моему бренному телу, забирая мучительную боль; я слышал тихое песнопение, молитвы. Помню голос… О, голос… Этот голос! — он прислонился к спинке кресла, запрокинув на нее голову. Прикрыв очи, Балдуин блаженно улыбался, расслабив тело. — Отче, это был Ангел. Точно Ангел. Каждое утро она уходила, оставляя меня, но под ночь возвращалась вновь… Гийом понял, о ком говорит государь. Губы его растянулись в слабой улыбке, которую он так старался скрыть. — Не знал, что Вы называете свою супругу Ангелом, государь.       Балдуин сразу же распахнул глаза. Сев прямо, он напрягся. Устремив требовательный взгляд на старика. Верона? Она молчала об этом, не говоря ни слова, а теперь тайна раскрывается в таком ключе. — Дитя, знаю я, в это поверить трудно, но вот истина такова: Каждую ночь Её Величество заботилась о Вас, в опасность себя обрекая. В сознании Вашем предстала она, как посланник Божий, Ангел.       Но он молчал, опустив глаза. — Пришло к Вам сознание и в покои заходить перестала. — Любезный мой друг, сто тысяч раз благодарю. Сегодня же к ней я явлюсь.       Король Иерусалима возбуждённо вскочил с места, сияя от радости. Момент, и его мысли заняла лишь одна она. Это было куда легче, чем быть занятым думами о политических проблемах королевства.       Но следующие слова архиепископа вывели его из грёз: — Прошу, не торопитесь. Свой пыл усмирите и дайте волю здравому рассудку. Любите же в меру, государь. Вы впечатлены, я знаю. Взгляните же в её глаза и прочтите. — …Как мне узнать, отче? — Пресвятая Дева Мария путь укажет.       С этими словами, встав с места, канцлер, крепко держа в руках книгу, поклонился государю. Королевство опустеет без нового короля, что негоже было допустить. Гийом был в замешательстве. Но ведь… не ему судить о чувствах молодых. Быть может, воздаст Господь Милостивый истинное благо для этого союза. Пылкости юноше не занимать и не отнять. Он верен голосу своему, что управляет им до этих пор. Балдуин стоял бледный, как смерть; он едва мог дышать. О! Никто не сможет разгадать, что происходило в эту минуту в душе влюбленного юноши… Святой долг — и первая любовь; там перед Святой землей, — почти верная смерть, а здесь, рядом с любимой, быть может, целый век блаженства, подле той, которую избрало его сердце! Эта душевная борьба была ужасна. Только недавно он исповедовался канцлеру о неуверенности собственных чувств, но когда небо над ним прояснилось… Сомнения его недолго продолжались. Бледное лицо государя оживилось вновь, а взор вспыхнул, и он, схватив свою мантию, тут же вышел из будуара. Стража мигом сорвалась с места, едва поспевая за владыкой. Ноги его несли к дверям королевы, что, возможно, уже сладко спит.       Верона сидела на кровати, читая книгу, изредка наблюдая за прислугой, что готовили комнату ради благоприятного сна Её Величества. Дни королевы проходили не так серо, как было при дворе отца: ей приходилось присутствовать на мероприятиях, рыцарских турнирах и проводить встречи. Она время от времени вспоминала властный голос супруга, его слова и глаза… И каждый раз Верона вздрагивала, как в первый. Отрешенность короля от супружеского ложа несколько ранили её самолюбие, что она совсем уже перестала что-либо предпринимать. И чувства Вероны… Остались все такими же безответными. Её частенько навещали мысли о том, что она ему совсем уж не по душе, но что же ему сделать в таком случае?       В то же мгновение отворилась входная дверь. Подняв взгляд, Верона немного выпрямилась, отложив книгу. Прислуга отошла от кровати королевы, стоя прямо, словно оловянные солдатики. Балдуин неторопливыми шагами подходил к ложу супруги, приподняв правую руку. Люди покинули комнату, оставив короля и королеву наедине.       Молчаливое напряжение возрастало между ними, но длилось это недолго. Балдуин подался вперёд, опустившись на край кровати, пытаясь наладить с ней зрительный контакт, но та вечно отводила их в сторону, будто поставив мысленно точку. — Гневаешься ты, я знаю. В последнее время я сам не свой и оправдать себя не смею, — в мягкой манере, начал он. — Радость моя, прошу…       Хотел он положить свою ладонь на ее колено, как тут королева дернувшись, согнула их, прижав к груди, все так же не смотря на него. Стена между ними медленно, но верно строилась, а холод со стороны Вероны ощущался как никогда. Вздохнув, Балдуин опустил голову, устремив взгляд в пол. Государь встал и направился к двери. Открыв её, он остановился, и повернувшись к ней, проговорил: — Быть может Господь ошибся, соединив нас вместе…       Верона одарила юношу взглядом, полным непонимания, а его слова, точно стрела, вонзились в неё насквозь, без шанса на спасение. Она хотела бы ответить ему, но… смысла в том не будет никакого. Отведя взгляд, Верона чувствовала, как её глаза наполняются слезами. Достучаться не получилось, а выбивать закрытую дверь… Это очень унизительно. — Но я безмерно благодарен Ему за эту ошибку.       С этими словами Балдуин вышел из комнаты. Он еще некоторое время постоял у двери, борясь с собственными мыслями, но что толку? Она не желает его присутствия, по крайней мере сейчас.

«…Спокойного сна тебе, мой Ангел, моя родная…»

      Королева легла на кровать, уткнувшись лицом в подушку. Заглушенные крики и рыдания наполнили покои. Верона считала, что вот оно, счастье. Дни безмерной эйфории и слепой влюбленности смыло осенними дождями. Король был жесток с ней: Верона чувствовала себя особенной в его жизни, но та, увы, была лишь видимость.       Бесконечная игра, в которой нет ни победы, ни поражения.       Её полное и нескрываемое обожание было вполне естественным. Только глупец мог так равнодушно относится к добропорядочному юному королю-крестоносцу. Да и какое молодое и невинное создание смогло бы устоять против очарования и преданности такого человека?