«Во имя Отца, Сына и Святого духа. Аминь. Дорогой, мой отец! Да благословит Бог Вашу великую Империю и семью. Быть может, это письмо и вовсе не дойдет до Ваших рук, но я не могу иначе. Ваша воля исполнена: Ваша дочь ныне королева Иерусалима, но какою ценою, Боже мой! Ваше решение ввергнуло меня в такую пучину отчаяния и тоски, что лучшим исходом стала бы для меня благословенная смерть, но грех большой — роптать на свою судьбу и отцовскую волю. Я покорна Господу, Вашей отцовской воле и Его величеству Балдуину Иерусалимскому, отныне моему любезному супругу. Недавно до меня дошли вести о том, что Вы поставили точку, подведя итог Вашей политической кампании, оставив поход в Египет, что так страстно желал мой супруг. К слову, король Иерусалима поступил мудро и очень мужественно, заключив мирное соглашение с султаном Салах-ад Дином. О, отец! Я безмерно рада! Но единственное, что меня удручает это то, что от Вас с матушкой ни весточки, ни одного свитка. Только не гневайтесь, дорогой отец, я ни в чем вас не обвиняю. Отнюдь! Вы показали мне жизнь. Настоящую, такую, которую я не видывала никогда раннее. Святая Земля показала мне все ужасы внешнего мира, что Вы, отец, годами так усердно скрывали от меня, заботясь о моем духовном воспитании. Но отныне для меня открылась истина.
Во всем воля Божья. И я ни о чём не жалею.
Искренне Ваша любящая дочь, королева Верона Иерусалимская.»
Вздохнув, император открыл ящик бюро, с целью извлечь новый лист пергамента и начать писать письмо дочери. Взяв в одну руку перо и окунув кончик в чернила, он замер. Раздался тихий стук в дверь. Неужели, Алексей вернулся? Небось натворил чего, вот и скребется теперь, не зная себя от смущения и страха перед отцовским гневом. Однако нет, явился молодой Византийский посыльный. Мужчина отвесил сдержанный поклон и передал Мануилу свиток пергамента. — Кто на этот раз? — уточнил император, приняв пергамент в руки, неспешно разворачивая его. — Некий аноним, Ваше Величество. — коротко и ясно ответил посыльный, не вдаваясь в подробности. Кивнув посыльному, не поднимая взгляда, мужчина сел за письменный стол. Подписи с печатью, как оказалось, не стояло, но Мануила Комнина заинтересовало совершенно другое: знакомый почерк; нахмурившись, он склонил голову набок и долго вглядывался в узкие и заостренные буквы. Будто этот человек писал ему раньше, но император не мог понять кому он принадлежал.***
— Стало быть, крещение пройдет уже завтра? — Верона обхватила чашку с чаем ладонями, чтобы тепло передалось рукам. Приближается зима и единственным спасением в этом сыром и холодном замке могут быть лишь горячие напитки и разожженные камины. По телу пробежала легкая дрожь. Пригубив напиток, королева сделала небольшой осторожный глоток. — Верно. Матушка настаивает на пиршестве. Даже не знаю, стоит ли… — неуверенно пробормотала принцесса, отведя взгляд в сторону, постукивая кончиками тонких пальцев. — Почему вы сомневаетесь? — Знаете… Над нашей семьёй висит злой рок, я убеждена в этом. Мой дядя, король Балдуин lll, умер в самом расцвете сил, бездетным. Наша с Балдуином младшая сестра умерла сразу после крещения. Наш отец умер вскоре после дня рождения Балдуина. Меня пугает такая закономерность. Верона слушала, не перебивая. В такие редкие моменты откровений, Сибилла всегда была очень искренней. На ее вечно холодном красивом лице, словно выточенном из куска самого лучшего мрамора, расцветала живая мимика. — Если это все игры дьявола, то я не хочу, нет, не желаю, чтобы мой сын становился их частью. Я готова стать для него щитом… Лишь бы его судьба была счастливей моей… Ах, какое счастье, что он не станет королем! Под конец своеобразного монолога-исповеди голос Сибиллы совсем затих, превратившись в еле слышное журчание маленького фонтанчика в саду. — Старайтесь не думать сейчас об этом, — Верона, попытаясь подбодрить принцессу, осторожно накрыла её руку своей. — Лучше вспоминайте о хорошем. Быть может это всего лишь совпадения? Сибилла тихо фыркнула, отведя взгляд куда-то в сторону. — Вам не понять беспокойство матери, Ваше Величество, — девушка убрала руку, взявшись за чашку остывшего чая. — Только дитя будет верить совпадениям. Вероне было одновременно и грустно от переживаний этой девушки, и неприятно слышать её слова. Тема материнства всё же оставалась для неё чрезвычайно острой: давление, а именно, непонимание, чего же ждут король и королева? Она следом убрала и свою руку, сделав вид, будто ничего не произошло. — Одно лишь мне известно: рождение ребенка — Божье благословение. Да смилуется же над нами Господь. Аминь. Подняв на нее голубые глаза, Сибилла еле заметно улыбнулась ей, добавив тихое «Аминь». Верона действительно еще дитя, ей нет и пятнадцати, а на её хрупкие плечи взвалилась такая ответственность. Сибиллу в свои пятнадцать выдали замуж за Длинного Меча, а здесь… Из нее выйдет исключительная женщина, одна из тех женщин, которые держат в своих руках тонкие нити политических интересов и играют большую роль в судьбах государств. Между тем, подготовка к пиру была полным ходом. Кухарки запасались нужными продуктами к завтрашнему дню, опасаясь, что могли чего-то упустить. Пару кабанчиков и лосей, десятки куропаток и глухарей ждали своего часа. Мясники один за другим разделывали и готовили мясо к приготовлению, вычищая от шерсти и перьев. Слуги вкатывали бочки с вином и бренди, ставя их так, чтобы было удобней подавать его в пиршественный зал.***
На церемонию собирались как родственники и знать, так и простой люд. Крещение принца Балдуина начиналась с торжественного шествия в Храм и проводилось со всей традиционной пышностью. Король приказал выстелить полы и угол, где будут стоять дамы, лучшими коврами, заказанными из Венеции, Милана и Флоренции. А саму купель было решено украсить белыми льняными полотнами с золотой вышивкой по краю. В воздухе пахло благовониями, сквозь окна пробивался яркий дневной свет, освещая божью обитель своей благодатью. Торжественная процессия, охраняемая стражниками, неспешно двигалась к Храму. Впереди шел король Балдуин, державший на руках своего племянника, и королева. Следом за ними высшие духовные чины — архиепископы, прибывшие на крестины принца из других городов. С ними шел архиепископ Гийом Тирский, который и сам когда-то воспринял от купели ныне царствующего короля Балдуина IV. После духовенства шла дворянская знать: графы, бароны и их жены. Среди этой кичливо разодетой толпы можно было узнать графа Раймунда с супругой Эскивой, сеньор Трансиордании Рено де Шатильон со своей супругой Стефанией де Милли, вдове Миля де Планси, убитого регента короля. Был там и юный Онфруа IV де Торон, и братья д’Ибелин. Сама принцесса Сибилла не могла присутствовать на крестинах собственного сына: не прошло еще сорока дней её очищения после родов. Младенца крестил патриарх Иерусалима Ираклий. Спокойный и молчаливый ребенок закричал, когда прохладная вода коснулась его головы. Все выдохнули с облегчением, воспринимая этот момент, как божью милость. Мальчика назвали Балдуином в честь его венценосного дяди. После таинства крещения, когда процессия двинулась к выходу, а ребенка благополучно передали няням, Верона поделилась с супругом своими впечатлениями: — Он такой крохотный, сморщенный и красный, словно свекла. Наверное, эта маленькая купель показалась ему целым морем. — Эх, неразумная моя супруга, — ласково пожурил её Балдуин, щурясь от яркого солнца и пребывая в превосходнейшем расположении духа. — Ты как будто никогда не видела младенцев! — Видела, но не так часто. Принцессы не няньчутся с детьми. Для этого есть кормилицы. — Верона гордо вздернула подбородок. Балдуин отлично знал этот жест. Так супруга пыталась скрыть свою неловкость. В этот же день состоялось всеми ожидаемое пиршество. За длинными широкими столами здесь собралось не меньше пяти сотен человек. И во главе на тронах должна была сидеть королевская чета. Главный зал был украшен живыми цветами и свечами, по центру столов были расставлены изящные канделябры. За другими столами расселись нарядные придворные дамы и их мужья. Сам король был одет в темные одежды с золотистыми вышивками, только подчеркивающие его высокий и статный силуэт. Его золотистые кудри венчала корона, которую Балдуин редко надевал. Он считал это чем-то неправильным, ведь он в первую очередь является рыцарем, воином, защищающим свои земли и свой народ, а уже потом — королем. — Приветствуем Их Величество, короля и королеву Иерусалима! — торжественно огласил мажордом. Сидящие пятьсот человек синхронно встали и поклонились. Послышался протяжный скрежет скамеек, стульев и столов. Спины придворные распрямили только спустя пару секунд и только после ответного кивка Балдуина. Верона, гордо подняв голову, прошествовала вместе с супругом на возвышение и села за главным столом. Её волосы были частично покрыты полупрозрачной серебристой вуалью, закрепленной короной. По случаю празднества, королева надела лучшие украшения из золота и драгоценных камней, которые так подходили к ее темно-изумрудному платью. Рядом с королем и королевой сидела принцесса Сибилла вместе с матерью. Все по правилам местного этикета. Под глазами её залегли чёрные тени, свидетельствующие о проведенной без сна ночи. Принцесса всё переживала о сыне и навязчивые мысли не давали ей покоя до сих пор. Король Балдуин велел налить всем гостям вина и поднял свой бокал: — Да начнется пир! — воскликнул король. Многочисленные слуги один за другим начали ставить на столы разнообразные блюда. Веселые песни, громкие разговоры и смех наполнили зал. Во время пиршеств на площадях городов бесплатно кормили и наливали лучшие вина простым горожанам и беднякам. Дни крещения королевского отпрыска было принято праздновать всей страной. А простой народ был совсем не против бесплатно вдоволь наесться и напиться. Хмельные напитки заставляли расслабиться. Умеренный светский разговор за столом перетекал в более откровенный. Гости постепенно становились более словоохотливыми и громогласными. Тосты за здравие принцессы и принца и процветание королевства иерусалимского следовали один за другим. Разговоры вокруг могут наскучить, если не знаешь, как их поддержать. Веселые истории с походов, нравоучения и обсуждение моральных устоев, лучших кузнецов и оружейников. Верона, раннее никогда не употреблявшая алкоголь, за каждый тост выпивала по глоточку вина. Скованность и чопорность медленно отходили на второй план и она чувствовала, как её тело и разум расслаблялись. Она всё не отводила хмельных глаз, смотря на затылок короля, что так оживленно поддерживал разговор с сестрой. Эта смелость и выдала её трепет души, подвластный желанию быть им любимой. Но было и еще что-то другое… Задорные искорки играли в глазах королевы. Она была в хорошем расположении духа, растягивая губы в мягкой улыбке. Агнес, заметив странный взгляд королевы, поняла, что здесь что-то не так. Балдуин, на секунду взглянув на матушку, уловил направление её глаз за своей спиной. Повернувшись, он встретился с парой затуманенных изумрудных очей. Такая картина даже слегка позабавила его, но все же больше смутила. Наклонившись к ней, он в полголоса промолвил: — Вижу, ты уже вовсю развлекаешься, жена моя, — с шутливой укоризной в голосе сказал государь. — Отдохнуть бы тебе в покоях, милая. Ступай. — И пропустить такой вечер? — густые тёмные брови девушки удивлённо изогнулись. — Не стоит беспокойства, Ваше Величество. Я чувствую себя прекрасно! — её лицо немного покраснело, а в глазах появился озорной блеск. Балдуин не успел возразить, как раздалось звонкое постукивание вилки по стеклянному бокалу. В его светлых глазах отразилось полное недоумение, когда Верона решительно поднялась из-за стола. Схватившись поспешно за локоть королевы, юноша хотел бы вернуть её на место и утихомирить не совсем трезвую супругу. Обескуражены были таким поведением не только почтенные седовласые бароны, но и молодые рыцари: королевам не дозволено произносить здравицы. Люди старой закалки, стараясь скрыть свое возмущение, молча переглядывались меж собой. Признаться, Агнес де Куртене особо не жаловала юную королеву, прибывшую из Византийской Империи. Родство с Марией только усугубляло положение, и попытки переубедить женщину в обратном были тщетны. За этот вечер её отношение к ней успело эволюционировать от легкой неприязни почти до ненависти. Эта девчонка не раз подрывает репутацию короны, так еще и смеет вольничать, позабыв о высоком статусе! В глазах Агнес, Верона осталась всё той же несносной разбалованной принцессой, совершенно не заботящаяся ни о чем и ни о ком, кроме себя любимой. — Достопочтенные сеньоры, лорды и их жены, собравшиеся сегодня здесь! …И мой король, конечно же! Желаю я вам приятного вечера, но, для начала, следует сказать пару слов о милой принцессе Сибилле и ее новорожденном сыне Балдуине де Монферрате! А скажите, — шепнула она вдруг сидящему рядом барону, — в Иерусалиме так принято называть всех одним и тем же именем или просто это прихоть моей дорогой Сибиллы? А в целом, — рыцарь не успел было ответить, как Верона потеряла всякий интерес к несостоявшемуся диалогу, — Неважно! Пожелать я хочу Балдуину… Имею ввиду, младшему, принцу, хотя если подумать, Балдуин старенький тоже был принцем, но отнюдь, благоверный мой супруг, вы вовсе не старый, но надо же вас как-то различать, верно? Хах! Крепкого здоровья ему! И вам, Ваше Величество, вам обоим желаю здоровья! Быть может вы решили, что его люблю я и уважаю больше, напротив, вы мне одинаково непр… — она запнулась, вспомнив сморщенного, красного и орущего младенца. Да уж, новорожденные лишены какой-либо красы. — Приятны! И счастья, куда же без него! Наисветлейшей дороги тебе, принц Балдуин Иерусалимский, и пусть судьба над тобою не глумится, даря лишь солнца яркий свет… Король весь тост супруги попеременно то багровел, то белел от гнева, и вот сейчас, когда строптивицу удалось унять, он не знал, что ей сказать. Верона несла какую-то бессвязную чушь, извинения, а потом и вовсе закончила так, что в ее глазах плескалась глубокая печаль и задумчивость. Юноша не мог понять, чего же он упустил? Как могла Верона, окружённая внимательными слугами и подружками, чувствовать себя несчастной? Чего ей могло не хватать?! У нее было все! Вплоть до самых наилучших тканей и драгоценностей, редких диковинных птиц и садов. И каждый раз государь задавался одним и тем же вопросом. Лисья улыбка заиграла в уголках губ матушки. Агнес, кажется, упивалась своим превосходством над бедной девочкой, которой уже и так, видимо, досталось от государя. Балдуин что-то нашептывал жене, отчего та совсем поникла. — Ах, моя юная наивная возлюбленная дочь, — промолвила женщина, не глядя на королеву. — Смею сказать, что это было очень смело с вашей стороны. Византийские раскованные нравы чужды здешним людям. Общество еще не привыкло к дерзкой самовольности, но полагаю, это не самый большой ваш грех. Звучание голоса графини одновременно походило на шелест бархата и шорох наждачной бумаги. Верона гордилась своей выдержкой, сохраняя абсолютное спокойствие, по крайней мере, только внешне. Ей приходилось выслушивать комментарии по поводу своего происхождения, терпеть злорадство, которое полыхало во взгляде свекрови. И что же было не так? Она ведь от чистого сердца, без какого-либо лукавства! Неужели, и это посчитали за дурной тон? Агнес хотела было продолжить, но её перебил мужской низкий голос: — Наша королева еще не знает жизни. — заступился Тиберий. — И все многолетние устои выучить за такой короткий срок никому не под силу. Не будьте так строги к ней, графиня. В конце концов, она супруга вашего единственного сына и мать будущих наследников престола. Голоса сменялись один за другим. К каждому мнению Верона прислушаться не могла, да и не хотела, если честно. Она сидела, устало опустив глаза, нервно сжимая ладонями плотную ткань платья, теребя пальцами выступающий рисунок вышивки. Она видела, как люди смотрят на нее, слышала разговоры, чувствовала косые взгляды — любопытные и жалостливые, что смешивались с долей страха, злорадства и подхалимства. Нет, так дальше продолжаться не может. Балдуин, пытавшийся обменяться с ней парой слов, пока в зале после маленькой дискуссии возобновилось веселье, чуть наклонил голову в ее сторону. Не настроенная на очередное осуждение, Верона печально отвела взгляд. Король стушевался: вот почему всякий раз, когда он ее ругает стыдно становится только ему? — Не стоит, владыка, — Верона вздохнула. — Весь этот грандиозный казус очень скоро разрешится к всеобщему удовлетворению. Людям свойственно все забывать. — Свойственно забывать, — ворча, повторил Балдуин. — Твои слова да Богу в уши. — Не упоминайте имя Господа всуе, мой король. — тихо проговорила девушка. Чуть прибавив тон, она продолжила. — Здесь очень шумно. Думаю, Вы правы. Мне действительно следует отдохнуть. Примите мои извинения. Верона обменялась быстрыми взглядами с близсидящими гостями. Она не была уверена, как следует расценивать тот факт, что её искренний душевный порыв приняли за какое-то распутство. Она старалась сохранять спокойствие, шествуя через зал в окружении слуг к выходу. Но, как бы ей не хотелось, слиться с тенью не удалось: она остро чувствовала любопытные взгляды со всех сторон. К счастью, король Балдуин уже давно научился скрывать свои эмоции. И за всё это время проведённое в браке, он всё также смотрел ей вслед. По его внешнему виду никак нельзя было сказать, какое сильное смятение он испытывает. Нет, он оставался невозмутимым и сдержанным, как его отец.