***
Самый разгар зимы, с низкого серого неба падают крупные белые хлопья. У тлеющего костра друг напротив друга стоят две женщины. Одна облачена в чёрные одежды, голова покрыта платком. Другая закутана в накидку, воротник которой сделан из шкуры животного. Волосы её были светлыми и вьющимися, глаза зелёными — в ней Майклсоны узнали свою мать. — Нет, Далия! — Эстер одной рукой обнимала совсем ещё маленького Финна, другой придерживала большой живот. — Я не могу отдать своего ребёнка! — Ты хотела семью? Судьба была против, и ты пришла ко мне! — женщина в чёрном крепко держала за локоть маленькую голубоглазую девочку лет пяти. Белые вьющиеся волосы делали её похожей на ангела. Она пыталась вырваться из тисков, но бесполезно. — Я помогла тебе за определённую цену, пришло время платить! — Но, когда Майкл вернётся… — попыталась возразить Эстер. — Ты скажешь, что Фрея заболела и умерла, и, чтобы остановить чуму, её тело сожгли. — Нет, Далия! Я не могу отдать своего ребёнка! — Ты знала, на что соглашалась, глупая девка! — ведьма оскалилась. — Нет, не знала! Я и представить не могла, что значит быть матерью, и каково это — отдать своё дитя! — Ты предложила мне больше, чем только её! — напомнила Далия. — Мы договорились на твоего первенца и первенца в каждом поколении, покуда не прекратится твой род! После Далия подхватила девочку на руки и побежала прочь. — Мама!!! — закричала малышка. — Мамочка! Этот крик был настолько пронзительным и душераздирающим, что здесь, в настоящем, Кэролайн зажмурилась и, зажав уши ладонями, выскочила из дома во двор.***
Кэролайн стояла посреди двора, пытаясь сосредоточиться на воздухе в лёгких и на окружающих её звуках. Она пыталась не дать ненависти, которую она только обуздала, вновь поглотить её. Правда, выходило как-то не очень: в ней вновь пробуждалась злость на Клауса за эгоистичность его поступков и на себя саму — за то, что не подумала об этом раньше. Она ведь и вправду даже понятия не имеет, что значит быть матерью. А вдруг правда, что говорят? Что инстинкт этот сильнейший из тех, что только существуют на земле, и что связь эта прочна и нерушима; как разорвать её? Сможет ли она вот так вот просто отдать её и, забыв обо всём, покинуть пределы Нового Орлеана, или же после в её сердце останется чёрная дыра, что не затянется и через вечность? Кэролайн отчего-то вспомнила Елену, которая хоть и выросла в любви, всё равно искала встреч с той, что её родила — значит, эта связь вовсе не миф. Несмотря ни на что, она остаётся на всю жизнь. И пусть Кэролайн ей не биологическая мать и вообще по сути никто, несколько месяцев они с малышкой уже провели бок о бок и ещё проведут; что девочка будет чувствовать, когда в конце концов её заберут? Что её отняли от матери? В ушах всё ещё стоял крик маленькой Фреи, что даже сквозь тысячу лет был исполнен страданьем и болью. Больше всего вампирша не хотела, чтобы та малютка, что сейчас внутри неё, хоть на мгновение испытала подобное. Но с кем она будет по-настоящему связана — с той, чья кровь в ней течёт, или с той, кто выносил её и родил? Вопросы всё не кончались, но у неё не было решений и лёгких ответов. Она просто чувствовала эту тяжесть, что давила её к земле, и ей не с кем было её разделить. Она, прислонившись к стволу одного из деревьев, сползла вниз и, сев прямо на траву, закрыла лицо руками. Кэролайн только сейчас осознала, насколько она глупа. Она так сильно боялась полюбить Клауса, боялась, что любовь к нему разрушит её жизнь, станет её приговором, и сама не заметила, что, кажется, впустила в своё сердце другого человека. Сквозь открытую дверь особняка она видела, как, стоя в холле, Майклсоны в компании с волчицей о чём-то спорят — видимо, решают, стоит ли доверять незваной гостье или просто выдворить её за порог, не приняв во внимание её слова. О вампирше, тихо плачущей во дворе, кажется, все забыли. Возможно, для неё это было бы идеально — просто взять и унести ноги в надежде, что её не хватятся хотя бы до вечера. Но Форбс даже не предпримет попыток, и дело даже не в том, что её будут искать и обязательно найдут, а в том, что, по слухам, она под каким-то заклятием, и до родов не может покинуть город, да и это не единственная проблема. Первородные ни за что не отдадут ей малышку, ведь вся жизнь Майклсонов крутится теперь только вокруг чудо-ребёнка. «Значит, нужно сделать так, чтобы им стало не до неё», — подумала Кэролайн и сама ужаснулась своим собственным мыслям. Она ведь изо всех сил старается быть хорошей. Однако даже если ей удастся настроить Майклсонов друг против друга и в разгар перепалки скрыться с ребёнком, нужно решить, может ли она так поступить с Клаусом? С Клаусом, который способен совершать ужасные поступки, но при этом быть трепетным и заботливым. С Клаусом, в которого она влюблена. С Клаусом, у которого есть шанс стать другим. Похоже, гибрид очень любит своё дитя, что бы он ни говорил и как бы не демонстрировал обратное, а она сама говорила, что того, кто способен любить, можно спасти из плена гнева и тьмы.***
— Я знаю, вы впервые меня видите, и ни у кого из вас нет причин доверять мне, но поверьте: Далия — самая сильная из ведьм, сильнее за тысячу лет я ещё не встречала, — убеждала Фрея, — без меня вам её не победить. Это она сделала так, что ты ослабел прошлой ночью. Она лишит вас всех силы, а потом просто заберёт ребёнка. — А с чего ты взяла, что я собираюсь воевать? — усмехнулся Клаус. — Ты же меня знать не знаешь. Может, я, как наша мать, когда-то отдавшая тебя, просто отдам её, и всё. — Гибрид наклонился к ведьме и зашептал прямо ей в лицо: — Ты же сама сказала, моя слава опережает меня, и, наверное, ты знаешь, что я чудовище. — Клаус! — волчица прикрикнула и грозно посмотрела, нахмурив брови. — Что ты несёшь? Гибрид отвлёкся от сестрицы и посмотрел на волчицу. Глаза её глядели с ненавистью и бросали ему вызов; так глядят матери, что готовы в клочья рвать за своё дитя, весь её вид буквально кричал: «Я не позволю никому навредить нашей дочери, и если ты не со мной, то я прямо сейчас тебя уничтожу, и плевать, что ты бессмертен!» — Остынь и посмотри на неё! — выкрикнул Клаус вслух и всплеснул руками. — У неё в глазах лишь гнев и страх. Решимость идти на всё, лишь бы выжить, даже раня других. Представим, что всё сказанное ею — правда. Она говорит, что хочет свободы, и поэтому поможет нам одолеть нашу тётушку, о которой я, кстати, до сегодняшнего дня не слышал. Где гарантия, что она действительно пришла помочь? Может, она просто хочет обменять моего ребёнка на свою свободу! — Никлаус, мне кажется… — начал говорить Элайджа. — Ты слишком наивен, брат, — улыбнулся Клаус. — Взять хотя бы твою бесконечную веру в меня… — Не только он в тебя верит, но и я, — раздался за спиной Клауса тихий голос. Только сейчас все вспомнили о вампирше и поняли, что на какое-то время потеряли её из виду. — Ты очень умный, Клаус, даже чересчур, и я верю, что ты поступишь правильно, но помни, что я помимо своей воли вместе с вами завязла в этом по горло, и пока ребёнок со мной — одно целое, опасность грозит и мне. Будь так добр! После Кэролайн просто прошла мимо него и тихо побрела наверх. Ей всё же нужно позвонить Елене. Быть со всем этим один на один становится невыносимо.***
Кэролайн не знает, чем закончились переговоры и стоит ли ей рассчитывать на встречу с сумасшедшей тётушкой Майклсонов, она только слышала, что эти четверо внизу спорили и перекрикивали друг друга ещё долго. Она не выходила из комнаты и не встревала, оставив эту войну за ними. Ведь у неё в душе шла другая битва. Одна её половина твердила, что любовь к таким, как Клаус — смертный приговор, другая — что он вовсе не злодей, по крайней мере, не для неё и не в её истории. И она вот-вот сдастся, поверив в возможность любви, которая навсегда погубит её. Однако, если Кэролайн не станет бежать и пытаться отнять у него дитя, кто знает, может, и он с ней так не поступит? Если, конечно, он, обвиняя Фрею во лжи, не лгал сам, однажды сказав, что она ему небезразлична. Но проверить это она вряд ли сможет, и останется лишь принять на веру…