Буря
А дочку младшую с горячей, пылкой кровью, Что ближе всех всегда была ему, Рогатый Сатана в сердцах назвал Любовью И отдал человечеству всему. Автор — Аветик Исаакян.
Говорят, что любовь ничто иное, как порождение дьявола. Четвёртая дочь Сатаны, которую тот породил, чтобы вечно истязать человечество. Ведь люди на что угодно идут ради любви. Лгут, предают, убивают, поддаются всевозможным порокам, добровольно отдавая душу в услужение повелителю тьмы. История знавала случаи, когда любовь развязывала войны, сжигала дотла города, а уж сколько жизней она сгубила — возможно, больше, чем любая болезнь. Но, несмотря на это, люди во все времена стремятся найти её, иной раз тратя на поиски годы. Они истово верят, что любовь принесёт им счастье, забывая о том, что она же может и погубить. Все поступки, способные навсегда сделать их врагами и заставить забыть о тысячелетней клятве, Майклсоны совершали из любви, и только. И из любви же делали всё, чтобы никто ничего не узнал. Иногда лучшее, что мы можем — задушить в себе самые первые искры пламени, пока оно не сожгло нас и всё, что нам дорого; проблема в том, что иногда даже огромных усилий недостаточно. Кэролайн старалась, правда. Старалась не думать о нём, не смотреть в глаза, не волноваться за него и вообще не вникать в происходящее в его жизни. Она пыталась сосредоточиться на Елене, на колледже, на своём будущем, но только не на Клаусе. Однако неимоверные усилия не приносили ровным счётом никаких плодов. Стоило им столкнуться утром на кухне, и стоило Кэролайн взглянуть в глаза первородного, пытаясь понять, чего в них больше — зелени или голубизны, как стены, что она старательно выстроила внутри души, обращались прахом. Елена прекрасна, и Троя пылает. Один взгляд первородного, и Кэролайн повержена. Она день ото дня убеждала себя, что ей нельзя любить его, что он монстр и вообще она должна оставаться расчётливой и холодной, ведь, вполне возможно, ей грозит война во имя любви к той девочке, что пинала её изнутри всё настойчивее. Но её собственные убеждения не оказывали на Кэролайн абсолютно никакого влияния, всё выходило с точностью до наоборот: чем больше дней проходило, тем больше росла её привязанность к Клаусу. Вампирша буквально ощущала, как эти чувства проникают под кожу вместе с прохладным ветром, что врывался к ней утром сквозь открытое окно; вместе с приятным ароматом фруктов, которые Клаус привозил для неё; с каждым его нечаянным взглядом, неосторожно брошенным словом, с каждой его хитрой улыбкой. Дабы совсем не потерять голову, она пыталась его ненавидеть. Кэролайн то и дело прокручивала в голове все его злодеяния: убийство Джены, мамы Тайлера, жертвоприношение Елены — вполне достаточно поводов для ненависти. Однако это не очень-то сработало. Да, Клаус злодей, но ненавидеть его, как раньше, уже не получалось. Поэтому, не придумав ничего лучше, она просто стала отвратительно себя вести, надеясь, что это убьёт зарождающееся в ней чувство. Кэролайн срывалась на всех и каждого, разговаривала сквозь зубы, кричала. Майклсоны лишь тяжело вздыхали, понимая, что её на время уснувшая агрессия сейчас некстати. На фоне злой ведьмы, что направлялась в Новый Орлеан, и внезапно объявившейся сестры крики вампирши были просто последней каплей и заставляли бессмертных мечтать о смерти.***
В тот день и в доме, и за его пределами разыгралась настоящая буря. Небо над городом стало чёрным, будто кто-то разлил густую чёрную краску. Тяжёлые тучи третий день извергали холодные белые вспышки и проливали на город нескончаемые потоки воды. — Просто всемирный потоп, — сказала Ребекка, глядя, как шторы на окнах развеваются под порывами ветра. — Это Далия, один из её любимых фокусов, — пояснила Фрея, вертя в пальцах фиолетовый кулон в виде драгоценного камня, — хочет показать, что она уже близко. Что вы решили? Ребекка в ответ только дёрнула плечом. Ответа у неё не было. Прошло уже несколько недель, споры в этих стенах сутками не утихали, но к единому мнению так и не удалось прийти. У Фреи вроде и было заклятие, способное остановить Далию, но не было дома, одного места, к которому была бы привязана вся её магия. Чтобы сотворить заклятие, ведьме Майклсон нужен был якорь — человек, связанный с ней кровью, чтобы привязать к нему свою магию. Однако ни сестра, ни новоиспечённые братья на сей эксперимент идти не хотели. Ибо тот, кто станет якорем для заклятия Фреи, добровольно впустит её в свой разум, и судя по тому, как долго длились распри, у каждого из них была тайна, спрятанная надёжно и запертая на сотню замков, и каждый предпочёл бы смерть, нежели её разглашение. Значительная часть города находится ниже уровня моря, поэтому тела никогда не закапывают — сразу наткнёшься на воду. По этой причине после смерти люди вынуждены ютиться в склепах и гнить по соседству. Дома Нового Орлеана — те же склепы, только для живых, где нам приходится доживать отпущенные дни рядом с воспоминаниями мертвецов, в окружении людей, которых мы подвели и которые подвели нас. За каждым слоем старой краски скрываются малые трагедии, чёрные пятна от пожаров, разводы от невольных обид и то, что мы так старательно пытаемся забыть. Все слова, о которых после жалеем, все крики и скандалы, что плесенью въелись в стены дома, счастливые воспоминания, ранящие душу, и, конечно, тайны, которые мы бы предпочли унести на тот свет. Кэролайн знала, что этот дом и этот город тоже хранят тайны Майклсонов от мира и друг от друга. Все последние недели она только и занималась тем, что «ненавидела» Клауса и выискивала что-то такое, что способно их погубить всех разом. Однако ни то, ни другое успехом пока не увенчалось.***
Они столкнулись, когда она выходила из кабинета. Кэролайн одарила его таким ненавидящим взглядом, что и без того холодная кровь застыла в жилах гибрида. Клаусу просто бы пройти мимо, но у него сегодня выдался плохой день. Он был вымотан всеобщим недоверием друг к другу и тем, что все ждут от него решительных действий, ведь он отец ребёнка. Клаус больше всего сейчас нуждался в том, чтобы хоть кто-то был на его стороне, но даже Кэролайн прожигала ненавистью всё его нутро. А поскольку нутро у него звериное, он не выдержал и, резко дёрнув её за руку, оттащил в сторону и прижал к стене. На один краткий миг ненависть в её глазах сменилась страхом. — Я чудовище, — прошипел Клаус, обжигая дыханием её лицо, — я и так это знаю; может, ты наконец перестанешь меня ненавидеть? Или хотя бы отложи эту ненависть! Древняя ведьма дышит нам в затылок, моя старо-новая сестра утверждает, что эта буря — её рук дело! Мне нужен кто-то на моей стороне! — Я так стараюсь! — она наморщила лоб и по-детски захныкала. — Я так стараюсь ненавидеть тебя, но… Их тела оказались так близко к друг другу, что Клаусу не нужен был вампирский слух, чтобы услышать, как бьётся её сердце — так бьёт крыльями птица, если попала в силки и хочет выбраться наружу. Первородный держал руки на плечах вампирши и буквально физически ощущал, что её кожа покрылась мурашками. В этот момент до гибрида дошло, что чувство, которое она испытывает, на самом деле вовсе не ненависть… Усилием воли Клаус сдержал довольную улыбку, когда уловил её участившееся дыхание. Мы можем очень стараться, прикладывать массу усилий, дабы избежать того или иного поступка, но иногда случается так, что наши чувства берут верх над разумом, который просто вопит до хрипоты о том, что так неправильно и этого делать нельзя, и пробуждают в нас первобытные инстинкты. В воздухе пахло грозой, индийскими травами и чем-то ещё… У этого запаха не было названия, он был каким-то первобытным, вырвался на волю откуда-то из глубин подсознания и будоражил разум, который грозился покинуть их обоих. Белые всполохи молний из приоткрытой двери кабинета и коридор в полумраке, освещаемый одной лампой, но этого полумрака было достаточно, чтобы Клаус мог разглядеть искры желания в её глазах, которые Кэролайн так старательно прятала за враждебностью. Всё ещё рискуя встретить сопротивление, первородный губами припал к её шее. Вампирша прикусила нижнюю губу, не дав воздуху, скопившемуся в лёгких, вырваться наружу стоном. Майклсон смотрел в её затуманенные глаза и видел в них отчаянную борьбу разума и чувств. — Ты этого хочешь? — спросил гибрид. — Ты мне внушаешь? — вопросом на вопрос ответила Форбс. Клаус внутренне усмехнулся. Да, благодаря дару внушения он никогда не отказывал себе в разного рода удовольствиях. Он брал любых женщин, как угодно грубо, в каких угодно позах и местах, и они выполняли любые, даже самые извращённые его желания, и, конечно, в конце ещё оставались ему благодарны. И её он тоже мог принудить к чему угодно, но не стал ни раньше, ни теперь; не станет и потом. Она была другой, какой-то особенной, ему не хотелось пользоваться ей, как безвольной куклой; хотелось эмоций, страсти. Хотелось взаимности. — Мог бы, но ты заслуживаешь явно большего, чем быть использованной, — наконец ответил гибрид. — Я уже говорил — ты мне нравишься, пусть ты мне и не веришь. Кэролайн молчала, но Клаус заметил, как она еле заметно кивнула головой и улыбнулась.***
Спустя всего минуту они оказались в кабинете. Блондинка сидела на столе, первородный возвышался над ней, стоя между её ног. Они так долго душили в себе это, что сейчас им, казалось, достаточно было одного поцелуя, чтобы забиться в экстазе, но нет. Клаус так долго мечтал обладать ею, что торопиться не собирался, и даже если древняя ведьма явилась бы сюда прямо сейчас, ей пришлось бы ждать аудиенции Короля волков. Для начала Майклсон снял с неё футболку и стянул вниз лямки бюстгальтера. Судя по звуку, скрытому в темноте — одна из них порвалась. Гибрид снова припал к её шее поцелуем, сжимая в руках обнажённую грудь. Кэролайн запрокинула голову, облизывая пересохшие губы, а Клаус тем временем продолжал прокладывать влажную дорожку из поцелуев от шеи и ниже. Слегка наклонившись, он обхватил губами её сосок и стал ласкать его языком. Густой комок воздуха подкатил к горлу и вырвался наружу хриплым стоном. Собственный стон немого отрезвил вампиршу, уже теряющую голову от удовольствия — ведь их могли услышать. Но за окном всё ещё бушевала буря, а у всех в доме было и без того полно проблем, поэтому, решив об этом не думать, она стала освобождать Клауса от рубашки. Очередной стон не удалось сдержать, когда Кэролайн, прижавшись к нему, ощутила под руками гладкую, ничем не скрытую кожу; он же тем временем аккуратно потянул ткань её белья с двух сторон, опуская его вниз. Она помогла ему, слегка приподнявшись. Яркая вспышка молнии осветила её, обнажённую. Клаус на мгновение замер, просто любуясь ею. Если он когда и видел что-то столь же красивое, то это было очень давно. Гибрид вновь максимально приблизился, аккуратно, не торопясь, ввёл два пальца в дышащее жаром лоно и неспешно задвигался в ней. Она не знала, куда деться от этих ощущений, сходя с ума от желания. Чувствуя, как стенки влагалища медленно растягиваются изнутри, чувствуя эти плавные движения, которые заполняли её, Кэролайн едва не теряла сознание, оставляя на спине Клауса кровавые царапины. Она уже давно привыкла, что у вампиров все чувства острее, но такого она, кажется, ещё не испытывала, хотя, по сути, ничего особенного Майклсон с ней не делал. Чувствуя струйки крови, медленно стекающие по спине, первородный тихо рычал — не от боли, а от удовольствия; это было лучшим доказательством того, что ей хорошо, что она принадлежит ему. — Клаус, хватит, — простонала Кэролайн, когда гибрид в очередной раз ввёл пальцы до упора и прижался к ней всем телом, давая ей ощутить свою напряженную плоть. — Клаус, я… — Я тебя понял, дорогуша… По его голосу она почувствовала, что он улыбается, а затем, несмотря на грозу за окном, расслышала, как расстёгивается ширинка на брюках. Сначала Майклсон несколько раз просто провёл своим членом по розовым, истекающим соками лепесткам и только потом вошёл всего на пару сантиметров. Она выгнулась и вскрикнула, но он тут же вышел из неё, и так повторилось несколько раз. — Клаус, чёрт побери… — то ли простонала, то ли прохрипела Кэролайн, чувствуя, как его плоть вновь вторгается в неё. … И мгновения спустя он резко вошёл в неё до упора. — Да… — простонал Клаус, практически теряя рассудок от того, как тесно и влажно у неё внутри, ощущая, как она обхватывает собой его член. Будь его воля, он бы кончил через пару фрикций, настолько сложно стало себя сдерживать, но, каким бы чудовищем он не был, оставить ту, что ему действительно нравится, без оргазма было слишком даже для него. Целуя плечо Кэролайн, он прошептал ей на ухо: — Кончи для меня. Будь умницей, давай! Клаус держал её за бёдра немного грубо, но ей было хорошо. Она обнимала его руками за шею, ощущая резкие глубокие толчки с периодичностью в несколько секунд. Гибриду нравилось замирать и чувствовать пульсацию её лона вокруг своего члена. Кэролайн казалось, что она теряет связь с реальностью, чувствуя сильные руки на бёдрах и горячую твёрдую плоть внутри, которая растягивала и заполняла её всю — её тело, её сознание, её разум. Она вскрикивала, забываясь в наслаждении и задыхаясь. Окно в кабинете было распахнуто, и в комнату врывались порывы ветра такой силы, что шторы надувались, как паруса пиратского корабля, но этим двоим всё равно катастрофически не хватало воздуха. В те мгновения, когда гроза затихала, сквозь звуки льющейся с неба воды было слышно, как антикварный стол скрипит под тяжестью двух тел, слитых воедино. — Ещё… — просила она, сглатывая слюну, и он ускорял темп. — Кэролайн, милая… — проговорил Клаус почти охрипшим голосом. Ему отчего-то было это важно — прежде чем кончить, полностью лишившись всяких сил, он хотел ощутить, как её тело бьётся в экстазе. — Давай… Вампирша без уточнений поняла, о чём он; она и вправду была близка к финалу, но ей нужно ещё немного времени. Не прекращая ритмичных движений, Клаус пальцем начал массировать горошину клитора. — Клаус! — вскрикнула она, впиваясь ногтями в кожу, и крик этот, кажется, заглушил очередной раскат грома. Деймон, Донован, Тайлер… После стольких романов Форбс была уверена, что достаточно сведуща во всём, что касается близости, и уж точно знала, как ощущается оргазм. Но в это самое мгновение она осознала, что такого ещё не испытывала. По стенкам её влагалища стекала тёплая жидкость, и Клаус от наслаждения закрыл глаза. Покинув её, он, не дав ей опомниться и даже восстановить дыхание, опустился на колени и прикоснулся тёплым языком к ещё пульсирующему лону, срывая с её губ очередной громкий крик.***
Клаус был прав: даже если бы ведьма заявилась на порог, ей пришлось бы ждать, ведь, снова и снова отдаваясь друг другу, они бы этого не заметили. Кэролайн, понимая, что вряд ли всё закончится хорошо для всех, оставила себе право на эту ночь — ночь, когда она принадлежала только ему. Погружённые в собственные мысли, сжигаемые собственной совестью и отчаянно ищущие ответ на вопрос «а что, если?..» («Что, если Ник узнает, что это я призвала в город Майкла?» — «Что, если Никлаусу вдруг станет известно, что Татию убил я или что не позволил Авроре быть с ним?»), Элайджа и Ребекка тоже бы не сразу заметили Далию. Была права и Фрея. Буря, сравнимая с библейским потопом, пришла в город не сама — Далия была близко. Фрее даже казалось, что она слышит старую песню, которую тётушка часто напевала. — Тебе ни уничтожить нас! Мы сильнее! — выкрикнула ведьма Майклсон, пытаясь избавиться от навязчивого мотива в голове, от которого даже кожа начинала зудеть. — Думаешь, сможешь стать частью этого «всегда и навечно»? — мотив в голове сменился знакомым голосом, Далия проникла в мысли племянницы. — Глупое дитя, они не примут тебя. Да и что останется от этой клятвы, стоит всплыть их тайнам? Фрею задели слова ведьмы. Она тысячу лет мечтала о семье. Желание наконец стать частью чего-то ослепило её, она не хотела замечать, что родственники ей не очень-то рады. Но признавать правоту ненавистной тётушки ведьма не собиралась. — Тебе не сломить нас! — Я и не собираюсь тратить на вас силы, мне нужен только ребёнок Клауса. — В голове Фреи раздался безудержный хохот. — Вы сами падёте, каждый от рук друг друга!Мы продолжаем тяжелый путь с любимыми, запертыми в одном кошмаре с нами, который зовётся домом.