Молчи, скрывайся и таи И чувства и мечты свои — Пускай в душевной глубине Встают и заходят оне Безмолвно, как звезды в ночи, — Любуйся ими — и молчи. Как сердцу высказать себя? Другому как понять тебя? Поймет ли он, чем ты живешь? Мысль изреченная есть ложь — Взрывая, возмутишь ключи, Питайся ими — и молчи… Лишь жить в себе самом умей — Есть целый мир в душе твоей Таинственно-волшебных дум — Их оглушит наружный шум, Дневные разгонят лучи — Внимай их пенью — и молчи!..
@Ф.И.Тютчев***
Каждый дождливый день в Петербурге — разный. Ты не можешь предугадать его настроение с точностью и наверняка. Какой он будет завтра? Вот когда эта стихия обрушится, тогда и станет понятно, что чувствует сегодня дождь. Сегодня дождик маленький, наверно ещё несмышлёныш совсем. Меланхоличный, тоскливый, но не неспешный. Его постукивание по оконному стеклу погружает в дрёму. Именно та погода, под которую хочется сладко заснуть в укрытии тёплого одеяла. Я была очень близка к этому, но ожидание одного важного гостя не давала мне сомкнуть очи и провалиться в манящее сонное царство Морфея. За окнами безбожно серо и промозгло, а в квартире пусто и тихо. Со стены в гостиной за мной наблюдают глаза родственников с черно-белых и цветных фотографий в рамках. Вот самая ближняя ко мне — куда мой взгляд всегда упирается, как только я хочу посмотреть на стену в попытках не заснуть, свадебное фото моих родителей. Мама была так красива, подобно самому прекрасному неземному ангелу, в пышном кружевном платье с длинной фатой и шлейфом даже. А папа в сшитом собственноручно (с бабушкиными поправками) костюме. Мамуля держала в одной руке букет любимых цветов — жасмин. Мне эти цветы тоже очень нравились, как и алые розы. Андрей часто упоминал, что весной мои волосы пахли ароматно цветками жасмина. Звучало это приятно и до боли романтично, но как говорится, какая романтика между двумя друзьями. В голову иногда закрадывались эгоистичные желания быть в глазах Андрея прекрасной девушкой, в которую можно и влюбиться. Я, наверно, смогла бы полюбить его со всей душой, отдавая всю себя. Так думала какое-то время после отказа Синицына. К слову, во время этих размышлений вспоминала слова Артёма и не позволяла себе думать о том, что мои глубокие чувства к Андрею смогли бы стать реальностью. «Я не умею любить», — думала и верила я. Да и перестала видеть в Андрюше своего возможного «принца на белом коне». Всё-таки, знает он меня буквально с пелёнок. Перед ним моя жизнь пронеслась. Словно бессмертный граф-вампир взрастил подброшенную к порогам замка девочку. Какая любовь между ними может быть? Они же отец и дочь. А Андро мой старший братец. И нравоучения прочитает, и развлечёт, да приголубит, рассказав что-то интересное и убаюкивающее. Но, в последнее время, мы опять редко видимся из-за моих частых встреч с Мишей. Я бы с радостью поделилась с лучшим другом тем, что гуляю, и общаюсь с тем, к кому правда воспылала самыми нежными и прекрасными чувствами. С кем рядом я расцветаю и преображаюсь, как розочка майская. Но Миша мне строго-настрого наказал: «Андро только ничего не говори. Можем поссориться с ним сильно. Мол, подругу у него отнимаю.» Странный был наказ. Андрейка бы точно порадовался моему новому опыту в общении, но Горшенёв меня очень сильно попросил, а я обещания держу. Может, Князев бы не одобрил нашего общения, как и мама. Дождь не унимался, сильнее не становился. Плакало небо, о чём-то заунывном пел депрессивный ветер. Я дома одна. Пораньше отпустили, потому что сейчас ученики, на год меня старше, пишут срезовые работы. Матушка моя будет в числе проверяющих диктантов по русскому языку. Непривычно как-то быть одной. Хотя бы пару раз вижусь с ребятами, когда заглядываю к ним на репетиции. Ради Миши, конечно, выискиваю их на разных точках города. Ну и ради Андрюшки. Поговорю с ними, понаблюдаю за процессом музыкальным, а потом убегаю, кокетливо смеясь наедине с собой, хихикаю от влюблённой радости. В такие моменты моё лицо краснеет пуще сочного помидора! Иногда вижусь с Сашей и Фаиной. Морально тяжело общаться с Фридой после некрасивой ситуации в Гостином дворе, но сама Гранатова не подавала почти никаких признаков обиды. А я пыталась через силу сдерживать гнусную клятву, данную мерзавцу Берёзову, что угрожал мне у чёртовых персидских ковров.Вот знаете, что самое паршивое в том, когда в твоей жизни рассвет? У других, людей твоих родных и близких, наступает тьма.
Рябина не унывала при нас, но поделилась тем, что в отношениях с её женихом они сейчас переживают небольшой кризис. Евгений весь в театре, и Фаина неоднократно замечала его весёлым и довольным в компании светских дам с мундштуками и дорогущими папиросами. Ей ревностно, и горько. Я чувствовала это по интонации в её чуть дрожащем голосе, смотрела в её лазурно-глубокие глаза, постепенно наполняющиеся слезами. Фриде было до жути обидно, но кому она это скажет напрямую? Она привыкла быть сильной для нас с Вознесенской. И до этого всегда привыкала терпеть. Я очень хочу поговорить с ней по душам. Помочь разобраться в себе и в своих отношениях. Натолкнуть её ненавязчиво на мысль о том, что Евгений Дмитриевич не лучшая кандидатура для спутника жизни. Мы уже пытались с Сашей это сделать. Сидя в парке, разговаривали намёками, мол Берёзов наверняка ветреный и женщин очень любит, особенно, когда их больше одной. Влюблённая Фаина не слушала. Слегка всхлипывала, и махала рукой: «Он очень хороший. Он мне очень помог и сильно меня любит.» У Мишани, если честно, тоже не лучше. Не тьма кромешная, просто слегка потух свет. В его квартиру на Василеостровской линии, где я бывала пару раз, и где познакомилась с его младшим братом Лёшей, стала часто стучаться и названивать Анфиса. Кто сказал адрес ей, история для меня умалчивает. Возможно, Мише настолько было обидно вспоминать детали этой истории, что он решил и не упоминать третьих лиц. Не было сил кого-то обвинять. Но Горшенёва была настойчива. Просила прощение. Миха стоял на своём — кричал из-за запертой двери с номерком «24»: «Уходи, я не хочу с тобой разговаривать!» и не высовывался, не шёл на уступки. Я всё же желала Мише семейного счастья. Становилось жаль его жену, слушая эти рассказы. Откуда ж Анфиса знала, что так всё закончится? Хотела всегда я давать людям вторые шансы. Да простила бы Синицына сто раз, если бы не возникшая на горизонте Катя Волнянская. Там Артём показал своё нутро. А Анфиса… Хоть и ведьмой её называла, но она тоже живой человек, тоже заслужила счастье, быть любимой. Судя по такому поступку, она хотела отчаянно вернуть Мишку. Но Горшенёв непоколебим оказался даже тут, в делах сердечных. Ему были противны воспоминания о наркотических веществах. В одну из наших встреч сказал мне, очень близко приблизившись к моему лицу: «Если попробуешь что-то из этого — перестану с тобой дружить. Или прибью, но пробовать тебе это говно не позволю, ты у меня не посмеешь подсесть.» Я не собиралась ни в коем случае пробовать наркотики. Но Миша говорил так злобно, жёстко и строго, что даже больше и не задумывалась о существовании веществ вообще. Мне было страшно и жутко до мурашек от его голоса и тона в тот момент. После сказанного сразу смягчился. Заметил, как дрожу, тут же спросил «Ты замёрзла? Чудо ты моё, одевай-ка быстрей! Заболеть не позволяю!» Он заботливо накинул на меня свою куртку-ветровку, чтобы я не окоченела совсем. Так мило. А говорят, панки — существа грозные и бесчувственные. В прошлом году Андрей укрыл меня кожаной курткой, так она у меня и осталась, забавно вышло. Но обратно не требовал, значит, подарил. Тиканье часов клонило в сон. Безнадёжно клюю носом — уж очень хочется спать в такую хмурую пасмурную погоду. Но долгожданный звонок в дверь меня привёл в чувства моментально. Я вскочила с дивана в гостиной, провожаемая родственниками с семейных фотопортретов. Подбежала радостная к двери и поспешила успокоиться — не нужно показывать чрезмерного счастья, а то ещё дурочкой сочтут. Я чуть расслабила лицо, а то улыбка до ушей отказывалась покидать моё лицо ещё какое-то время. Подготовившись, я стала отворять входную дверь. На пороге стоит мокрый до нитки Мишка. Сколько просила, если дождик — бери всегда зонтик с собой, не надейся на капюшоны. А за его пазухой что-то шевелилось. Это что-то издавало пищащие звуки. Я вопросительно посмотрела на него, подняв брови, а мой гость просто широко улыбался и молчал, ничего совсем не говоря. Он распахнул свой плащ правой рукой, только заметила, что он его не застегнул. Левой рукой он доставал что-то, что у него возилось под одеждой.Котёнок.
Маленький, меньше Мишиной ладони, пушистый чёрно-белый котёнок, тоже промокший неслабо. Тоненько мяукал, плакал о чём-то, глядя на меня своими мутными глазёнками. — Боже, Гаврила! Где ж ты нашёл этого малыша? Ох, его отогреть нужно! Накормить! Какой крошечный… — я растаяла в умилении, беря на руки мяукающего ребёнка. Я очень сильно обожала и любила кошек, котят. Рассказывала Мише, как давно я мечтаю о чёрно-белом или чёрном питомце из семейства кошачьих. — Пряталась у гаражей в вашем дворе. Громкая такая, видимо, мамку потеряла. Сразу понял, что такой крохе жить нужно только у тебя, — он нежно погладил маленькую кошечку по головушке, почесав за подрагивающими от холода ушками. — Проходи, Мишань, погрейся хоть! Герой настоящий, — я прижимала котёнка к сердцу, называя её самыми ласковыми прозвищами. — Я рад, что смог сделать тебя ещё счастливее. Будет у тебя теперь живая душа жить, пушистая, — на последнем слове он усмехнулся по-доброму, снимая свои огромные ботинки, напоминающие армейские. Я отпустила котёнка, чтобы новая жительница немного осмотрела, обнюхала розовым носиком свой новый дом. Пригласила Мишу пить горячий чай, ещё раз поблагодарив от всей души за спасение животного. — Ну как я мог мимо неё пройти? Она мёрзла, маленькая. Ты так долго хотела себе котика, — сказал он, потрепав себя за мокрые волосы. — Миш, у тебя огромное сердце, просто знай это. Ты сделал меня невероятно счастливой сейчас, — отвечала я, поставив чайник кипеть и достав молоко для моего нового друга. Теперь, у меня есть питомец, а значит дома меня будет кто-то ждать. И это пушистое сокровище подарил мне человек, которого я очень сильно люблю.***
У мамы моей тоже начала постепенно налаживаться своя жизнь — ученики попадались спокойные и уравновешенные, младшие классы уходили раньше, в одно время со мной, именно в классах младше самые буйные и невыносимые личности. Работать под конец учебного года, весной, стало в разы легче. Сохранялось ментальное здоровье и психика, настроение хорошее всё чаще было с ней. Она нашла себе несколько хобби — выпечка, вязание и вышивание. Сядет в кресло в гостиной, включит на фон любимый долгий сериал на старом телевизоре, и что-то мастерит у себя на коленях. Или же поставит любимую музыку на виниле, и наполняется квартира мелодиями эстрадных, бардовских исполнителей или же звуками бессмертной мировой классики. Матушка занята чем-то, не плачет и не кричит на меня, значит всё хорошо. Спрашивала, когда пойдём в гости к Князевым, а то давно не были, а я всё отмахивалась: «Ой, сегодня мы гуляем с Фаиной и Сашей!», но только я и Миша знаем, что это совсем не так. Горшенёв стремился видеться со мной как можно чаще. Настолько, насколько это было сейчас возможно. В каждой интересующей его теме: анархия, панк рок, мифология, фэнтези, история, музыка — старался удержать моё внимание надолго. Много, порой нескладно и быстро, но постоянно что-то рассказывал мне, очень часто повторяя уже слишком знакомую фразу «Понимаешь, да?» Я понимала. Кивала в соглашении с его потоком мыслей. Мне было интересно его слушать, я его слышала, безусловно, что он хотел до меня донести. Хоть мы совсем разные. И делал он над собой свои усилия — меньше матерился, мало пил и курил, а с наркотиками старался вообще завязывать и всё это время был чист. Я же решила стать намного ближе к его миру, к его культуре. Приобщиться к панк року. У нас дома был только русский рок, классическая музыка, барды, Высоцкий там, Окуджава, да эстрада, но Мишаня называет это «попсой». Гордо вручил мне своё сокровище. Винил и кассеты с любимыми группами, которые он уважал и с удовольствием слушал. «Так, так, вот тебе «Misfits» и «Ramones», ну и возьми-ка ещё «Sex Pistols», тоже неплохая тема очень. Ну и чтобы тебе панк рок наш совсем не приелся, держи ещё «Depeche mode». Ну на первый раз тебе хватит, если что-то ещё нужно будет, обращайся», — Горшок был только рад привить мне «правильный музыкальный вкус». Семья моя творческая, но я усиленно заковывала себя в броню «рационального и серьёзного человека». Маршировала в железных доспехах с копьём против всех. Только чтобы добиться уважения в обществе. Мол вырасту, свяжу свою жизнь с счетами и цифрами, финансами, стану там, важной и узнаваемой шишкой, да заживу счастливо с такой славой. Нет, совсем нет. Ни при каких обстоятельствах я не смогу полюбить через силу математику и экономику. Мне это искренне неинтересно. Душа лежала к иному. Подсознательно хотелось в театр, на сцену. Или стать звездой телеэкранов. Тут уж слава для меня была на втором месте. Но карьера актрисы была привлекательна для меня уникальной возможностью развить свой эмоциональный потенциал, сыграть в экранизациях любимых классических произведений, проживая персонажа своей роли. Это мне казалось чертовски романтичным и интересным. Через образы, мимику, грим и одежду задать определённый характер, а через талант раскрыть всю эмоциональную глубину героя, другую его сторону и новые черты. Этого мне очень хотелось. Но было несколько препятствий и причин, почему актрисой мне стать не светит. Вряд ли мама одобрит. Ведь именно из-за актёра она испытала много тягостей в жизни и продолжает испытывать. Артём Синицын хотел стать актёром. Я что, подражатель? Нет, я всегда стремилась к некому индивидуализму. Хотя, своим занудством, и напыщенным консерватизмом ничем не отличалась от серой массы. Да и, рациональная черта меня удерживала — не доходная профессия артиста. На что я буду жить? Однако, только сейчас поняла, что никакой я не технарь. Ни бухгалтер, и ни бизнес-леди. Запутавшийся и потерявшийся человек, любящий читать. Но смело признаю себе, что я творческий человек, выросший в творческой семье. Моё детство и юность и правда, счастливое время, полные любви и хороших воспоминаний. Благодаря родителям, Андрюше и его семье. Практически никогда не была я свидетелем жестоких ссор между моими родителями. Бытовые споры, а-ля «Ты как гвоздь прибил?» и дальнейшие столкновения воспитаний «Вот я лампочки умею крутить и струны на гитаре менять, а ты всю жизнь жила в лучших условиях, как принцесса в замке.» Эти глупые разборки не могли меня не тревожить и раздражать, но всё же мама и папа потом приходили к соглашению, более потом не осуждали друг друга за то, какие они есть и какими выросли. Не сталкивалась с угрозами развода и разрушением нашей семейной идиллии. Но слышала от Фаины, что если родные всё же ссорятся, то в чужие взаимоотношения, особенно в взрослые, лезть ни в коем случае нельзя. Но сегодня невозможно было молчать. Возвращается мама с работы. Уставшая и понурая, так ещё слышу, как она обессилено кого-то прогоняет: «Уходи отсюда. Я тебя на порог даже не пущу, бесстыжего.» Подбежала я тут же, готовая встать на защиту матери. Взяла у неё пакет с учебниками и тетрадями, вижу за приоткрытой дверью его Злые серые глаза прищурены в презрении и недовольстве. Снова не получил того, что хотел, да? — Алиса, прошу! Выслушай же меня в кой-то веки! Дочь свою пожалей, ей нужна забота отца! , — театрально, в своей манере, абсолютно неискренне заводил снова свою заезженную шарманку Берёзов, пытаясь втиснуться в щёлку, но перед ним возникла я, угрожающе потянувшись к ручке двери. — Сначала позаботься о своей невесте, Жень. Или научись это делать, в кой-то веки, а не лживыми обещаниями корми, — мама тяжело вздохнула, долго ей лапшу на уши вешают с одной и той же песней. Евгений Дмитриевич грозно посмотрел на меня своими глазюками, в них явно заметался гневный пожар. — Вы взяли с меня слово ничего не говорить Фаине, но ничего не говорили про маму, — я честно пожала плечами, безопасности ради отойдя от двери. Мало ли ещё кинется на меня с кулаками. — У меня нет никакого желания, сил и тем более времени с тобой препираться. Иди разбирайся со своими беспорядочными связями, прекрати разбивать женщинам сердца, и наконец-то вырасти ты уже из закомплексованного мальчика в взрослого самодостаточного мужчину. И не подходи больше ко мне и не смей подходить к моей дочери. Разорву тебя лично, если тронешь её, ты меня точно разозлишь тогда, — матушка выглядела крайне невозмутимо и спокойно. Она не была уже перед ним тем запуганным зверьком в подъезде, предстала хладнокровной женщиной с принципами. Морщинки на лбу белобрысого дрогнули, словно плохо натянутые струны порвались. Берёзов нервно сглатывал и трясся, как во время лихорадки. Пустой, несколько жуткий и пристальный взгляд зелёных глаз моей мамы пугал его, как страшилки про Бабайку маленького ребёнка. Евгений отцепился от нашей двери, высокомерно фыркнул, как в тот раз и ушёл, но этот уход уже больше напоминал побег раненой собаки. Оставил он за собой шлейф чего-то кислого и едкого табака. — В следующий раз буду уже звонить в полицию. Псих он ненормальный. С ним нельзя культурно, так и просит «Ударь же меня, Алиса», ужас, как таких Земля носит, уму непостижимо, — мама отправилась на кухню что-то отметить на календаре, она использовала его часто вместо ежедневника. — Так ещё и торгует наркотиками, — подытожила я. Мама знала об этом. Мы говорили об угрозах Берёзова. Конечно, про Мишу я умолчала, несмотря на наши недавно восстановившееся с ней близкие отношения. Это другое, а вот узнать кое-что о горе-ухажёре из прошлого, который принёс свою неприятную лепту в нашу жизнь — ей бы не помешало. Хотелось, чтобы мама перестала мириться с его безудержным хамством. Осталась другая часть «плана взятия Бастилии» — разорвать порочный круг эмоциональных качелей Фаины.***
— Ну что же это такое, почему именно я! , — Гранатова впервые за долгое время горько расплакалась перед нами, пытаясь унять нескончаемый поток слёз столовой салфеткой. — Ну, ну, тише… Спокойно! Сразу было понятно, что он не готов к чему-то серьёзному… Таких у тебя ещё тысяча будет, не переживай ты! Не циклись, он того не стоит совсем! , — Вознесенская присела к ней поближе, насколько позволял это неуклюжий и качающийся круглый столик. Мы собрались девичьей компанией в кофейне «Агапе». Первая новость, которую мы услышали от Рябины: «Я пришла его встретить в театре после работы… А он с какой-то чёрненькой* милуется! Это же надо, какое хамство вопиющее!» Мы, конечно, с Сашей ей сильно сочувствовали, сопереживали, но обе с ней понимали, так как знали характер Фаины до её помолвки с Евгением, что наше крымское солнышко угасало и сильно расклеилось. В моменты такой путаницы в себе нужна некая встряска. Мне помогли двигаться дальше новые знакомства. А Фриде, наоборот, нужно оторвать себя от человека, который делает ей больно. — Ты нуждалась в сильном мужчине, когда ещё выживала на улице? , — я начала «душеспасительный» диалог с жёсткой, возможно, весьма болезненной ноты для Гранатовой, но если не спросить напрямую об этом, то не узнаешь ответ на волнующий давно тебя вопрос никогда. — Нет… Мне вообще противно было видеть мужчин… Но Евгеша… Он другой, он совсем другой…, - начала было Фаина оправдывать своего избранника. Но я её резко перебила: — Не романтизируй его! Должна же быть объективная причина, почему ты так страстно любишь его и цепляешься за него? — Ладно! , — стукнула кулаками по столу разозлившаяся девушка с веснушками, разлив на белую скатерть чёрный крепкий кофе, — У него надёжная материальная поддержка, — выдохнула она, словно скинули с плеч мешки, полные глыб. Минуту стояла гробовая и очень напряжённая тишина. — Меркантильная, скажете? Я сама устала от этого говна, но что-то в нём, сука, обаятельное такое… Так и притягивает к себе, блять. Сашунь, нет закурить? , — после сказанного Гранатова резко и сильно расслабилась. Из «другой Фаины» стала сама собой будто. Вознесенская отрицательно покачала головой в ответ на вопрос рыжеволосой. — Что ты сейчас хочешь? , — задала я резонный вопрос, заметив, что Рябина успокоилась. — К маме я хочу. Собрать с собой всё прямо сейчас, и к маме. Так давно не видела её… Стала такой мягкотелой рядом с этим наркошей… — Наркошей? , — услышав это, Саша чуть не пролила на себя горячий чай. — Ага, поэтому такой богатый. А артист он бездарный. Эмоции так и выжимает из себя, как тряпка воду, — жёсткость в её словах даже радовала, вот это в духе Гранатовой. — Но у тебя же были чувства к нему? , — снова спросила я, глотнув из своей чашки кофе с молоком. — Может быть, определённая привязанность была. Наверно, я просто нуждалась в щедром покровителе в моём паршивом положении. Но не, без любви такое терпеть не надо. И с любовью тоже. Ещё по бабам смело ходит, на кой мне такое, — девушка промокнула поверхность стола ещё одной салфеткой, и слабо улыбнулась, смотря то на Сашу, то на меня. — Тебя сейчас ничего не держит в Петербурге? , — как недопсихолог продолжаю какой-то допрос, внимательно следя за реакцией Фаины. — Кое-что, всё-таки, держит, — она серьёзно глянула на нас исподлобья, поправив рукав атласной рубашки. — Что же? , — как-то раздражённо и нетерпеливо буркнула Вознесенская. — Вы, — коротко, но твёрдо ответила Фрида.***
Врать и лицемерить я презирал больше всего. Заявляю всегда прямо, часто не подумав перед этим конечно, но уж лучше так, чем надевать маски перед людьми. Вот мне и надоело скрывать от Андрея наше с Светиком общение. Да и что за детский сад, что он мне? Морду набьёт, если признаюсь в том, что я люблю её и хочу быть с ней ближе? Андро всё-таки, друг и человек очень понимающий. Но у меня имелся какой-то неведомый страх перед ним, доля трусости, боязнь осуждения. Балу, Поручик и Яшка, хоть и недолго он с нами, но все они меня поняли. Мол, «Ну что, твоё дело, с кем быть, главное, чтоб был ты счастлив.» Вот это я понимаю, порадоваться за друга. Камень с души словно упал. А Князя я решил пригласить отдельно на разговор в свою временную квартиру. Поговорить, по-мужски, всё разобрать, как взрослые люди. Я может и не взрослый, а вот Андрейка взрослый. Он в таких делах трепетен, это я заметил. И вот, из мыслей меня вытянул невидимой лапищей трещащий оглушающий звонок. Как старая кнопка ещё не отвалилась или не провалилась в дырку в облупленной стене? Загадка человечества. Заметил, что у меня в руках была книга. Заснул с открытыми глазами? Да что за бред. Самое паршивое, что в животе закралось то тревожное неприятное чувство, что-то в желудке, слегка бурчащем, предсказывало дурное. Чуйка какая-то проснулась, как у пса. Я попытался расслабиться, пытаясь разогнать тучи всякого нехорошего мыслишкой, что скоро зайду к Одуванчику и проведаю её котёнка, которого я недавно нашёл на улице под проливным дождём. Дома стоял запах моих сигарет, как и на прошлом месте. Вот что никогда не поменяется, наверно. Баночка со всеми бычками стояла на балконе с пыльными стёклами. Всё никак не выкину их все. Но если выпивал, банки, бутылки выкидывал сразу. Мне бардака в «любимом» подъезде хватает. Звонок ещё раз повторяется. Через все мои думы для меня проходила вязкая тягучая вечность, а в реальности наверняка промелькнула секундочка какая-то, как навозная мушка. «Иду-иду, Княже!», — пробухтел я недовольно, почти себе под нос. Бывалая смелость ушла куда-то, испарилась, как вода в чайнике. Блять, мне страшно открыть просто дверь, что это такое? Соберись, соберись. Всё пройдет нормально. Всё же, я открыл своему товарищу, приглашая галантным жестом к себе. — Не дворец конечно, но живу вполне, — нарочито саркастично начал диалог, чтобы скрыть своё напряжение. — Да ладно, довольно мило, — усмехнулся Андро, повесив свою джинсовку на крючок при входе. — Да не пизди. Тут и свиньи жить не захотят, на лифте приехал небось?, — спросил я, всё также отводя его от главной темы. — Ну да, а что такое? , — задумчиво пробормотал Князь, уставившись на облезлый советский плакат. — Смрадно, скажи? , — улыбнулся я широко, будто довольный и гордый своим высказыванием. — Не принюхивался, знаешь ли. Так, ладно. Ты же меня вряд ли за этим звал. Упоминал, что о чём-то важном хочешь поговорить. Не так ли, Гаврила? Блять, случилось. Андрей после этих слов уселся на стул, закинув руки за голову. Глядел он как-то скучающе, словно уже победил в ещё не начавшейся игре. — Ну… — какое ещё «ну»?! , — С тобой буду прям. И честным, — я на секунду умолк, будто подготавливал собеседника к дальнейшим словам, что я ему выдам. Князев кивал в томительном ожидании, привычно выгибая свои светлые брови. Уж очень любил он это делать. Волосы как-то сильно были у него растрёпаны, да и вид разбитый в целом. Чувствую себя предательски неправильно. Вдруг совершу роковую ошибку? — Мы вот, на другой кухне с тобой… Когда-то там, в общем… В шахматы играли. Ты говорил… Ну, это… Тебе же Светка нравится? , — моя до этого вполне связная речь снова приобрела паузы, которые долго преследовали меня до завязки. — Нравится? Я люблю её! , — тут же он поправил меня, заявляя это уверенно, ни нотки сомнения в его голосе, что стал непривычно строг в своём звучании. — Что ж… Я, походу… Тоже… Сердце пропустило удар. К чёрту, как баба нервная и истеричная стою перед ним, не зная, куда деть руки. Может, я и выглядел вполне спокойно, но что происходило внутри меня — говорит совсем об обратном. Каждая венка на его лице, каждый мускул, морщинка — всё одновременно дёрнулось. Мой друг сидел в оцепенении, пустым взглядом устремившись в никуда. В тот момент он совсем не смотрел на меня. Куда-то мимо, в любое пространство, но не на меня. Затем, он медленно встал, но это только подводка к апогею. Князь схватил стул, на котором только что сидел и бросил его со всей силы в несчастную стену. Стул не развалился конечно в щепки, не деревянный же. Но с грохотом отлетел. Глаза Князева вытаращены, как у ненормального. Осталось только кулаки ему сжать и ударить меня. Драться с ним конечно, не хотелось вообще. Ожидал чего угодно, но не такой бешеной и сердитой реакции на мои слова. Жду только, что скажет теперь мне он сам. — Ты педофил?! Ответь мне! , — разъярённый Андрей реально слетел с чёртовых катушек, задавая мне такие вопросы. — Блять, я не педофил! Ей почти семнадцать лет, взрослая уже! Она тебе самому нравится, хуё-моё! , — унижаться не стану и терпеть. Не позволю оскорблять себя подобными дерзкими заявлениями в мой адрес. — Она ребёнок! Ты, блять, осознаёшь это? Головой думаешь?! , — Андрей кричал, попусту сотрясая воздух. Для меня его выговоры не звучали серьёзно. Не имели веса. Он нёс бред. — Андро, чем же ты от меня отличаешься? Не ты ли, этого «ребёнка» лелеешь с тех пор, как ей исполнилось четырнадцать лет? Давай выдохнем, и оба признаем, что она нам обоим нравится, — впервые я хочу завершить спор дипломатично, говоря в разы тише, чем рассерженный оппонент. — Заткнись! Ты ей навредишь своим образом жизни … — словно угрожающе он бросил это, подходя ко мне ближе. Ревность управляла им. — Я? Сам спрашивал у неё, как ей лучше? А главное, с кем?! , — мне такие собственнические заявления не добавляли радости. Я хотел поговорить по-мужски, а не по-детски. — Я знаю Свету всю её жизнь. Вы знакомы даже меньше месяца. Ей, думаешь, с панком-анархистом светит славное будущее? Тем более знал же, что люблю, зачем уводишь?! Сначала переводишь на себя внимание зрителей и аудитории, теперь хочешь моего любимого человека из-под носа умыкнуть? , — сейчас я видел в Андро маленького обиженного ребёнка, которого обделили. Это не то, чтобы вызывало жалость, скорее, на время обезоруживало, в какой-то степени. — Мы же умные люди, понимаешь, да? Светик тебе не игрушка, в которую можно играть, как захочешь. Выбор партнёра всегда останется за ней. Я лишь сказал это, чтобы между нами не было секретов. Друг ты мой, понимаешь, да? Я хочу нормально с тобой об этом говорить, — старался звучать убедительно, хоть и бесил меня его нагловатый злой взгляд. — Я уступать не собираюсь. Я долгое время стремился стать ей самым близким человеком. Я не могу сейчас просрать всё с лёгкостью, из-за тебя. Ты с женой ещё не развёлся, уже за школьницами молодыми бегаешь — А тебя так заботит тема возраста? Она просто очень хороший человек, Князь. Светлана добрая и искренняя душа, наполняющая мрак внутри меня светом, как сказали бы романтики-поэты. Не это ли ты должен был говорить сейчас? А не ту хуйню, что ты упорно мелишь, словно намешал всякой дури с виски. Андрей молчал пока, словно осознал, какую чушь сморозил перед мной. Сглотнул, тряхнул головой. Посмотрел на меня всё так же грозно: — Конечно, выбор останется за ней. Просто, не ожидал от тебя такого предательства. Я всегда считал, что могу на тебя положиться. Поступай, как знаешь. Если сделаешь ей больно — покойник*, — звучал Князев отрешённо. Будто отходит от чего-то принятого в огромных дозах. Подошёл к кухонному оконцу, понаблюдать за надвигающимся закатом. — Блять, ну Андро, прекрати себя, как маленький вести. Мы можем прийти хоть к какому-то соглашению? Прошу, я не желаю совершенно, чтобы из-за такого, наша дружба с тобой терпела крах, ну? , — только слепая надежда мелькала в моём тоне. Андрей молчал. Эта тишина была одной из самых мучительных. Я не могу отказаться от Светы и отчаянно не хочу, чтобы Андрей по щелчку пальца исчез из моей жизни. Но его слова до боли обидны мне были. А обиднее было больше за Свету. Такая любовь от лучшего друга? Что кишит эгоизмом и собственничеством? Или, пока он молчит, в его сознании происходит переворот, абсолютно мне неведомый, о котором я никогда наверно не узнаю. Зачем я вообще ему это сказал? Кто меня за язык тянул, чёрт возьми?! Отдай монету, а не то я рассержусь! Мне наплевать! Я твоей злости не боюсь!