Вошла ты, резкая, как «нате!», муча перчатки замш, сказала: «Знаете — я выхожу замуж». Что ж, выходите. Ничего. Покреплюсь. Видите — спокоен как! Как пульс покойника. Помните? Вы говорили: «Джек Лондон, деньги, любовь, страсть», — а я одно видел: вы — Джоконда, которую надо украсть! И украли. … Опять влюбленный выйду в игры, огнем озаряя бровей загиб…
@В.В.МаяковскийТы снимаешь вечернее платье, стоя лицом к стене, И я вижу свежие шрамы на гладкой, как бархат, спине. Мне хочется плакать от боли или забыться во сне. Где твои крылья которые так нравились мне? Где твои крылья, которые нравились мне? Где твои крылья, которые нравились мне?
Наутилус Помпилиус — «Крылья»***
«Плохая я подруга…»
Ненароком проносится в моей глупой голове. Плохо поступаю с тобой, Андрей. До сих пор пытаюсь доказать свою значимость за счёт других… Зачем спросила тебя о том, будешь ли тосковать после смерти? Кто в здравом уме спрашивает у своих близких такое… Почему мне так важно знать и помнить о том, что кому-то будет плохо без меня? Совсем одиноко и горестно. Пригласила остаться на ночь… А ради чего? Чтобы поделиться с тобой своими чувствами к твоему лучшему другу? Я так хочу поговорить именно с тобой, но знаю же сама, что мне будет трудно слушать тебя, Андрюш. Мне будет отчаянно тяжело слушать тебя одного, потому что внутри меня, уже давно, заметался пожар всех этих неозвученных чувств, мыслей и желаний. Тебе, маме родной, Фаине, Саше… Мише. Никому, кроме себя, кроме своего сердца, я и не рассказывала о том, что испытываю. Я плохой друг, правда. Так хотела бы себе связать рот, чтобы звуки нескончаемого потока слов не смели пробить моё горло. Чтобы ни одна мысль не была тебе сказана. Наверно, смогу об этом всём быстро промямлить, или прошептать себе под нос, когда заснёшь на другом конце моей большой уютной постели, потому что я никак не захочу тебя класть на пол, из своих принципов и соображений, а ты совсем не будешь возражать, потому что мы так делаем очень давно, и ты, как мой «старший брат», не противишься этому совсем. Я об этом думала молча, пока близился яркий красно-оранжевый, почти что огненный даже, закат, к нашей родной земле, пока Урсула и Андрейка играли с бантиком, пока взбивала вторую подушку и расправляла тёплое одеяло.Дзыыыыыынь!
Чуть не лопнули мои чуткие барабанные перепонки, когда трубка домашнего телефона стала внезапно и очень громко разрываться от громкого неприятного звонка в гостиной. Я помню тебя, домашний телефон, как ты тогда, в знойный седьмой августовский денёк, разрывался этим проклятым звуком, неся моей дорогой маме нехорошую весть. С тех пор, на него звонила только мама, когда изредка выходила в центр Петербурга, либо же кто-то ошибался номером. Да и ещё один нежелательный человек знал наш номер. Чудо техники звонило настойчиво, а ведь кому-то совсем не жалко своих нервов и денег, если звонили из ещё сохранившейся в наше время телефонной будки. Театрально закатила свои глаза, словно меня оторвали от безумно важного дела. Хотя, ночёвка и душевные разговоры с другом детства это действительно важно, но не сейчас же. Хотя, не ты ли, Света, ставила под сомнение ценность намечавшегося события? Я поднимаю трубку, заранее настроила голосовые связки, чтобы очень жёстко и недовольно произнести злосчастное «Алло?» Но не успела прижать ухо к ней, как по ту сторону слышу заплаканный голос мамы: — С-с-светааа… Света, девочка моя! Мне очень страшно сейчас, — мои глазные яблоки почувствовали, как зрачки в них расширились, услышав такие жуткие слова, что пронзили меня стрелой из лука. — Где ты сейчас? Что произошло? , — я звучу на удивление серьёзно, здраво и спокойно. Слишком. Всё-таки, отточенные годами безразличие и невозмутимость проявляют себя в экстренных ситуациях во всей красе. — Я… Я у нашего… Д-драмтеатра. Он… Он горит!, — как же дрожит мамин голос, очень сильно дрожит. Ей страшно. Очень страшно, и мне тоже становится страшно вместе с ней. На спине тысячи мурашек устроили скоростной забег. — Горит?! Человек или здание? , — меня охватило с головой невесть откуда взявшееся беспокойство за гипотетическую жертву. — Сам театр весь в кострище! Обвалился потолок в одной из гримёрок, говорят, трое человек ещё там! Ох, Света… Я боюсь, что труды отца тоже сгорели без остатка… — у матушки слишком быстро сменялись темы. То я всей душой болею за бедняг, что не могут выбраться, а теперь виню себя в том, что папины работы теперь исчезнут бесследно в пламени. Всхлипывания мамы, и оглушающе вопящая сирена где-то там, на фоне, сердце и душу мне рвали на куски. Не в состоянии сказать банальное «Я сейчас приеду, жди меня», повесила трубку. Не заметила, как во время разговора спустилась на колени прямо перед тумбочкой. Глаза, скорее всего, судя по личным ощущениям, испуганные и одновременно пустые. Я же совсем не знаю, кто может сгореть, но почему так боюсь я за них? Но, Слава высшей вселенской силе, если она существует конечно, что моя мама жива и здорова. — Что-то не так, Семицветик? На тебя лица нет! , — вот кого никогда не обманешь. Видит меня насквозь. Иронично и беззаботно в ту секунду он звучал. Все мужчины, как дети. — Горит… — произношу это, будто нахожусь в тумане и не вижу пути назад. Взгляд абсолютно расфокусирован, руки подрагивают, и дышать так тяжело, что хочется делать это часто-часто… Будто задыхаюсь, тону, наполняясь водой изнутри… Встать совсем не в силах — ноги словно приросли к полу и не слушаются меня совсем. — Что горит? Кто горит? , — уже достаточно твёрдо, с явными нотками неподдельной тревоги спрашивает меня Андрей, поднимая с пола и прижимая к себе в попытках успокоить и избавить от паники, которая волной охватила меня полностью. — Т-театр горит… И кто-то ещё… Сгорит… Помнишь, мы на пьесы отца туда ходили? Туда, нам срочно нужно туда! Ловлю на себе очень разочарованный взгляд голубых очей Князя. Он смотрел на меня так, словно я навсегда лишила его чего-то, что так долго и постоянно обещала. Светлые брови сведены к переносице. Нет… Ну же, подними левую… Прошу! Ты так выглядишь намного добрее, чем когда хмуришься… До сих пор держит в объятиях, но сверху вниз смотрит крайне недовольно, строго. Теперь и от этой его эмоции просто безнадёжно тоскливо и жутко.«Я не виновата в том, что случился пожар, не смотри на меня так, пожалуйста!»
Снова думаю о том, что не осмелюсь озвучить. Да, сейчас прошу просто бросить всё и рвануть без оглядки в этот чёртов драмтеатр, но ведь… — Звонила мама, с места событий! Ей сейчас безумно страшно, ей нужна моя поддержка, пойми… Ей необходимо моё присутствие рядом! Снова так далека от своего самого близкого человека на свете. Только прилетела обратно на твою неведомую мне планету, так опять придётся на время улететь с неё. Какие же мы с тобой независимые и чудные космонавты. Андрей коротко кивнул, его лицо совершенно ничего не выражало почему-то, кроме полного и молчаливого принятия ситуации. Понял он всё, и без лишних слов. Убедилась, что маленькая Урсула тихо и мирно заснула на своём месте — в коробке, а сама мчусь в коридор, быстро надевать на себя какую-то куртку. Апрель начинался так же прохладно, как и все апрели в Петербурге до этого. Князев, как всегда, собрался намного быстрее меня! Скрестил руки на груди, важно подперев своим телом полки с мелочевкой при входе. Под его пристальным раздражённым взглядом я торопливо пытаюсь втиснуть свои ножки в первые попавшиеся кеды. Кеды от советской фирмы «Два мяча», «наш ответ» западным тканевым кроссовкам на шнурках. Мне их подарил Андрей на пятнадцатый день рождения, вручил со словами: «Беги в них за кем-то, кто будет достоин твоего преодолённого пути. Беги в них от того, кто настигнув тебя, не даст тебе больше убежать. Не беги никуда, если этот кто-то всегда согласится побежать вместе с тобой.» Я была тронута до глубины души, никак не могла выпытать у него, где такую цитату прочитал. В какой книге. Папа, будучи ещё живым, уверял меня, что «Малый сам придумал, береги этого чудо-романтика!» Прости меня, папа… Мне очень, очень жаль, но я тебя подвожу прямо сейчас… У меня безумно навязчивое чувство, что именно в эти секунды не удаётся его уберечь. — Можешь ещё быстрее одеваться? Побей свой рекорд, — вот… Вот оно. Этот саркастичный едкий тон, змеиный яд Медузы Горгоны, и его пронзительный взгляд, заставляющий тут же окаменеть. Промолчала, очень нервно сглотнула только, наспех зашнуровав слегка потрёпанный левый кед. Нет, не стану молчать. Сколько ты сам говорил, что мама — это Святое? — Твои уникальные таланты в колкости фраз сейчас не к месту. А раньше думала, что местный остряк у вас только Горшок!Пожалеешь же о сказанном, дура.
Княже окинул меня почти что презрительным взглядом на этот раз, с головы до ног. — Ты меня с каким-то там Горшком сравнивать даже не смей. Что? Он мог сказать что угодно, разозлившись, но так говорить так про своего лучшего друга? Какая муха его укусила? Грубо меня потянул за руку, не дав мне возможность достать из кармана висящего на крючке пальто ключи от квартиры, но всё же смогла подцепить торчащее колечко связки другой рукой. — Андро! Отпусти, мне же больно! Дай хоть дверь закрою, — я еле выбралась из такой цепкой хватки, реально шипя от боли. До красного следа на запястье сжал. Зверь всё же послушно разжал свою лапищу. Выражение лица Князя теперь сменилось опустошённым, возможно, и виноватым. — Прости, я не должен был причинять тебе боль, — рефлекторно снова потянулся к моей пострадавшей руке. Наверно, взял бы нежно мою ладонь, и поцеловал бы костяшки. Но мне это не было сейчас нужно. Совсем не нужно. Спрятала руку за спину, грозно посмотрев на него. — Уважаемый Андрей Сергеевич, пока мы тут играем роли несчастливой женатой пары во время конфликта, из сгоревшего здания уже могут вынести обугленные тела! , — счёт 2/2 в мою пользу, надо же его как-то замотивировать отставить своё эгоистичное раздражение на пустом месте (или же не на пустом) в сторону, подальше. — А что изменится, если мы туда галопом побежим? Ты в огонь полезешь их спасать? , - быстро и непонимающе тараторил он в след, пока я неслась по ступенькам, спешно скользя рукой по перилам. «Беги в них за кем-то, кто будет достоин твоего преодолённого пути…» Да, я не знаю их, но в беде не готова так оставить. Отца не уберегла, хотя могла… Могла… — Да хоть в воду, хоть в открытый космос, - небывалая смелость во мне проснулась. Не то чтобы хотелось геройствовать, просто спасти человеческую душу, если на большее я в жизни не способна. Даже строить человеческие взаимоотношения. До драмтеатра несколько маршрутов, выбрали самый быстрый, на наш взгляд. Трамвай. Почему трамвай? Он преодолевает по рельсам кратчайший путь до нашей цели. Доедем… Мы доедем. Остановится трамвай, так готова пробежать оставшиеся километры. Я сидела крайне неспокойно — Андрей стоял рядом, одной рукой держал поручень, а другой держал мою руку. Как бы извиняясь за ту боль, что впервые за все годы нашей дружбы мне причинил.***
— Света! — Гаврила?! — Андро? — Златовласка-а! — Мишаня? — Князь? Светка? — Прямо сейчас, мы ведём репортаж с места событий. В шесть часов, пятнадцать минут, по московскому времени, Санкт-Петербургский драматический театр имени народного артиста СССР Ивана Афанасьева* охватило пламя. По словам проходящих мимо очевидцев, они заметили огромные чёрные клубы дыма, что тянулись с верхних окон здания. Немедленно были вызваны службы спасения, милиция и скорая помощь. Из окон слышался женский и мужской крик о помощи, из здания театра не могли выбраться люди. Жертвы были спасены, погибших в пожаре нет, однако, есть пострадавшие. Двое человек были госпитализированы. На данный момент установлена официальная причина возникновения пожара — упавшая сигарета, обронённая одним из пострадавших, Берёзовым Евгением Дмитриевичем, заслуженным артистом… Хватит! Прекратите все шуметь! Заткнитесь, заткнитесь, заткнитесь! Какой же балаган… Какой же бардак происходит всё-таки. Все кричат. Все! Кто-то от паники, кто-то от радости, кто-то от неожиданности. Кричат все. Кто-то плачет, кто-то бурно обсуждает. Будто обсуждать больше и нечего, чёрт побери. Голова раскалывалась от бесчисленного количества громких звуков. От вопящей сирены до поставленной речи красивой журналистки, что рассказывала о случившемся. Осознавать сейчас, что произошло в итоге — это как послушать в ускоренном режиме сюжет нового фильма, который нацелен вызвать наисильнейшие эмоции у зрителя. Опустошение. Только опустошение я испытываю, глядя, как пожарные борются с языками пламени и ищут оставшихся жертв. Журналистка уверяет зевак у телевизора, что все живы и здоровы, а спасатели перепроверяют каждый уголок театра, что продолжал чадить. Весь верхний этаж напоминал выходку Алисы, которая, съев то волшебное пирожное с ярлычком «Съешь меня», сломала дом. Милиция тащит товарища Берёзова, у которого руки уже закованы в наручники. Его взгляд — глаза поехавшего безумца, устремлены на нас Восьмерых. Ровные зубы актёрищки стиснуты в зверином оскале. Как бы не треснули они от таких усилий. Мучительная вечность прошла, пока эти мутные глаза прожигали в моём сердце смертельную рану, и только спустя эту вечность, его закрыли в машине. Кто же эти восемь, спросите вы? Конечно же я, Ну, безусловно я, кто вам рассказывает это всё? Я, обнимающая крепко-крепко плачущую маму, зарывшаяся красным лицом в мою куртку, она снова стала передо мной той самой маленькой девочкой, нуждающейся в помощи. Она безутешна, ей горько от пережитого. Очень горько. Стресс матушка переносила плохо в последние месяцы. Фаина. Она была в горящем театре. Обожгла лодыжку, но не сильно. Её волосы, щёки и руки все в саже. Глаза слезятся, но не от желания плакать навзрыд, а только кричать: — Мудак! Мудак, мудак, мудак! Бесчеловечная мудила! Гори в аду, ссаный бабник, адское пламя не пощадит тебя, это тебе не огонёк твоей блатной сигареты, ублюдок! , - сыпала Рябина этими проклятиями в адрес Евгения Дмитриевича, его вели милиционеры к машине с сиреной. Саша Вознесенская крепко держала лучшую подругу, не давая Гранатовой наброситься на арестованного и расцарапать ему его бледное и белое, как полотнище, лицо, испоганенное курением и натянутой паршивой мимикой. Андрей, что сверлил взглядом Мишу, стоял строго рядом со мной и мамой. Даже не заговаривал с другом, что удивляло меня. Вместе с Мишей прибыл и его младший брат Лёша. Выглядел он менее всего обеспокоенным данным происшествием, чем остальные, даже не тянулся к пачке сигарет, выглядывающие из кармана его джинс. А сзади них, пытаясь спрятаться или слиться с шумной серой толпой, уже больше походящей на несуразную кляксу неясной формы, стояла Анфиса. Лицо её снова выражало ту непоколебимость, что покоряла каждого и очаровывала. Но действия говорили об обратном — очевидно, девушка с кудрявыми тёмными волосами хотела бежать прочь, но вынужденные обстоятельства удерживали на этом проклятом месте. Итак, что же за чертовщина тут случилась? Из сумбурных рассказов (но всё же я не выдержала, да крикнула, чтобы призвать к тишине и собранности, чтобы все говорили по очереди), в голове моя проявилась такая вот странная картина: Закончился спектакль, с Берёзовым в главной роли. Одновременно к нему наведались две гостьи — Фаина прибыла в театр, дабы сообщить, что помолвка расстроена, с их отношениями покончено всё точно и наверняка. Безвозвратно. И Анфиса тут как тут — ей нужна была «приятная» компания в одинокий весенний вечер и очередная порция того сладкого яда, что доводит до эйфории и экстаза, рисует в сознании самое радужное и счастливое видение происходящего. Фрида не была довольна тем, что Анфиса прерывает её от важного дела, но ей было глубоко всё равно на взаимоотношения бывшего жениха и жены Горшенёва. Но без драмы никакая история не состоится — дав то, что так было нужно Анфисе, Евгений предпринял попытки удержать невесту у себя, рядом с собой. А затем, отказал Горшенёвой в дальнейших продажах. Скандал приобрёл масштаб. В порыве гнева, Берёзов бросил непотушенную сигарету на пол, которую до этого нервно начал курить. Результат ясен каждому — пожар. И в этой суматохе, эти трое пытались как-то, да выбраться, попутно ласково друг друга называя по-всякому и обвиняя во всех грехах. Как Миша с Лёшей там оказались? Анфиса позвонила до встречи с Евгением Горшку, откуда-то узнав номер ветхого телефончика из его квартиры на Васильевском острове. Сказала, мол, надо поговорить. А наверно, хотела разделить последние крупинки своего «сокровища» хоть с кем-то, надеясь на перемирие. Мишаню сразу насторожил звонок, вот и взял с собой Ягоду. А когда они добрались сюда — уже всё и случилось. Братья Горшенёвы были напуганы, Фаина в гневе. Саша приехала вместе с подругой, ждала Гранатову на улице. Она и несколько человек позвонили куда можно, чтобы приехал хоть кто-то. Андрей выглядел напряжённо. Ничего не говорил, но я молилась внутри себя, чтобы только он не злорадствовал. Что моя жертва оказалась слегка… Напрасной? Вдруг, Анфиса истерично и громко рассмеялась, переводя взгляд с каждого из нас на рядом стоящего, и так по кругу. — Какие же мы невезучие твари, раз встретились здесь, благодаря одному общему знакомому! , - продолжила смеяться Горшенёва, согнувшись пополам. Смех был больше от безысходности положения, нежели из-за веселья. И правда, невезучие мы какие-то, да.***
Всё же пожар, как ни странно, ведь так бывает только в этих драматичных фильмах — стал концовкой всего самого ужасного, что связывало наши судьбы. Берёзов официально в тюрьме, его лишили свободы. Не разбираюсь до конца в этой политике, и законах… Но вроде за незаконное хранение, торговлю наркотическими веществами. Справедливость восторжествовала. Вчера Фаину мы с Сашей провожали на Московском вокзале. Гранатова решила, что пора освобождаться от этого бремени — сидеть без хорошего будущего в холодном Петербурге, пытаясь как-то реализоваться. Рябине тяжело далось это решение, ведь рыжеволосая очень сильно к нам привязалась. Лазурные глаза блестели от счастья, стекали по веснушчатым щёчкам слёзы радости и светлой грусти. Помахала рукой нам, сказала: «Приезжайте в Феодосию, я вас всегда буду там ждать, в нашем с мамой доме». И вот… Поезд тронулся. И мы умом чуть не тронулись, пока бежали со всех ног какое-то время по перрону. И вот, окошко с Фридой и сам поезд окончательно исчезли теперь из виду. Всё вроде стало хорошо. Правда, после пережитого стресса, ночёвка никакая конечно не состоялась. Мы распрощались, поговорив немного между нашими дверьми. Его родители были жутко обеспокоены, увидев мою замученную маму. Обсудили это всё. Да этот пожар и внимания нашего даже не стоит. Поразила меня только чуткость Миши, что интересовался самочувствием и состоянием Анфисы всё то время, пока мы пытались друг друга успокоить. А у меня была колоссальная выдержка. Я не кричала, не задыхалась, не боялась. Конечно, куда же мне ещё паниковать, если я долго не могла привести в чувства родную мать. Ни одной слезинки, просто пустота и некое сожаление. Бесконечная пустота. И разочарование. Вот что я чувствовала во время этой суматохи — в нос настойчиво ударял едкий запах дыма, перед глазами до сих пор это яркое зарево. Никому такое не пожелаю испытать на себе или увидеть. Гореть заживо — страшно, задыхаться дымом тоже. Слава Богу, ни с кем этого тогда не случилось.***
— Мы сходили к нотариусу!, - с такими словами меня радостно встречал Миша, усадив на стульчик в коридоре. Помогая мне развязать шнурки на ботинках, он продолжал лучезарно улыбаться и говорить: — Скоро мы разведёмся, и буду я свободен! Счастливый… И будешь ты свободен… Один. Без обязательств, без любви и привязанностей. — И что потом будешь делать?, - с надеждой, но как-то вяло и неопределённо спросила я у Горшенёва, направляясь за ним на кухню. Несмотря на то, как всё хорошо сейчас, я не расставалась с дня пожара с нехорошим предчувствием, что ненадолго появилась в моей жизни та самая белая полоса удачи и счастья. И в душе тяготили не озвученные чувства, что так и норовили выскользнуть наружу. Моё нервное состояние можно было прочитать исключительно по жестам — я часто теребила юбку, щёлкала пальцами, поправляла за уши волосы, кусала губы, перебирала в руке предметы. Андрей бы заметил это сразу. Может, и Мишка замечал, но только никогда бы мне об этом не сказал напрямую. Только вот, он был крайне серьёзен всё равно, хоть и немногословен сейчас. Вдобавок к моей тревожности добавлялись иные опасения. Что если, Горшку я наскучила и больше он не захочет со мной дружить, видеться, общаться? Меня терзали эти мысли, правда. И всё его сегодняшнее настроение равнодушной меня оставить не могло. — М-Миш… Ты так и не ответил на вопрос, - он подошёл к кухонному окну. По привычке хотел закурить наверно, но в кармане было пусто. По спине моей словно пробежался холодок. Я дрогнула, чувствуя снова побег мурашек на своей тонкой коже. Даже, будучи одетой в любимый зелёный бадлон. А может, это подул весенний ветер из приоткрытого кухонного окна. — Что делать собираюсь, говоришь… А я без понятия, что делать, Одуванчик, - прекрасный голос Миши полон грусти и напряжения… Растерянности? Не совсем похоже на него. Чувствовалась уязвимость, таким он был и у Спаса на крови. — Расскажешь мне, что тебя беспокоит? Я же ведь твой близкий друг, не так ли? Друзьям стоит с друг другом делиться накопившимся, - да, редко я отличалась особой откровенностью наедине с кем-либо, но сейчас у меня присутствовало это абсолютно непреодолимое и сильное желание приголубить его. — Ну… Чё… С Андро пособачились мы уже как неделю тому назад… Мириться он навряд ли хочет, гадёныш, - Михаил отвечал с усмешкой, даже не держа зла на обсуждаемого Андрея. — Да из-за чего же вы поссорились, - вспоминаю, как тогда злобно смотрел Княже на своего друга, и даже с ним не говорил толком. Миша развернулся. Я невольно сама столкнулась с его серьёзным взглядом. Взглядом прекрасных карих глаз, что внимательно изучали меня, останавливаясь на каких-то деталях моей внешности. Ой, может у меня, лицо грязное? Я рисунки Князя перевешивала, может руки испачкала? Чёрт, что меня моя внешность заботит так? — Знаешь, если я сейчас скажу тебе это, ты никогда не поверишь в это. Потому что, никогда бы об этом и не подумала, да? Только вот, я скажу, а ты пообещай мне, что ничего плохого или грубого не скажешь! И не посмеёшься над этим! Договорились?, - берёт с меня обещание … Неужели причина ссоры настолько смешна и абсурдна? — Слово Горошкиной!, - смело выпалила я без колебаний, подняв правую руку. — Ну… Это… Андрейка тебя любит Сначала немного опешила, не уловив сразу смысл этой фразы: — Не удивительно … Я тоже его очень сильно люблю !, - приняла как должное, и отвечаю так же. — Нееет, Светка! Ты не понимаешь… Стали бы скандалить из-за того, как хорошо вы дружите с Князем? Вот поэтому и говорю, ты замечать это не могла, но Андрей любит тебя, как девушку и я сейчас не лгу. Любит? Любит?! Дура я слепая. И глухая… Да просто дура, которую сейчас не то чтобы облапошили, а просто дали понять, насколько она глупая. Каждый взгляд, вздох… Объятие, поцелуй запястья, слово, шутка, жест, улыбка, подарок, фраза… Полез на дерево за моей шляпкой, заболел и сломал ногу… Часто кружит над землёй, держа крепко на руках. Хотел подольше это делать. Или чтобы это и никогда не заканчивалось. Только он знает о всех моих предпочтениях и слабостях, что меня выводит из себя, или погружает в печаль. Чему я искренне радуюсь, о чём я мечтаю и чего бы хотела. И этот человек знал, как себя вести со мной в той или иной ситуации. Он давал мне осознать, что я не одинока и не такая уж и «противная зубрила». Что я не так уж эгоистична и мне не чужды эмоции людей. Что я прекрасна по-своему, и достойна внимания. Организовывал мне лучший досуг, играл со мной в разные игрушки, даже помогал наряжать куколок в кружевные платьица и шляпки с лентами, не давал мне поникнуть или заскучать, появлялся в нужное время и в нужном месте. Как давно и долго с нетерпением ждала того самого распрекрасного, расчудеснейшего принца, совершенно не догадываясь, и отказываясь допускать простейшую мысль, что «принц»… Хоть формально и не принц, но любящий человек, который всецело принимал меня со всеми недостатками, всегда… Всегда был рад меня видеть, даже если нагрянула не очень вовремя. Защищал от любой беды, или человека, который бы причинил мне боль… Друг? Просто друг… Вот, то самое паршивое чувство вины, что я не могу ответить любящему меня человеку тем же. Когда абсолютно нет взаимности. Насильно ничего не почувствуешь? Не почувствуешь… Никак, как бы себя не уверять, что любишь… Только тем самым сделаешь больно самому себе, и человеку, безответно влюблённого в тебя. Я, однажды, тихо надеялась полюбить Андрея, потому что казалось, что он только мой человек… Только рядом со мной. Эгоистичное, собственническое чувство. Я с ним справилась давно, всё же понимая, что мы настолько сильно близки, что только лучшими друзьями детства оставаться и можем. Так вот почему он так злился оборвавшейся ночёвке… Ему правда хотелось быть рядом. Но причём тут Миша? Это же любовь Андрея… Только его влюблённость. Только его чувство. — Боже… Это было крайне неожиданно для меня услышать подобное… Если бы ты не сказал, до конца бы жизни не узнала бы наверно… Он хранил это в тайне?, - мне было ещё тяжеловато воспринимать как-то эту информацию. — Да, скрывал это очень долго. Он решился тебе признаться на днях… Но знаешь, в чём главная проблема? Миша резко замолчал. А я молча киваю, мол «В чём же?». Разговор был и напряжённым и даже каким-то нежелательным. Не хочется Мише в лицо говорить, что чувства Андрея ко мне, к сожалению, вовсе и не взаимны. — Что я тоже тебя люблю… Просто… Просто что? У меня челюсть отвисла и не закрывается, буквально. Я то открываю рот, то закрываю, подобно рыбке. Много ошарашивающих новостей за сегодня, слишком много. Бесчисленно много. А вот взаимная любовь, в большинстве судеб, звучит просто как сказка, которой никогда не суждено сбыться. Вот и сейчас я упорно не верила его словам. — Я не хотел тебе говорить такое при таких обстоятельствах, к тому же, правда пойму, если ты не ответишь взаимностью… Я грубый панк, без манер, придурок, но добрый … Со мной не будет интеллектуальных бесед там… Понимаешь, да? Я ж дурак оголтелый ещё тот… Но я бы сделал тебя счастливой. Выбор остаётся только за тобой, если тебе нужен Андрей, то за… Хорошо! Если вообще пока никто не нужен, то тоже… Он говорил понятно и даже чётко, но явно волновался за сказанное. Инициативу беру наконец-то на себя. Я считаю, что поступлю сейчас правильно. Смотрю на растерянного, что-то продолжавшего бормотать Мишу. Смотрю нежно и ласково, пытаясь избавиться от переживаний внутри себя, а тем временем подхожу медленно к нему, обвивая руками его тело. В такт бьются бешено два сердца. Весьма неумело и очень неловко, ведь это происходило со мной в первый раз, приближаюсь к губам Миши, поглаживая его по отросшей щетине. Горшенёв отмер, а затем, притянув меня за талию, уверенно и очень смело, по-взрослому поцеловал. Я солгу, если скажу, что в животе моём не трепетали многочисленные стаи порхающих бабочек. С головы до пят охватило это прекрасное чувство, что мне хорошо. Что я сейчас безумно счастлива и хочу петь … Душа уже поёт. Такой желанный момент и правда происходил здесь и сейчас, как в самой прекрасной сказке. Никогда бы не подумала и не ожидала, что это настолько невероятно. Щетина мужчины никак не покалывала меня, только приятно щекотала. Мои руки принялись изучать его массивную спину, пока он не спеша, растягивая удовольствие, целовал меня в губы. Сегодня он выпил кофе? Чувствую, как смешался этот приятный кофейный аромат с табаком и чем-то ягодным… Насколько же он теплее меня. У меня руки обычно ледяные, а Мишка всегда тёплый… Небывалое удовольствие и эмоции мне часто приносила вкусная еда, любимые занятия, общение с близкими… И в данный момент я это испытываю. Каждую секунду. И с каждой секунды всё сильнее и чаще порхают внутри эти бабочки. Неизвестно, сколько мы так ещё простояли. Мои пальцы перебирали тёмные непослушные волосы, что торчали вечно в разные стороны по-всякому, он поглаживал меня по спине, давая мне время привыкнуть к такому обыденному для него действию, как поцелуй с девушкой. «Прошлая я» уже бы упала в обморок на месте, но нынешняя Света не боялась. Она сейчас никуда не сбежит из объятий горячо любимого человека. Воздуха уже не хватало конечно. Прерывисто дышим оба. Я упёрлась руками в Мишину грудь, смущённо краснея и отводя взгляд. Миша же напротив, смотрел только на меня. Обжигая своим дыханием моё ухо, он прошептал, заставив вздрогнуть: — Это значит «да»?, - улыбнулся он уголками губ, желая узнать ответ на свой так и неозвученный вопрос. Я слегка отстранилась, чтобы тоже посмотреть в его глаза, с высоты своего небольшого роста: — Более чем.***
Расставляя новые приоритеты, я чувствовала себя счастливой и свободной. Не так давно поделилась с… Ох, как неловко говорить об этом! Моим молодым человеком, что не хочу всеми этими нудными финансами заниматься, хочу на сцене играть. Миша поддержал мою идею, сказал, что я очень красивая и яркая, необычная. Как хорошо, что он не видел моё залившееся краской личико, потому что я лежала на его коленях. Об учёбе забывать нельзя. Итоговые контрольные были не за горами, нужно усердно готовиться. Вот в математике я вполне ещё уязвима, как рыбёшка и нажива на крючке. Тем более, что некоторые занятия и прогуливала. Скрючилась снова за своим столом. Мучаю эти логарифмы, попутно вникая и в тригонометрию. Синусы, косинусы и прочие соотношения опять смешались в одну нелепицу. Незнание и непонимание некоторых выражений меня печалили. Я правда желала понять необходимые темы, но в голову ничего не лезло, кроме очередной предстоящей встречи с Мишей. «Так, Света, любовь подождёт, а сейчас сосредоточься на том, почему в ответах в конце учебника это значение, а у тебя совершенно другое выходит!» Глаза слипались, потому что бодрствовала я уже с 6 утра, как встала в школу. И сейчас кропотливо занималась всей накопившейся домашней работой. Каждый учитель считал своим долгом напомнить, как близок конец учебного года, и вместе с ним, эти несчастные контрольные. От которых якобы будет зависеть наша дальнейшая учёба. Мама пришла домой сегодня раньше меня даже, у неё были смешанные чувства после задержания Евгения. Но помню, что когда мы вернулись после пожара в драмтеатре домой, она мне с грустной улыбкой сказала: — Он сам себя наказал, прежде Бог это успел сделать. Поэтому теперь могу его простить. Я больше не сержусь и не обижаюсь на него. Отныне, никому он не сделает плохо Поразительно, как моя матушка умела всех прощать. Даже если она простит человека через много-много лет, но простит. Она мне всегда говорила, что именно «умение прощать» — есть величайший дар, которым владеет далеко не каждый. И правда. Каждый может сказать своё заветное «Ненавижу» кому угодно в лицо и плюнуть, но не каждый способен ответить «Я прощаю тебя, правда. Зла и обиды больше не держу.» Конечно, не каждый простит убийцу или же насильника. А вот бывшего друга… Любимого… Маму, отца, сестру, брата, бабушку, дедушку, тётю, дядю… Тот, кто обидел тебя словом… Это слово тебе принесло много боли… Но ты смог найти в себе силы просто простить. Назвала тётушка из неизвестно какого поколения тебя «дурочкой», помнишь всю жизнь свою короткую. Дурочкой себя и считаешь, но если простишь это когда-нибудь, то настанет с этим прощением потом небывалое счастье. Счастье от того, что больше нет этой душащей обиды ни на кого. Простила я и Синицына, и Волнянскую, Мишку за ту первую встречу и подавно простила! За этот талант я больше всего уважала свою маму. Обижали её часто и сильно. А этот… Гад, довёл и моего папу до смерти. А она смогла, смогла простить. И стало ей легче в разы, с каждым днём она всё больше расцветает, подобно японской вишне сакуре, что цветёт в апреле. Черчу окружность… Такая чёткая, красивая. Наверно, такой же я всем виделась, хотя на самом деле я всегда была неровной витиеватой кривой.Ну что, гимназистка, учишься?
От неожиданности вздрогнула. «Княже пришёл!» Чувствую, что стоит позади меня, поставив одну руку на стол, рядом с моей исписанной тетрадью. Пытается высмотреть, что же я такого понаписала. Не поворачиваясь даже, отвечаю ему: — Добрый вечер, Андрей Сергеевич. Неистово рада, что Вы удостоили меня сегодня своим визитом, - хочется рассмеяться, так давно ни к кому не обращалась настолько официально. — Всё такая же ведь, Светик-семицветик! Высокопарность твой конёк, - он садится на другой стул, перевернув его задом наперёд. Обнимает его, склонив голову на бок. Смотрит с любопытством, как филин. — Да вот, с математикой пытаюсь справиться… А знаешь, ну её! Лучше с тобой поболтаю!, - тоже разворачиваю свой стул лицом к Андрею, чтобы было удобнее общаться. Взгляд теперь у Князева грустный, подобный тому, как в нашу последнюю с ним встречу. Вздохнул так тяжело, словно до этого ему совсем нечем было дышать. — Андрюш?, - встаю тихонько, подходя к Князю. Гость мой резко встаёт и теперь мои глаза встречаются с синей рубахой. Не до конца понимаю, что с ним такое творится, хотя до этого с широкой улыбкой со мной болтал, как ни в чём не бывало. Молчим оба. Тишина невыносимая и напряжённая. Я смотрю на него снизу вверх, он на меня сверху вниз. Играем в незапланированные гляделки до тех пор, пока он не взял меня за руку и не положил её на свою грудь, в области сердца. Стучится бешено, как барабанный ритм. — Слышишь же? Чувствуешь?, - спрашивал Андрей у меня выжидающе, слишком настойчиво держа мою ладонь у него на сердце. — Да. Значит, живой и здоровенький, не бойся, - не найдя иной причины для его внезапной тактильности, я произношу это. — Ты совсем ничего не видишь и не понимаешь?, - голос его становится серьёзней и строже, звучит разочарованно и отчаянно. На что он снова злится? Молчу. А что ответить? Его сердце не должно биться или что? Но всё же, видя, что вот-вот будет аль-скандал, я спешу сказать следующее: — А что я должна понять? Андрей продолжает на меня смотреть пристально и как-то угрожающе, я лишь нервно сглотнула под таким надзором, ждала, что будет дальше. На самом деле, всё понимала. Я понимала, что меня ждёт что он мне скажет сейчас. Не скажу ему сейчас, что знаю обо всём. Только жду, только жду, когда услышу все эти слова от него лично. Но тяну время, потому что мне нечего будет ответить, кроме чего-то обидного и больного для Андрея. Буду резать без ножа. Убью, как палач, без топора. Снесу голову, и вырву сердце. Слукавлю, если скажу, что понимаю намёки. Живя все годы с незнанием и упорным незамечанием очевидного, нельзя сказать, что меня невозможно прочитать и предугадать мои желания. Я этим навыком совершенно не владела. А сейчас, будучи обо всём осведомлённой, чувствую себя виноватой, что делаю вид, будто ничего неизвестно, чтобы просто дать ему возможность сказать самому.— Да я люблю тебя, Света!
Он закричал это так громко, так пронзительно. В груди дрогнуло, в животе неприятно закрутило, словно кишечник находится в крепкой хватке великана. По щекам Князя скатились две скупые слезинки. Но я впервые их увидела. В первый раз увидела, как заплакал он, как беззащитно выглядел. Говорят, что «жалость — не то чувство, которое стоит испытывать к мужчине», но чувствовала я к сожалению только это… От жалости хотелось бы ему сказать то, что он хотел бы слышать, но я не успеваю сделать свой выбор, как Князев нагло тянет меня за воротник рубашки и так жадно впивается в мои губы, подобно пиявке. Сминает их, бесцеремонно пытаясь вторгнуться. Мои глаза широко раскрыты, а щёки горят. Я пытаюсь оттолкнуть друга от себя, но попалась в ловушку — меня он крепко прижал к себе, полностью обхватив руками и не дав никуда сбежать. Никакой романтики в этом порыве. Чувствовалось на себе всё это желание сделать меня своей, одним только этим поцелуем. Как отчаянно он ждал моего ответа, не отпуская от себя. Самоотверженно пытаясь за это всё время завоевать меня, добиться. Наконец, мне хватило силы для толчка. Горе-рыцарь чуть не упал на колени после того, как я оттолкнула от себя. Замотал быстро головой, словно очнулся от действия зелья или заклятья. Но он сел обратно на тот стул, о который только что ударился сильно локтем. Я опять себя чувствую крайне виновной в том, что происходит сейчас. Может, стоило ответить? Нет, Света. Не надо целовать нелюбимого. Я в отношениях с близким и очень важным, нужным мне человеком. Я никогда не пойду против своего выбора ! Я уважаю свой выбор и не опущусь до такого. — Люблю я тебя, Светик! Люблю, люблю, люблю! Бесповоротно, безнадёжно и глупо, как школьник! Только вчера я приходил с родителями в гости к маленькой девочкой с косами, что каталась у меня на спине, так сейчас… Сейчас ты самая прекрасная девушка, которую я знаю… Понимаешь? Мне никто, кроме тебя не нужен, Горошек мой… Я жив и счастлив только рядом с тобой. Моё сердце так громко бьётся, благодаря тебе. Хочешь, подарю тебе целую вселенную со всеми её планетами, млечными путями, звёздами, созвездиями? Ясынька моя… Ангел мой… Светлана моя… Прошу, ответь мне прямо сейчас, стоит ли мне надеяться на создание совместного счастья с тобой? Да, я безграмотный глупый музыкантишка! Рисую, не как да Винчи, деревенщина бескультурная. Грубый, неряшливый, да и похотливый, признаю. Но хочу сделать тебя счастливой, и всегда стремился быть достойным тебя… Покорить такую интеллигентную и потрясающую девушку. Прошу, не мучай меня, ответь сейчас! Ответь сейчас… И если моё это долгое чувство, что несколько лет к тебе пылает, взаимно… Буду рабом твоим, до конца своих дней, клянусь, Светик-семицветик… Обещаю! Я сильно опешила… Перестала будто дышать и двигаться разом, услышав всё это и торопливо стала размышлять про себя:«Дурак… дурак, дурак, дурак! Дурачок же ты полный… Сейчас сидишь передо мной… Тяжело дыша, весь раскрасневшийся, полный надежды. Выжидаешь, заглядывая прямо в мои испуганные глаза. Ты ждёшь ответа? Ждёшь, конечно ждёшь, но я совершенно не знаю, что тебе сказать, как действовать дальше. Я понятия не имею, что же будет после всего этого, если я всё-таки решусь хоть что-то произнести. Нам обоим в этот момент сейчас тяжело и страшно. Мы оба волнуемся, меня внутри всю сжимает. Хочется в три погибели скрючиться и истошно кричать. Голова гудит от боли, чувствую, что слёзы подступают… Если я сейчас не взорвусь или не исчезну куда-то , то как мне избежать горького конца? Если я сделаю больно тебе, не переживу. Я никогда себя не прощу. Я жить после такого поступка не захочу и посметь даже не могу! В порыве разных чувств я могла бы кому угодно сделать больно, но не ближним. Особенно тебе.»
Он печален был, он ее любил, Но на все ему отказ, что б он не попросил.