Единый раз вскипает пеной И рассыпается волна. Не может сердце жить изменой, Измены нет: любовь — одна. Мы негодуем иль играем, Иль лжем — но в сердце тишина. Мы никогда не изменяем: Душа одна — любовь одна. Однообразно и пустынно, Однообразием сильна, Проходит жизнь… И в жизни длинной Любовь одна, всегда одна. Лишь в неизменном — бесконечность, Лишь в постоянном — глубина. И дальше путь, и ближе вечность, И всё ясней: любовь одна. Любви мы платим нашей кровью, Но верная душа — верна, И любим мы одной любовью… Любовь одна, как смерть одна.
@З.Н.Гиппиус***
И тишина…
Тишина в моей комнате «звучала» громче и смертельней града пуль во время решающего боя. Прерывалась она только тяжёлым дыханием двух людей. Вздох за вздохом, они умело и медленно чередовались, и только эти вздохи напоминали мне о том, что беседа ещё не закончена, и хорошо бы было это сделать сейчас… Или никогда. Внутренний голос уверенно шептал мне свою заповедь, нарочито внушая всю верность и правильность моего предстоящего решения:«Ты сейчас ничего не должна говорить, кроме правды. Твоя главная ошибка в том, что ты не сказала об этом ему раньше, такое чувство, будто ты дожидалась момента, когда в итоге тебе признаются во всём самостоятельно. Ты упиваешься этим? Не лукавь только. Скажи правду. Даже если она ранит.»
Последнего мне не хотелось больше всего. Но врать или о чём-то замалчивать — только хуже. Я вздохнула слегка раздражённо, мысленно отпираясь от провокационных вопросов внутреннего голоса: «Я этим не упиваюсь. Я опешила. И сейчас нахожусь в крайней растерянности, какие правильные слова нужно сказать в таком случае?» Сглотнула. Медленно придвинула свой стул поближе к сидящему Андрею. Тот, в свою очередь, терпеливо ждал, когда я первая начну диалог. Но своего напряжения… Нет! Свой страх за своим долгим молчанием он скрыть совершенно не мог, и даже самая невнимательная Я созидала и понимала его мучения. Руки его трепали то торчащие во все стороны волосы, то выглаженную утюгом штанину. Глаза отводил в сторону, они были широко раскрыты. Губа подрагивала так сильно, словно мой друг сейчас готов был заплакать.Да и я бы с удовольствием заплакала бы вслед за ним.
Страх быть непонятым. Страх быть непонятым правильно. Страх, что слова и чувства твои не достигнут нужного тебе человека. Страх быть нелюбимым в ответ. Всякий осмелится заявить, что признаваясь, совсем не надеется на ответные чувства. И уверяю вас, он слукавил. Ведь если решаешься озвучить свою сердечную тайну, ты всегда желаешь чего-то лучшего и светлого, что сделает тебя счастливым и жизнь мигом перевернётся с ног на голову и станет прекрасной любовной сказкой. Не в силах больше наблюдать за сильным стрессом Князева, я слегка неуверенно, но чётко подала голос: — Андрюш… М… Мне очень… Лестно? Нет. Приятно знать и осознавать, какую важную роль я играю в твоей жизни… И насколько трепетно и нежно ты ко мне относишься… Княже в тот момент упорно смотрел в сторону окна, затем резко повернулся ко мне, хищно (что меня немножко забеспокоило) глядя в глаза мои: — Я тебя когда-нибудь заставлял в этом усомниться?, - он отнюдь не кричал, но фраза прозвучала несколько несдержанно и обидно. — Ничуть, брось. Я… Просто хотела сказать… Чёрт, боюсь промолвить что-то лишнее, - на этих словах быстро потёрла виски, в попытках справиться с накатывающим волнением, — Буду честной и очень откровенной. Ты всю жизнь для меня был, как старший брат. Можно сказать, ты меня растил… Вместе с моими родителями, и твоей семьёй. Ты всегда был рядом, и несмотря на то, что я единственный ребёнок в семье, какое-то время… В должной мере отказывалась принимать этот грустный факт. Ведь как же, у меня есть Андрей! И кто меня переубедит, что мы не родные друг другу кровинки? Андро внимательно слушал меня и молчал, нахмуренные брови отчаянно выдавали в нём недовольство моими словами. Чёрт, Света, ты думаешь, о чём говоришь?! Почему ты начала с такой обидной правды? Ладно, слово — не воробей, вылетит — не поймаешь. Начала, так начала, продолжай. — И… Смотря на тебя, всегда думала: «Вот, он женится… Он же такой красивый, много девушек в него, наверняка, влюбляется! Он никогда один не останется… А я как была одна, так и буду». И встретить свою любовь никогда не надеялась и не мечтала… Даже в сказочных снах не снилось. И не мечтала об этом. Чувствовала всё равно, что ты и здесь меня защитишь, не дашь моему сердцу разбиться… Поможешь сделать правильный выбор. А сейчас … Понимаю, что ты бы меня уберёг от ошибки, стараясь подтолкнуть сделать выбор в пользу тебя… — Считаешь меня эгоистом?, - вопрошал Князь честно, с ноткой грусти. Но светлой грусти, будто хотел пошутить через подступающую боль в сердце. И вопрошал он с такой же грустной улыбкой. — Нет, нет, нет! Я очень много и долго говорю, потому что очень боюсь признаться в самом важном… Что может задеть, или обидеть… Наверно, стоит спросить тебя об этом? Я иначе не могу себе позволить озвучить эту правду… Ты… Ты готов услышать то, что я тебе скажу?, - говоря всё это, я покинула свой стул, подошла к Князеву очень близко, не отрывая взгляда от печальных голубых глаз. Руки не знала куда деть. Хотела обнять ладонями его лицо, но не выглядело бы это очень жалостливо и унизительно для него? Не хочу делать ещё хуже. Не хочу! — Ну же, говори уже свою правду… Я уж готов всё услышать, чтобы это ни было, - почти под нос себе он это пробормотал. Пробормотал очень быстро, немного неразборчиво, мне пришлось слегка наклониться к нему, до сих пор сидящему на стуле, чтобы всё услышать. В его глазах читалась надежда, когда я близко склонилась над ним. Глубоко вздохнув, побольше набирая в лёгкие желанный воздух, я сжала юбку в кулаках и выпалила: — Моё сердце принадлежит другому человеку! Я его очень люблю и уважаю свой выбор… Предугадаю твой вопрос, почему же не говорила раньше об этом? Ведь о Синицыне ты так долго слушал… Всё до боли просто. Ты этого человека знаешь. И слишком хорошо. И я долго отказывалась верить в чистоту и силу своих чувств… Этот человек — Миша Горшенёв. И совсем недавно, все мои страхи, комплексы и предрассудки оказались напрасными, потому что… Как выяснилось, я этому человеку тоже оказалась совсем… Совсем не безразлична. Говори сейчас, что хочешь, я выслушаю всё. Прости меня за то, что я всё это скрывала. Я бесконечно виновата перед тобой за всё. Как мой лучший друг, ты имел право знать всё об этом. Но я сглупила, посчитав, что мою влюблённость в панка-музыканта никто не воспримет совершенно всерьёз… Даже самые близкие. Последний мой монолог дался мне очень тяжело. По большей части из-за того, как менялось выражение лица Андрея, на протяжении всего моего рассказа. Я отошла чуть подальше от него, завершив свою «исповедь». На известии о том, кто же мне всё-таки мил, его глаза округлились и стали как блюдца. В чертах читалось разочарование и боль. Он поник ещё сильнее, чем прежде. Однако, я не успела перевести дух с напряжения на предстоящую замкнутость, Андрей вскочил со стула, тот очень громко скрипнул своими ножками по линолеуму. — Да вы меня оба решили предать?! Лучшая подруга… Любимая девушка и лучший друг?! Я сплю или это ваша шутка такая неудачная?! Что мне делать дальше после этого?!, - Андрей повысил голос на меня чуть ли не впервые в жизни. Да, он мог язвить или конфликтовать… Рявкнуть в порыве мимолётной злобы. Но чтобы почти кричать на меня? Он даже во время истории с драмтеатром себе такое позволить не смел. — А что делать мне? Поделись! Думаешь, мне было так легко говорить о том, что я тебя не люблю?! Тут же поняв, что эти слова были совершенно лишними в нашем напряжённом диалоге, я прикрыла ладонью рот. Язык мой — враг мой. Князь выразительно глянул на меня исподлобья, как бы твердя: «А это говорить было необязательно.» — Послушай, Андрей. Я желаю тебе только счастья, потому что ты мне невероятно важен до сих пор и я никогда тебя не выкину из своей жизни! Понимаешь меня, да?, - старалась доходчиво объясниться, предотвращая любой негативный исход. Хотя хуже уже быть не может. — Теперь заимствуешь его фразочки? Какая высокая любовь!, - успел он огрызнуться на меня, размахивая руками. — Заткнись! На секунду хотя бы, ей Богу! Насильно мил не будешь, усвой это и прими. Если любишь — отпусти! Ты сделаешь хуже всем, а прежде всего себе, если не попытаешься хоть немного унять свой эгоизм и свои чувства. Никто не говорит, что это уйдёт сразу. Это нормально. Но стоит начинать работать над этим, если мы все хотим продолжать дружить и общаться. Ты обязательно в своей жизни будешь счастлив, но не со мной. К сожалению, я не смогу дать тебе то, в чём ты нуждаешься… Ещё раз меня прости, - как же эмоционально паршиво и тяжело мне давалось это всё, я была уже практически истощена, ожидая со стороны Андрея чего угодно. — Да только ты мне нужна! Ну как же ты этого не понимаешь! Я люблю тебя! Мне никто не нужен на этом свете, кроме тебя, Света! Ни одна, слышишь, ни одна девушка не заменит тебя!, - голос Князева становился громче, жестикуляция резче, а глаза как будто ещё шире, хотя куда ещё больше. — Хватит! Успокойся… Я люблю Мишу. Правда, очень люблю. И тебя тоже. Уверяю, знаю это, полюбят также сильно, как ты меня когда-то … Ты будешь счастлив, я тебе обещаю, Княже. Пусть мы и впредь будем оставаться лучшими и близкими друзьями. Я не хочу, чтобы наши пути разошлись, - опустилась на колени, не в силах больше и свой голос повышать, он итак дрожал, потому что рисковала расплакаться от сплошного бессилия здесь и сейчас. Лишь бы это всё не приобрело свой апогей. И приобрело. — А ты перестань уверять меня, что всё прекрасно и всё замечательно, хорошо! Не залатаешь сейчас все дыры в съеденном молью одеяле. А в прочем, всё это не важно! Всё это не имеет всякий смысл, поверь… Я ожидал за свою жизнь чего угодно. Но чтобы… Чтобы так?! Чем я хуже Гаврилы?! Чем?! Ему стоило просто родиться, чтобы ты его полюбила! А я… Я дурак такой, деревенский лысый простофиля, пишущий с ошибками, книжки читал, грамоте обучался, самообразовывался! Чтобы тебе было со мной интересно, приятно, хорошо… Да и пусть! Это так, пустяки, ведь есть же Миша Горшенёв! Вот это тема! Вот это мужик! Ничего военного не представляет из себя, но дамы так и вьются, как пчёлы у цветов… Уверена, что будешь счастлива с этим наркоманом? А бывших наркоманов не бывает! Он резко прервался, заметив, что я во время его сердитого монолога всхлипнула. В горле моём ком, который еле-еле, из последних дурацких сил, сдерживает мой плач. Он недоверчиво глянул, тряхнул головой и продолжил: — Мне очень обидно такое предательство… Мне так ненавистен этот сюрприз от судьбы! Блять, да любой зевака только смеяться будет от такой истории! В жанре этого вашего… Дядьки Шекспира, о как! Я очень сильно разочарован в вас обоих. Как нож в спину… С этого момента, вы оба для меня умерли… Я для вас больше не существую, как вы и для меня. Можете ничего не просить, не вспоминать обо мне ничего. Не хочу знать вас больше. Особенно тебя. С Днём Рождения даже не поздравляйте. Просто забудьте об Андрее Князеве. Прощай, Светлана. Закончив этот диалог, он стремительно зашагал в сторону выхода, громко топая ногами, а я растерялась, и через какое-то время осознав, что да, это конец, рванула за ним. Самый настоящий конец. Конец всего, что было на протяжении моей жизни, что было мне очень важно. Я готова была хоть душу дьяволу продать, только это всё не было чёртовой правдой. — Андрей! Андрей! Вернись, прошу, не уходи! Пожалуйста, останься! У нас есть шанс всё вернуть! Прошу, прошу! Не оставляй меня, не покидай! Прости, прости! Прости за то, что не люблю… Мне очень жаль, мне правда жаль! Ты слышишь меня?! Андрей, не уходи! Не уходи!, - сквозь слёзы и истерику, срывающийся голос, в отчаянных попытках остановить Князя от ухода из нашей квартиры, я упала на пол, споткнувшись о ковёр в коридоре. Почему я считала, что если остановлю его сейчас, то это что-то, да даст? Как в самых глупых фильмах, я ухватилась за его ногу, пока он обувался, мешая ему, тяжело дышала и всхлипывала, глаза наверняка мои уже очень красные и опухшие от слёз. — Андрей… Я прошу тебя… Не бросай меня… Не бросай Мишу. Нам очень жаль, что так получилось. Не поступай так с нами…, - я почти задыхалась, устав кричать и плакать. — Что здесь у вас происходит?!, - слышу, как мама отвлеклась от своих дел на кухне и зашевелилась. — Это ты так меня любишь? Так любишь, что бросаешь, когда тебе хочется?! Так «надолго» хватило тебя… Как же убого и весьма нелепо выглядела моя несчастная тушка, лежащая на животе плашмя, на грязном полу при входе, держащая очень крепко, в мёртвой хватке, ногу уже бывшего лучшего друга. Матушка не заставила себя долго ждать. Накинув на плечо кухонное полотенце, она поправила завязки фартука и ужаснулась представшей перед её глазами картине. — Что за безобразие у вас тут? Уже не маленькие, а всё игры какие-то придумываете!, - моя мама закатила глаза, прикрыв ладонью лоб со стыда. Андрей надел на себя куртку и всё же смог «стряхнуть» меня со своей ноги, как тявкающую дикую собачонку, укусившую человека. Сама я тоже поспешила опомниться, встала на ноги, отряхнула колени и смахнула слёзы. Запуганно глядела и переводила взгляд заплаканных очей то на безразличного Андрея, то на ничего не понимающую маму, ждущую немедленных объяснений. — Я уже должен идти домой. До свидания, Алиса Серафимовна. Спасибо за всё, - произнёс Князев, даже ни разу не взглянув на меня и ушёл, не сильно хлопнув дверью. Уверена, если бы мама не вмешалась в эту адскую вакханалию, то Андрей бы хлопнул этой проклятой дверью со всей силой и как можно громко.Вот и всё!
Finita la commedia!
***
— Так и сказал? — Мам, ты издеваешься? Да, так и сказал…, - все ещё всхлипывая, но я потихоньку успокаивалась и расслаблялась, пока мама меня поглаживала по волосам и прижимала к себе. Вся моя подушка пропиталась солёными крокодильими слезами, и напоминала уже не место хранения сладких сновидений, а носовой платочек. — Что же ты мне раньше не рассказала про Мишу и ребят?, - матушка готова была наверно плакать вместе со мной. А я снова откинулась на подушку, зарываясь в неё красным и опухшим лицом. — Я… Я д-думала, ты м-мне… З-Запретишь общаться с-с ними… Твоя дочь и какой-то панк! Ну мыслимо же! Да… Я просто… Не хотела тебя разочаровать… И заставлять излишне волноваться, - снова посмотрела на маму, что заботливо накрыла ладонью мою подрагивающую руку. Я чувствовала, как мои конечности замёрзли, а глаза щипало, и готовы были лопнуть. Как мыльный пузырек. — Доченька… Я твоя мама. Я очень хочу, чтобы ты была счастлива! Ты мой смысл жизни… Люблю тебя сильнее всех вместе взятых. Всегда буду на твоей стороне и никогда от тебя не отвернусь и не откажусь. Ты моя кровинушка. Моя частичка и моё драгоценное сокровище. Дороже у меня никого нет и не будет… Папа не хотел бы, чтобы ты так страдала и душу рвала. Твоё сердечко формировалось во мне девять месяцев не для того, чтобы кто-то тебе его разбивал. Даже если это Андрей… Как дурак себя повёл, прости Господи!, - матушка обнимала меня, чуть покачивая, как в детстве. Она хотела меня убаюкать. — Дура тут только я…, - вспоминая свои кульбиты на полу, меня передёрнуло. По телу пробежали мурашки от паршивых воспоминаний. — Моя дочь не дура! Моя дочь — умница, красавица и самая лучшая дочь на свете! Такие, как Андрей, локти должны кусать, потеряв такую девушку!, - Горошкина-старшая старательно меня подбадривала, похлопывая по плечу и сжимая в своих объятиях сильнее. Уткнувшись в её домашнее платье, я улыбнулась уголками губ. Я очень сильно люблю свою маму. И я буду её беречь. Мы правда друг у друга самое ценное в этом мире. — Хочется ещё плакать, котёнок?, - спросила меня мама тихо, проведя рукой по позвоночнику, вверх-вниз, чуть щекоча, заставив меня хихикнуть. — Нисколечки!, - рассмеялась я и выдохнула вымученно в ответ. — Вот и Слава Богу!, - подитожила моя матушка, поцеловав меня в лоб, — Светик… Я только спросить. А когда Минька придёт к нам на чай? Мне вот двоюродный брат тульских пряников прислал на днях, - хитро заулыбалась мама, отводя взгляд зелёных глаз в сторону. — Ну мааама!, - театрально протянула я, и ещё громче рассмеялась, чувствуя на языке солоновато-сладкий привкус слёз.Может, всё будет лучше, чем вчера?Ведь так?
***
— Вышло крайне дерьмово…, - мужчина озадаченно почесал затылок, и не менее озадаченно уставился на меня своими большими карими глазами с высоты своего роста. — Да мягко говоря. Вот теперь и думай, что делать, - походив взад-вперёд по скромной гостиной Мишиной обители, я плюхнулась на старенький диван со скрещёнными руками на груди. В душе моей была буря, но я всеми силами старалась сдерживать негативные эмоции. Слёзы выплакала все. Миша тут же рефлекторно сел рядом со мной, да ответил: — А может, ничего и не будем делать? Раз уж нас… Ну это… «Похоронили» как бы. Может, отыграем роль мертвецов на «отлично»? Что думаешь, Одуванчик?, - спрашивал меня Мишка, водя своим носом по моей шее, щекотал её. — Так-то ты прав… Но я не могу на раз-два его вычеркнуть из своей жизни. Мне он до сих пор дорог, и я на что-то надеюсь даже… Если наши пути снова пересекутся, я приму его…, - Мишаня смотрел на меня с некой долей недоумения, нежно перебирая поочерёдно пряди моих пушистых волос. — Он не особо церемонился, когда с лёгкостью отказался от нас с тобой. Думаешь, такое… Ссыкло, бегущее от своих проблем трусцой, стоит принимать обратно? М?, - Миша говорил мудрые вещи, а в голове моей происходил сумбурный мозговой штурм. Я не знала, как поступить. Не первый раз теряю друга, но Артёма было отпускать легче… Тот трус быстро проявил своё нутро, а Андрей… Прошло всего пару дней, Горшок только заметил, что Андрей разговаривал практически со всеми участниками группы, кроме него. Мишу это очень смутило и обескуражило. Я бы тоже на его месте задавалась различными резонными вопросами. Внезапно послышался трещащий звонок в старую дверь с номером «24» снаружи. Мы оба с Гаврилой подскочили на месте и поспешили открывать гостю. И оба потянулись к ручке двери. Наши ладони неожиданно и неловко соприкоснулись, этот жест заставил меня покраснеть и опустить головушку. Мишка, в свою очередь, нежно поцеловал мою руку тёплыми губами, а я позволила открыть дверь ему. Всё же, хозяином этой квартиры пока был он. — Ух, примчала настолько быстро, насколько смогла, - запыхавшаяся по пути сюда Саша сдувала со лба каштановые пряди и лучезарно улыбнулась нам, заключая нас с Горшенёвым в объятиях. — Сашка! Я так рада тебя видеть, - я потрепала старую подругу Вознесенскую по голове, снова выбились пряди из её нехитрой причёски. — Я чуть в обморок не упала, услышав такие известия по телефону! Потом позвонила Фаине, она была в ужасе! Она позвонит тебе ближе к вечеру на твой домашний, цитирую: «Я бы очень хотела сейчас, но тогда ожидающий клиент разорвёт меня в клочья! А портреты быстро не пишутся, увы!», - несмотря на то, что Александре пришлось от меня узнать, она была позитивной. В последнее время она очень счастлива, ведь её близкая подруга вернулась домой и смогла сжечь мосты с Берёзовым и… Санкт-Петербургом. — Хорошо-хорошо! Садись скорее на кухне!, - затараторила я из-за переизбытка радостных эмоций, хоть и предстояло мне поделиться с ней не лучшей новостью… Ужасной новостью! — Будешь чай… Или кофе?, - слегка растерянно предложил Миша, наблюдая, как мимо него пронёсся вихрь в виде меня самой. — Кофе я выпила с утра… А в такой напряжённой ситуации срочно необходим чай!, - Саша была настроена очень серьёзно. Гаврила кивнул гостье, изящно приближаясь к столешнице с чайником. Тот самый красивый чайничек в горошек, подаренный Мише пожилой соседкой. —Ну что ж, выкладывайте, партизаны, - Саша уселась за стол, внимательно смотря на нас. Я поёжилась на стуле, зная, что нужно без прикрас всё рассказать, как есть.***
Квартира Князевых
Непривычно ярка, как мне кажется. Из каждого открытого окна бьёт свет, и цвета мебели, половицы и всяких предметов наполнились новыми красками. Но на ремонт это было совсем не похоже, в комнатах даже не висел этот вонючий и токсичный запах, что пробирал, когда юркал в ноздри вдыхающего. А свет был явно не весенний, а словно знойное и палящее лето в самом разгаре и уже во всю полноправно царствует в Северной столице России. Я не совсем понимаю, что делаю в этом месте, ведь с недавних пор путь мне сюда теперь заказан. И не понимала, почему мои шаги такие тяжёлые и ватные, словно двигаюсь в воде, на приличной уже такой глубине водоёма, где-то по пояс. Щурясь от ослепляющего солнечного света, что безбожно и нещадно мне жёг глаза, я пристально и с недоверием смотрю на ободранные стены гостиной. Кто их поцарапал? Князевы были аккуратными со своим жильём и бытом всегда. Откуда взялось сейчас это безобразие? Среди мистических цветастых рисунков Андрея нашли своё место и два портрета. Это уже были не рисунки. Это две чёрно-белые фотографии. Наши с Мишей пустые лица. Такие уставшие и печальные, познавшие всю боль и бренность бытия и этого мира. Странные только были фотографии. Мы были запечатлены с Мишей в двух вариациях: в профиль и анфас. Словно я и Миша — это преступники, которых только что задержали и во время задержания сфотографировали. Чем дольше я любовалась этими жуткими и бездушными «бертильоновскими фото»*, тем они меня больше затягивали в свой пустоглазый и тоскливый мир, полный серых красок. Созидание наших с Мишей «фотографий во время ареста» меня заметно гипнотизировало, но угнетало по большей части. Моё занятие прервал бестактный стук чего-то о пол. Вещица явно не церемонилась. Оборачиваюсь назад, сползая с вырвиглазно-яркого дивана семьи Князевых. Шкаф книжный был открыт кем-то призрачным, таинственным и неизвестным. Ветер из открытых настежь окон не проникал от слова совсем, значит, шкаф открыл кто-то и довольно неделикатно книгу швырнул он же, этот кто-то. Я подошла к старинному шкафчику поближе и наклонилась к упавшей книге, что небрежно валялась на открытом развороте. Бережно поднимаю её, сдув с неё пылинки. Произведение довольно знакомое… Это я поняла, начав вчитываться в её содержимое:«<А что ж, может, и лучше, что оскорбляют люди: по крайней мере избавляют от несчастия любить их.»/i>
Достоевский? «Подросток»! Точно… Вот откуда эта цитата… Но к чему она? Почему некто подбросил мне именно эту книгу? Мне никто и не спешил отвечать. Просто пожала плечами пустоте и тишине. Только толстая книженция стала себя так странно и чудаковато вести. Как только в комнату резко задул невесть откуда взявшийся ветер, страница за страницей стали с бешеной скоростью перелистываться прямо на моих глазах. Они сменялись и сменялись, и самовольно останавливались на случайных разворотах. В глаза среди всего текста жирным выделенным шрифтом бросались цитаты пера Достоевского– Вам бы все молчать! – Друг мой, вспомни, что молчать хорошо, безопасно и красиво. – Красиво? – Конечно. Молчание всегда красиво, а молчаливый всегда красивее говорящего.
Поверь, жизнь всякой женщины, что бы она там ни проповедовала, это – вечное искание, кому бы подчиниться… так сказать, жажда подчиниться. И заметь себе – без единого исключения.
Но маму я всегда любил, и тогда любил, и вовсе не ненавидел, а было то, что всегда бывает: кого больше любишь, того первого и оскорбляешь.
Желание соврать, с целью осчастливить своего ближнего, ты встретишь даже и в самом порядочном нашем обществе, ибо все мы страдаем этою невоздержанностью сердец наших.
Ваша мысль, хотя бы и дурная, пока при вас, – всегда глубже, а на словах – смешнее и бесчестнее
Русская женщина все разом отдает, коль полюбит, – и мгновенье, и судьбу, и настоящее, и будущее: экономничать не умеют, про запас не прячут, и красота их быстро уходит в того, кого любят.
Не ручаюсь, что он любил ее, но что он таскал ее за собою всю жизнь – это верно.
Надо быть слишком подло влюбленным в себя, чтобы писать без стыда о самом себе…
Цитата за цитатой, отрывок за отрывком, фраза за фразой… Они чередовались и чередовались в суете шелеста старых пожелтевших страничек. Каждая цитата напоминала мне о моей жизни и моих мыслях о том, что случилось между мной и Андреем. Ветер или другая неведомая мне сила так ловко и умело, без единой капли смущения мне представляли эти кусочки, эти отрывки, словно говорили «Почитай это, Светочка, да задумайся!» Вдруг меня кто-то тронул за плечо… Касание было холодным, холод пробирал до костей, проникая под самую кожу, что покрылась мурашками. Медленно оборачиваюсь и не успеваю даже вскрикнуть, настолько мне было страшно и неуютно в тот момент. Передо мной предстало пять человек и каждый из них имел свой зловещий образ. Но я не могла ответить себе на вопрос, что они делали в квартире Князевых. — Л-г-у-н-ь-я, - по слогам, словно зомби, произносит один из этих людей, к сожалению, мне до боли знакомых. Это Артём Синицын. Нежданный совершенно гость и человек. Глаза без зрачков, что было жутко и непонятно тоже. Вид этих глаз меня заставлял пополам скрючиться и сморщиться от отвращения и испуга. — У-р-о-д-и-н-а, - подражая этой мерзкой манере общения, произнесла Катя Волнянская. Её глаза тоже были без зрачков, но я была уверена, что её глаза улыбались в такт её поднятым тонким губам. — С-л-а-б-а-ч-к-а, - я вскрикнула, снова обратив внимание на одного из этих людей. Мало того, что он был без зрачков… Так это был мой мёртвый отец… Скелет в изрядно потрёпанной одежде. И плешивыми, почти полностью съеденными и разложившимися волосами. Глазницы вообще пустые, клянусь, я видела, что в них прополз гнилой червяк Его костлявые руки и пальцы потянулись было к моему лицу, но я дёрнулась, упав на пол, отползая быстро назад, как загнанный в угол зверёк. Я ползла к шкафу, как будто он меня мог защитить этих страшных и кошмарных видений. — Ш-л-ю-х-а, - к компании присоединяется сладкий голос пустоглазой Анфисы, что успевала завязывать красивые хвостики. — Т-р-е-п-л-о, - из-за спины улыбающейся Анфисы обнажил свои ровные, но очень жёлтые и даже в некоторых местах треснувшие зубы Берёзов, тоже не имея зрачков при себе. — Я… я … Я не такая, как вы все думаете! Исчезните, сгиньте, сгиньте!, - я закрыла глаза ладонями, а потом зажала ими уши. Фоном играла искажённая мелодия, сводящая меня с ума, наводящая ещё больший страх и ужас. «Мертвецы», кажется, стояли на месте и не думали меня затаскивать в логово или умерщвлять. Но страх за свою шкуру ещё присутствует и не покидает меня. Рядом с собой слышу что-то тихое, но почему-то даже под ритмы этой громкой безумной мелодии, чей звук напоминал заедающую испортившуюся пластинку, это тихое звучало отчётливо и звонко. Рискую наконец открыть свои уши и глаза. Перед мной лежит бумажка, сложенная несколько раз… Что-то мне эта бумажка напоминала… Точно! Та записка, которую я отдала Андрею… Да, это его квартира, может, он только что прошёл? Отогнал мои видения и уронил записку. Только хотела её поднять, как за меня это уже сделала чужая рука с длинными… Демоническими когтями. — Эй, кракозябра, отдай, это моё!, - голос мой звучал медленно и тяжело. Тяжело было дышать и произносить слова, будто в воде пытаюсь что-то сказать. — Нашлась!, - нечеловеческий, но отдалённо знакомый голос извне прозвучал надо мной откуда-то сверху. Я молчу. — Не стыдно прятаться? Какая же ты недотёпа!, - берёт меня когтистая рука за волосы. Я взвизгнула и прищурилась от сильнейшей боли, но вид моего «мучителя» меня тут же заставил замолчать, прикусить язык. Чудовище было колоссальных размеров, всё в какой-то зелёной неприятной чешуе. Волосы, похожие на древесную кору, были ярко-жёлтыми и форма этой «причёски» мне тоже что-то отдалённо напоминала. У чудовища имелся длинный хвост, как у змея, которым он игриво и задорно махал из стороны в сторону, как бы держа меня в напряжении, чтобы не расслаблялась лишний раз. Чудовище хищно и с аппетитом облизнуло свои острые зубища, впиваясь своими чёрными когтями прямо в мою макушку, рискуя сорвать с меня скальп. Терплю боль из последних сил, стиснув свои уже зубы почти до треска, что я лицезрела пару мгновений назад у «зомби-Берёзова». Я поскуливаю от этой боли, и смотрю жалобно в жёлтые глазища этого чудища. «Кошачьи» зрачки монстра, которые были у всякой ящерицы, как положено, бегали, кружились по всей орбите, рассматривая моё лицо. Вторая когтистая лапа держала мой подбородок, но уже нежно и аккуратно. Наверно, эта часть моего тела расцарапана не должна была ни при каких обстоятельствах. Затем меня он лизнул… Змеиный раздвоенный язычок, смрадно пахнущий, пробежался по моему уху. И язык меня не приятно щекотал, а водил по ушной раковине вверх-вниз, словно меня скоро съедят заживо. Всё это время молчу. Вдруг лишнее словечко рассердит это чудовище? А монстр больше меня в раза четыре, съест и не подавится. Прекратив меня лицезреть и мною любоваться, он снова подал голос, на этот раз шипя, тоже, как змея: — Наконец нашшшлассссь! Ты долго была в розыссске, поганка, - полу-человеческая, полу-змеиная голова кивнула в сторону фотографий нас с Мишей, где мы преступники. Но… На их месте была только моя чёрно-белая фотография с кроваво-красной подписью сверху:«РАЗЫСКИВАЕТСЯ»
А рядом с моей физиономией на фото красовался календарик настенный, что гласил: «7 августа». —Ч-чёрт… Я… Я не п-пропадала никуда…, - осмелилась я это ответить чудищу. — А ты никуда и не пропадала… Ты сссовершшшила прессступление!, - чудовище теперь держало меня в обеих лапищах и крепко, чтобы я никуда не посмела сбежать. — Н-нет… Это не так! Это не правда! Я абсолютно ни в-в чём не виновата! Нет! Нет!, - я упиралась в чешуйчатую мускулистую грудь змея, барабанила по ней и болтала ногами, пытаясь освободиться из цепкой хватки. — Ты отказываешшшься отвечать за сссвои ошшшибки?, - чудовище закатило на этих словах свои жёлтые глаза с узкими зрачками и его странная чешуйчатая голова с «древесной» причёской стала неожиданно деформироваться, — Тогда, тебе один только приговор… Казнь!, - на меня кровожадно уставилось человеческое лицо с безумными человеческими голубыми глазами. — А-андрей?, - мне было грустно узнавать в этом монстре своего бывшего друга детства. Монстр снова принял своё обличие. Настолько быстро и ловко, что я не успела и глазом моргнуть. — Казнь! Теперь только казнь, - сказав это, Андрей-чудовище зашипел. После этого, его когтистые чешуйчатые лапы оказались на моей тонкой шее. Меня стали душить. Я стала заложницей крепких и цепких лап, что желали переломать мне со всей силы каждый чёртов позвонок! Чтобы в прах рассыпались все кости без остатка… Мне нечем было дышать. Каждая попытка отбиваться или сопротивляться не увенчались успехом. Яркая и цветастая квартира Князевых расплывалась перед моими глазами сплошным пятном. Я обессиленно грохнулась с большой высоты на пол. Голова раскалывалась от боли, я кашляю кровью отчего-то, и не предпринимаю никакие попытки бегства. — Казнь пройдёт в лучшшших традициях!, - засветился от счастья монстр, подползая к моему уже почти бездыханному телу на своём змеином хвосте. Возник из ниоткуда ветхий пенёк. Чудовище аккуратно положил мою голову на него. Боже … Мне отрубят голову! — Поссследние ссслова?, - в лапе моего «палача» заблестел острый топор, что снесёт мою голову через секунду. — Мне очень жаль…, - хриплым, еле живым голосом я это шепчу, в надежде, что монстр меня услышит и помилует… Но это были лишь пустые надежды и мечты. А над ухом слышится, как разрубает звонко воздух лезвие топора и Мишин голос поёт страшную песню с весёлым мотивом: — Палач затачивал топор, Несчастный с горя зарыдал: «За что же ты меня, за что? Ведь я, клянусь, не убивал!»* Секундная боль. Но даже эта боль несравнима ни с какой другой, что мне приходилось когда-то испытать. Чувствую, что больше нет у меня никакой связи с моим телом. Только моя головушка, летящая на пол, как в замедленной съёмке. Мои туманные глаза видят обезглавленное тело на пенёчке, шея его вся в крови, а палач… Загадочным образом исчез…«Вот мы, папа, и встретились…»
Перед моими глазами снова предстал скелет в лохмотьях. Он галантно снял передо мной шляпу и прокряхтел загробным голосом: — Умница-дочка!***
В холодном поту отрываюсь от своей примятой и пригретой постели. Сердце не на месте, стучит, словно великан в моей грудной клетке пробежался и устроил целое масштабное землетрясение. — Боже… Боже… Это же сон? Да? Голова на месте… Слава всему, это просто сон!, - в полной темноте ощупав свою голову и шею, убедилась точно и наверняка, что я жива и невредима. В висках пульсировало, тело горело, и одышка присутствовала. Дышала я тяжело до сих пор. Что же значила бы эта бесовщина, творящаяся в моей голове этой ночью? Может, так на сознание повлияла ситуация с Андреем? И всё же, до сих пор не ясно, как мне дальше жить и поступать. Ведь непреодолимое желание с ним воссоединиться до сих пор было и не угасало. Что мне делать, как мне быть? Как узнать, куда мне плыть? Как узнать, куда мне плыть?