~ 🕷 ~
Фрея закрыла книгу. Это была последняя из трёх загадочных книг об оракулах и провидцах. У неё уже давно не осталось сомнений в том — кто она. Но и ответа на свой вопрос она так и не нашла. По всему выходило, что все оракулы-провидцы просто следовали своему предназначению. Никто никогда не пытался изменить ход вещей. Однако, её это не устраивало. Она видела себя, видела свою смерть, видела себя молодой, но такой «мёртвой» с серыми безликими крыльями. Она не хотела умирать так рано. Её жизнь не была лёгкой, но она справилась, выросла, нашла свою нишу и жила. Она понимала, что новый цикл должен был привнести в её жизнь что-то новое. Но… Рада ли она тому, что узнала за эти несколько дней? Рада ли она тому, что каким-то магическим образом её дар, ранее проявлявшийся только во снах, дал сильнейший скачок — превращаясь в видения наяву? Рада ли она тому, что увидела? Нет, не рада. Тому, что видит. Но определенно — заинтересована в развитии дара. И поскольку замыкающей цепочкой был странный демон в чёрном, увиденный ею на неизвестной скале с сотней ступенек, она неосознанно ждала его появления. Внимательнее осматривая входящих посетителей. Внимательнее осматривая людей на улицах. В надежде снова увидеть крылья. Опознать тех, кто был порождением мира иного, кто хранил множество тайн. И как же она была раздосадована на саму себя за то, что в своё время не стала подробно расспрашивать знакомых ей демонов: Геральда и Катриону. Она совершенно ничего не знала о том мире, где ей, видимо, суждено оказаться, учитывая последнее видение. Где рядом с ней стоял тот самый молодой демон с бордовыми крыльями. Но сейчас она ничего не могла изменить. Более того. Она пару раз видела странные картинки, которые касались совершенно незнакомых ей людей, но больше не видела себя. Она понимала, что нужно просто ждать. Но ждать — она не умела. Она всегда была стремительной и подвижной, как вода. Застой убивал её. И пусть даже осев в этом городе, она немного затормозила свою жизнь, присутствие в ней демонов значительно её скрашивало. Но и их она не видела уже давно. Больше месяца. Ни Геральда. Ни Катриону. Как же она ненавидела ждать… Фрея скорчила гримасу и подошла к девочкам, которые странным образом затихли, листая книги на полках. — Хотите прочесть книги — покупайте и читайте дома. Здесь вам не библиотека. Девочки вздрогнули и суетливо вернули книги на полки. Купив пару штук мармеладок в виде змей и пауков, они покинули магазин, тихо звякнув колокольчиком на входе. И Фрея снова ощутила, как её мир погружается в размеренную скуку. Но теперь, когда она знала, что будет дальше, эта скука её убивала. Заставляя думать о своих видениях и всё чаще вспоминать демона с бордовыми крыльями.~ 🕷~
Мелисса с силой оттолкнула Мамона, закрываясь от него крыльями и обхватывая себя в кольцо своих рук. От её взгляда не ускользнули мгновенно наложенные печати, запирающие их здесь и отсекающие все звуки. Мамон не давал ей шанса избежать разговора. Не давал ей возможности собраться с мыслями и понять свои собственные чувства и осознать свою боль. Так было всегда. Он никогда не давал ей времени. Всегда выяснял все недомолвки и обиды прямо в момент их осознания. Сколько раз за всё это время они меняли обстановку спальни. Потому что либо он сжигал всё дотла, либо она разбивала всё вокруг, предварительно заморозив своей мятой. Сколько раз эта самая горькая мята вступала в схватку со сладким удушающим ягодным вихрем. Сколько раз, они готовы были изничтожить друг друга и весь дом в придачу. Они оба были слишком темпераментны, в них обоих слишком кипели эмоции. И для них обоих всегда был лишь один выход: разобраться на месте. Но сегодня было иначе. Внутреннее адское пламя демона молчало. Не клокотало где-то у поверхности, готовясь отразить любой натиск мяты. Не вырывалось всполохами на кончиках кожаных крыльев. Она чувствовала его вину и страх. Он выжидал, наблюдая за горькой мятой. Пытаясь успокоить её и поговорить. Мелисса села на мягкий пуфик у своего столика и, облокотившись, спрятала лицо в своих ледяных ладонях. Ей нужно было немного времени. Она слушала себя. С усилием изгоняя из головы рефреном метавшееся там слово «Дочь». Не надо иметь семь пядей во лбу, чтобы сложить два и два и понять очевидное. Интрижка. Одна из сотен за многие века. Но — особенная. Даже не интрижка. Роман, давший продолжение. Роман, вылившийся в последствия. А значит — он хотел этого. Её демон! Хотел! Мысль болезненно ударила и заметалась в голове. Впервые в жизни он не просто удовлетворял грешную похоть. Он — хотел продолжения. И именно это ранило сейчас Мелиссу больнее всего. Не роман. Не факт связи. Последствия. Мамон молчал. Его ягодный поток легко скользил вокруг ледяной враждебной мяты. Касаясь едва уловимо, пытаясь незримо погладить, успокаивая боль, которую он причинил. Они оба слишком эмоциональны. И если он не сдержится, они не поговорят. Она уничтожит всё и будет права. А значит, чтобы она ни сказала и ни сделала, ему следует быть терпеливым. Это единственный шанс. Единственная надежда если не на прощение, то хотя бы на понимание. И, глядя сейчас на её хрупкие плечи, он давал ей немного времени осознать произошедшее прежде, чем он начнёт. А, возможно, — давая передышку самому себе, малодушно оттягивая собственную казнь. Ощущая холодные щупальца собственного страха. Чувствуя грань, перейдя которую, их союз раскрошится, рассыпется точно прах. Мелисса пыталась утихомирить внутреннюю ярость, слегка заглушить обиду. Понимая, что не простит сама себе, если не узнает всё сама. Сейчас. Она могла бы уйти. Разорвать его печати и покинув этот дом и этого демона. Но она не смогла бы жить, не зная, что именно послужило причиной его желания. Не зная, что именно столкнуло его за грань. Потому что тогда, та часть её души, что любит этого демона, каждый день пыталась бы его оправдать. Каждый день пыталась бы заставить Мелиссу усомниться. И чтобы не разрывать саму себя на части, Мелисса задала вопрос. — Почему? Мамон вздрогнул. Она начала с сути. Не стала ходить вокруг да около. Ей и не нужно было. Она слишком хорошо его знала. Интрижки были его сутью. Но первое время он пытался себя сдерживать. Не смотреть, не думать, не пробовать. Истязая свою демоницу, обрушивая на неё все свои вспышки внезапной страсти. Но дело было не в любви. Дело было в его сути. Он искушал людей, обещая им лучшую долю. Он наслаждался всеми гранями греха, олицетворением которого он являлся. Жадность… Её невозможно удовлетворить. Она постоянно ставит всё новые и новые границы своего удовлетворения, которым — нет конца. Любой Демон убеждён, что главное для человека — услаждать свои чувства. Поэтому людей всегда преследуют бесчисленные тревоги. Связанные путами сотен желаний, снедаемые вожделением и гневом, люди неправедными путями добывают деньги на свои чувственные вожделения. И не только. Жадность — опасна. Она ставит под вопрос саму сущность человека. В тот момент, когда жадность вынуждает человека жертвовать принципами и нормами морали ради приобретения благ — она становится тем катализатором, который постепенно превращает человека в животное. Цель жизни которого — удовольствия. Жадность многогранна. Это не только богатства, но и полное обладание другим человеком: контроль, ревность, свобода… Люди не склонны делиться тем, чем хотят наслаждаться сами. Но самым большим последствием жадности являются — тревоги. Потому что жадность — в конечном итоге — это получение способности наслаждаться. В погоне за этим — человек преступает всё и всех, теряя самого себя и свою душу. И Мамон знал об этом всё. От первых угрызений совести — до морального разложения, когда человек уже не мыслящее существо. Зверь… Озабоченный. Похотливый. Неудовлетворенный. И именно это всегда привлекало его в земных женщинах. Он с удовольствием наблюдал весь процесс от начала и до конца. Когда одурманенная жертва вожделела его настолько, что не пугало ни истинное обличие, ни кожаные крылья. Когда похоть граничила с сумасшествием. Именно в этот момент Мамон четко осознавал, что теперь эта душа до конца своих дней и после будет питать Ад своими страданиями. Усиленными стократ, из-за невозможности больше обладать тем, что он ей показал. Веками мучаясь в надежде заполучить его ещё хотя бы раз… Это было его сутью. Это питало его тёмную душу. Это — делало сильнее и могущественнее его. И, как следствие, — весь Ад. Когда Мелисса узнала о первой измене, она исцарапала ему все крылья, в надежде вообще вырвать их к Дьяволу. И именно тогда, ему пришлось впервые показать ей то, что он проживал, совокупляясь с земными женщинами. Мелисса была раздавлена. Но именно тогда, она в полной мере осознала, кто он. Осознала его истинную суть и предназначение, как демона. И впервые встала перед выбором. Продолжить идти рядом, принимая его полностью. Таким, каков он есть. Или же — уйти, не желая мириться с его сутью. Он был одним из восьми. Он был — олицетворением греховной страсти. Он был страшен в своём предназначении. И он выбрал — её. Он раскрыл ей все грани своей тёмной души, оставляя выбор за ней. И Мелисса приняла. Осталась. И он был бесконечно ей благодарен. Мелисса чувствовала, как в тишине замерла его энергия. Она с силой оторвала руки от своего лица и взглянула в зеркало. Вглядываясь в своё отражение. Пытаясь найти в этом сером лице отголоски самой себя… Мелисса была обычным демоном, родившимся в семье, принадлежащей к самым низам иерархической лестницы Ада. Она, как никто другой знала, что ей необходимо попасть в Школу. Чтобы иметь возможность стать чем-то большим, чем она могла бы стать по праву рождения. Мелисса прекрасно закончила обучение и почти сразу попала в рабочую команду на Землю. Её простенький дар — управление стихией воды — не гарантировал ей больших высот. Однако, она была упрямой и целеустремленной. И её упорство прокладывало ей путь. Она начала с самого низа, постепенно за свои заслуги продвигаясь всё выше и выше. Её забрали в Департамент природных ресурсов. О должности выше, чем обычный помощник она и не мечтала, продолжая усердно трудится на благо всего Ада. Пока однажды она не пересеклась на задании их рабочей группы с Мамоном. Она, конечно, с любопытством его рассмотрела, ибо не каждый день простым демонам удаётся приблизиться к одному из Восьми. Многие так и живут, зная их имена, но никогда не встречая их лично. Она не строила тогда никаких планов и не имела скрытых желаний. Просто внимательно выслушала всё, о чём он говорил демонам, ответственным за то задание. Несколько раз она ловила его взгляды на себе, но списывала это на то, что Мамон курировал тогда этот отрезок их задания. Когда его вмешательство закончилось, она проводила его долгим взглядом, совершенно не предполагая, что встретится когда-либо с ним снова. Но он решил иначе. И через несколько месяцев она уже не удивлялась тому, что он снова оказывался в зоне её доступа, проходя мимо. И каждый раз он заставлял её смеяться. Она никак не могла увязать его положение и его поведение в одну логическую цепочку. Пока не поняла простую истину. Она ему нравилась. Мелиссе льстило его внимание. Но он не переходил границ, а она не форсировала, пытаясь понять, что чувствует она сама. А потом он исчез. И несколько долгих месяцев она его не видела и даже не слышала о нём ни одной новой сплетни в Аду. И вот тогда она осознала, что привыкла. К его смеху, его голосу, его манере говорить. Чуть театрально, сопровождая свои слова — жестами. Она скучала по его гладким, пусть и испещрённым шрамами, крыльям. По его вкусной многогранной энергии, которой он обволакивал её, когда они прогуливались вечерами по набережным Земли. Мелисса влюбилась. Но демона уже не было рядом. И появится ли он когда-нибудь снова она не знала. Она стала всё чаще пропадать на Земле, заигрывая с океанами или замирая с водопадами. Она словно хотела, чтобы вода смыла всю её тоску по этому странному демону, который никогда не переходит границы. И Мелисса уже даже не была уверена, нравилась ли она ему. Иногда ей было так грустно, что на не могла сдержать слёз, и тогда Земное небо начинало плакать вместе с ней. В один из таких вечеров она и ощутила снова едва уловимое ласковое касание его ягод. Всё ещё не веря, что он вернулся, Мелисса соскочила с опоры моста, на котором сидела и, забыв обо всём на свете, бросилась на шею стоящему внизу на Набережной демону. Она смутно помнила его тихий смех в тот момент и хриплый шепот: — Всегда говорил, что лучше немного отойти и подождать, чем бросаться крыльями на амбразуры… Она больно стукнула его кулачком в плечо, а потом, наплевав на его слова и все границы — поцеловала его. Больше они не расставались. С Земли она вернулась уже в его дом, совершенно не возражая против его авторитарных замашек. Потому что всегда видела в его глазах одну простую истину: он готов положить к её ногам весь мир. Если она согласится хранить ему верность и принять его суть. Нет, их отношения в начале были слишком далеки от идиллии, которая была сейчас примером для многих семей в Аду. Мамон требовал безоговорочного подчинения, признания его авторитета и его власти. А Мелисса была ещё слишком молода и строптива. Всё ещё надеясь доказать всему Небесному миру, что она чего-то стоит. Они ругались до разрушений и мирились до руин. Он уходил из дома с чётким намерением не возвращаться, а ещё лучше вышвырнуть все её вещи из его дома. Но каждый раз, в зависимости от степени вины, он или она шли на примирение спустя всего полчаса после разрыва. Они просуществовали на таком вулкане почти сотню лет, притираясь окончательно и принимая друг друга безоговорочно. Такими, какими они были. Мелисса училась у него мудрости, а он находил очаровательным её вечную готовность поддержать любую его идею с энтузиазмом. И даже древний обряд они провели не так, как все. На одном из земных Карнавалов, когда под слова священника в церкви, Мамон, словно издеваясь, шептал древнее заклинание, окольцовывая Мелиссу и собирая витиеватое украшение из древних слов. Они так и не дождались, пока священник произнесет своё сакральное: объявляю вас мужем и женой. И, расхохотавшись, вылетели из церкви. Лишившийся чувств священник так до конца жизни и не понял, привиделось ли это ему или же было на самом деле. Он стал для неё гранитной стеной, за которой ей было спокойно, а она вдохнула в него новую жизнь. Никто не верил, что они продержатся долго. Мелиссу по началу не воспринимали всерьёз. Зная Мамона, его поведение, его разгульную жизнь, многие демоны даже не утруждали себя запоминанием имени молодой демоницы, которая крутилась возле древнейшего демона. Однако, шли годы, а она всё также оставалась рядом. Она выросла, изменилась, стала чуть степеннее, спокойнее, увереннее в себе. Предпочитая проводить время с Мамоном, нежели строить свою карьеру в Аду. Всё изменилось, когда родилась Мими. Мелисса вдруг отчётливо поняла, что хотела бы стать примером для своей дочери. Той, на кого бы малышка Мими могла бы равняться. Впервые испытав ревность по отношению к своему демону за то, что малышка души в нём не чаяла. И бегала по залам дворца Мамона с криками: «Мой папочка лучше всех. Он всегда всё решит и исполнит». «А как же я, Мими? Как же мама?» «А ты просто красивая!» Быть просто красивой Мелиссу не устраивало. И едва Мими вышла из возраста постоянной опеки и надзора, Мелисса взялась за себя. Мамон к тому времени стал более степенным. Его уже не привлекали к делам так часто, как раньше, и он с удовольствием принял на себя заботу о Мими, в то время как Мелисса полностью погрузилась в себя и свою карьеру. Поначалу ей не давалось это так просто. На неё смотрели со снисхождением, делая поправку на её демона. И Мелисса закусила удила. Она развила свой дар до состояния страшного оружия. Тренируясь до изнеможения, временами лишаясь энергии совсем. Но она упорно шла к своей цели. И в какой-то момент она вообще перестала появляться дома. Напряженные задания на Земле, на которые её отправляли, проверяя её на прочность и устойчивость, проверяя её пределы, совершенно выматывали её. Они почти перестали общаться, потому что попадая домой Мелисса не могла найти сил даже поиграть с дочерью. Не говоря уже о том, чтобы должным образом уделить внимание мужу. И в какой-то момент она почувствовала, что их брак дал трещину. Пока она заканчивала последние шаги к заветной цели, Мамон стал пропадать на Земле, под видом помощи молодым демонам. Она навсегда запомнила тот день, когда достигла своей вершины. Когда войдя в свой кабинет заместителя руководителя Департамента, увидела там Советника Рондента и конверт с вензелями. Её руководитель ушёл на покой. А она… Она стала самым молодым руководителем Департамента природных ресурсов. И за ней уже шлейфом шло уважение, принятие, доверие. Она больше не была лишь девочкой Мамона. Она стала собой. В тот вечер она пришла домой, как обычно найдя своего демона в его излюбленном кресле. Она тихо опустилась на колени у его ног, уткнувшись лбом в его грудь. Его рука ласково погладила её по голове, в тёплом поддерживающем жесте. — Спасибо тебе за всё, — тихо сказала тогда Мелисса. — За поддержку, за помощь с Мими. Спасибо, что дал мне возможность стать тем, кем я хотела стать… Мамон тепло улыбнулся и едва уловимо кивнул. И вроде бы всё было как обычно, но Мелисса отчётливо видела, что его глаза больше не вспыхивают огнём при взгляде на неё. В тот момент она испугалась. Что двигаясь к своей цели она потеряла его. — Я — руководитель Департамента… Он удивленно вскинул бровь, внимательно вглядываясь в её лицо, ласково кладя руку на её щёку и поглаживая кожу большим пальцем. — Прости меня. За то, что отдалилась. Ты и Мими — моя жизнь. Я люблю вас больше всего на свете. Но мне было так важно стать… — Ты хотела стать Мелиссой и перестать быть моим приложением, — тихо произнес Мамон и в его глазах скользнула боль. — Я просто хотела, чтобы Мими гордилась мной. Я хотела, чтобы ты… — Для меня ты всегда была Мелиссой… — его тихий голос звучал почти безжизненно, она физически ощущала, как от него исходят волны боли, природу которой она не могла понять. И, принимая это на свой счет, Мелисса отчаянно пыталась спасти то, что находилось на грани. — Я хотела стать ей для себя… Я всегда любила тебя и буду любить. Но я… Мамон неожиданно резко притянул её к себе и тихо выдохнул ей в волосы: — Прости меня… В тот вечер она так и не поняла, за что она должна была прощать и что причиняло ему боль. А на утро она вообще выкинула все подобные мысли из головы. Потому что ночью… Как бы сильно она не была вымотана в тот день, Мелисса шестым чувством понимала, что сейчас они спасают себя. Самих себя в этом мире. И всё остальное отступило на второй план. Несколько дней после этого Мамон был сам не свой, и она затаилась, боясь даже думать о том, что они всё потеряли, пока она боролась за своё место под солнцем Ада. Но потом всё устаканилось, вернулось на круги своя, и в глазах её демона снова заискрилась страсть.~ 🕷 ~
Фариа оставил фолиант на столе Геральда. В последний раз ласково проведя по обложке, любуясь своей работой. Демон обратился к нему со странной просьбой. У Мисселины был старый фолиант о травах. Очень древний и потрепанный. Геральд осторожно изъял книгу у Ангела и несколько месяцев слушал, как она сокрушалась по поводу потери. При этом каждый день переписывая содержание на новые страницы пергамента. А когда он закончил, принес кипу листов Фариа с просьбой переплести. За многие годы работы в Школе Мисси стала для них практически «членом семьи». Спокойная, невозмутимая, добрая, но с отменным стальным стержнем внутри. И Фариа согласился. Какой бы спокойной и размеренной не была жизнь Ангела, они оба знали что Мисси как никто иной по достоинству оценит и новую книгу, и сам факт внимания. Фариа подошел к витражу, выглядывая во двор Факультета. Здесь не было так живописно как наверху, в Школе. Всего пара скамеек в небольшом пространстве двора. На которых чаще всего практически никого не было. Его мысли упорно возвращались к Пещере. Осознание увиденного не давало ему покоя. Он не сомневался, что истинная цель послания Змея была не в сосуде для Равновесия, нет. Истинная цель была иная. Серебристые частицы. Непрекращающиеся попытки Хаоса собрать себя воедино. Прошли тысячи лет прежде, чем его распыленные во Тьме частицы, смогли стать осязаемыми и видимыми. Но — нестабильными в своей попытке единения. И Фариа казалось, что он всё время что-то упускает. Всё время не замечает очевидного. Он был связан с Хаосом. Потому что сам был порождением Тьмы, что веками хранила в себе серебристую пыль. Что произошло? Почему его Тёмный разум среагировал так болезненно? А то, что его реакция связана именно с Хаосом уже не было тайной. Как и то, почему среагировала Тьма Уокер. Они оба — были связаны. Одной Тьмой с частицами серебра. Но помимо всего прочего ему не давала покоя ноющая боль в руке. Она не проходила. Он уже свыкся, но факт оставался фактом. Раскрывать свою тайну Уокер он не собирался. Пока он не чувствует угрозы — ничего не угрожает и ей. А по сему — пусть она со своим Ангелом шерстит этажи библиотеки, не трогая при этом его самого и не отвлекая от мыслей. Глядишь, они обе найдут для себя что-то поинтереснее, чем Тайны Мироздания. А он получит фору и сможет понять, что их ждёт. И всё же… Разрозненные кусочки одной головоломки никак не укладывались в его голове. Что-то произошло в тот день, когда Тьма решила вырваться. Что-то подтолкнуло её к действиям. Что? Фариа покинул кабинет Геральда, медленно идя по коридору Факультета. Заложив руки за спину и уткнувшись по обыкновению взглядом в пол. Тишина и отсутствие снующих демонов говорили о том, что занятия в самом разгаре. Иначе бы в коридоре хаотически метались чернокрылые существа. Фариа не случайно выбрал именно это время. Это давало ему возможность спокойно передать книгу и не встретить на пути никого, кто вызвал бы его раздражение. Он не очень любил покидать свою уютную нишу. Сделав несколько шагов, он уловил отзвуки знакомого голоса. Габи. Она несколько дней пропадала на Факультете. Началась горячая пора. На носу конец года. И Габи, как обычно, спасала тех, чьи родители озаботились положением дел своих отпрысков. Ей нравилось это, а он не препятствовал. Это приносило ей чувство собственного самоудовлетворения и значимости. И он молчаливо позволял ей. Переполненная эмоциями и впечатлениями, она в такие моменты напоминала искрившийся разрядами шарик, чем он и пользовался, незримо снимая излишнее напряжение. Сегодня он видел рыжую голову брата Ади. Он и не сомневался, что рано или поздно Уокер притащит его к Габи. Потому что сердобольная и справедливая Пташка никогда не забывала тех, кто был ей близок по духу. А Ади был одним из них. Ещё со времен Школы самой Уокер. И поэтому вмешательство в судьбу брата с её стороны — было неизбежно. Вопреки его ожиданиям, Пташка не стала одной из ведущих лошадей в рабочей цепочке, такой, как Люцифер, такой, как Нимуэ. Да, она была на хорошем счету, да, с ней советовались и привлекали к сложным заданиям. Но истинное удовольствие Уокер получала от осознания того, что она контролирует все их перемещения внутри Ада и на Земле. Вовремя давая им всем то, что было нужно. Информацию, книги, людей, возможности… Она была как паучиха, с миллионом лапок, в центре управления. Она перестраивала потоки в мгновение ока. И именно благодаря этому стоило только рабочей связке Люцифер-Нимуэ озаботится поиском необходимого — Уокер тут же по щелчку пальцев выдавала им требуемое. На самом деле у них был прекрасный тандем. Потому что всегда должен быть мозговой центр и всегда должен быть кто-то, кто обеспечит потребности мозга. А Уокер, благодаря особенностям своего ума, умела это лучше, чем кто-либо другой. Иногда ему казалось, что даже лучше, чем Рондент, который отвечал за всё то же самое, но для Сатаны. Ему оставалась пара шагов до лестницы в библиотеку, когда он поравнялся с чуть приоткрытой дверью аудитории из которой доносился знакомый голос. — Нет, Лазарь, всё не так, — Габи тихо рассмеялась. — Смотри… Судя по характерному шуршанию и легкому скрежету, Габи встала у доски и начала что-то писать. И ему даже не нужно было заглядывать в аудиторию, чтобы увидеть, что глаза её чуть искрятся, а вокруг Лазаря незримо кружит кусочек её энергии, внушающий ему чувство безопасности, спокойствия и уверенности. Она делала это намеренно. Она никогда не принижала учеников, в отличии от того же Фенцио или Геральда. Она всегда внушала своим подопечным это тёплое чувство уверенности в себе и спокойствие. И тогда мозг учеников перестраивался. Когда больше не надо было обороняться и принимать удар из унижений, они раскрывали свой разум для информации. И вот тогда Габи ясно и четко укладывала им в головы знания. Именно за это её ценили. Именно поэтому ей доверяли своих детей высшие, не опасаясь, что она не справится. Фариа поначалу был недоволен. Он отчитывал её за такое необдуманное растрачивание собственной энергии. Однако, когда он понял, что во время таких занятий она получает от своих благодарных учеников больше, чем отдает, он успокоился. И дал своё молчаливое согласие на её методику ведения занятий. Он контролировал каждый аспект её жизни, особенно то, что касалось её энергии и её силы. И он не сомневался, что если бы он сам не увидел очевидного и не дал разрешения, она бы не пользовалась своими маленькими уловками, а в ряду дипломированных существ значительно бы поредело. — Итак, энергия… — тихий голос Габи звенел переливами колокольчиков, так явно выдавая её душевный подъём. Видимо, Лазарь был совершенно безнадежен, раз она с таким энтузиазмом пытается ему что-то донести. — Энергия — живая субстанция. Она может существовать самостоятельно. Однако, в такие моменты она представляет собой нестабильные соединения и взрывоопасные сочетания. Чтобы обрести целостность, энергии нужен «домик». Сосуд. И твоё тело — прекрасно для этого подходит. Да, ты вроде бы с рождения живёшь с этой энергией. Но. Замечал ли ты, что развивать можно не только себя, но и её? Нет! А я скажу тебе, почему. Потому что, чем сильнее энергия внутри, тем сильнее должны быть стенки сосуда, в котором она живёт. Это значит, что твоё тело нужно тренировать под потребности твоей энергии. — Потребности энергии? — Да. Смотри. Ты можешь управлять толщами земли. Но. В отличии от той же Мисселины, которая обладает живительной частью и может управлять тем, что живет на поверхности земли в виде растений, Ты — отвечаешь за «мёртвую» часть. Ты можешь расколоть землю, можешь превратить горы в пыль… Но… Это тебе не подвластно, потому что тело — слабое. Сосуд. Как ты такими хилыми руками собираешься послать мощный поток энергии, чтобы поднять валун в воздух? Нет, я не про физическую силу. Тебе нужна сила, способная не просто направить энергию, но и заставить её двигаться в нужном направлении с нужной скоростью. Ты должен чувствовать её. Но. Если сосуд слаб, энергия внутри тоже слаба. Потому что, если вырастет её мощь, то стенки сосуда просто не справятся и сосуд разорвётся. Именно поэтому, чем сильнее тело, тем более сильная энергия внутри… Фариа замер. На несколько секунд он застыл, как изваяние, а затем стремительно преодолел пролёт лестницы, скрываясь в своей нише. Цепь замкнулась. Всё встало на свои места. Энергия Хаоса — нестабильна. Он сам видел это на скале во Тьме пещеры. Очень нестабильна. И пусть даже ему удалось дойти до осязаемо-видимого состояния своих частиц, стать единым целым он не может. Ему нужен сосуд. Вместилище. Место, где его частицы будут собираться и аккумулироваться. Место, в котором концентрация его частиц может дойти до критической точки, чтобы… Хаосу просто нужен сосуд. Именно это всё время от него ускользало. И именно это объясняло всё. И, видимо, сосуд, нужный для трансформации, был идентифицирован частицами самого Хаоса. Именно на это отозвалась Тьма Уокер, попытавшись устремиться к исходной точке. Именно поэтому часть его Тьмы попыталась сделать то же самое. И даже горящая огнём татуировка давала понять, что время пришло. Высший разум вернулся. И он готов начать финальную стадию завершения. «Когда-нибудь он соберёт…» Но никто из них не мог и предположить, что это «когда-нибудь» наступило здесь и сейчас. И у него была ещё масса вопросов… Но ответы на них — лишь вопрос времени. Но Фариа знал одно. Уокер, как носитель основной части серебристых частиц, скрытых в её Тьме, ни в коем случае не должна знать, что происходит. Пока он сам не поймет, для чего Хаос вернулся. Пока он не поймёт, каким образом он выбрал сосуд. Пока он не выяснит, как именно должно пройти воссоединение. Из всего моря вопросов, у Фариа был ответ лишь на один. Он точно знал, кто был сосудом.~ 🕷 ~
— Почему? — Мелисса тихо повторила свой вопрос, глядя на Мамона сквозь зеркало. По комнате прошлась малиновая волна, на мгновение перекрывая страх чёрной смородины. Мамон подошёл ближе, встал за её спиной, отвечая на её взгляд сквозь то же зеркало. Его сердце ударилось о грудную клетку и зависло, зайдясь в мелких частых ударах. Он выдохнул, понимая, что оттягивая время он рискует вызвать её гнев и разговор закончится так и не начавшись. Мамон не знал, что будет верным: начать с просьбы о прощении или же рассказать то, что было на самом деле. И он выбрал. Он двадцать лет прожил в своём собственном Аду. И теперь, ему необходимо, чтобы ему отпустили его грех. Он готов молить её о прощении, но для начала, она должна знать правду. — Потому что, когда я встретил её в третий раз по долгу службы, я окунулся в облако тепла, заботы и сочувствия. Она не была простым человеком. Она — оракул. Потомок древних. С феноменальной силой. Мелисса смотрела на него неотрывным холодным взглядом, вынуждая его продолжать. То, что она не была обычной отозвалось болью внутри неё. Но вместе с тем, она испытала отголосок облегчения. Она проиграла, но хотя бы не обычному человеку. Принять поражение от заурядного смертного было бы в разы больнее. — Когда? — Двадцать два года назад… Мелисса вздрогнула, словно её ударили. — Двадцать два наших года? — Земных… Мелисса перестала дышать. Её самый страшный кошмар возвращался. Она точно знала, что произошло двадцать два года назад. Она резко развернулась и встала напротив Мамона, глядя ему прямо в глаза. На зеркале появилась изморозь. — Я слушаю. — Исса… — Не смей! — Мелисса резко вскинула руку вверх в предупреждающем жесте. — Я вообще не должен был оказаться тогда в той группе. Это было дело Фариа. Но в тот момент… Тогда Фариа пришлось отлучиться по личной просьбе Сатаны. Это был финал. Времени не было. Мне пришлось его заменить. Она отвечала за время и действия. Она видела всё это в своих видениях. Она направляла нас. И тогда переворот вышел в высшей мере удачным. Мы работали вместе около двух недель… — Две недели? — по зеркалу побежала трещина. Пол в спальне покрывался льдом. И каждое дыхание выбрасывало в воздух облако пара. — Ты окунулся в роман с женщиной всего за две недели? Две недели? — Да, именно. Потому что то чувство безопасности и тепла, соучастия и понимания, которое окутало меня тогда, показалось мне спасительным островом, в тот момент, когда мой брак рушился, а моя демоница даже не ночевала дома… — Я… — Мелисса осеклась, сжимая руки в кулаки, заставляя саму себя замолчать. Злость начинала накатывать снова. — Дальше. — Я не думал, что это перерастет в нечто большее. Я хотел лишь немного передохнуть, чтобы принять неизбежное здесь. Но она оказалась слишком манящей. И я перестал сопротивляться. Тем более, по её словам, это было предрешено. Мелисса сильнее сжала кулаки и зеркало взорвалось, осыпая их мелким снегом осколков. — Дальше. — В Аду становилось холоднее. Земля манила теплом и уютом. И в какой-то момент я позволил себе подумать, что если ты оставишь меня, то у меня будет хотя бы гавань… Витражное стекло угрожающе затрещало. Его ещё удерживали наложенные печати, но это было ненадолго. Мелисса держала себя в руках из последних сил. Ей хотелось разорвать его в клочья. За то, что в тот момент, когда она пахала, как проклятая, он сдался и отправился на Землю, выбирая лёгкий путь. За то, что он настолько легко отказался от их союза, что не задумываясь создал другую семью. А за то, что он допустил мысль о детях на стороне, она вообще хотела свернуть ему шею и отправить в Небытие. А потом заморозить его тело и, подняв в воздух, сбросить его с высоты, заставляя разлететься на мелкие осколки не хуже зеркала. — Когда родилась твоя вторая дочь? Мамон закрыл глаза. Они добрались до последнего вопроса. После которого, скорее всего, ему уже ничего не удастся спасти. Сожаление прошлось по комнате кислой волной забродившей вишни. Мелисса судорожно сглотнула. Боль и сожаление. Вина. Страх. Она впервые ощущала от него настолько сильные эмоции. Но она должна знать. Наконец, он медленно открыл глаза, и тихо произнёс: — Моим дочерям несколько дней назад исполнился двадцать один год. Витражное окно рассыпалось мелкой крошкой. Волна перечной мяты прошлась по комнате, срывая балдахины и сметая всё с полок. Мелисса задрожала и рухнула на колени, совершенно не чувствуя мелких осколков, усыпавших пол искрящимся снегом. Она закрыла ладонями глаза, а затем уши, и из груди вырвался крик. Едва он затих, как снизу раздался вой трёх голов цербера и Вишня зашёлся в истошном лае. Мята концентрировалась, грозя заморозить всё живое, а потом вдруг пропала, словно испарилась. Плечи Мелиссы затряслись от беззвучных рыданий. Мамон бросился на колени, обнимая демоницу, которая сейчас была просто не в состоянии его оттолкнуть. Дикая слабость в теле, лишенном мяты, превратила Мелиссу на несколько минут в безвольную куклу. Чем и воспользовался Мамон. Прижимая её обмякшее тело к себе, он беспорядочно гладил её волосы, лицо, плечи. — Прости меня, Исса. Я думал — ты остыла. Я не знал, что ты так отчаянно пробиваешь себе путь. В тот вечер, когда ты сказала, что ты дошла до вершины, я… Ещё тогда я осознал ошибку, которую совершил… Прости меня, Исса… Я был малодушен. Я так боялся остаться один, без тебя, без Мими… Ведь если бы ты ушла, ты забрала бы её у меня… Прости меня, Исса… Я жил с этой виной все эти годы. И все эти годы я вымаливал у тебя прощение, хотя ты об этом и не догадывалась… Прости меня, Исса… Я предал тебя… Мелисса глухо зарычала и слёзы мгновенно намочили рубашку Мамона. Её плечи тряслись, она судорожно всхлипывала, а он продолжал говорить, прекрасно понимая, что у него немного времени. Сейчас её мята вернётся и она обрушит на него весь свой гнев. А по сему, он искренне просил прощения, вкладывая в слова всю свою душу, понимая, что, возможно, иного шанса у него уже не будет. — Исса, ты лучшее, что произошло со мной за всю мою долгую жизнь. Но твоя холодность и отстраненность… Я испугался. Я и не знал, что я могу бояться того, что меня кто-то покинет. Моя греховная страсть — моя суть. И я пошёл по тому же пути, по которому направляю людей тысячелетиями. Я выбрал неверный путь. Я погнался за удовольствием. За личным ощущением обладания… Вместо того, чтобы… Прости меня, Исса… Я готов просить о нём всю оставшуюся жизнь. Исса… Девочка моя… Едва почувствовав лёгкое першение и отголоски своей энергии, Мелисса отстранилась от Мамона. Она отодвинулась от него и молча легла на холодный мокрый пол, где лёд уже подтаял, оставляя воду, смешиваясь со стеклом. Она плакала, лёжа на осколках, царапающих её щёку. Мамон остался на месте, не двигаясь, понимая, что теперь от него уже ничего не зависит. Двое. Их — двое. Даже не одна. Мелисса зажмурилась, пытаясь остановить поток слёз. Внутри была пустота. Словно в одно мгновение из неё вытащили все внутренности, оставив лишь оболочку. Боль была везде. Тупая, ноющая. Боль от предательства её демона. Она ожидала от него чего угодно, но только не этого. Однако, она должна знать всё. — И всё это время… Вы с ней? — голос звучал очень тихо, слова давались с трудом. — Нет. Она умерла. В тот день, когда близнецы появились на свет. — Хорошо… Ничего хорошего в этом не было, но смерть соперницы отозвалась мстительным отголоском внутри Мелиссы. Она с маниакальной жестокостью хотела знать всё. В надежде, что мстительная удовлетворенность хоть немного вернет ей самообладание… — Как… — Дети… Слишком сильные энергии… Настолько, что находясь рядом в одной кровати, едва соприкасаясь, их нестабильная энергия разрушала всё вокруг. Она умерла в процессе. А тело погребли дети, разрушив до основания дом, где они появились. — Дальше… — Я разделил детей. Отдал их в разные семьи. И вернулся домой… Мелисса кивнула, сильнее расцарапывая щёку осколками, елозившими по полу. Всё верно. Она хорошо помнила те несколько дней, когда их брак висел на волоске. Когда Она боялась, что он уйдет. А потом в момент, всё успокоилось. И она впервые поняла, за что тогда он просил прощения. Боль глухо пульсировала. Мелисса выдохнула. — Если бы она… Если бы… — Я всё равно оставил бы её. Она — не ты. И когда я осознал, что ты не уходила — я понял, как ошибался. Принимая теплоту за любовь и новую страсть. Она никогда не смогла бы заменить тебя. И, окунаясь в эти отношения, я обманывал, прежде всего, самого себя. Мелисса снова кивнула, оставляя размазанный кроваво-мокрый след на полу. То, что соперницы больше нет приносило облегчение. Она не корила себя за него. Не она её убила. Она вообще о ней не знала. Все эти годы потом их дом напоминал счастливую гавань. Даже когда она воспитывала Мими, Мамон мягко разводил их в стороны, окружая Мелиссу заботой и принимая её гнев на дочь — на себя. А значит, все эти годы он больше не возвращался туда… к той семье… Но — дети… — Ты навещал детей? — До пяти лет. Просто следил, что они растут. Что их не обижают. Потом перестал… Мелисса поднялась с пола, села и внимательно посмотрела на Мамона. — Совсем? — Да. Я увидел их лишь недавно. Чуть больше недели назад. Когда им исполнилось двадцать один… — Потянуло к родственникам? Мамон вздохнул. Немного помолчал и продолжил. — Особенность их силы. Они обе — будущие оракулы. Чем счастливее они живут, тем позднее проснется дар. Мне надо было убедиться… — Насколько сильны дети? — Я не знаю… Но учитывая смесь — достаточно… Мелисса понимала, что задавая вопросы о детях, она старается дать чуть больше времени самой себе. Чтобы успокоиться. Взять себя в руки. Подумать. Измены в глобальном смысле никогда не бывают односторонними. Она не брала в расчет однодневные связи Мамона, являющиеся частью его сути. Предал он. Но так ли безгрешна она сама? Большая часть её души зашлась в возмущенном беззвучном вопле, крича о том, что не она ушла из семьи, не она разрешила детям появиться на свет. Роман ещё можно было бы пережить, тем более соперница мертва. Но как пережить последствия? Детей… Хорошо хоть они живут на Земле и… — Школа! — Мелисса вспомнила слова дочери. — Что имела ввиду Мими, говоря о Школе? Мамон судорожно провел руками по лицу. — Я не могу этого объяснить, Исса… При рождении и потом у них не было даже намёка на то, что они предназначены Небесам. И даже в последнюю встречу… Белого кольца ауры над ними не было. Я готов в этом поклясться. Но. Невероятным, странным образом, что-то произошло и одна из них оказалась в Школе, обретя серые крылья… — О чём ты думал, Мамон? — Мелисса вскочила на ноги, снова срываясь на крик. — О чём ты думал, в тот момент, когда пожелал иметь детей с этой женщиной? Школа? Школа?! — Я понятия не имею, почему она там! — Мамон поднялся с колен, впервые повышая голос за всё время их разговора. — Потому что думать нужно было в тот момент, когда ты удовлетворял свою похоть, мечтая о тихой гавани! — Тебя не было дома! Неделями! У тебя не было сил даже обнять Мими перед сном! Не тебе говорить мне о тихой гавани! — Не смей! — Мелисса замахнулась и снова ударила Мамона. — Хватит, Исса… Я не изменю прошлое, мне это не подвластно! — А что теперь делать мне? Что теперь делать мне с моим будущим? С будущим Мими? Что? — С твоим? Мелисса замерла. Сердце отчаянно колотилось. Он задал вопрос. Мысли метались от обиды до ненависти. Всё её существо требовало бросить ему в лицо одно короткое веское «да». Это всё, на что она сейчас была способна. Не видеть его, не слышать, не чувствовать. — С моим. Печати окончательно потеряли свою мощь, опустев так же, как и душа Мамона. Дверь захлопнулась с силой, осыпая лёд с ее поверхности. Оставляя его одного. Во мраке собственного греха.