Heaven Has A Road But No One Walks It

      С учетом последних утренних приготовлений и затянувшихся прощальных ритуалов, момент, когда им предстояло окончательно разойтись с их гостеприимными хозяевами у ворот поместья Ваньчжуань, наступил лишь ближе к полудню.              Юный господин выглядел откровенно несчастным и невероятно разочарованным тем фактом, что они все-таки уходят, — конечно, он ведь большую часть своей жизни скрывался здесь, так что, должно быть, по сравнению с этим их жизни ему казались полными приключений и высоких целей.              — Примите еще раз нашу благодарность за гостеприимство и щедрость, — низко поклонился Сун Лань, ведь скромные дары госпожи на самом деле оказались не такими уж и скромными: тех монет и провизии, что она им пожаловала, хватит надолго при бережливом использовании.              Когда она вручала каждому хорошо укомплектованные мешочки цянькун, из-под ее рукава мелькнул браслет, которого Сун Лань раньше точно не замечал, — вещь довольно простая, вырезанная из крапчатого нефрита, но с учетом ее совершенно белых, траурных одежд эта маленькая искорка зелени напомнила ему первый побег на хрупком деревце, что появляется после, казалось бы, вечной зимы.              — Истинно так — спасибо вам. Да позволят же небеса нашим путям вновь пересечься, но в добрейшем из миров, — улыбнулся Синчэнь, также поклонившись.              Сюэ Ян топтался рядом, откровенно скучая в процессе все никак не заканчивающихся вежливых прощаний и благостных взаимных пожеланий.              — А у вас тут кости в рве, вы в курсе? — наконец, вмешался он, расправив плечи и тем самым прерывая поток любезностей.               Синчэнь и оба Ваны повернулись к нему, каждый по отдельности демонстрируя целый спектр эмоций одновременно – от легкого беспокойства до ошеломляющего ужаса.              — Подумал, вам хотелось бы узнать, — пожал Сюэ Ян плечами в ответ. — Они все мирные, кусаться не станут, конечно, но, если уж они часть семьи, я полагаю, вам захочется их выудить и захоронить как следует.              Он сверкнул клыками, гаденько усмехнувшись Ван Хайфену.              — Вообще-то эта работенка идеально подошла бы одному юному, но очень дерзкому заклинателю, жаждущему отточить свои духовные навыки! Поиск мертвецов в бездонных глубинах, выкапывание костей из ила и освобождение их духов — чем не отличная практика для юноши, жаждущего обрести свою особенную стезю в заклинательском искусстве?              Мальчишка тут же побелел, готовый упасть в обморок от одной только мысли о том, что придется искать разлагающиеся трупы на дне в глубинах мутных вод, и Сун Лань немедленно бросил пристальный взгляд в сторону Сюэ Яна, который ожидаемо был проигнорирован.              — Если вам нужна наша помощь… — начал было Синчэнь, но госпожа покачала головой, легонько сжав своей рукой руку сына.              — Они не причинят нам вреда, — ее тихий шепот звучал до удивительного уверенно. — Мы сделаем это вместе, вернем их домой. Благодарю, — добавила она, коротко поклонившись в сторону Сюэ Яна, — что поведал об этом.              Он так же коротко кивнул в ответ, одарив ее подозрительно странной кривоватой ухмылкой, но так ничего и не сказал.              Бросив еще один беспокойный взгляд на совершенно невинные с виду, умиротворенные воды, Ван Хайфэн шагнул к Сун Ланю, чтоб передать ему конверт и запасной речевой талисман.              — Удачи, — поклонился он, звуча так молодо и беспечно. — Далекий Снег и Морозный Иней, Яркая Луна и Ласковый ветерок, Тигр, крадущийся в горах, надеюсь, вам удастся найти способ воплотить свою мечту в жизнь. А если пожелаете… Вам всегда будут рады здесь.              Спрятав конверт с талисманом в рукав, Сун Лань мрачно поклонился, хоть Синчэнь рядом поклонился с улыбкой.              — Благодарю, Ван-гунцзы, госпожа Ван. Если все будет хорошо, мы напишем вам.              «Как же сложно представить, что здесь, в месте, наполненном птичьим пением, под поверхностью сверкающей на солнце воды, в которой то и дело плещутся рыбки, скрывается столь зловещая правда» — мелькнуло в голове у Сун Ланя, едва они ступили на дорогу к городу. Но если кто и способен учуять старых, неупокоенных мертвецов – так это точно Сюэ Ян. Уж кому-кому, а ему в этом вопросе можно доверять.              — Те прощальные слова… они ведь не были нацелены на то, чтобы побудить мальчишку развивать свой интерес к практике темных искусств? — строго уточнил он, как только снова настроились на путешествие.              Сюэ Ян приподнял брови и едва заметно улыбнулся.              — Вообще-то они были нацелены на то, чтобы побудить его не заигрывать с темными искусствами, раз уж он и понятия не имеет, что делает, — сладко протянул он. — Чтобы стать сильнее, маленькие, амбициозные заклинатели так легко поддаются искушению использовать остаточную темную энергию, но только тогда, когда и понятия не имеют, откуда она берется. И это просто заебись как работает до поры до времени — например, пока не хватанешь достаточно, чтобы прикончить себя, или пока не выбесишь не тот труп! Столь невероятная возможность самому себе замарать ручонки работой с мертвецами, во-первых, научит его кое-какому уважению, а во-вторых, даст понять, каково это — иметь дело с подавленными духами, которых вытаскиваешь на свет божий после десятилетий беспробудного сна. Такой бесценный опыт либо отпугнет его от возни с темной материей окончательно, либо научит делать это правильно. Отличная практика, как я и сказал.              Его усмешка по-прежнему оставалась милой, но в глубине сощуренных, темных глаз явно сверкал откровенный вызов.              — Тогда это на благо, — пробормотал Синчэнь, прежде чем Сун Лань успел ответить, и мрачное выражение во взгляде Сюэ Яна тут же сменилось удивлением.              — Я не одобряю… осквернение мертвых или использование их остаточной боли и горечи с гнусной целью, — уточнил Синчэнь, явно ощутив замешательство и удивление в наступившем молчании. — Но обучение уважительному отношению к ним, обучение тому, как усмирить и предоставить покой… Это я осуждать не могу. И, полагаю, если мертвые добровольно отдают остатки своей энергии… — он вздохнул. — Этот юноша и его мать пережили много утрат и нажили много врагов, сами о том не зная. До тех пор, пока никто из невинных не пострадал, может, и нет ничего плохого в том, чтобы они находились и дальше в безопасности под защитой своих предков.              Сюэ Ян издал короткий, лающий смешок, и настоящая, яркая улыбка озарила его лицо.              — Я запомню твои слова, даочжан!              — До тех пор, пока никто не пострадал! — торопливо повторил Сяо Синчэнь. — И пока все происходит с уважением и в качестве исполнения последнего воли покойников!              — Ну разумеется, — согласился Сюэ Ян, взмахнув рукой. — В любом случае, именно к этому и сводится все темное искусство в большинстве своем. Пытаться заставить мертвецов или мертвую энергию делать что-то против их воли, да еще и без Иньской Печати или подобных ей талисманов, – сложнейшая задача. Новичку, к тому же самоучке, с ней никак не справиться. Это верный способ стать одержимым или оказаться разорванным на куски.              Он выдохнул легкую усмешку и пожал плечами.              — Праведные заклинатели любят считать, что темное искусство — более легкий путь по сравнению с привычным самосовершенствованием, но это вовсе не так. Видишь ли, если ты проебешься во время формирования золотого ядра и циркуляции энергии, худшее, что тебя ждет, — это искажение Ци или нанесение вреда себе самому. Но если проебешься в процессе контроля над темной энергией — наверняка пожалеешь, что эта хуйня тебя не прикончила сразу. Ты можешь навеки застрять в моменте непосредственной смерти, пока остатки твоей души будут вопить, умоляя о вечности, неспособные ни переродиться, ни полноценно умереть. Или яд неуравновешенной темной силы может отравить твое тело и разум настолько, что ты превратишься в монстра — буквально. Тут нет ничего легкого. Вообще.              — Но ты ведь справился, — констатировал Сун Лань, заинтересовавшись вопреки собственным желаниям.              Сюэ Ян обратил в его сторону жесткую, озлобленную ухмылку.              — И что, это, по-твоему, делает темное искусство легким и доступным? — съязвил он. — Может, это просто я настолько хорош.              — Это не то, что я имел в виду, — вздохнул Сун Лань, и, вероятно, было бы разумным держаться подальше от столь чувствительных тем до тех пор, пока Сюэ Ян настроен воспринимать в штыки все, что бы он ни сказал. Вероятно.              — Мне доводилось сталкиваться с марионетками Вэнь Жоханя во время Аннигиляции Солнца, — все равно попытался уточнить Сун Лань, тщательно удерживая свой голос в нейтральном ключе. — Путешествуя, я также пересекался с несколькими темными заклинателями. Все они казались… неустойчивыми, так или иначе — и чем сильнее они были, тем больше эта неустойчивость проявляла себя, их естественная энергия была осквернена, и ее качество становилось все хуже и хуже. Говорят, даже Вэй Усянь перед своей предполагаемой кончиной утратил контроль. Но не ты.              — Говорю же, — сощурил взгляд Сюэ Ян. — Просто я настолько хорош.              — Должно быть, так и есть, — признал Сун Лань, и даже Сюэ Ян не смог найти причину, чтобы обидеться на это, он лишь сконфуженно и недоверчиво нахмурился. Несмотря на мрачную тему, Синчэнь все равно почему-то улыбался.              Иньчуань наконец-то показался на горизонте, и дорога обратно к городу уже не казалась такой бесконечно длинной, какой была всего несколько дней назад, когда Сун Лань шел по ней, пытаясь совладать с еще свежими новостями о катастрофе, с невероятными откровениями и собственным, разорванным в клочья сердцем, что застряло комом в глотке, не давая ни вдохнуть, ни выдохнуть.              — Нет смысла заходить в город, — пожал плечами Сюэ Ян, едва они достигли перекрестка перед городскими воротами. — Славная госпожа уже надавала нам всего, что может пригодиться.              — И все же нам нужно справиться об одном поручении, — уверенным тоном заявил Сун Лань, несмотря на то, что его ребра вновь стиснуло железной хваткой неуверенности: а что, если он снова совершает чудовищную ошибку? Допускает очередную оплошность из-за собственной недальновидности? Но, кажется, ничто иное не смогло бы передать суть его чувств лучше, что крайне важно. — Это не займет много времени.              Сюэ Ян, закатив глаза, вздохнул, но возражать не стал, зыркая на снующую туда-сюда толпу, словно тигр, которым он ранее сам назвался.              — Ждите здесь, — как только они добрались до нужной части улицы, велел Сун Лань, доставая из рукава конверт от Ван Хайфэна с запиской. — Я скоро вернусь.              Сюэ Ян снова вздохнул в преддверии беспросветной необходимости оставаться на месте и ждать, но вскоре все же позволил Синчэню отвлечь себя просьбами описать суетливый базарный переулок, его цвета, людей и товары на прилавках.              Отбросив остатки сомнений, Сун Лань вошел в дверь и замер, потому что внутри мастерской оказалось непривычно темно после залитой полуденным солнцем улицы. К счастью, спустя всего мгновение перед ним возник юный подмастерье, чтобы поприветствовать и проводить через магазин в загроможденную подсобку.              За выступающей полкой, ненадежно заставленной красивой, но хрупкой посудой, сидел сгорбившийся старик, его скрюченные, но ловкие пальцы создавали искусство, безмятежному мастерству которого позавидовал бы любой заклинатель. Сун Лань поклонился и протянул конверт.              — Мастер, к вам посетитель, — тихо пробормотал подмастерье, передавая письмо, когда старик моргнул, возвращаясь в себя, и поднял взгляд.              — О, это же тот самый даоши: друг юного господина Вана, — констатировал он, торопливо ознакомившись с запиской. — Прошу.              Старый мастер поклонился, но досада на мгновение омрачила выражение его лица, когда он потянулся к свертку из бумаги на ближайшей полке.              — Заказ готов, но… Мне правда очень жаль, даочжан — я сделал все, что смог. Возможно, вы придете к выводу, что будет проще позволить мне начать все с начала, чтобы создать копию с нуля…              Сун Лань изучил содержимое свертка, покачав головой, затем снова тщательно завернул его в бумагу и заверил старого мастера, что все в порядке: он получил то, о чем просил — вышло даже лучше, чем он надеялся, если честно.              Не то чтобы старику изначально было там с чем работать.              — Вот, — он почти агрессивно всучил сверток Сюэ Яну, едва присоединившись к своим товарищам, изо всех сил стараясь выглядеть непринужденно, но и сам едва не содрогнулся от того, как холодно прозвучал собственный голос. — Это твое.              Сузив глаза, Сюэ Ян еще какое-то время стоял неподвижно, прежде чем осторожно принять сверток и, не сводя взгляда с Сун Ланя, начать разворачивать бумажную обертку зубами. Ну конечно, ему стоило бы все распаковать, разумеется, стоило, но он был так напряжен из-за своих опасений, что его сердце, будь оно живое, уже бы оглушающе колотилось в ушах. Тем временем Синчэнь просто стоял себе рядом, совершенно неспособный подавить выражение восторга на лице, и Сун Лань, вопреки себе самому, завидовал его уверенности в исходе всей этой затеи.              — Это еще что за хуйня, — произнес Сюэ Ян странным голосом в момент, когда последний слой бумаги был раскрыт. Не то чтобы он действительно спрашивал — форма керамического предмета внутри хоть и была несколько искажена и кривовата, но по-прежнему легко узнавалась. Чашка из простой красной керамики, но испещренная крупными прожилками и пятнами зеленой глазури, словно бы инкрустированная кусками отполированного нефрита.              — Твоя чашка, — отрезал Сун Лань.              Сюэ Ян поднял взгляд, уставившись на него во все глаза, затем снова опустил вниз, глядя на содержимое в свертке. Вероятно, просто легкий ветерок мазнул собой шуршащую бумагу, но на мгновение Сун Лань почти допустил мысль, что чужая рука задрожала.              — Самая уродливая чашка, которую я только видел, — произнес наконец Сюэ Ян после долгой, нечитаемой тишины, и Синчэнь, не в силах больше даже притворяться неосведомленным, склонил голову, словно пытаясь скрыть усмешку.              — Да, — согласился Сун Лань, чувствуя, как в груди распускается нечто то ли яростное, то ли болезненное, то ли обнадеживающее — а то ли все и сразу. — Шрамы, появившиеся от разрушения в моменты ярости, остаются навсегда. Кое-что невозможно собрать воедино так, чтобы оно оставалось прежним. Мудрый человек мог бы воспринять это как напоминание о необходимости почаще практиковать сдержанность. Не разбей ее снова.              Сюэ Ян фыркнул, снова возвращаясь к изучению Сун Ланя задумчивым взглядом, и из-под его будничной дерзкой усмешки вдруг промелькнула столь редкостная искорка неуверенности — неуверенности, которая задевала клубок непривычных ощущений в груди Сун Ланя еще сильнее.              — А тебе обязательно превращать абсолютно все вокруг в занудное чтение моралей? — фыркнул Сюэ Ян снова после напряженной паузы, затем пожал плечами. — Ну, у меня бывали чашки и похуже. Полагаю, эта еще ничего, сойдет. Спасибо.              Его голос дрогнул на последнем слове, и это, наконец, сняло каменные оковы с ребер Сун Ланя, позволяя ему снова дышать: натянутый клубок спутанных эмоций несколько ослаб. Что ж, по крайней мере… Этот поступок был верным. С остальным он сможет разобраться позднее. Теперь-то у них есть время — Гусу и прочее будущее еще далеко впереди.              — Пожалуйста, — Сун Лань очень старался звучать буднично, но опять получилось слишком прохладно. У него всегда были проблемы с выражением теплоты.              Но, к счастью, Сюэ Ян слишком увлекся изучением, согласно всеобщему признанию, самой уродливой чашки на свете: он вертел ее и так, и эдак, медленно проводя большим пальцем по гладким зеленым пятнам – осколкам, собранным по наитию и сложенным в дорогу тем последним утром в Муйшане во время уборки крошечной комнатушки Сюэ Яна.              «Все, что у меня было — осколок какого-то горшка, который я однажды нашел и затем таскал с собой везде, небольшой, размером с мою ладонь. Острый. Стеклянный и очень красивый — нефритово-зеленый, словно река.»              Сун Лань и понятия не имел, почему решил не выбрасывать их. Но, судя по завороженному взгляду Сюэ Яна, он был рад, что поступил именно так.              — Будешь нести ее сам, или положим к остальным? — поинтересовался Сун Лань, и на этот раз его голос прозвучал куда лучше, отнюдь не так резко, как прежде. Сюэ Ян оторвался от своего занятия, заметно колеблясь, прежде чем старательно изобразить равнодушие пожатием плеч.              — Ну, это же комплект, верно? Их ведь положено держать вместе, — его небрежный тон слишком сильно расходился с тем, как яростно он на мгновение прижал свою чашку к груди, словно пытаясь защитить, прежде чем протянуть ее Сун Ланю. — Но если ты рискнешь ее разбить, я оторву тебе уши и тебе же их скормлю, усек?              — Я буду с ней предельно осторожен, — торжественно пообещал Сун Лань. По какой-то причине это заставило Синчэня захихикать, поднимая рукав, чтобы скрыть за ним неприличную в данной ситуации усмешку.              — И что же здесь смешного, даочжан? — подозрительно поинтересовался Сюэ Ян, но Синчэнь покачал головой, по-прежнему сохраняя улыбку.              — Нет-нет, ничего. Просто уж кто-кто, а Цзычэнь на удивление хорош в прикосновениях к хрупким вещам. Уверен, он будет обращаться с твоей чашкой с надлежащим ей трепетом.              Сун Лань вдруг поймал себя на том, что смотрит не менее подозрительно, чем Сюэ Ян, а Синчэнь просто стоит тут, весь из себя такая блаженная невинность, и лучезарно улыбается.              — Пойдем? Нас ждет долгая дорога.              Сюэ Ян фыркнул, явно будучи все еще на взводе, но и откровенно беспомощным перед этой улыбкой, — как и всегда. Сун Лань предположил, что мог бы даже посочувствовать. Он вздохнул, кивнув, и инстинктивно легонько прикоснулся к локтю Синчэня в знак согласия.              — Ты прав. Давайте двигаться.              Он искренне надеялся, что задумчивое молчание Сюэ Яна, плетущегося за ними следом из Иньчуаня, является хорошим признаком.              А если вспомнить тот мимолетный, беззащитный взгляд его широко распахнутых глаз всего пару минут назад… Сун Лань почти готов был поверить, что так оно и есть.              

***

             Когда-то Сюэ Ян придерживался мнения, что рутина — это просто очередное, более мягкое слово для просто-таки отупляющей, постоянно повторяющейся скукотищи. Но в связи с обилием столь переменчивых, ненадежных событий, происходящих в последнее время, он испытывал невероятное облегчение от того, что рядом есть кто-то столь надежный и столь предсказуемый, что даже слов не надо. Где бы они ни останавливались на ночлег после целого дня путешествия, Сяо Синчэнь непременно брался за розжиг костра, Сун Лань собирал ветки, а он сам шел к ближайшему источнику за водой для вечернего чаепития.              И каждый вечер, когда он возвращался обратно, все три чашки уже стояли у костра, выстроенные в ровную линию, и ждали своего часа.              Зеленая, на контрасте с остальными двумя, выглядела еще хуже: шероховатая и со шрамами — но по размеру и форме почти не уступала предыдущей версии себя и, если чуть-чуть прищуриться… Она все еще была частью комплекта, как и должно было быть изначально.              Даже такая искалеченная и разъебанная.              — А вот это от торговца птицами, — Сун Лань отвлек его от размышлений, выуживая записку из стопки писем от жителей Муйшаня. — Он желает нам безопасного пути и выражает надежду, что во время этого путешествия тебе выпадет возможность послушать невероятное количество милых птиц. Также он от всей души заверяет, что наше отсутствие — невосполнимая утрата для Айджана.              — Скорее уж отсутствие даочжанового серебра, — фыркнул Сюэ Ян, неосознанно поглаживая большим пальцем пятно гладкой нефритовой глазури на чашке.              Об упрямой и совершенно бессмысленной попытке Сяо Синчэня скупить и выпустить на волю всех птиц до единой ему поведали уже спустя несколько дней после того, как они покинули деревню, иначе он бы, конечно, не поленился и сходил бы к этому торговцу, чтобы провести миленький коротенький ликбез о том, что происходит с людьми, которые пытаются выцыганить у его слепого идиота все серебро или неправильно насчитывают сдачу этому же слепому идиоту.              Сяо Синчэнь сокрушенно улыбнулся, покачав головой, и Сун Лань бросил на Сюэ Яна укоризненный взгляд — точно, суть же всего этого ежевечернего ритуала с письмами в том, чтобы приободрить Сяо Синчэня и дать ему почувствовать хотя бы скудный прогресс на пути к его великой мечте.              — Уверен, птицам будет тебя не хватать куда сильнее, — поправился он, убедившись, что его голос соответствует милой улыбке. — Может, однажды ночью принц хвамэев вернется со своим кланом и освободит их, кто знает? О, тогда все птицы Муйшаня вовеки веков будут воспевать твое имя, даочжан!              Сяо Синчэнь рассмеялся, и это оставило на его губах хоть и неохотную, но все же улыбку — так-то лучше: даже Сун Лань стал выглядеть более смягчившимся.              — Хочешь послушать еще? — спросил он, выбирая из стопки следующее письмо. Сяо Синчэнь какое-то время помедлил, затем все же отрицательно качнул головой.              — Давай прибережём остальные. Нам предстоит еще долгая дорога.              Сун Лань кивнул и спрятал их в рукав. Он поколебался, прежде чем заговорить настолько нарочито небрежным тоном, что казалось, это усердие причиняет боль ему самому:              — Я слыхал, что в горах Дабие также есть одна долина, полная птиц. Может, нам удалось бы туда попасть, раз уж мы идем в ту сторону?              — Эй, это моя долина, — сощурил взгляд Сюэ Ян. — Это же я тебе сказал, что даочжану там понравится, так что не пытайся приписать все себе! К тому же сейчас не то время. Они в основном поют по весне.              Сун Лань вдруг почему-то весь до странного болезненно поник и издал вздох, крайне похожий на вздох разочарования.              — Знаю, но я не то имел… Мы же говорили об этом однажды, разве нет? О том, что когда-нибудь могли бы туда сходить все вместе.              Они говорили об этом? Он не мог вспомнить. Может, когда Сяо Синчэнь еще спал, а он сам все еще — так по-глупому — верил, что все будет хорошо, что спасения обоих даосов и Муйшаня от туманных духов будет достаточно, что после Цзиньлинтая будет что-то еще…              Как же глупо.              Да только все действительно стало хорошо, разве нет? Хоть и не тем способом, на который он рассчитывал изначально. Но, в конце концов, он живой и все еще здесь. Может, Сун Лань это имел в виду? Сюэ Ян подозрительно покосился на него, но его мертвое лицо с привычно каменным выражением ситуацию никоим образом не прояснило.              — Ну, поскольку мы все равно будем проходить в тех краях, то почему бы не проверить? — осторожно попробовал он исправить положение. — Да, время, конечно, не то, но, возможно, Ласковое Похрапывание даочжана пробудит в них желание попеть еще и сейчас.              Сяо Синчэнь снова захихикал, прижав ладонь ко рту, а Сун Лань лишь коротко кивнул, хоть, похоже, прохладное выражение на его лице все же смягчилось.              — Посмотрим. А пока давайте отдыхать. Как Синчэнь и сказал, впереди нас ждет довольно долгая дорога.              К этому времени он бы уже должен был привыкнуть, что на ночь Сяо Синчэнь почти полностью взбирается на колени Сун Ланя, прижимаясь все еще улыбающимися устами к его устам в мягком, затяжном поцелуе на сон грядущий. Тем не менее это все равно действовало на нервы.              — Доброй ночи, Цзычэнь. Доброй ночи, Сюэ Ян, — пробормотал Сяо Синчэнь, как только устроился на своем насесте, и ему пришлось укусить себя изнутри за щеку, чтобы не спросить нечто вроде «а мне что, поцелуев на ночь не полагается?». Сун Лань бы наверняка смерил его неодобрительным взглядом, а Сяо Синчэнь… в лучшем случае выглядел бы тоскливо. Но вероятнее всего, на его лице отпечаталось бы раздражение или огорчение. Хотя, может, и отвращение.              Сюэ Ян вгрызся в щеку так сильно, что почувствовал убаюкивающий привкус крови на языке — только после этого он решительно развернулся к ним спиной, чтобы уснуть.              Сяо Синчэнь стал… ласковее к нему с тех самых пор, как они помирились во время ночных поисков Сун Ланя в Муйшане. Теперь он говорил с ним, смеялся — так тепло и до боли знакомо улыбался, что аж жгло в груди. Он держал его руку той ночью в Ванчжуане и говорил «я нуждаюсь в тебе»…              Порой, сворачиваясь тугим калачиком вокруг бездонной, болезненной пустоты в собственной груди, он мечтал, чтобы тот факт, что и он нуждается в Сяо Синчэне, имел значение.              Что же касается Сун Ланя — угрюмо размышлял Сюэ Ян следующим утром, то и дело неосознанно вертя в руке свою чашку, пока не настало время упаковываться и снова выдвигаться в путь, — то кто бы, блядь, знал, о чем он там себе думает.              Он видал множество куда более эмоциональных трупов, чем конкретно этот, включительно с окончательно умершими, и только у этого лицо застыло в постоянном холодном осуждении. Но один ли за другим Сюэ Ян то и дело все продолжал ловить на себе его взгляды до тех пор, пока по коже не побежали мурашки — казалось, тот искренне верит, что действует незаметно.              Иногда — ну, в большинстве случаев — он пялился разъяренно, что в принципе Сюэ Яну было знакомо и не особо напрягало. Но иногда в его взгляде проскальзывало нечто, что ужасно напоминало уличного щенка, получившего пинок под зад, или какого-то глупого ребенка, у которого отняли конфету.              А иногда, в очень редкие, но очень любопытные моменты, он смотрел так, словно голоден.              И, по крайней мере, с этим Сюэ Ян отлично знал, как справиться.              — Хэй, — промурлыкал он, загоняя высокого даоши в угол у дерева, как только они оба в очередной раз отправились кто за водой, а кто за дровами. Сун Лань, нагнувшийся было за ветками — шикарный вид, надо признать, — медленно выпрямился и одарил его взглядом, который, судя по всему, должен был быть уравновешенным, но получился скорее взволнованным. — Часто здесь бываешь?              — Сюэ Ян, — как и подобает прилежному ученику, весьма наблюдательно отметил Сун Лань, и тот немедленно ухмыльнулся в ответ, подступая все ближе.              — Так и есть, —пробормотал он, нацепив самую милую улыбку в комплекте с полуопущенными веками, и, к его приятному удивлению, Сун Лань даже не попытался ни оттолкнуть его, ни сбежать: он просто уставился во все глаза с тем самым непонятным выражением лица. Злость, страдание — голод.              Сюэ Ян улыбнулся еще шире, мазнув кончиком языка по губам.              — Так что, ты поразмыслил над этим?.. — невинно поинтересовался он, вытянув руку так, чтобы едва заметным прикосновением кончиков пальцев пройтись вниз от груди Сун Ланя до живота. — Над тем, чтобы кончить мне в рот?.. Похоже, эта идея тебе пришлась по вкусу…              Сун Лань на мгновение зажмурился, издав задушенный звук, скорее, даже всхлип, и Сюэ Ян совершенно восторженно рассмеялся.              — Да ведь?              Он подступил еще ближе, прижимая Сун Ланя к дереву так, чтобы их бедра соприкоснулись, а он сам получил возможность опереться подбородком на невероятно приятную по своей твердости крепкую грудь Сун Ланя и бросить на него взгляд из-под полуопущенных ресниц.              — Ну надо же, кажется, ты и правда размышлял об этом! За мной должок, верно? Благодарность за мою хорошенькую, славную чашечку. Так что, даочжан Сун? Может, позволишь мне полюбезничать с тобой, м?              — Синчэнь, — жалобно прочистив глотку, с третьей попытки выдавил из себя Сун Лань. — Он ждет нас. Я не могу…              — Синчэнь каждую ночь засыпает у тебя на руках, — фыркнул он. — Будет только справедливо, если и я получу свою порцию!              Сун Лань наградил его странным взглядом, но в последнее время большая часть его взглядов были такими. Игнорируя его, Сюэ Ян принялся медленно, несколько лениво соскальзывать вниз по до нелепого высокому телу, покуда полностью не опустился перед ним на колени в устойчивом положении.              — Не волнуйся, мы можем сделать это по-быстрому, — заверил он, лукаво ухмыляясь, демонстративно скользнул языком по собственным зубам, и — о, как же изменилось выражение этого каменного лица при виде него, стоящего перед Сун Ланем на коленях. Вот оно, наконец-то раскрылось: паника, ужас — и абсолютно звериная нужда. Восхитительно. — С тем, что я для тебя приготовил на этот раз, ты все равно долго не продержишься. Обещаю.              Сун Лань прикрыл глаза, издал очередной жалобный задушенный всхлип, но даже не попытался воспротивиться напору Сюэ Яна, когда тот принялся распутывать его пояс, чтобы слой за слоем освободить его от одежды и обнаружить уже возбужденный член, нетерпеливо трущийся о грубую ткань белья.              — Ммм, — промычал Сюэ Ян, зацепившись парой пальцев о край его штанов, чтобы стащить их вниз. Напряженный даоши вновь издал некий сдавленный звук, когда эти пальцы грубовато задели член, вынуждая его качнуться, сочась смазкой.              — Ну разве ты не чудо, — выдохнул он на вздрогнувший ствол и прижался щекой к дрожащему бедру, чтобы поднять голову и окинуть взглядом обнаженное пространство идеального по своей стати, бледного тела. — Произведение искусства! Мое произведение искусства! Второе из лучших, что я когда-либо создавал…              Член Сун Ланя дернулся перед его лицом, отяжелевший от мертвой крови и темной энергии — энергии, которую едва удерживала в себе эта мягкая, бархатистая кожа восхитительного цвета свежих ссадин. Он на пробу потерся об него щекой, затем губами, и Сун Лань выронил разом все ветки, которые по-прежнему держал в руках, и, похоже, даже не заметил этого.              Сюэ Ян беззаботно рассмеялся, прежде чем оставить влажный, шумный поцелуй аккурат в том месте, где ствол соединяется с телом и мошонкой, — член Сун Ланя снова дрогнул, истекая смазкой еще обильнее. Не в силах больше сдерживаться, он принялся насаживаться ртом на естество Сун Ланя, закрыв глаза и тщательно расслабляя глотку, чтоб принять его полностью и как можно глубже.              Член оказался слишком большим — настолько, что становилось больно и невыносимо хотелось блевать, он давился так, словно его глотка вот-вот лопнет изнутри, но упрямо продолжал. Какое-то время Сюэ Ян удерживал его в таком положении, сглатывая, чтобы ритмично сжиматься вокруг чужой плоти, затем медленно вытащил ее, но не до конца, ощущая головку тяжестью на языке и пользуясь моментом, чтобы сделать пару торопливых глотков воздуха.              Словно завороженный, он ласкал скользкую головку языком, вылизывал ее, пробуя на вкус — горько-сладкий, острый от неразбавленной, живой тьмы… Ошеломляюще.              Бросив взгляд вверх, он заметил, что Сун Лань выглядит совершенно разморенным, он беспомощно вжался спиной в ствол дерева, его дрожащие пальцы впивались в его же рукава до побелевших костяшек. Удовлетворенно мурлыкнув, Сюэ Ян снова взял в оборот его член, на этот раз пропуская еще глубже — так, чтобы его горло буквально взорвалось от распирающей боли, а он сам сумел полностью вжаться лицом в живот Сун Ланю: его жесткие лобковые волосы слегка царапали нос и щекотали широко растянутые губы.              Сюэ Ян старался удержаться в таком положении столько, сколько мог, его горло то и дело сокращалось, — а затем еще дольше, пока его глаза не затянуло пеленой слез, а все тело не свело судорогой из-за отчаянной нужды в глотке свежего воздуха. Он неохотно ослабил напор, но лишь настолько, чтобы иметь возможность немного подышать, его жаркие, тяжелые вдохи оседали на влажной плоти, которую он буквально только что удерживал внутри себя. Сун Лань снова беспомощно застонал, и Сюэ Ян тут же хихикнул — или, скорее уж, попытался хихикнуть, потому что горло саднило и хрипело.              — Ты когда-нибудь позволял ему делать с собой нечто подобное? — просипел он, медленно проводя языком по стволу члена от гладкой, блестящей головки вниз, к жестким лобковым волоскам, окутанным запахом мускуса и темной силы, разгоняя своим действием бурлящую энергию по испещренной венами плоти. — Нашей прекрасной Яркой Луне? Тебе стоило бы позволить.              Он еще раз широко, томно лизнул в том же направлении, лишь слегка прикасаясь зубами к чувствительной коже, — не совсем угроза, так, легкое напоминание.              — Его рот великолепен.              Он позволил себе еще один раз коротко мазнуть языком, прежде чем снова впустить подрагивающий ствол себе в рот, обсасывая с таким удовольствием, словно это танхула в идеальной глазури.              — Он, знаешь ли, тоже любит это делать, — непринужденно продолжил он, когда снова выпустил член, чтобы сделать пару глотков воздуха, и опустился на пятки, чтобы одарить Сун Ланя широкой ухмылкой, — но как бы он ни рассчитывал увидеть выражение ужаса на чужом лице, ему и близко не удалось этого достичь. Судя по тому, в каком состоянии был полудохлый даос, он едва ли вообще слышал какие-либо слова — влажные ресницы, приоткрытые уста и тело, дрожащее подобно раненому, умирающему зверю.              От этой картины горячее и порочное возбуждение волной хлынуло вниз живота, смешиваясь с уже имеющимся там неуемным возбуждением.              — Да ты и правда идеален, — выдохнул Сюэ Ян. Сун Лань ничего не ответил, он лишь откинул голову назад, всхлипнув, его дыхание трепетало дрожью, а шея изогнулась в прекрасной и такой уязвимой дуге.              Сюэ Ян широко улыбнулся с неким собственническим одобрением, после чего снова принял его в рот, безжалостно трахая свою глотку его членом, ласково мыча в процессе.              Яро дернувшись, Сун Лань кончил, едва не согнувшись пополам и конвульсивно прижав руку ко рту, чтобы впиться зубами в собственный рукав и заглушить громкий вскрик. Когда он отстранился, Сюэ Ян, отчасти прикрыв глаза, широко усмехнулся и открыл рот, позволяя Сун Ланю хорошенечко рассмотреть скользкое месиво, которое тот оставил после себя на его языке, — и только после этого все проглотил, издав настолько развратный стон, что Сун Лань, казалось, вот-вот разразится слезами.              — Все, как ты и надеялся, да?.. — произнес Сюэ Ян потрясающе сиплым, прерывающимся голосом. Он будет таким еще долгое-долгое время. — В следующий раз я бы рекомендовал схватить меня за волосы. Сможешь удерживать меня и трахать мой рот — жестко, как тебе и нравится…              Лицо Сун Ланя исказилось в равной степени как от ужаса и отвращения, так и от непроизвольного восхищения, на что Сюэ Ян тут же задорно рассмеялся, и этот смех больно царапнул и без того раздраженное горло.              — Новая пища для размышлений!              — Мне нужно… вернуться, — выдавил из себя Сун Лань, дрожащими движениями пытаясь вернуть одежду в правильное место и в правильном порядке. И хоть у самого Сун Ланя не было оправданий для прерывистости в собственном голосе, Сюэ Ян был невероятно рад тому, что стал тому причиной.              — Что, — засмеялся он, оставив на устах мимолетный колючий оскал, пока засовывал ладонь себе в штаны. — А руку помощи не собираешься мне протянуть в качестве ответной услуги? Какой позор, даочжан Сун, это ведь дурной тон в правилах постельного поведения!              — Мне очень жаль, — неосознанно выдал Сун Лань, по-прежнему выглядя ошеломленно, испуганно и, признаться, довольно глупо. — То есть… Спасибо. Это было…              Он так и не договорил, прервавшись на очень-очень тихое, совершенно недостойное ругательство, а затем бросился прочь, оставив Сюэ Яна громко хохочущим, буквально захмелевшим от похоти и триумфа.              — Уверен, что не хочешь остаться и посмотреть?.. — бросил он вслед сбежавшему даосу, высвобождая собственный изнывающий от желания член, и мог бы поклясться, что слышал, как Сун Лань споткнулся на этих словах, прежде чем окончательно исчезнуть с его поля зрения. Сюэ Ян расхохотался еще задорнее.              Ему хватило всего пары резких движений, чтобы кончить, во рту все еще оставался дразнящий привкус спермы Сун Ланя с едва ощутимой отдушкой темной энергии, его запах въелся в лицо, вплелся в волосы.              Охуенно.              Сун Лань может быть настолько непостижимым, насколько хочет, — великодушно заключил Сюэ Ян, прижавшись спиной к дереву на какое-то время, чтоб отдышаться. По крайней мере, до тех пор, пока этот чопорный труп можно соблазнить, вовлекая в нечто подобное. Будь это Сяо Синчэнь, было бы, конечно, лучше, но…              Охуенно ведь.              Он ведь мог бы к этому привыкнуть. И, как бы нелепо это ни звучало… Похоже, что и Сун Лань мог бы тоже к этому привыкнуть.              

***

             Они продолжали двигаться вперед, предпочитая, пока позволяла погода, по-простому разбивать лагерь на обочине. Довольно скоро намечался сезон дождей — а вместе с ним и необходимость тратить деньги на ночлег под крышей. Но пока летние ночи оставались все такими же мягкими, наполненными сладковатым ароматом нагретой на солнце травы, остывающей под гнетом вечерней росы.              Сун Лань размышлял о том, как приятно разделять пищу, чай и истории у бесконечной череды костров под звездами — какую горько-сладкую ностальгию это вызывает. Чтение писем с благодарностями от людей из прошлого и целенаправленные мечты о будущем позволяли жизни пусть и на короткое время, но все же сохранять определенную простоту.              Ну а потом, конечно же, Сюэ Ян ловил его взгляд своим и тут же начинал сладковато, но совершенно бесстыдно улыбаться, отчего его внутренности сжимались, а от чувства простоты больше не оставалось и следа.              Как только живые отошли ко сну, а тяжелый месяц поднялся еще выше, он бесшумно занялся уборкой остатков пищи, ополаскиванием и аккуратным складыванием чашек — две красивых, гладеньких в керамической глазури, темно-зеленая с бледно-синей, и одна из простой керамики с широкими, нефритоподобными шрамами, распустившимися на поверхности цвета ржавчины.              По-прежнему комплект, и снова полноценный. До странного хорошо сочетающийся между собой.              Устроившись рядом с Синчэнем и ощутив, как тот буквально через пару мгновений уже жмется к нему теснее, Сун Лань потратил еще какое-то время, сортируя письма на уже прочитанные и те, которые стоит прочитать Синчэню позднее. Наконец его пальцы замерли на чуть более качественном конверте, затерявшемся среди других, и с растущей тревогой он медленно вытащил его из стопки, чтобы рассмотреть поближе, — все у него внутри вдруг снова сжалось.              «Доставить даочжану Сун Цзычэню в деревню Айчжан, от Тян Гао из Храма Яньси» — гласила скрупулёзная каллиграфия, и Сун Лань попытался было непроизвольно сглотнуть, но во рту оказалось слишком сухо, а по спине пробежал холодок.              Он почти забыл о том судьбоносном письме, что отправил бывшему приглашенному ученику Байсюэ еще — целую вечность — несколько недель назад в Муйшане, в котором изложил свое признание и, на всякий случай, попрощался. Он не думал, что задержится там настолько, чтобы получить ответ… Признаться, он не ожидал хоть какого-то ответа.              Охваченному постыдным трепетом, Сун Ланю пришлось просидеть неподвижно еще несколько долгих мгновений, прежде чем суметь заставить себя сломать печать, настраиваясь на полноценное осуждение и неминуемую утрату.       

      «Шиди,

      Я пишу это письмо, зная, что ты можешь никогда его не прочесть, но буду уповать, что оно достигнет твоих рук еще до того, как ты покинешь Муйшань.

      

      Благодарю за твои письма — читать их сплошное удовольствие, даже несмотря на то, что в большинстве своем нет никакой возможности связаться с тобой, чтобы дать ответ. Хотел бы я, чтобы у нас было больше времени для бесед при встрече, — но любая информация о твоем путешествии ценна для меня. Будем надеяться, что как только ты доберешься до Цзиньлинтая и задержишься там на дольше — наша переписка станет более регулярной.

      

      Шиди, я знаю, что это письмо может не успеть до того, как ты отправишься в путь, но все же стоит попробовать.

      

      В своем последнем письме ты просил у меня прощения за свой выбор и тайну, которую хранил, но я не вправе осуждать тебя или прощать — и, по моему скромному мнению, тебе не стоит обращаться ко мне ни за тем, ни за другим. Наш наставник уже имел со мной короткую беседу после вашего отъезда — пока вы были здесь, он провел кое-какое время с тем вашим спутником и довольно скоро раскрыл его истинную сущность. Разумеется, я был удивлен, услышав об этом, и, должен признать, я был смущен и обеспокоен твоей участью… Но могу лишь предположить, что у тебя должны были быть свои причины на то, чтобы так поступить.

      

      Я никогда не смогу простить то, что произошло в Байсюэ. Но если тебе удалось примириться с прошлым в достаточной мере, чтобы быть готовым встать защитой между тем, кто его уничтожил, и остальным миром… Что ж, возможно, это означает лишь то, что твое сердце, твоя сила духа и все три твои добродетели куда крепче моих.

      

      Но, прошу, не сомневайся, я всегда буду твоим шисюном — и твоим другом.

      

      Надеюсь, твой брат по вере к нынешнему времени уже восстановился после нападения злобных духов, и еще надеюсь, что в скором времени сумею получить от тебя еще больше писем. Да будет остаток вашего пути безопасным…»

      

      Глаза Сун Ланя затуманились настолько, что дальше читать стало невозможно, все остальные добрые слова пожеланий слились в неразборчивое пятно из чернил и слез — ему пришлось опустить дрожащую руку с письмом на колени, сосредотачиваясь на дыхании.              Вместо потери ему досталось невероятное понимание — или, по крайней мере, хотя бы спокойная, непоколебимая вера в его собственный выбор, испытывать которую сам он бы ни за что не посмел.              Сун Лань проморгался, чтобы очистить глаза от слез, и уставился на свернувшийся на расстоянии вытянутой руки силуэт: острое, словно у хищной птицы, резкое выражение лица Сюэ Яна почти смягчилось в теплом свете угасающего костра.              Безмятежно уснувший в такой непосредственной близости, что можно было бы взять и прикончить его одним резким движением, стоит только захотеть…              Но он не хотел.              Сун Лань закрыл глаза, вцепившись в письмо обеими руками и дрожа в ошеломленном изумлении от ласкового принятия, на которое даже надеяться не осмеливался, — он не осмеливался даже чувствовать, что может быть достоин этого.              Возможно, ему могло бы быть позволено — разрешено самим собой — просто взять и отложить это изматывающее, невыносимое бремя ненависти, хотя бы на время.              Не простить — он знал, что простить Сюэ Яна за Байсюэ, за все злодеяния, жестокость и боль в прошлом ему не удастся никогда, — но…              Улыбающиеся глаза в форме полумесяца, подарки, преподнесенные с лукавым восхищением, запах мягких волос и покалывание на кончиках пальцев от метки Фусюэ во время причесывания этих самых волос… Возбужденное, жаркое тело, такое голодное, жаждущее, отдающее всего себя.              Эта невероятная мягкость, порой проскальзывающая то во взгляде, то в улыбке…              Занимая место праведного, мрачного стража, вставая между Сюэ Яном и всем миром — защищая их обоих друг от друга…              Пусть и странным образом, но он уже оказался там, где ему и положено было быть.