Огни юга

Сколько хлопот с авалоскими бунтовщиками! С норикийцами было куда проще, по крайней мере, они прислушивались к доводам рассудка и ценили свои жизни, а эти гордецы скорее сдохли бы, чем пошли на уступки. Но вождь Пареда хотел обойтись малой кровью. Впрочем, какой толк от упрямцев? Они будут гнуть свою линию даже под покровительством Компании. В любом случае Герду в живых оставлять нельзя: больше к ней никого не подпустят, а на Флавио откроют охоту. Уж что-что, а мстить авалорцы умели не хуже Белого Палача. Придётся выслушивать упрёки вождя. Мол, доверил тебе двух девушек — ты ни одну не сохранил. А что поделать, если они обе с головой не дружили, как и большинство женщин? Эстель даже немного жаль. В постели она была чудо как хороша. Флавио потянулся ветропутами к шее Герды и вскинул голову. Перед убийством он любил заглядывать в глаза своих жертв. В эти мгновения в людях обнажалась их мелочность. Её созерцание позволяло Флавио ощутить власть над жизнью и смертью и заглушить детские страхи. Но в этот раз что-то пошло не так. В кристальных глазах Герды застыла жуткая тень. — Так-так-так, — прозвучал со стороны реки насмешливый голос. — Кто у нас тут? Жалкий человечишка, возомнивший себя богом и его несчастная жертва? Герда сомкнула веки и обмякла, лишившись чувств. Удерживавшие её в воздухе ветропуты исчезли, и она рухнула на землю. Обернувшись, Флавио обомлел от ужаса. Перед ним стоял демон из его кошмаров: с синей кожей, длинными серебристыми волосами, загнутыми назад рогами и разноцветными глазами — один голубой, другой зелёный. Тело скрывал плащ из человеческой кожи. Из-под него вместо ног торчали козлиные ноги с раздвоенными копытами. — Что с тобой? Язык от страха проглотил? — усмехнулся демон, щурясь по-кошачьи. — А со своей жертвой соловьём заливался. — Я не боюсь тебя! Мои предки всю жизнь охотились на таких, как ты, — прорычал Флавио. Он хотел вскинуть меч, но руки не слушались, а колени постыдно дрожали. Он чувствовал себя таким же слабым и беспомощным, как в детстве, когда его запирали в погребе. — Я не демон, глупый, — насмехался пришелец. — Я бог, всамделишный. Один из тех, кто дарует таким, как ты, силу и может её отнять, — он щёлкнул пальцами. Нет, сейчас ещё хуже, чем тогда. Пропало ощущение дара, который даже в самые трудные времена возвышал его над остальными неодарёнными и даже братьями-Сумеречниками. Человеческая слабость пригибала к земле. — Чего ты хочешь? — спросил Флавио опустошённо. — Точно не самоутверждаться, убивая слабых. — Но вы же требуете кровавых жертв! — Ох! Смысл жертвы не в крови и убийствах, а в доброй воле, благоговении, вере и даже суеверном страхе, как в твоём случае. Мы питаемся чувствами, с помощью которых вы обращаетесь к своим способностям. — Зачем ты мне всё это рассказываешь?! — У тебя очень забавные заблуждения. Я пытаюсь их развеять. С твоим тщеславием и жаждой признания ты даже до нормального человека не дотягиваешь, а воображаешь, что понимаешь богов, наделяя нас своими пороками и глупостью. В отличие от тебя мы знаем цену жизни и смерти. Да и заботы нас терзают куда более важные, чем тщеславие. Наше существование подчинено правилам, за нарушение которых может поплатиться весь мир. Знаешь, что мы любим больше всего? — Смотреть, как люди мучаются от страха при столкновении с вами? — выпалил Флавио. Жаль, что пустые слова — единственное, на что он сейчас способен. — Нет. Печально, что ты не умеешь слушать, — ответил лжебог на его мысли. — Мы любим игры. По правилам и без. Предлагаю сыграть в загадки. Если угадаешь, в ком из вас есть божественная искра, которая меня привлекла, я отпущу тебя живым. С трудом удалось повернуть голову к распластанной на земле Герде. Она так и не очнулась. Слабая, недалёкая девица, верящая в романтический вздор вроде благородных рыцарей и вечной любви. Внучка Белого Палача и легендарной Норны Безликого, надо же. Не услышал бы своими ушами, никогда не догадался бы. Впрочем, лорд Комри явно не из тех, кто женился бы на простолюдинке по зову сердца. — Она. Тебя привлекла она, а не я, — признал Флавио. — Догадался, надо же! — наигранно удивился лжебог. — Что навело тебя на эту единственную за сегодня здравую мысль? — Ты относишься ко мне с презрением, хотя я куда сильнее и умнее неё, обладаю королевским даром, обучался всю жизнь и половину её воевал против демонов. А она внучка предателя, который погубил столько жизней, что мне даже представить сложно. Но её прощают и любят, она всем нужна. Я же всего-навсего головорез, возомнивший себя богом. Пришелец гортанно расхохотался. — Ты удачлив, и только благодаря этому дожил до сего момента. Но ты делаешь неверные выводы из ложных предпосылок. — Так что же в ней есть, чего я не вижу? — с вызовом спросил Флавио. — Красивое личико? — ухмыльнулся лжебог. — Чистое сердце? Свет души? — Откуда мне знать, что ты не лгал с самого начала и пришёл сюда, чтобы поглумиться надо мной? Ты убьёшь меня, что бы я ни сказал, ведь так? Я вижу это в твоих глазах, пускай они и сочатся потусторонней силой. — Ох-хо-хо! Нет, боги не лгут: говорят полуправду, играют словами, скрывают и выкручиваются, но не лгут. Мы обязаны подчиняться правилам, но умеем их обходить, если возникает нужда. А знаешь, какое самое главное наше правило? — Какое? — истощённо спросил Флавио. Лжебог действительно играл с ним, как кошка с мышкой, а Флавио не мог ни ударить, ни огрызнуться, ни даже заткнуть уши. — Конечно, ты не знаешь. Зато твой обожаемый вождь знает и вовсю использует это правило. Всегда держи руки чистыми. А грязную работу сваливай на раболепное отребье, вроде тебя. Ведь их не жалко пустить в расход. Он прав! Пускай вождь и доверял Флавио самые сложные дела, а относился холодно, даже с брезгливостью. Не то, что к своему внуку-чистоплюю, который для Компании не сделал и десятой доли того, чего добился Флавио. — Так ты не убьёшь меня? Неужели отпустишь, чтобы я рассказал об этой встрече вождю? Уж он-то найдёт на тебя управу! — Заточит меня в подземелье, как моих престарелых тётушек, или подрежет крылышки, как братцу-ворону? — лжебог коротко хохотнул. — Кишка у него тонка со мной тягаться. Придёт время, и я покажу ему всю его мерзость и глупость. Что же до твоей участи, то пускай тебя судят такие же люди, как ты сам. Лжебог бережно поднял девушку на руки и приказал кому-то: — Забирайте его, он больше не опасен. Он скрылся за деревьями. Только тогда Флавио заметил, как его окружили мыслечтецы в голубых плащах. *** Герде снились сладкие грёзы. Как будто Сумеречников и Лучезарных не существовало, не было родового дара, богов и демонов. Спасший её в лесу юноша оказался простым сиротой. Отец взял его себе в помощники. Когда Герда повзрослела, они поженились, и отец передал Николасу своё ремесло. Жизнь в лесной глуши не отличалась захватывающими приключениями. Они не странствовали по свету, не участвовали в восстании, ни с кем не сражались, но наслаждались любовью в уединении. Никто не строил им козни, не пытался разлучить или убить. Они не были нужны никому, кроме друг друга, и наслаждались счастьем. Вскоре у них появились дети, безмерно дорогие и любимые. Но лицо Николаса осунулось, в его взгляде появилась тоска по чему-то недостижимому, губы плотно сжимались, чтобы не показывать чувства. Это всё обман. Такая жизнь не для Николаса. Дар — это его часть, такая же неотъемлемая, как бездонные синие глаза. Дар — и часть Герды тоже. Сейчас его придётся принять окончательно и бесповоротно, пускай даже это проклятый дар Лучезарных — наследие Белого Палача, который жестоко расправился с семьями Николаса и Финиста. Герда заворочалась на пуховых перинах. Никогда прежде ей не стелили таких мягких постелей. Невообразимой ширины кровать окружали малиновые занавески балдахина. Где она? Жива ли? Что эта за просторная комната, залитая солнечным светом? Стены задрапированы нежной кремовой парчой. Напротив кровати изящный столик с небольшим зеркалом и мягким пуфом. У другой стены возле окна круглый стол побольше, дальше — выход на балкон. Настоящие королевские покои! У изголовья кровати на обитом бархатом стуле кто-то сидел и внимательно следил за ней. Герда повернула к нему голову. В теле всё ещё ощущалась боль и слабость. Они доказывали, что Герда жива. Гость оказался вовсе не рогатым лжебогом, а обычным человеком, насколько обычными могут быть мыслечтецы в голубых плащах. Флавио говорил, что Лучезарные бродили за лесной рекой. Значит, они подобрали её. Но что же произошло самим Флавио? Если он жив, то наверняка нападёт снова. Впрочем, к демонам его. Куда важнее узнать, что с Николасом. Даже если он обманывал её, Герда всё равно желала, чтобы он выжил. Любовь к нему въелась глубоко под кожу, и ничто не могло её вытравить. Одержимость… Лучезарный мягко коснулся её запястья и спросил: — Ты как? Она присмотрелась к нему. Среднего роста, худощавый, можно даже сказать хрупкий. Возраста он был одинакового с Николасом — лет двадцать пять, не старше. Золотистые волосы обрамляли обаятельное лицо с тонкими, правильными чертами. Глаза голубые, прозрачные и яркие, как сапфиры. Аура ровного незабудкового цвета. — Что с тобой? Ты же не немая. Я слышал, как ты кричала, — Лучезарный легонько сжал её руку. — П-простите, — судорожно выдохнула она. — Всё хорошо. — Хорошо, как же! Ты дрожишь и уходишь в себя. Целитель сказал, что ты отделалась только синяками и ушибами, но похоже, он не учёл, что колдун напугал тебя до полусмерти, — Лучезарный ласково погладил её по щеке. — Не переживай, он больше не причинит тебе вреда. Мы схватили его. Через несколько дней будет суд, а потом его казнят. Герда старалась не показывать испуга, но лицо выдало её. — И его товарищей тоже, — закончил Лучезарный. Она подняла руку и только тогда заметила, что обручальный браслет пропал. Единственным напоминанием о Николасе осталась обвязанная вокруг пораненного запястья верёвка. — Нам пришлось разыграть твою смерть, чтобы тебя перестали искать. Погибших во время бунта было много, мы без труда нашли подходящее тело, нарядили его в твою одежду и бросили в реку. В любом случае, места безопаснее этого дворца ты на острове не найдёшь, — продолжал успокаивать её Лучезарный. Хотя он опасным не выглядел и чутьё молчало, всё равно хотелось забиться в угол, настолько Герда привыкла бояться Голубых Капюшонов. — Это вы… вы спасли меня? — Да. Ты так кричала, что только бессердечный негодяй прошёл бы мимо. — Кричала? — Мыслезов. Аж в ушах звенело. Правда, из-за амулета Кишно я долго недоумевал, почему твоя аура не сияет. Не хочу тебя утомлять, пока ты не поправишься. Просто скажи, как тебя зовут, а с остальным разберёмся позже. Хорошо? — Герда Мрия из Лапии, — представилась она, как учил Николас. Не признаваться же первому встречному, что она внучка Белого Палача. Неужели это правда? Отец с нежностью вспоминал её бабушку, свою мать. Говорил, что Герда на неё очень похожа и внешностью, и характером. Но как только Герда спрашивала о деде, в глазах отца появлялся холод и отчуждение. Так вот что за жуткую тайну он ото всех скрывал! — Гертруда? Труди? — Лучезарный снова сжал её ладонь, чтобы привлечь внимание. — Просто Герда. Я дочка лесника из Урсалии. — Дочка лесника? — он выгнул тонкую белёсую бровь. — Я тоже из Лапии, из Вижборга. Была там когда-нибудь? — Проездом. Красивый город. Аккуратный, сказочный, как и всё в Лапии. — А я его почти не помню. Меня увезли в Священную Империю в младенчестве. Сильный дар для мальчишки проклятье. Девочкам везёт больше — их способности проявляются позже, — не позволил ей снова уйти в себя Лучезарный. — Так то место среди дремучих лесов в твоём сне — Урсалия? Я думал, там холоднее. Горы и много-много снега. В Священной Империи он — огромная редкость. — Вы подглядывали за моим сном? А если он прочитал её мысли и воспоминания?! Тогда Лучезарный знает о планах бунтовщиков, о катакомбах, о Компании, о Николасе! Хотя сегодня Голубые Капюшоны наверняка поймали столько Сумеречников, что ничего нового она не добавит. — Хотел проверить, всё ли в порядке. Не смущайся так, ничего ужасного я не нашёл. Кто тот милый юноша, о котором ты грезила? Герда встревоженно уставилась в лукаво прищуренные глаза Лучезарного. Никакой злости, угрозы или укора там не было, только интерес и сочувствие. — Вы его не видели? — Размытым пятном. Скорее чувства, образы, никаких конкретных черт. Мне даже казалось, что я его знаю, настолько родным и близким ты его представляла, — Лучезарный, наконец, отпустил её руку и отстранился. — Не будем продолжать, раз тебе тяжело. Моё имя Олаф Харальдссон, личный помощник Магистра Лучезарных Авалора. После его смерти я исполняю его обязанности. — Так… вы тут главный? — ахнула Герда. — Временно, — кивнул Олаф. — Не бойся, мы не кусаемся, какие бы слухи о нас ни ходили. Я понимаю, ты попала в скверную историю. Когда будешь готова, сама обо всём расскажешь. Тогда никто не станет мучить тебя допросами и в голову лезть тоже. Всё останется между нами. У меня достаточно власти, чтобы защитить тебя и от колдунов, и даже от своих людей. Отдыхай и ничего не бойся, — он поцеловал её в лоб, как любил целовать Николас. Аж захотелось передёрнуть плечами. — Ты среди своих. Олаф был уже у двери, когда Герда его окликнула: — Погодите! Почему вы так заботитесь обо мне? Разве у вас нет других хлопот? — Их полно. Просто мы в ответе за тех, кого однажды спасли, — он задорно подмигнул ей и закрыл за собой дверь. Николас и Финист тоже так говорили. Видно, это что-то из Кодекса Сумеречников. Хорошо, что есть время подумать. Нужно решить, что говорить. Врать нельзя, но и правду открывать опасно. Лучше просто умолчать о самом крамольном и заменить на что-нибудь правдоподобное. А если Флавио прочитали и уже всё знают? Олаф беседовал с ней так деликатно, словно с принцессой… внучкой Белого Палача, хотя ни словом не намекнул на родство. Можно ли ему доверять? Можно ли доверять хоть кому-то, если даже собственный отец врал ей всю жизнь? Вскоре слуги принесли завтрак: куриный бульон и жидкую овсянку. Разговаривать отказывались и прятали глаза. Никогда за время путешествий с Сумеречниками Герда не наблюдала у неодарённых такого раболепного страха. А в Урсалии, где не было нужды скрываться, к Сумеречникам и вовсе относились с большим уважением, причём не как к членам Компании, а как к соратникам Николаса. Выходит, это его заслуга, а не правило. После завтрака к ней заглянул целитель. Вначале Герда подумала, что ослышалась. Не могли же Сумеречники с иными способностями, кроме мыслечтения, состоять в ордене Лучезарных. Но аура гостя была напитана не голубым, а янтарным светом. Целитель не отличался многословностью. Он быстро проверил её самочувствие и уже собрался уходить. — Как ваше имя? — поторопилась обратиться к нему Герда. — Рэнделл, госпожа, — он почтительно склонил голову. — Называйте меня просто Гердой. — Не могу, госпожа. Вы несравнимо выше меня по положению: обладательница святого дара и посланница Пресветлого, а я лишь проклятый колдун, — ответил Рэнделл бесцветно. Никаких эмоций, закрытый, словно ветроплав. Нет, с ветроплавами Герда будто упиралась в ледяную стену, а Рэнделл больше походил на куклу. — Вы пленник? Скажите! Это останется между нами. Я тут недавно и ничего не понимаю, — спросила она с надеждой пробудить хоть какое-то чувство. — Осуждённый. Я жив, пока выполняю поручения Лучезарных и не гневлю Пресветлого. Если за это воплощение я успею искупить свою вину, то в следующем освобожусь от проклятья, — услужливо, но всё так же безразлично рассказывал он. — От дара? — ужаснулась Герда. — Много тут таких, как вы? — Столько, сколько нужно Лучезарным. Конечно! Никто не лечит так хорошо, как целители, а болеют и мучаются от ран все, даже Лучезарные. Интересно, не внушили ли Рэнделлу безвольное повиновение? Жаль, что сам он ничего путного не ответит и в худшем случае доложит о её любопытстве Олафу. — Спасибо за заботу и лечение, мастер Рэнделл. Герда сжала его ладони и с улыбкой заглянула в глаза. Зелёные, прозрачные, словно цветное стекло — на мгновение в них вспыхнуло чувство, но тут же погасло. — Вы слишком добры, госпожа. Я не заслуживаю вашего милосердия, — он откланялся. Хоть не испугался. Наверное, страх его тоже заставили забыть, как гнев и печаль. А что будет с ней? Через день Герда достаточно окрепла, чтобы прогуляться по комнате и даже выбраться на балкон. С него открывался вид на внутренний двор. Ярко светило полуденное солнце, дул прохладный ветерок, нагоняя на ясное небо разводы перистых облаков. На дорожках вдоль сочных лужаек и самшитовых изгородей суетились люди: слуги в скромных серых одеждах и Лучезарные в плащах из голубого атласа. Ни криков, ни понуканий, ни ругани слышно не было, всё происходило чинно-мирно, словно кукловоды дёргали марионеток за ниточки. Надо бежать, но куда и к кому? Для Сумеречников Герда теперь чужая — внучка их главного врага. Бунтовщики, друзья Николаса, может, и не станут на неё нападать, а вот люди из Компании снова попытаются убить или захватят в плен. Идти к неодарённым? Но скрывающий ауру амулет Кишно у неё забрали, значит, затаиться не получится. Принять сторону Лучезарных? А если они действительно одержимы Мраком? Хотя она до сих пор не замечала его следов, да и глаза у всех были обычные, одноцветные. Лучезарные воздействовали на людей только мыслечтением, пускай и очень сильно. Как же стыдно, что её дар способен превращать людей в рабов, как Рэнделла. Может, Николас соврал насчёт их одержимости? Но Предвестник и заражённая Мраком Ягиня были настоящими. Они охотились на неё из-за текущей в её жилах крови Белого Палача! Ещё через день к ней заглянул Олаф. Он принёс пирожные с заварным кремом и чашки с душистым травяным отваром. — Рэнделл разрешил тебя побаловать, — Олаф оставил поднос с угощением на столе возле балкона. — Когда меня выпустят отсюда? — спросила Герда, усаживаясь на стул напротив. — Не раньше, чем ты мне всё расскажешь, и я смогу принять меры для твоей безопасности. — Вы чего-то опасаетесь? — Конечно. Где много власти, много интриг. Не все довольны, что я забочусь о тебе. Надо убедить их, что ты одна из нас и не угрожаешь нам. Ты сама должна привыкнуть, иначе снова попадёшь в беду. Я не держу тебя в плену, а всего лишь хочу облегчить твоё вступление в наше общество. Николас, видимо, тоже опасался, что Сумеречники её не примут, поэтому просил скрывать свой дар и никому не доверять. Но если они и Лучезарные настолько похожи, то зачем воюют? — И всё же… ваша забота удивляет даже меня. Я всего-навсего дочка лесника. Мой дар пробудился нечаянно и, к тому же, не развился до конца. — Какая разница, кто твои родители? Я сын фермеров, и посмотри, каких высот я достиг. Наш Архимагистр, кстати, тоже незнатного происхождения. Герда бросила на него подозрительный взгляд. Олаф не пустой, как Рэнделл, но хорошо себя контролирует и показывает только те эмоции, которые хочет использовать. Улыбается дружелюбно, взгляд тёплый, голос ласковый. Сколько за его красивым фасадом искренности? — Силу дара можно развить. Ты же ещё так юна и не была с мужчиной, — продолжал Олаф. — Да ты и сама это знаешь. Кто тебя обучал? Она потупилась. — Что ж, давай так, я отвечу на любые твои вопросы, а потом ты ответишь на мои. Справедливо? Герда пожевала губами и кивнула. Упираться смысла нет: он может её прочитать, и тогда всё пропало. — Попробуй пирожные. Очень вкусные Олаф надкусил одно, слизывая с губ белый крем. Герда приняла приглашение. Пирожные оказались слишком сладкими, но горечь отвара перебила приторность. — Любите сладкое? — она сдержанно улыбнулась. — Должны же у меня быть слабости, — подмигнул он ей. А вот Николас, наоборот, приправлял блюда чесноком и перцем так, что во рту случался пожар. Герда с тоской покосилась на обвязанное верёвкой запястье. Олаф тронул её за руку: — Не упусти шанс узнать у меня всё, что хочется. Больше такой возможности не представится. — Что с Рэнделлом? Почему его лишили эмоций? — тут же опомнилась Герда. — Он сам так захотел, — он неуютно повёл плечами. — Мы казним колдунов за более серьёзные преступления. Рэнделл просто торговал эликсирами и снадобьями из-под полы. Один из покупателей его сдал. Чтобы смягчить приговор, он согласился работать на нас. Через некоторое время Рэнделл пожаловался, что ему тяжело управлять своим гневом и попросил отключить его эмоции. Мы помогли ему. Теперь он прекрасно выполняет свои обязанности и не доставляет хлопот. — Вы никогда его не отпустите? — с тоской спросила Герда. — От нас уходят только на Тихий берег. — Значит, и меня вы тоже не отпустите? — Это было бы неразумно. Хотя восстание мы подавили, бунтовщики рыщут по острову. Если они тебя обнаружат, то их не будет интересовать, что ты нам не присягала. Ты же сама видела. Герда посмотрела во внутренний двор. Там Лучезарные строились в шеренги. Между ними ходили командиры, что-то проверяя. — Я видела синекожего демона перед тем, как лишиться чувств. Это были вы? Брови Олафа сошлись над переносицей. — Это был страх того головореза. Ничего себе слабый дар! Ты перехватила моё внушение и усилила его. А я ещё удивился, что так легко поборол ветроплава. Расскажи! Она с досадой поджала губы, но потом всё же описала демона Флавио в подробностях. — Как вы преодолели защиту ветроплава? Я думала, это невозможно. — Ничего невозможного нет. Когда ветроплав бьёт по прямой, то шансов победить его мало. Нити мыслечтения слишком тонкие и непрочные, чтобы выдержать такой удар. Они, как лопнувшие струны, выстреливают обратно в тебя, вызывая жуткие спазмы во всём теле. Но когда ветроплав сосредоточен на чём-то другом, на него можно воздействовать. Исподволь, предельно осторожно нужно всколыхнуть его страхи и проблемы. Лучезарные наверняка знают много тайных техник. У них сохранились книги о даре. Из них столько можно было бы подчерпнуть, столькому научиться! — Вы так легко делитесь своими хитростями с первой встречной? — хмыкнула Герда. — А ты собираешься кому-то их передать? Кому, если не секрет? — Нет. Просто мне удивительно, что вы настолько доверчивы. — А может, я тебя проверяю? Нет лучше способа поймать рыбку, чем забросить ей вкусную наживку, м? — Но вы же снова раскрываете передо мной все карты! — запротестовала Герда. — Я пытаюсь расположить тебя к себе и помочь раскрыться. Считай мои слова частью обучения. На самом деле ничего тайного тут нет. Колдуны, кто постарше и поопытней, знают обо всех наших техниках и премудростях. Только освоить их в состоянии лишь самые упорные, — любезно пояснил Олаф. — Но вы-то можете так победить любого? — немного притушила тревогу Герда. — Я бы не стал загадывать. Тот головорез… — Флавио, — подсказала Герда имя. Олаф просиял. — Флавио. Он и без того ходил по грани безумия, поэтому прорвать его защиту труда не составляло. Но если попадётся более здравомыслящий противник, то справиться с ним будет куда сложнее. К тому же, глубоко проникать в чужой разум опасно. Если то, что есть у тебя внутри, отзовётся на то, с чем ты столкнёшься на дне чужого рассудка, то ты можешь нечаянно вступить с ним резонанс. Именно благодаря ему ты перехватила моё внушение. Ты очень хотела спастись, а я — помочь тебе. — Отражение, — Герда постучала пальцами по губам. — Да, предельная разновидность мыслечтения работает по этому принципу. А ты удивительно много знаешь для дочки лесника. Откуда? Ну вот, проговорилась! Надо срочно перевести тему. — Вы… так вы не видели того, что было у Флавио в голове? — Нет. Я видел, а скорее чувствовал только его внутренних демонов. Тебя среди них не оказалось. Ладно, сейчас моя очередь отвечать на вопросы, — спохватился Олаф. — Твой сон, помнишь? — Который вы подсмотрели без спроса? — холодно ответила Герда, сложив руки на груди. — Я же уже извинялся. Так вот, там у нас тоже случился резонанс. Ты искала кого-то и тосковала по нему, и я испытывал те же чувства. Они наложились друг на друга, и я увидел в твоём возлюбленном того, кого искал сам. — И кого вы искали? — Младшего брата. Я почти не помню родителей, но помню его. Он первое моё детское воспоминание. Розовощёкий малыш с глазами цвета глубокого весеннего неба. Суровый и молчаливый. Он возился со своим и игрушками — камнями и перьями — в одиночестве, но стоило мне подойти, как он искренне улыбался и делился со мной своими сокровищами. Мне казалось, он единственный способен меня понять и принять таким, какой я есть. — Теперь я понимаю. Вы как будто описали мои чувства и воспоминания. А где он сейчас, ваш брат? — Не знаю. Лапия заключила союз с колдунами из Норикии. Добывать оттуда сведения становится всё сложнее. Моя семья исчезла, как будто её не было. К тому же, в ордене не поощряют общение с людьми извне. — Но ведь в ваших руках столько власти! — Как видишь, иногда даже она не помогает обрести счастье. Олаф продолжал улыбаться, но в его глазах читались печаль и тоска. Они проникали ей под кожу, смешивались с её чувствами и становились её частью. Не сопереживать ему было невозможно, не раскрыться в ответ — немыслимо. Но никакого воздействия от его дара не ощущалось. Это магия слова и жеста, не иначе. — Я тоже потеряла родителей. Мама умерла шесть лет назад, отец… уже почти год. Кажется, вечность назад он объезжал лесные угодья, а я хлопотала по хозяйству и готовила ему ужин. Со всеми свалившимися на меня приключениями я забыла о нём. А ведь я так его любила! Она обняла себя руками и уставилась в пол, пытаясь скрыть слёзы. — Уверен, он был бы рад, что ты продолжаешь жить несмотря ни на что, — Олаф едва заметно коснулся её руки, заставляя поднять взгляд. От его улыбки стало теплее. Герда не смогла не ответить. Как же ловко он управляет её эмоциями! Видимо, Лучезарные обучают мыслечтецов куда лучше, чем Сумеречники. — Если хочешь, можем провести поминки по твоему отцу. Правда, если ритуал будет не пресветловерческим, придётся держать его в тайне. — Нас за это не сожгут? — Мы не сжигаем своих, только перевоспитываем, — Олаф дёрнул бровью, едва заметно скривившись. — Так почему вы думаете, что можете кого-то судить? — Пресветловерцы сами дали нам это право. Кто-то должен следить за порядком, разрешать споры, защищать невинных и казнить виноватых. Часто эта работа ничего, кроме всеобщей ненависти и страха, не приносит, — ответил он резко. Хорошо! Так Олаф выглядел более живым и искренним. — Расскажи ещё что-нибудь, чтобы я не чувствовал себя таким неудачником. Уже все приёмы на тебе испробовал, а ты ни в какую не хочешь открыться. Ну! Самое безобидное. Про того парня из сна! Отчаянная просьба её проняла, но «про того парня» было самым опасным из всего, что она знала. — Нечего особо рассказывать. Глупость! — Герда спрятала лицо в руках. — Расскажи! Обещаю, что не буду смеяться и всё останется между нами. — Ну, хорошо. Когда мне было восемь лет, я заблудилась в лесу и на меня напал огромный бродячий пёс. Рядом проходил юный охотник. Он спугнул пса и отвёл меня домой. Отец предложил ему отдохнуть у нас несколько дней и погулять на празднике в честь летнего солнцестояния. Охотник согласился. Он оказался невероятно добрым, весёлым, заботливым и даже пригласил меня на танец. За те несколько дней, что мы провели вместе, я успела в него влюбиться. Представляла его принцем, который увезёт меня в сказочную страну, как только я стану взрослой. Но после праздника он уехал, и я больше никогда… — Герда всхлипнула. Все боги, старые и молодые, пускай Николас останется жив! — Никогда его видела. Как же трудно бороться со слезами! В горле першило, глаза щипало, но приходилось врать и притворяться. Олаф сжал её плечо. — Не переживай. Думаю, у него были серьёзные причины. Наверняка он вспоминает о тебе и жалеет, что не может увидеть, какой красивой ты стала. Герда шмыгнула носом и глянула на него исподлобья: — Не люблю дешёвых комплиментов. Прошу, не нужно! Она убрала его руку. Настырные попытки сократить дистанцию и коснуться раздражали. Олаф понял свою оплошность и отстранился. — Какая ты строгая! Как высокородная леди. Ничего глупого в твоей истории нет. Куда более естественно влюбиться в того, кто тебя спас и проявил доброту, чем сходить с ума по тому, кто причинил боль и бросил. Герда вопросительно глянула на него. — Думаете, мой охотник мог быть вашим братом? Олаф пожал плечами: — Хотелось бы, но я не верю в такие совпадения. Это просто резонанс. — Да… я думала об этом. И кое-что вспомнила. Пару раз я замечала, как ауры одарённых вспыхивают и притягиваются друг к другу, заставляя носителей едва ли не сталкиваться лбами. Это тоже резонанс? — Правда? Ничего подобно я не наблюдал. А тебе точно не привиделось? — Точно. Так случалось несколько раз. Но вы можете мне не верить и просто отмахнуться, если хотите. — Нет! Это было бы недальновидно. Но после такого называть свои способности слабыми по меньшей мере лукавство. На улице зазвонили колокола. — Ох, уже полдень! — спохватился Олаф и бросился собираться. — Даже не заметил, как пролетело время. Со мной такое впервые, ты плохо на меня влияешь! Вот-вот начнётся слушание дел бунтовщиков. Мне надо присутствовать на суде. — Многих поймали?. — Много, но зачинщиков упустили. Теперь они наверняка сбежали в Каледонские горы, а то и уплыли в Норикию. Герда с трудом сдержала облегчённый вздох. Есть шанс, что Николас остался на свободе. — А Флавио, что он рассказал? — Ничего. Откусил себе язык перед допросом, а прочесть что-то в его мыслях невозможно. Даже наши лучшие техники сильно ограничены, — с досадой вздохнул Олаф. — Теперь только твои слова могут повлиять на решение судей. Хочешь выступить? Она вспомнила, как раненый Мидрир защищал их с Рианой, как целительница не хотела отпускать её в лес… Нужно ли что-то говорить? Флавио в любом случае казнят, а её слова навредят бунтовщикам. — Нет, — твёрдо ответила Герда. — Если мне позволено выбрать, то я предпочту, чтобы ваш суд решал его судьбу без моего участия. — О, минуту назад ты высказывалась против нас, а теперь доверяешь нам жизнь своего не случившегося мужа? — удивился Олаф, запахивая на плечах голубой плащ. Она чуть не спросила, причём здесь Флавио, но вовремя осеклась. Пускай лучше думают, что он её муж. — Он никогда меня не любил… — выдохнула Герда безрадостно. — Ладно, мне пора. Скоро сюда заглянет портной, чтобы снять с тебя мерки. В обносках на людях лучше не показываться. Герда удивлённо глянула на своё платье из тонкого льна. Такие она носила только в Урсалии. И то они казались слишком нарядными для будней. — А потом придут учителя танцев, этикета, грамоты и арифметики. Если будешь прилежно заниматься, то скоро покинешь эту комнату, — сказал Олаф. — Я знаю грамоту и арифметику. Лучше одолжите мне несколько книг о мыслечтении и истории. Не стоит разыгрывать из себя дурочку. Чем меньше она будет врать, тем меньше будут допытываться о самом главном. — Хорошо, я предупрежу учителей. Не знал, что в Лапии есть школы. — Урсалия богатый город. У нас очень хозяйственный бургомистр, — пожала она плечами. — Ладно, всё потом. Как же я опаздываю! — Олаф вылетел за дверь. Ещё долго было слышно, как он мчится по коридору.