Огни юга

Гилли Ду до вечера так и не объявился. Они поднялись на корабль и встретили Олафа в каюте. Стол уже накрыли к ужину. — Как сходили? О, ты же говорила, что не любишь украшения, — Лучезарный внимательно присмотрелся к бусам. — Королевские кораллы? Очень нежно и изыскано, они будто созданы для тебя. Герда не смущённо вспыхнула. Нет, никогда она не научится принимать комплименты! — Здесь такой богатый рынок. На нём можно отыскать всё, что угодно. Мы столько всего перепробовали, — попыталась отвлечь его Герда. — И для тебя кое-что припасли. Она вручила Олафу свёрток с жареным в меду миндалём. Он отломил кусочек и прожевал с видимым удовольствием. — Обожаю туррон. Хотя храмовые марципаны и пахлава из Элама не хуже, — причмокивая, объявил Олаф. — Смотри, не испорть себе аппетит, — тихо фыркнула Герда. Николас вынул из мешка жадеитовых братьев. — Идолы из Гундигарда? Какие страшные! — подался к нему Олаф. Он потрогал пальцем огромный фаллос Пернатого змея и покривился. Более приличный Псоглавец Олафа не заинтересовал. — Это примитивное искусство. Есть в нём что-то естественное, первозданное, без налёта показных приличий. В путешествии к истокам они послужат нам проводниками, — непринуждённо ответил Николас. — Кстати о них, нашёл кого-то? Олаф качнул головой: — Ай, как всегда попадаются одни жулики. Бестолковые, трусливые, хвастливые и лживые. Они даже гундигардские языки не понимают, а я не хочу копаться в головах дикарей. Он принялся с любопытством вертеть Пернатого змея в руках и изучать узоры на его теле. — Тяжело, наверное, постоянно слышать чужие мысли, — ответил Николас. — Мы учимся от них закрываться в раннем детстве, иначе быстро сошли бы с ума. Да, мыслечтение помогает избежать обмана во время поисков проводника, к примеру. Но в головах людей столько всякой дряни, никак не связанной с верой и даже преступлениями, что знать её нам вовсе ни к чему. Олафу было неловко сознаваться в своих неудачах перед Николасом. С Гердой он вёл себя куда более расслабленно в то время, как Николас, наоборот, огрызался на каждую её попытку посочувствовать и даже просто понять. Но перед Олафом он будто бы невольно раскрывался, хотя они всё равно оставались по разные стороны баррикад. — Если хочешь, бери его себе, — Николас заметил интерес Лучезарного к идолу. — Он принесёт тебе удачу. Уверен, проводник отыщется в ближайшие дни. А мне этот строгий судья и сторож куда нужнее. Он протянул верёвку под мышками Псоглавца и привязал его к изножью кровати. Благодарно улыбаясь, Олаф сделал то же с Пернатым змеем. Герда наблюдала за ними с недоумением. Что за странный ритуал они исполняли, в котором всё должно быть наоборот? — Видели проповедника? — спросил Олаф. — Только барыгу, который торговал прощением от имени Пресветлого, — сознался Николас. — Серьёзно? Эк они распоясались после того, как совет ордена перенесли в Эскендерию, — возмутился Лучезарный. — Я напишу лорду Веломри. Он найдёт на них управу. Они сели за стол, на котором уже дымился суп из моллюсков и стояло большое общее блюдо с гребешками в раковинах. Николас с видимым усилием зачерпнул ложку и проглотил, скрывая отвращение. — Не любишь дары моря? — снисходительно улыбнулся Олаф. — Попробуй печёную форель, она вкуснее. Николас придвинул себе тарелку с рыбой, обложенной кусочками лимона и кольцами фиолетового лука. Дело пошло куда бодрее. — Очень странно для жителя рыболовецкого Дорнаха, не находишь? — продолжал выспрашивать его Лучезарный. — Я же не из рыбацкой семьи, к тому же, все люди разные. Знавал я рыбаков, которые предпочитали хлеб и репу, — пожал он плечами, стараясь не вдаваться в подробности. — А что ты любишь? Я передам повару. — Острое и пряное, красное мясо, — после небольшой паузы ответил Николас. — Как охотник. Тебе подходит, — хмыкнул Олаф. — Наши книжники разрабатывают теорию, что по вкусу можно определить некоторые черты характера. Выделяют несколько типажей в зависимости от того, какую еду человек предпочитает. Мясо с приправами, особенно дичь, любят охотники. Они атлетично сложены, в меру агрессивны и отважны, но могут быть вспыльчивыми и нетерпеливыми. Вся их жизнь — движение. — От рождения к смерти? — хмыкнул Николас. — А какой типаж у тебя? — Не очень хороший. Любовь к сладкому в ордене порицается. Это признак изнеженности, капризности и слабости, — ответил Олаф. — Ты не слабый, а мягкий, — возразила Герда. — Это разные вещи. Уверена, у каждого типажа есть достоинства наряду с недостатками. И мягкость вовсе не относится к последним. Она делает тебя более деликатным, дипломатичным, гибким, способным к компромиссам и прощению. Многим «стальным» охотникам этих качеств недостаёт. Она выразительно посмотрела на Николаса, тот ответил ей тем же. Олаф усмехнулся: — Теперь я понимаю, отчего ты смущаешься, когда тебе делают комплименты. Но ты права. В мире нет однозначных вещей. И у Сумеречников, и у Лучезарных есть свои достоинства и недостатки. Без того и другого мы были бы не людьми, а безликими абсолютами вроде света и тьмы. Не согласна? — А Пресветлый абсолют или у него тоже есть недостатки? — парировала Герда. — Не ожидал услышать от тебя такие святотатственные речи. От него научилась? — Олаф перевёл взгляд на Николаса. — Представляю, что ты наговорил барыге на рынке. Удивлён, что он до сих не прибежал сюда жаловаться. — Я его припугнул. — Вот как? Тогда отвечай сам. Покажи, насколько ты разбираешься в праведных путях. — Откуда мне знать? Я ведь нигде не учился. В Дорнахе даже храм был захудалый, а дряхлый проповедник с трудом мог связать вместе пару слов, — попытался отвертеться Николас. — Зато вилкой и ножом ты орудуешь будто с пелёнок, — подловил его Олаф. Всё это время Николас педантично резал форель на маленькие кусочки и вдумчиво закладывал в рот по одному. Он делал так всегда, когда нервничал: своеобразный ритуал для успокоения, который исполнялся едва ли осознанно. Николас откинулся на спинку стула. — Престарелая тётушка научила. До войны она была вхожа во дворец Ловонида и имела очень утончённые манеры. Она воспитывала нас, пока отец пытался раздобыть денег. Я до сих пор помню все её уроки, — продолжал он выдумывать на ходу. Олаф слушал очень внимательно и всё запоминал. Если Николас ошибётся, то его уличат во лжи. Тогда события примут весьма скверный оборот. Скверный для всех! — Как это всё относится к моему вопросу? — встряла Герда. Хоть бы помогло! Хоть бы отвлекло Олафа от щекотливой темы! — Напрямую. Так что твоя бабка говорила о Пресветлом? — не сдавался тот. — Тётушка. Она не была религиозной и боялась войны. Но если ты хочешь, могу поискать ответ сам. Хотя вряд ли он приблизится к истине, — принялся юлить Николас. — Ещё как хочу! Битый час пытаюсь от тебя хоть чего-нибудь добиться. Уже и ужин закончился, а ты всё тянешь кота за хвост. — Эм, ну ладно… Пока Пресветлый представляет из себя лишь идею о добре, благоденствии, справедливости и всём хорошем, что есть в мире — его можно назвать одним из редких примеров абсолюта. Но как только люди наделяют его конкретными функциями, приписывают ему свои мысли и желания, они снимают с него покрова тайны, и он обретает реальные черты, в том числе дурные. — Да. Поэтому имевшие конкретные воплощения старые боги сгинули, а Пресветлый властвует в умах людей, — поддержал его Олаф. У Герды возникло ощущение, что Николас имел в виду нечто другое, но спорить он не стал. Если бы мог, то снова сбежал бы на палубу. Но второй раз это уже выглядело бы подозрительно. — Чтобы вас понять, мне понадобится много времени, — решила разрядить обстановку Герда. — Кстати… в городе мы слышали легенду о Дороге из звёздной пыли. — О паломничестве Пелайо-скитальца? Очень воодушевляющая история. Сам, когда ещё учился в Констани, мечтал пройти по Звёздной дороге, но так и не представилось случая. — Я бы хотела побывать на Краеугольном мысе, где солнце тонет в Море теней. Говорят, он всего в дне пути отсюда. — Конечно, сходите. Заодно посмотрите на древние руины и природные красоты, до которых не успели добраться сегодня, — охотно согласился Олаф. — Жаль, что ты снова не пойдёшь с нами, — посетовала Герда. — Ничего, у нас впереди путешествие куда более грандиозное, чем Пелайо-скиталец мог себе представить, — снисходительно улыбнулся Олаф и снова повернулся к Николасу. То ли что-то заподозрил, то ли просто не мог остановиться. Герда уже не знала, как развести их по разным углам. — Ты же сопроводишь её к мысу? — Даже если откажусь, ты меня принудишь, — угрюмо ответил Николас. Герда едва не поперхнулась. Он же сам хотел туда пойти! Зачем он выводит всех из себя: вначале капитана, потом проповедника на рынке, сейчас вот Олафа. Ему так нравится засовывать голову в пасть демона? — Ну, что такое? — покривился Лучезарный. — Ты что, обиделся? Мне просто хотелось услышать ответ! Кто же виноват, что ты настолько скрытный, что даже колдуны-Сумеречники позавидовали бы. — Конечно, как наниматель ты можешь требовать от меня всё, что угодно. Но если тебе нужна моя дружба, то добиться её, заставляя меня отвечать на каверзные вопросы, вряд ли получится. — Хорошо, обещаю сбавить обороты, — пожал плечами Олаф. — Служба в ордене заставляет меня с подозрением относиться к окружающим, особенно к тем, кто что-то скрывает. У меня уже болит язык повторять, если кому-то из вас что-то не нравится, откажитесь сейчас. Если ты отстанешь от корабля в Гундигарде, то погибнешь в джунглях в когтях диких зверей либо в котле каннибалов, а мне придётся и руководить экспедицией, и защищать Герду в одиночку. — Мне нужна эта работа, действительно нужна, — примирительно поднял руки Николас. — Клянусь, что не подведу и не предам. Просто не нужно больше допрашивать меня о прошлом. Это слишком… больно. Олаф одарил его оценивающим взглядом и, прочитав в глазах искренность, смягчился. — А ты, Герда, что скажешь? Нравится тебе телохранитель или лучше подыскать кого-то другого? — Не нужно. У тебя и так слишком много хлопот. К тому же, сегодняшняя прогулка показала, что за суровой оболочкой скрывается благородный и отважный человек. Очень хорошо скрывается, под ворохом масок и шутовских нарядов. Не зная точно, не разглядишь. — Хорошо. Если ты согласна ему довериться, то и я поступлю так же. Отныне никаких вопросов. Николас с Олафом пожали руки. Герда очень надеялась, что ругаться они больше не будут, по крайней мере, пока не вскроется правда. Они выдвинулись в путь, как только кромка горизонта у бескрайних полей окрасилась сизыми и бледно-лиловыми лучами солнца. На выходе из порта их едва не сбил с ног Гилли Ду. — Ну, и где ты был? — строго спросил его Николас. Лис посмотрел на него большими непонимающими глазами. Дальше Гилли Ду следовал за ними, то принюхиваясь, то исчезая по ведомым только демонам делам. На дороге было пустынно. Видимо, большинство предпочитало покупать прощения, а не отправляться в долгое и опасное путешествие. Николас шагал так широко и быстро, что Герда с трудом поспевала за ним, хотя, в отличие от него, у неё за плечами не было тяжёлого мешка с едой и тёплыми одеялами. Николас молчал и даже не оборачивался. Наверняка он чувствовал ауру Герды и по ней определял, всё ли в порядке. Тропа вела вдоль прямоугольников возделанных полей пшеницы и проса. Широкая, выбитая тысячами ног. Вдоль неё через каждые полмили стояли камни-указатели с выбитыми на них ракушками. Олаф рассказывал, что ракушка — своеобразный символ Дороги из звёздной пыли. От Констани ракушки указывали путь до самого Краеугольного мыса, чтобы никто не заблудился. А на ночлег можно было остановиться в тавернах и монастырях, построенных как убежища для паломников. Последний приют остался в Тегарпони. До самого мыса ни одного поселения не встречалось, только изредка попадались пастухи, гнавшие коров и овец на пастбища. Постепенно пейзаж менялся. Поля переходили в выжженные зноем пустоши с редкими оливковыми деревьями. Их стволы, необхватные, были будто сплетены из верёвок. Тень под раскидистыми кронами спасала летом от зноя, когда вся жизнь в Священной империи замирала. Пока нещадно палило солнце, спали в прохладных помещениях, а на улицу выбирались только ближе к вечеру. Но сейчас дул прохладный ветерок, а по небу плыли перистые облака. На горизонте показались невысокие горы. Скорее холмы, слишком уж невысокие и пологие у них склоны, а скальные выступы попадались лишь изредка. Но для уроженки веломовских равнин даже эти возвышенности казались большими и грозными. Дорога стала забирать вверх и привела на лысое, обдуваемое ветрами плато. Похолодало, и Герда начала замерзать. Николас протянул ей шерстяное покрывало, в которое она закуталась, как в плащ. Но темпа они так и не сбавили. Олаф рассказывал, что человек, идущий по Дороге из звёздной пыли, наблюдает, как мёртвый пустынный ландшафт постепенно сменяет чахлая растительность степей. Потом она переходит в поля, луга и даже леса на гористых или прилежащих к рекам местах. За время пути это происходит несколько раз. Паломник будто умирает и воскресает вместе с природой, очищаясь от старых прегрешений и наполняясь силами для новых свершений. А за последний день можно пережить всё сразу. В отличие от реального, духовного подъёма Герда не ощущала. Николас торопился вперёд, не позволяя даже оглядеться по сторонам. Погода стояла настолько ясная, что видны были и похожие на усыпавшие землю пёстрые камни поселения на юге, и тенистые буковые рощи на севере, и бегущая на восток сверкающая лента реки, и величавый океан на западе. День перевалил за половину, а они всё шли и шли. Отвыкшие от нагрузки ноги гудели, а голова, укрытая соломенной шляпой, кружилась. — Всё, привал! — взмолилась Герда. Гилли Ду тявкнул из-за камня, поддерживая её предложени. — Что стряслось? Ноги натёрла? — обернулся к ней Николас. — Нет, просто устала и хочу есть. Уже обеденное время. Куда ты так летишь, будто за нами демоны гонятся? — Я смотрел на карту. До мыса больше двадцати миль по непростой дороге. Чтобы успеть к закату, нужно торопиться, — ответил он. — Давай хоть четверть часа посидим где-нибудь и подкрепимся. Мы потеряем куда больше времени, если я ослабну и не смогу идти дальше, — заупрямилась она. — Хорошо. За поворотом должны быть руины, которые Олаф предлагал осмотреть. Там отдохнём. Впереди показались остовы разбитой кладки и полуосыпавшиеся, заросшие кустарником земледельческие террасы. Путешественники устроились на покрывале, укрывшись от ветра за известняковой стеной. Герда прислонилась к ней спиной. От нагретых солнцем камней исходил жар. Николас вручил Герде лепёшку с солониной и луковицу, а сам заглотил свою порцию и отправился осматривать достопримечательность. Герда настолько устала, что двигаться не хотела, и, откусывая маленькие кусочки, долго их смаковала. Самые жирные она отдавала лежавшему рядом лису. Взгляд останавливался на каждом камне. Они перешёптывались голосами древнего города. Ветер гонял по руинам тени-призраки вместе с клубками сухой травы. Прошло уже достаточно времени, но Герда не искала Николаса, растворившись в созерцании. Вскоре послышались лёгкие шаги, стук камушков под сапогами, на землю рядом упала тень. Герда подняла взгляд. Николас держал в руке выстроганную наподобие посоха жердь. Прислонил её к стене и опустился на колени рядом с ногами Герды. Снял с них сапоги и принялся массировать, изучая каждый дюйм кожи. Герда застыла. От его прикосновений по телу пробегали волны дрожи, будто он делал что-то запретное. Но они ведь женаты, значит, ничего предосудительного нет ни в её блаженстве, ни в желании обнять его и прильнуть к губам. — Что… что ты делаешь? — вырвалась она из сладостной неги. — Проверяю, не натёрла ли ты ноги. Обувь у тебя удобная, выбирать умеешь, — сдержанно ответил Николас и, отстранился. — Я размял тебе ступни, чтобы снять усталость. Возьми посох, с ним должно быть легче. Нам ещё идти и идти. Твоя выносливость никуда не годится. В этом путешествии мы столкнёмся с куда более серьёзными трудностями, так что… тебе придётся собрать волю в кулак. Я могу тащить вещи за тебя, указывать путь и защищать от опасностей, но идти ты должна сама. Она натянула сапоги, и Николас подал ей руку. — Я с удовольствием вернулась бы в Урсалию к Эглаборгу, но Олаф говорит, что из-за дара меня там не примут. — В чём-то он прав. Эглаборг отнёсся бы к тебе со всей душой, но не люди из Компании. — Потому что я внучка Белого Палача? — И моя жена тоже. — Всё-таки жена? — ухмыльнулась она лукаво. Неужели он скажет, что любит её по-настоящему, а гадостей наговорил, только чтобы она вела себя осторожно? — К чему отрицать? Клятвы мы произнесли, но использовать их против тебя я не собираюсь. Мне нужно добраться до Гундигарда, а ты — мой единственный шанс. Обидно! Насильно мил не будешь, но всё равно хотелось снова ощутить его тепло. Герда отвернулась, чтобы не показывать выступившие на глазах слёзы. Пришлось прочистить горло кашлем, прежде чем она смогла говорить ровно: — Я прошла от Веломовии до Урсалии. Правда, мы ехали на лошадях, и было проще. Столько ходить по горам, да ещё в таком диком темпе я не привыкла, и… скучаю по Яшке. Как думаешь, я когда-нибудь её увижу? — Ходят слухи, что Сумеречники покинули крепость в Каледонских горах и сбежали в Норикию. Возможно, лошадей они взяли с собой. Это не тайные сведения. Думаю, Олафу уже обо всём доложили, так что… — Николас повёл плечами. Лучезарному-то, может, и доложили. А вот как Николас добыл сведения на пресветловерческом корабле? Неужели среди команды есть шпионы? — А ты скучаешь по Харысаю? — продолжила беседу Герда. — Скучаю по ним всем, живым и мёртвым, но стараюсь не думать. Эглаборг меня ждёт. Я не собирался отлучаться надолго, но… дороги назад уже нет. — Он посмотрел вдаль, где бушевало Море теней. — Только вперёд, к неизведанному далёко. Хватит разговоров, пора в путь. Николас вложил в её ладонь посох и зашагал дальше по плато. Гилли Ду тоже подскочил и стремглав поскакал по камням. Пришлось догонять. Ноги стали лёгкими, как утром. — А что это за руины? Олаф говорил, что они очень древние. Может, здесь жили Сумеречники? — не сдавалась Герда. — «Виссенгардия» было выбито на одной из стен. На территории Сальвани, Священной империи, люди селились ещё до исхода из Гундигарда. Хотя здесь их постоянно осаждали орды демонов. Наверняка этот город существовал ещё до Сумеречников. Он разрушился задолго до Войны за веру. Почему? Возможно, отсюда ушла вода. Возможно, во время одной из многочисленных войн захватчики устроили тут резню, а после жители не захотели возвращаться в проклятое место, — поделился мыслями он. — Предпочли остаться на плодородных почвах вдоль рек внизу. — Так один народ сменял другой, высыхали и вновь разливались реки, образовывались и рушились горы, погибали и рождались новые традиции и религии. Но что-то же должно было остаться неизменным? — Мир? Хотя нет. Когда-то он был облаком звёздной пыли. — Откуда знаешь? — Видел. Во сне. — Получается, что твоё сознание существовало уже тогда? Может, ты был частичкой этой звёздной пыли и поэтому всё знаешь. — Скорее, эта частичка затерялась на заре времён в Червоточине и случайно попала ко мне. Нашептала в уши, показала свои воспоминания на обратной стороне моих сомкнутых век и растаяла, как зыбкий сон. Герда счастливо рассмеялась. В его словах жило волшебство, даже если они были лишь игрой. Маг он или шут — не важно. Именно Николас оживлял чудеса из сказок. Всё, что рядом с другими людьми, даже Финистом и Олафом, казалось глупым и постыдным, что запрещалось даже произносить вслух, в его обществе наполнялось смыслом и обретало очертания фантастических снов. В них пурпурные облака мчались по небу, открывая то тут, то там осколки звёздного неба. Под ногами разверзались такие глубины, будто Герда шагала про прозрачному стеклу или даже парила на огромных крыльях. Горы говорили с ней гулким эхом, доносящимся из необозримых далей прошедших веков. В эйфории Герда не заметила, как они спустились к лиственному лесу. Здесь росли старые, пережившие Войну за веру ясени, дубы и ольха. Тенистая чаща укрыла землю от пронизывающих ветров. Под ногами шуршала листва, вдоль дороги бежал ручеёк, который впадал в реку чуть поодаль. Вскоре лес закончился. За расступившимися акациями и зелёной лужайкой показался золотой песок большого пляжа. — Неужели это Краеугольный мыс? — недоумевала Герда. — Да. Смотри, вон та скала врезается в море, — Николас указала на утёс, об который с грохотом разбивались мощные валы. — Там остался солнечный алтарь — жертвенный камень староверов. Удивительно, что проповедники выбрали именно его местом паломничества. На пляже красовался последний столбик-указатель с ракушкой. Герда с Николасом бросились к нему наперегонки. Солнце уже кренилось к воде, разливая по ряби золотистую краску. Прибой обдавал тучей брызг, которые солёными каплями оседали на лице и одежде. — Никого тут нет, — разочарованно сказала Герда. — Здесь есть мы, — пожал плечами Николас, скинул сапоги и подошёл поближе к воде, чтобы золотистый прибой омыл его ступни. Солнце медленно тонуло в тёмной, разгорающейся от прикосновения огненных лучей, пучине. Гилли Ду с задорным гавканьем выскочил из-за кустов и принялся дразнить злые волны. Он подбегал ближе, когда вода отступала и улепётывал, когда она вновь накатывала на берег. Трудная дорога только началась. Завтра придётся возвращаться на «Музыку», а потом ехать вдоль всего Гундигарда. Сколько опасностей им ещё встретится, сколько трудностей предстоит преодолеть, сколько чудес открыть. Но сейчас Герду наполняла сверкающая, как хрусталь воды, радость. Она побежала за Гилли Ду, разбрызгивая прибой босыми ногами. На песке оставались следы. Волны слизывали их, доказывая, что она существовала только в этом вплавленном из закатного золота моменте. А мрачное прошлое и туманное будущее — пустое. Видимо, это и есть озарение. Быть собой, не бояться выражать себя через эмоции, танец, песню, рисунок или стихи. Неважно, что получается плохо. Главное, наслаждаться, пускай даже не всё происходило так, как хотелось бы. Сильная волна сбила Герду с ног, но Николас успел её подхватить. Его руки задержались на её талии дольше, чем следовало. По его лицу пробежала рябь сложных эмоций, прежде чем оно снова стало мрачным и холодным, как Море теней, поглотившее после долгой борьбы солнце. Кто-то наблюдал за ними из спрятанного в скале грота. Возможно, ему казалось, что он видит сон о другой, более счастливой и правильной жизни, которой у него никогда не было.