Огни юга

Вскоре тучи разошлись, улеглись и волны. Расправив паруса, «Музыка» легла на левый галс и направилась к берегу северного Гундигарда. Пассажиры, ни разу не видевшие южный континент, ждали его появления с нетерпением. Он просто обязан был потрясти их воображение: песок должен сиять и переливаться самоцветами, скалы должны напоминать окаменевших демонов, у кромки прибоя должны гулять диковинные крапчатые животные с шеями высотой в сосновый ствол, а под пальмами должны быть сложены алтари из черепов съеденных дикарями путешественников. Ничего подобного тут не наблюдалось. Точнее, песок всё-таки был. Золотисто-белый, он искрился на солнце, у линии прибоя лежала полоса мелкого ракушечника, а чуть дальше росли высокие пальмы. Эти странные берега отличались разве что едва ощутимой дикостью. Когда день уже шёл на убыль, «Музыка» встала на якорь. — Придётся здесь задержаться. Кораблю необходим ремонт, — сообщил пассажирам капитан Люсьен, когда они собрались на палубе. — Мы постараемся сделать всё быстро. — Хорошо, — ответил Олаф. — Как показал сегодняшний шторм, лучше потерять время, но сохранить жизнь. — Кстати об этом, — вспомнил капитан. — Мы отклонились от курса, поэтому остановиться у племени торговцев-имошей не выйдет. Уго говорит, что до них отсюда по меньшей мере два дня пути. — Что же делать? — Олаф обратился напрямую к Уго, который только спустился со шканцев. Под его глазами красовались синие круги. — Вам бы отдохнуть, — пожалела его Герда. — Буду спать, не просыхая, пока корабль не починят. Не стоит беспокойства, — ответил тот вежливо. — А насчёт племени, на картах обозначен оазис шилайя. Раз у нас есть известия о них, они должны знать о нас. Попробуйте договориться с ними о ночлеге. Или оставайтесь на корабле с нами. — Что скажешь, дружище? — Олаф снова обратился к капитану. — Обитатели северного Гундигарда довольно дружелюбны и встречались с северянами неоднократно. Должны знать, что у нас нет дурных намерений. Попытайте счастья, если не боитесь. Вы же воин, осенённый милостью Пресветлого. Вас боятся даже колдуны. А суеверные дикари и подавно! Люсьен всегда говорил то, что Олафу было бы приятно услышать. Хотя с обязанностями капитана он справлялся хорошо, всё равно возникало ощущение льстивой двуличности. Даже у Олафа. Поэтому он отыскал глазами Идоу и подозвал его. — Знаешь что-нибудь о местных обитателях? — Северный Гундигард — не моя вотчина. Но я могу наведаться к ним и всё выяснить. Иногда путешественники просят меня об этом, — заверил его Идоу, встав рядом. За его спиной на кожаном ремне висела потрёпанная четырёхструнная гитара. — Даёшь гарантии, что всё будет в порядке? — Если вести себя разумно. Дождитесь меня на берегу. Они могут с подозрением отнестись к бледнолицым чужакам. — Хорошо. Посмотрим, что ты умеешь, кроме как зубы заговаривать. — Так в племени я буду заниматься именно этим, — простодушно рассмеялся Идоу. — Тут не поспоришь. Что ж, готовимся к высадке, — объявил Олаф. Николас тихо спросил: — А как вы собираетесь с ними разговаривать? Разве вы знаете все языки мира? — Нет, конечно. Но я знаю нечто, что роднит нас всех, — он указал на гитару у себя за спиной. — Музыку понимает даже самый распоследний дикарь. Снова наставнические загадки! Николас отпустил Идоу и выразительно глянул на Герду. Она тяжко вздохнула и отошла вместе с ним подальше от моряков, чтобы их разговор не подслушали. После шторма им не удалось побыть наедине. Пришлось терпеть осмотр лекаря, убираться в каюте, а потом наблюдать вместе со всеми за приближением к берегу. — Олаф уже что-то подозревает. Будь осторожна со своими переживаниями. Разве не видишь, что от этого только хуже? Герда взбешённо сверкнула глазами и сжала кулаки. — Прости, что не умею лгать и притворяться так же хорошо, как ты! — Ох! Зато ты, оказывается, можешь быть злобной, — фыркнул Николас. — Мой дед само зло во плоти, так что мне есть в кого, — продолжала Герда метать молнии глазами, отчего нравилась ему ещё больше. Какие-то у них ненормальные, болезненные отношения: чем мучительней, тем слаще, чем невозможнее, тем больше хочется обнять. Гр-р-р, нет, так нельзя! — Просто держи себя в руках. Для общего блага, — велел Николас скорее себе, чем ей. Герда закатила глаза, видимо, обо всём догадавшись. К ним уже спешил Олаф с выражением любопытства на лице. Шлюпки спускали на воду и загружали вещами. Пассажиры спускались в них по верёвочным лестницам штормтрапов. Заметив суету на палубе, лис забился в угол между бочками и стал скулить настолько громко, что перекричал даже круживших над мачтами чаек. Николас подошёл к нему и протянул руки: — Перестань праздновать труса. На берегу будет намного лучше, чем здесь. Ты сам прекрасно это знаешь. Он поднялся, заглянул хозяину в глаза и вильнул хвостом. Памятуя советы Идоу, Николас ждал. Обнюхав его ладони, Гилли Ду запрыгнул на руки, хотя и поглядывал на палубу с тоской. Николас полез по штормтрапу последним. Медленно и осторожно, потому что одной рукой приходилось держать лиса. Тот уткнулся носом хозяину в шею, зажмурил глаза и подражал скрипу просоленных корабельных снастей. Когда они забрались в шлюп, матросы восхищённо засвистели и захлопали. — Вот, у вас уже получилось договориться! — похвалил его Олаф. — В конце путешествия ваш лис будет сам с охотой бегать по канатам и трапам. Гребцы опустили вёсла в воду и двинулись в путь. Шлюпка подпрыгнула на набежавшей волне. Гилли Ду взвизгнул и испуганно заперебирал лапами по плечу Николаса. — Эй, полегче! — возмутился тот и, отодрав лиса от себя, посадил его на дно шлюпки. — Не рви мою одежду, у меня её не так много. И сапоги тоже грызть не надо! — Не переживай! Здесь же никогда не бывает холодно. Сделаешь себе набедренную повязку из лохмотьев, намажешь лицо сажей и будешь совсем как местный, — захохотал Олаф. — А в Таверне Морей мы тебя отмоем и прикупим обновок. Николас сверкнул на него глазами, не оценив шутки. Продолжая дурачиться, Олаф ответил ему тем же. Не было бы вокруг столько посторонних глаз, они разговаривали бы совсем иначе. Вскоре шлюпку подхватило течение и доставило к огромному песчаному пляжу. Когда она села на мель, матросы, сбросив сапоги, принялись выпрыгивать в воду и выгружать вещи. Николас снова попытался взять Гилли Ду на руки, но тот вырвался и с размаху плюхнулся в море, обрызгав Николаса и Герду. Приложился животом, наглотался песка и, суматошно перебирая ногами, погрёб к берегу. Ругаясь про себя, Николас вылез за борт и помог спуститься Герде. Олаф вместе с Идоу выбрались с другой стороны. Освободив шлюпку, матросы поволокли её к берегу. Следом зашагали и пассажиры. Возле линии прибоя они нагнали лиса, который стойко сражался с течением и пытался выбраться на берег. В этот раз Николас не захотел ему помогать, и в конце концов Гилли Ду сам преодолел это ужасное препятствие. Выглядел он жалко: стал раза в два меньше, мокрая шерсть клочьями свисала с боков, даже чёрные глаза потускнели и смотрели осовело. Злиться на такое тщедушное создание не получалось. — Горе горькое. Когда уже ты начнёшь вести себя разумно? — укорил его Николас. Немного придя в себя, лис зафырчал и встряхнул с шерсти воду, а потом рухнул в песок и принялся тереться об него спиной. Матросы направились рубить пальмы на починку. Идоу зашагала вглубь неизведанной земли. Он опирался на изрезанный диковинными узорами посох, который гремел сухими семенами на каждый шаг. Навершие украшали перья и полоски кожи. За спиной болталась гитара и мешок с подарками для дикарей. Странный этот проводник. Ничего не говорит, но понимает всё и даже больше. Интересно, есть ли дар у гундигардцев? Свой орден темнолицых воинов в набедренных повязках и в головных уборах из перьев? Чем они сражаются? Копьями с кремниевыми наконечниками? До это курам на смех! Герда принялась собирать ракушки и прозрачные камушки. Олаф бродил по берегу, изучая окрестности. К демонам всё! По примеру лиса Николас с размаху плюхнулся на песок и растянулся на спине. После шторма сложные вопросы и страх перед будущим отступили. Сейчас просто хотелось наслаждаться непривычно тёплым для осени солнцем, солёным морским воздухом и криком чаек. Прибой подбирался всё ближе. Глубокая синева неба обволакивала и качала, как на волнах. Все умрут: цивилизованные мунгардцы и дикари Гундигарда, духи и боги, животные и демоны. Самого мира в виде голубого шарика пронзённого тёмной спиралью Червоточины не станет. Вечно только небо. По нему души полетят к свету далёких звёзд. Возможно, они тоже уже мертвы. Сверкающий шлейф — лишь призрачное эхо уходящих в пустоту голосов. Души следуют за ним, пребывая в иллюзии, что живут и чувствуют. Но всё это — лишь сон мёртвого бога. Хорошо! Блаженство в тишине. Олаф устроился рядом и тоже принялся смотреть, только не в небо, а в лицо Николаса. — Когда в Мунгарде наступит мир, мы покорим и этот заброшенный континент, — заговорил он о том, о чём думать не хотелось. — Возведём города, обучим дикарей нашему языку и грамоте, научим рыть каналы, мостить дороги, возделывать землю более эффективно, разводить больше животных, добывать больше руд и драгоценных камней. Приобщившись к мудрости Пресветлого, они будут благоденствовать, как мы в Мунгарде. Голод и болезни будут забыты, а суеверия — развеяны. Корабли начнут безбоязненного ходить от Урсалии до Таверны Морей. Нам покорится весь мир! Николас покривился и повернул голову в его сторону: — Пожалуйста, не сейчас. Не хочу объяснять тебе, сколько крови ради этого придётся пролить. И результат окажется совсем не таким радужным, как ты представляешь. К тому же, демоны здесь вполне реальны. — Да, ты прав, — сник Олаф. — Просто эти пейзажи навевают мечтательное настроение. — А более умиротворённых грёз у тебя не бывает? — намекнул о своей проблеме Николас, и собеседник пристыженно замолчал. Теперь они оба изучали плывущие по небу облака. Герда долго топталась рядом, а потом тоже легла. Ветер доносил до Николаса её едва различий аромат. Безмятежность затмевало хмельное желание. Женское тело манило неразгаданными тайнами. Как же нежны и чувственны её объятия! Сколько страсти в её поцелуях! Но всё же Николас не шелохнулся, позволяя себе лишь несбыточные мечты. Гилли Ду устроился в ногах Николаса, щекоча его пятки перепачканной в песке шерстью. Стоило захотеть побыть одному, как все забросили свои занятия, чтобы полежать рядом. Ну, хоть молчали. Жизнь казалась почти сносной, а то и вовсе счастливой. Ведь рядом такие люди и… не совсем людьми, с которыми чувствуешь себя так же спокойно, как наедине с собой. Солнце закатывалось за море, оставляя на воде дорогу из золота. Вместо лиса пятки теперь лизал прибой, а Гилли Ду сопел над ухом. Олаф поднялся и с тоской посмотрел на стоявший вдалеке корабль. Послышался бодрый стук. Остальные тоже встали, отряхивая с себя песок. — Договорился? — деловито поинтересовался Олаф у показавшегося из-за утёсов Идоу. — Да! У вас, кстати, неправильно записано название племени. Шилайю, а не шилайя. Они приняли ваши подарки и согласились приютить нас на пару дней. Хотят, чтобы вы стали почётными гостями на их празднике урожая, — с самодовольной улыбкой сообщил Идоу. — Надеюсь, не в качестве главного блюда? — сглотнул Олаф. — О, нет! Северные племена чаще общаются с бледнолицыми и перенимают их традиции. Людей они не едят. Но если хотите, у себя на родине я могу свести вас с каннибалами. — Нет уж, спасибо! Обойдёмся как-нибудь без этого, — замотал головой Олаф. — На самом деле наши племена куда чаще убивают чужеземцев, защищая свои земли. А быть съеденным или принесённым в жертву — большая честь, которой удостаивается далеко не каждый, — принялся объяснять Идоу с самым серьёзным видом. Олаф пнул Николаса локтем и зашептал: — А ты говорил про большую кровь. Они же совсем безумны, хуже колдунов! Николас фыркнул: — Мы отказались от этих традиций, северные племена — тоже. Со временем откажутся и южане, если чаще будут торговать с «бледнолицыми». Или ты жаждешь устроить кровавую резню, а потом столкнуться с ненавистью покорённых народов? — Ладно-ладно, уговорил. Мы здесь не за этим, — сдался Олаф и повернулся к Идоу. — Так что от нас здесь требуется? — В их доме мы должны соблюдать их правила. Остальное обсудим по дороге. Ночью здесь бродят опасные твари, — поманил их за собой Идоу. Поставив Герду между собой, они двинулись в путь. Лис побежал следом. Они шагали по каменистой тропе между иссушенных колючек и фикусов. С темнотой наступал и холод. Хорошо, что они захватили плащи и теперь кутались в них, чтобы не околеть. Ночь полнилась жуткими звуками. То ли птицы кричали, то ли выли звери — и не разобрать. Гилли Ду стал вторить им высоким лаем. Жуткий звук! Такое ощущение, что самый опасный зверь с ними, а не бродит по пляжу. — Может, почуял сородичей? — предположила Герда. — Какие в пустыне могут быть сородичи у северного лиса? — засомневался Николас. Гилли Ду припал носом к земле и умчался в темноту. Даже Герда не стала просить искать его, тревожась от шорохов и неясных голосов. Над головой пролетел рой светлячков. Идоу запалил факел, освещая дорогу впереди себя. — Сегодня мы только поприветствуем всех, кто сидит у костра. А завтра на празднике, если вы покажете себя достойными, вас представят королеве, — заговорил он, раз остальные отмалчивались. — Этими дикарями правит женщина? — удивился Олаф. — Наверное, они совсем не воюют, а другие племена сюда не заглядывают. — Судя по тому, что я видел, войной они не брезгуют. У вас в Мунгарде женщины слишком забиты, боятся глаза от земли оторвать. Идоу кивнул на Герду. Та встрепенулась и внутренне сжалась. — Слишком привыкли подчиняться и прятаться за мужскими спинами. У нас женщины не так сильно зависят от мужчин. Благодаря этому они проявляют себя во всей красе и могут быть очень кровожадными. А мстить они умеют с такой изощрённой жестокостью, что нам и не снилось. — Нет, я бы не смогла… ни править, ни мстить, — ответила Герда. — За спинами надёжных мужчин куда спокойнее и проще. Одна я ощущаю себя мелкой рыбёшкой, выброшенной на берег. Бьёшься-бьёшься, а спастись не хватает сил и выдумки. Наверное, даже по нашим меркам я слабая и никчёмная. Николас со злостью скрипнул зубами. Сколько он бился, чтобы она поверила в себя. Герда же через столько прошла, столько повидала, а всё туда же: я маленькая, глупенькая и слабенькая, ни на что не способна. Видно, ей так удобней. Но смолчать он не смог: — Всё бы у тебя получилось, если бы жизнь заставила. Люди способны на куда большее, чем им кажется, но проявляют всё, что в них заложено, только когда попадают в беду. Она бросила на него угрюмый, полный укора взгляд. — Не переживай. Мы будем с тобой всегда и закроем спинами, если это понадобится, — Олаф коснулся её руки и улыбнулся подбадривающе. Кольнуло ревностью. Она — жена Николаса, законная, если не считать недоразумения с Леди из озера. А он мог только упрекать её и отталкивать, чтобы никто не догадался, как он томился по её благосклонной улыбке и ласковому прикосновению. Что за несправедливость? Почему Олафу так легко удаётся всё то, что Николас никогда себе не позволял? — Почему мы увидим королеву только завтра? Она рано ложится спать? — Олаф попытался повернуть разговор в менее щекотливое русло. — Нет. Её можно лицезреть только раз в год во время праздника урожая, — туманно объяснил Идоу. — Как так? Она что, пленница, как наш король Лесли? — недоумевал Олаф. — Как она может управлять племенем, не участвуя в жизни своих подданных? — Она сторонится будничной суеты, — пожал плечами Идоу. — По нашим поверьям вождь — не важно, мужчина или женщина — воплощение бога в Дольнем мире. А бога не позволено видеть никому, кроме того, кого он сам посчитает достойным. При встрече он делится с человеком своей силой. Если отдаст её слишком много, то не сможет защитить своё племя в час испытаний. — Я считал, что правитель должен отдавать себя своему народу без остатка, — хмыкнул Николас. — Тогда ты выгоришь быстрее, чем сухая трава в саване, — возразил Идоу. — Твоему народу от этого лучше не станет. Вождь не может распоряжаться собственной жизнью и растрачивать себя на пустяки. Он должен печься об общем благе и смотреть вперёд до самых льдов за морем на юге. — Герда победила. Я бы тоже так не смог. Не смог отказаться от вольной жизни, когда ты принадлежишь только себе и никому больше, — сознался Николас. — Похоже, среди нас хороший правитель вышел бы только из Олафа. — Нас учат самоотречению с детства. Такова цена за наш дар, такова наша служба. Но королём я не стану. Не знаю даже, получится ли из меня хороший Магистр. Мы уже в Гундигарде, преодолели сильнейший шторм, а уверенности я до сих пор не чувствую ни капли, — сокрушённо ответил тот. — Может, это к лучшему. Так ли тебе нужны власть, интриги, борьба со злопыхателями? — попыталась утешить его Герда. Если чтобы стать Магистром, ему придётся принять осколок Мрака, то пусть Олаф провалит это испытание. Или ещё лучше — покинет орден, и они втроём останутся бродягами, не принадлежащими ни к одной стороне. После Гундигарда можно отправиться на поиски континента Вингард на западе, о котором шептались моряки. — Не знаю. Наверное, это бы польстило моему самолюбию, — искренне ответил Олаф. — Я бы смог претворить в жизнь свои идеи, попытался бы что-то изменить. Может, я почувствовал бы, что значу что-то сам по себе, без голубого плаща и покровительства лорда Веломри. А ты, Морти, что скажешь? Мне нужно твоё мнение. — Думаю, ты переживёшь ещё не один шторм, прежде чем что-то ощутишь. Это произойдёт внезапно. Ты поймёшь, что всё изменилось и назад пути уже нет. Только вот плата может оказаться слишком большой. — О чём ты? Говоришь так, будто сам проходил подобное испытание, — насторожился Олаф. — Нет, конечно, нет. То есть да. Все мы теряли невинность. Я сейчас не про близость с женщиной, — Николас бросил осторожный взгляд на Герду. — Или с мужчиной. Я про взросление, когда ты понимаешь, что мир гораздо больше, опаснее и сложнее, чем казался в детстве. С возрастом приходят только разочарование и усталость, а мудрость и сила остаются неуловимыми синими птицами. А если однажды ты всё-таки ухватишь их за хвост, то поймёшь, в какое чудовище превратился, гоняясь за призраком власти. — Это очень… очень глубокомысленно, — ответил Олаф. — Но ты сгущаешь краски. Чтобы превратиться в чудовище, нужно предпринять определённые шаги. А сделать их, не понимая последствий, может лишь глупец. Разве кто-либо из нас похож на глупца? — Я похож, — подал голос Идоу. — А что? Глупцом быть хорошо. Какой с них спрос? Послушайте совет глупца. Тот из вас, кого выберет королева, достоин власти. Николас замер. Нет, только не это снова! Нужно сделать всё, чтобы королева выбрала Олафа. Герда тронула Лучезарного за плечо, показывая, что Николас отстал. — Морти! Ты где?! Не исчезай, как пронырливый лис! — позвал Олаф, и тот быстро нагнал их. — Что стряслось? — Услышал шорох и решил проверить. Я же отвечаю за вашу безопасность, — соврал тот. — Тем более, не отставай. Поодиночке нас одолеют куда быстрее. К тому же, дикие звери боятся огня. Правда, Идоу? — полушутливо обратился он к проводнику. — Куда больше они боятся людей, — тихо ответил тот. Прошло уже около двух часов. На небе зажглись звезды и луна, почти полная, только с края последней доли не хватало. Завтра будет полнолуние — потому и праздник. В старину они совпадали с лунными, а не солнечными циклами. К тому же, здесь поры года различались не так сильно, как на севере: вода не замерзала и не шёл снег. Разве что дожди могди зарядить, да и то ненадолго. Они уже успели утомиться, когда впереди показались отсветы костров. Из темноты выступили завёрнутые в покрывала мужчины с копьями в руках. Охранники. — Якси бунту хайкаму ома? — спросил один из них. — Лиу! — коротко ответил проводник и начал что-то показывать на пальцах. Воины почесали затылки, но всё же пропустили путешественников в деревню. Гости подошли к большому костру, вокруг которого на тростниковых циновках сидели по одну сторону мужчины с разрисованными белой глиной лицами, а по другую женщины с оттягивающими мочки серьгами в ушах. — Лиу! — улыбнулся им Идоу и чуть склонил голову. Маленькая девочка указала на гостей пальцем и спросила что-то у старших. Те отвечали ей, будто пытались успокоить, кое-кто даже лукаво посмеивался. Несколько мужчин, худощавых и долговязых, поднялись и повели гостей к глинобитным хижинам с тростниковыми крышами. Шилайю отвернул полог на одной из них и жестом пригласили войти. Внутри на застланном циновками полу лежали набитые соломой тюфяки и покрывала. В обложенном камнями очаге тлели угли. Путешественники слишком вымотались за день и улеглись спать, не задумываясь о неудобствах, холоде и том, что в расположенную у земли хижину могут заползти змеи. Только отбитая во время шторма спина давала о себе знать, но вскоре и эта боль забылась.