Огни юга

Проснулись они только к обеду. Идоу куда-то запропастился. Наверное, вызнавал у местных, как будет проходить праздник. А как им теперь выйти к дикарям без проводника? — Чего мы мнёмся? — не выдержал Олаф растерянного вида своих товарищей. — Будем улыбаться и почтительно кивать. В конце концов, мы образованные люди, которые знают и умеют куда больше, чем эти дикари. Нет. Одни и те же жесты, интонации и даже взгляды в разных странах понимались по-разному. А что на уме у дикарей, и вовсе представить сложно. — Хорошо, только будем держаться вместе, — после долгих раздумий предложил Николас. — Герда? — Да-да! Я сейчас, — засуетилась она. — Нет ли здесь воды, чтобы умыться? — Отыщем! — Олаф выглянул из-за полога и поманил остальных за собой. Они вышли гуськом друг за другом. Олаф первый, Герда вторая, Николас прикрывал тылы. Поселение располагалось вокруг мелких прудов, откуда женщины носили воду в кувшинах на головах. Берега обрамляли финиковые деревья, пальмы и камыши. Кое-где были разбиты грядки. Пеструшки сновали между глинобитных хижин. Иссушенные зноем козы паслись на мокрой от росы траве. В отдалении на границе с пустыней обгладывали колючки двугорбые верблюды. Площадь для празднеств находилась на входе в оазис, где было достаточно свободного пространства. Пальмы украшали гирлянды из цветов и связок фиолетового лука. На ветвях висели талисманы из раскрашенных охрой ракушек. Они мелодично стучали на ветру. Женщины раскатывали на плоских камнях лепёшки и относили их жариться на костре. Готовое угощение раскладывали на циновках. Овощи томились в глиняных горшках. Мужчины выкапывали из земли большой чан с тушёной бараниной и резали её кремниевыми ножами. От съестных запахов животы тоскливо заурчали. Шаловливый мальчишка утянул лепёшку с козьим сыром, но кто-то из взрослых поймал пострелёнка и оттягал за уши. Некоторые вещи одинаковы у всех. Например, желание мальчишек проверять границы дозволенного. Зазвенели струны гитары. Идоу, оказывается, сидел на циновке среди шилайю. От них он отличался разве что мунгардской одеждой и соломенной шляпой. Ловко перебирая пальцами, он наигрывал заводную мелодию. Шилайю принялись подпевать. От низкого ритмичного тембра их глубоких голосов гудело в ушах. Они будто аккомпанировали гитаре, а не она им. Ноги сами просились в пляс. Идоу заглушил струны ладонью и повернулся нависавшему над ним Олафу. — Ах, вот вы где! Я вас везде искал! — Мы спали в хижине, она в другой стороне, — резонно заметил Олаф. — Какое досадное упущение с моей стороны, — хохотнул проводник. Как ему в рабстве все зубы не выбили? Или там он тоже косил под дурачка и заслуживал к своим чудачествам снисходительное отношение? — Так ты ещё и музыкант? Ученик самого Джелани? — с непонятным сарказмом поинтересовался Олаф. — О да, он был славнейшим из учителей! — закивал Идоу. — И ты, конечно, знаешь его последнюю песню, которую он так и не успел исполнить на публике? — Я обязательно сыграю её вечером на празднике, — подмигнул ему Идоу. Олаф запрокинул голову и расхохотался. — Ого! Да тебе позавидовал бы сам Папа Легба! — посерьёзнел проводник. Шилайю забросили все свои дела и внимательно следили за ними, будто могли понять, о чём шепчутся чужаки. Идоу снова скользнул пальцами по струнам. — Ладно, погодите немного. Нужно уважить хозяев музыкой, чтобы они на нас не осерчали. Он подобрал куда более нежную, умиротворяющую мелодию. Женщины завели песню-плач по чему-то или кому-то навеки утраченному. Олаф продолжал хохотать. Герда испуганно коснулась его плеча. — Над чем смеёшься? — Над собой, — сокрушённо ответил Олаф. — Я искал надёжного человека, а нанял худшего болтуна из всех. Наверняка он не знает ни одного языка, кроме своего. И проводником был только на словах! — Рано ещё посыпать голову пеплом, — попытался успокоить его Николас, поймав на себе несчастный взгляд Герды. — Как-то же он договорился с этими шилайю. — Да нет же, он просто болтун! — Олаф закрыл лицо руками и покачал головой. — А кто такой его учитель Джелани? — Герда снова коснулась его плеча, на этот раз, чтобы отвлечь. — Джелани не его учитель. Я больше, чем уверен, что они никогда не встречались, — горестно заявил Олаф. — Это просто легенда. — Из новых? — глаза Герды вспыхнули воодушевлением. — Расскажи! После путешествия я запишу свой сборник легенд и обязательно включу в него историю о наших путешествиях. Вот чем мне хотелось бы заняться! — Сложную работёнку ты выбрала, — сдался он. –Джелани родился уже в Мунгарде, в семье рабов, которых вывезли из Гундигарда в раннем детстве. После прихода к власти пресветловерцев их освободили, как и многих других невольников. Но найти себя на свободе оказалось не так просто. Многие за гроши нанимались в помощники фермерам на сезонные работы. Единственным их развлечением после тяжёлых трудов было пение у костров между камышовых лачуг по берегам реки Агары. Некоторым из гундигардцев так полюбилось это занятие, что они тратили последние сбережения на инструменты и странствовали по стране, чтобы петь в кабаках и на площадях больших городов за подаяние слушателей. Джелани тоже мечтал стать странствующим музыкантом. Внешность у него была весьма запоминающаяся: высокий рост, болезненная худоба, удивительно длинные и гибкие пальцы и бельмо на правом глазу. Но пел и играл он весьма посредственно. Его постоянно освистывали. На несколько лет Джелани исчез, а когда вернулся, в руках у него была старая четырёхструнная гитара. Из неё он извлекал такие звуки, будто играл целый оркестр. Голосом Джелани мог передавать любые, даже самые сложные эмоции. Его стихи больше напоминали искусные сочинения королевских бардов с вкраплениями причудливых дикарских мотивов. Когда Джелани приходил в Констани, мы сбегали с уроков, чтобы послушать его выступления. Это было истинное волшебстве — не то, что фиглярство Идоу. Девушки от его музыки теряли разум: вешались на него, проходу не давали. Мы спрашивали у Джелани: «Где ты научился играть так, как не умеют даже придворные музыканты?» Джелани ухмылялся и отвечал: «Да вот, ребятушки, отчаялся я совсем. Музыка моя убога, в животе пусто, и ни одна красотка даже смотреть на меня не хочет. Я взял последние три серебряника и закопал их в полночь на перекрёстке у старого кладбища. Из лунного света навстречу мне вышел демон. Чёрный, как ночь, лицо в муке перемазано, кудри рыжие от охры, глаза красные, словно кровью налитые, костюм господский. Пахло от него ромом и опием. В обмен на душу демон научил меня музыке. Теперь я играю её каждый день, чтобы заглушить вой его псов. Я вижу их тени в вечерних сумерках, нахожу следы их когтей на дверях домов, где останавливаюсь на ночь. Не подсобите, юные воины? Отыщите псов, отыщите демона. Убейте их, иначе со дня на день они придут за мной, и я не успею сыграть последнюю песню». — Псы? Как холмовые гончие? — переспросил Николас. — А что за демона ждал Джелани? Очень похоже на Аруина, предводителя Дикого Гона. Меня им в детстве тётушка пугала. — Вряд ли, — задумчиво ответил Олаф. — В среде рабов гундигардские легенды перемешивались с нашими и получалось нечто очень своеобразное. Раньше, когда рабы сбегали от своих хозяев, на их след натравливали свирепых собак. Когда псы настигали несчастных, то разрывали их на части. Потому Джелани и боялся собак. — Значит, демона не было? Джелани не продавал душу Предвестникам? Ты же говорил, что у него тоже что-то с глазами… — напомнила Герда. — Нет. У него было мутное пятно на правом зрачке, а не разноцветные глаза, как у наших Магистров. К тому же, неодарённые называют демонами самих гундигардцев. Джелани рассказывал всё это для красного словца. А играть его научил кто-то из бывших рабов. Они часто практикуются на старых заброшенных кладбищах, потому что там тихо и безлюдно. Герда разочарованно надула губы. Не любила, когда истории о волшебстве развенчивали и делали приземлёнными. Олаф коснулся её руки и подбадривающе улыбнулся: — После его рассказов мы ходили на перекрёсток, чтобы вызвать демона. — И ты? — округлила глаза Герда. — Ну… нет, меня не брали. Я ведь весь такой правильный, любимчик лорда Веломри, — Олаф с досадой поморщился. В отличие от болтуна Идоу он был излишне честный. Если искренность и наивность Герды умиляла, то от прямоты Олафа порой становилось неловко даже ему самому. — Мои приятели ходили и хвастали этим на всю Академию. Все они до сих пор живы и здоровы, и при хороших должностях в ордене. А о том случае даже не вспоминают. — Но ты-то помнишь, — резонно заметил Николас. — А что стало с Джелани? — Он умер. В Констани постоянно объявляются музыканты, которые называют себя учениками Джелани и выдают свои весьма посредственные сочинения за его последнюю песню. — Неужели Джелани загрызли собаки? — с надеждой спросила Герда. Олаф посмотрел на неё с недоумением: — Конечно, нет! Ему проломили голову в таверне. Он соблазнил чью-то жену и заразил её срамной болезнью. Муж об этом узнал и пошёл разбираться… Ну а как «разбираются» между собой простолюдины, ты можешь себе представить. — Фу! — скривилась Герда. — И я о том. В реальности все эти истории оказываются далеко не такими красивыми, как представляется в сказках, — сказал Олаф. Идоу закончил играть, по мунгардской традиции встал и поклонился публике. Хлопать шилайю не стали, но улыбались доброжелательно, взмахивали руками и что-то говорили на своём чирикающем наречии. — Мастер Идоу, скажите, а ваш учитель Джелани ходил на перекрёсток у кладбища? Он действительно продал душу демону? — спросила Герда, как только проводник повернулся к ним. — Конечно, ходил! Вы всё неправильно понимаете. Мы в Гундигарде видим мир не так прямо, как вы. На перекрёсток идут не для того, чтобы обрести славу и потешить своё тщеславие, а чтобы приобщиться к мудрости предков и найти среди множества чужих историй свою. А продать душу, значит, посвятить себя любимому занятию и пожертвовать ради него семьёй, друзьями, достатком и удобствами. Понимаете? — Значит, никакого демона с измазанным мукой лицом не существует? — добивалась она прямого ответа. — Ещё как существует! Папа Легба — привратник загробного мира. Когда ему скучно, он играет зажигательную музыку, и все, мёртвые и живые, ему подпевают, — снова тренькнул по струнам Идоу. — Это не означает, что ты должна перестать верить в чудеса и мечтать о счастливом конце нашего путешествия. Уверен, у нас всех всё сложится именно так, как ты захочешь, — поспешил взять инициативу в свои руки Олаф и уже куда более строго обратился к Идоу: — А ты заканчивай бездельничать. Нам нужно умыться и поесть. Или мы должны голодать до праздника? Проводник повернулся к шилайю и спросил: — Лиу-лиу? Мужчины недоумённо уставились на него. Идоу заложил руки за спину и навис над ними. — Тинати акса мочья? — спросил один из шилайю с суровым видом. Его голова, как и у остальных дикарей, была обмотана белым платком, чтобы солнце не палило в макушку и песок не набивался в волосы. И без того чёрные глаза мужчин были подведены сурьмой. Женщины, наоборот, глаза не красили, зато носили много украшений: ожерелий, бус, браслетов, серёг и колец из перламутра и полудрагоценных камней вроде яшмы. — Лиу! — ответил Идоу, старательно растягивая рот в улыбке, но зубы не показывал. — Тинати му каксамо иеи? — снова спросил что-то дикарь. — Лиу! — настаивал проводник. — Татакаса мо рикидери! — махнул рукой собеседник. — Лиу! — кивнул Идоу. Похоже, Олаф был прав насчёт Идоу. Ни демона плешивого он не знает. Что ж, будет им урок. В следующий раз останутся на корабле, а не пойдут на сушу искать приключений на свои головы. Дикарь что-то выкрикнул. К гостям приблизился длинный узкогрудый как жердь подросток и поманил за собой. Идоу же остался с шилайю у большого костра и продолжил играть на гитаре. Они пришли к одному из прудов. Следом прибежали девушки с кувшинами и связками хвоща. Они показали, что нужно растереть его в руках и полить водой — будет пахнуть, как мыло. Гости пожали плечами и попробовали. Действительно, освежало. Николас с Олафом быстро умылись и вернулись к выделенной им хижине. Вдосталь наплескавшись, к ним присоединилась Герда. Она выглядела взбодрившейся и повеселевшей. — Я… всё-таки думаю, что неправильно менять концовки историй. Тогда они станут лживыми и криводушными. — Хорошо! Тогда не расстраивайся из-за них так сильно, — Олаф ласково ущипнул её за щёку. Сопровождавший их подросток принёс глиняные миски с кашей ярко жёлтого цвета, приправленной морковью, луком и укропом. Сверху в каждой тарелке лежало по четвертинке лимона. — Кускус! — парень облизнулся и погладил тощий живот, а потом отдал одну миску Олафу. — Действительно, кускус-нямням, — хмыкнул тот и огляделся по сторонам. — И как же это есть без ложки? Вторая миска досталась Герде, а последняя — Николасу. — Руками, — пожал плечами он, выжал в кашу лимон и с опаской отправил рот щепотку. — Это хотя бы не рыба, и пряностей они не жалеют. Герда тоже принялась есть. Олаф долго с отвращением смотрел в миску, но голод всё же возобладал, и он набрал в ладонь горстку каши. — Месяц назад я был одним из самых могущественных людей в Мунгарде, а теперь ем подозрительную кашу руками, как последний босяк. — Ты слишком долго жил в стенах ордена. Хороший правитель должен быть ближе к народу и есть с ним из одного котелка, — усмехнулся Николас и с видимым удовольствием слизал с пальцев остатки каши. — В своё время я достаточно намучился с бамбуковыми палочками. После этого есть руками — наслаждение. — Может, ты и прав. Ко всему нужно относиться проще, — согласился Олаф и отправил в рот первую порцию. — Хочется наплевать на правила и прочитать этих дикарей. Идоу — первого из всех. Вряд ли прочитать хитроумного проводника получится легко. — А вдруг это их рассердит? — встревожилась Герда. — Пока ни они, ни Идоу враждебности не проявляли. Это не та ситуация, когда нужно нападать первыми. — Ты, конечно, права. Нужно набраться терпения, — тоскливо вздохнул Олаф. На полуденном солнце они разморились и задремали. Когда посапывать, опираясь спинами о неровную глинобитную стену, надоело, они отправились осматривать окрестности. Около полусотни глиняных хижин различались разве что орнаментами в виде меандров, листьев, цветов и животных. За ними обнаружились поля, засаженные злаками. Правда, они выглядели очень чахло. Похоже, здесь давно не шли дожди. Ничего, жаркий сезон вот-вот должен закончиться. Да и не выглядели шилайю голодающими, учитывая, сколько угощения приготовили на праздник. Козы, правда, гремели костями, но может, это такая порода. Герде очень хотелось погладить верблюдов. — Не стоит. Может, это священные животные и к ним нельзя прикасаться. Особенно чужакам, — предупредил Николас, когда они подошли вплотную к стаду. — Я вижу, ты тут всё знаешь не хуже, чем наш проводник. Может, стоит выгнать дармоеда и отдать тебе его плату? — предложил Олаф, посмеиваясь. — Уверен, общаться с дикарями ты сможешь не хуже. Лиу! Лиу! Главное, побольше махай руками и сохраняй умный вид. — Да ну! Мне куда больше по душе присматривать за вашей безопасностью, — отмахнулся Николас. — Идоу не так прост, как кажется. Не стоит его недооценивать, ни в хорошем, ни в плохом смысле. — Заметил что-то подозрительное? — насторожился Олаф. — Нет, просто… предчувствие. — Знаешь, я забеспокоился бы, будь ты одним из нас. Так он догадывался, играл или Николас стал слишком мнителен? Верблюды жевали колючки, не обращая внимания на гостей. Только один, самый большой, повернул голову в их сторону. — Жаль. Я читала, что они смирные, только могут плюнуть, и тогда их слюна будет течь по всему лицу, — задумчиво выдала Герда. — Только этого не хватало! — всполошился Олаф, глядя, как большой верблюд двигает челюстями. — Пойдём отсюда. Смотрите, там что-то интересное! Он махнул в сторону большой постройки на отшибе. Это была пирамида с круглым основанием. С неё будто стекали потоки красной глины. — Похоже на гробницу или храм, — задумчиво изрёк Николас. — Какая правильная форма и как построено! — восхитился Олаф. — Неужели её возвели дикари? — То, что они живут иначе, чем мы, не значит, что они глупые, — тихо заметил Николас, но расслышала только Герда и посмотрела с нежностью. Он поёжился. Почему так трудно противостоять чувствам, её и своим? Нужно закусить губу и терпеть. До конца осталось недолго. Нельзя всё испортить в нескольких шагах от… смерти. Николас направился к пирамиде, сбив их строй. Герда с Олафом недоумённо переглянулись и поспешили за ним. Высотой футов в тридцать, в диаметре столько же, стены украшала роспись из чёрных языков пламени. Николас потрогал поверхность. Слишком горячая. Нагреться на не таком уж жарком солнце она не смогла бы. — Интересно, где здесь дверь? Что скажет наш знаток? — Олаф хлопнул Николаса по плечу. — Может, туда ведёт подземный ход. А может, двери и вовсе нет, — пожал плечами тот. — Зачем строить дом без двери? Это глупо даже для дикарей. — Если это гробница, как курганы у нас в Б… — начала Герда, но осеклась, уловив на себе предупреждающий взгляд Николаса. — В Урсалии. Если это гробница, то входа нет, чтобы никто не тревожил мёртвых и не грабил их. — Ты, оказывается, тоже претендуешь на роль проводника? — сыронизировал Олаф. — Знатная должность, раз столько желающих. — Почему ты такой злой? — нахмурилась Герда. — Мы же просто делимся своими догадками. Если тебе не нравится, мы будет молчать. — Прости, я не хотел! Просто меня всё здесь раздражает. Наш проводник, дикари и их дурацкие обычаи, вонючие животные и даже эта бессмысленная постройка. — Мы тоже тебя раздражаем? — осторожно спросил Николас. — Хочешь, мы оставим тебя одного? Кажется, здесь достаточно безопасно, но если что, я буду наблюдать за тобой издалека, чтобы не мешать. — Вовсе нет! Я всю жизнь был один, и рад, что теперь вы рядом. Просто не привык, что всегда нужно быть приветливым. По правде, даже не знал, что могу быть таким раздражительным. — Не оправдывайся, не нужно! — Герда крепко сжала его ладонь. Она оказалась ледяной. — Просто будь собой, мы примем тебя любого. Это ведь и есть дружба. Он вымученно улыбнулся. На дороге показался Идоу и подбежал к ним. — Вот вы где! На этот раз я заглядывал в хижину, да. Идёмте на праздник. Всё уже готово, ждут только вас… Ну и закат, естественно. — Что это за здание? — Герда указала на пирамиду. — О, это королевский дворец. Нравится? — ответил Идоу. — А как туда попадают люди? — Никак. Я же говорил, королева показывается только раз в год на праздник урожая. В остальное время она обитает здесь. Входить к ней строго запрещено, — пожал плечами проводник. — Где тогда она берёт еду и как сама входит и выходит? Как передаёт племени свои указания? — продолжила недоумевать Герда. — Боюсь, об этом знает лишь сама королева, — усмехнулся Идоу. — Но у тебя, как и у остальных, будет шанс встретиться с ней. — А как мы поймём друг друга, если разговариваем на разных языках? — Не беспокойся. Если она покажется тебе, то ты её поймёшь. Нужно торопиться. Неучтиво заставлять хозяев ждать, — закончил разговор Идоу и направился в сторону оазиса. Олаф с Гердой поспешили за ним. Николас задержался. Не покидало чувство, что за ним кто-то следит. Да не просто кто-то, а то же существо, что наслало на них бурю. Может, оно и нагревало пирамиду изнутри? Но тот дракон был слишком большим, чтобы сюда вместиться. А если он умеет принимать иные формы? Может, внутри горячий источник? Лава? Тёмная гряда гор совсем рядом. Человек вряд ли бы выжил в кратере среди ядовитых испарений. Возможно ли, что королева шилайю — демон? Это бы многое объяснило. Николас положил ладонь на эфес приторочённого к поясу меча и огляделся по сторонам. — Морти, не отставай! — поторопил его Олаф. — Нас ждут… гостеприимные хозяева. Ладно. Нужно дождаться окончания праздника и добиться встречи с королевой. Тогда всё станет ясно. Николас поспешил за остальными.