Огни юга

На оазис стремительно опускались сумерки. Шилайю сидели на циновках вокруг костра и ели лоснящимися от жира руками завёрнутую в лепёшки баранину и овощи. Из общего котла в глиняные кружки разливали хмельной напиток, от которого у шилайю блестели глаза и лица становились счастливыми. Дети возились рядом со взрослыми, самые младшие уже клевали носами. Заметив гостей, ребятня подбежала к ним и стала что-то спрашивать. Николас, Герда и Олаф лишь улыбались и мотали головами, не в силах понять, чего от них хотят. Мальчишка посмелее схватил Николаса за руку и ткнул в неё иголкой от кактуса. — Эй! За что? — он грозно посмотрел на сорванца. — Ничего страшного, она не отравлена, — сказал Идоу. — Он просто хотел проверить, какого цвета твоя кровь. Николас показал детворе палец с выступившей багряной каплей. Те подались вперёд, разглядывая её, как нечто небывалое. — Нина-а! Ака-ака! — выкрикнул зачинщик. Кто-то из ещё трезвых взрослых обернулся и строго подозвал пострелят к себе. Те послушались, но не переставали галдеть. — Что они решили? — спросил Олаф. — Что Морти такой же человек, как и они, а не демон, — хохотнул Идоу. — Не обращайте внимания, больше проверок не будет. Он отвёл гостей к свободному месту на циновках. Женщина, чьи бёдра были обвязаны цветастым покрывалом, а полная грудь с огромными сосками обнажена, подала им миски с едой. Остальные женщины оказались одеты так же нескромно. Олаф выглядел слегка обескураженным. Герда стыдливо краснела и не знала, куда деть глаза. Николас наблюдал за ними отстранённо. Во время странствий ему и не с таким сталкиваться приходилось. Впрочем, нужно изображать из себя простака. Или нет. Олаф уже явно оценил его осведомлённость. Это будет выглядеть натужно и подозрительно. Лепёшки лежали в общем блюде. Сидевший рядом мужчина вручил гостям кружки с напитком. — Это что-то вроде вашего вина, только из кактусов, — объяснил Идоу. — По крайней мере, настроение поднимает не хуже, чем напиток из винограда. Он залпом опустошил кружку, вытер рот рукавом и попросил ещё. Сосед-шилайю засмеялся и похлопал его по плечу. Ясно. Напиток крепкий, лучше не налегать. Стемнело. На небе зажглись яркие, но непохожие на северные рисунки. Умирающая луна походила на кусок изъеденного мышами сыра. Ветер стих, воздух стоял густой и томный. Цикады мелодично стрекотали в траве, лягушки квакали в прудах, птицы чирикали надсадно. Олаф продолжал мучиться из-за того, что есть приходилось руками, но в целом праздничный ужин оказался сносным. Особенно вкусными оказались приправы. Между дикарями шла неспешная беседа. Старая, похожая но сморщенную сливу, женщина громко что-то рассказывала. Молодёжь слушала её, затаив дыхание. Взрослые вполголоса, чтобы не мешать ей, обсуждали свои проблемы. Гостям, которые не понимали ни слова, оставалось только молчать. Все звуки стихли. К костру вышли мужчины с барабанами, рожками, волынками и большим деревянным инструментом, наподобие стола, сложенного из длинных узких брусьев. По нему били маленькими молоточками, и он издавал разные звуки от высоких до низких. Такого даже в Золотом Дюарле не видели. Пускай бы Сумеречники возили королю Орлену гундигардские специи и диковинки. Они куда безопаснее, чем пленённые демоницы, а волшебства в них ничуть не меньше! Повара и музыканты в богатых домах руки бы оторвали за одну возможность удивить пресыщенных господ. Идоу взял гитару и вышел в центр. — Сейчас вы её услышите. Ту самую песню, — азартно заявил он и ударил по струнам. Остальные музыканты подхватили мелодию. Идоу запел низким, вибрирующим голосом. Слова проникали под кожу, песня становилась отражением собственных мыслей, страхов и боли, как будто Николас был её главным героем. «Я стою на перекрёстке, Я промок - льёт дождь, А звук гитары уже не так сладок. Я протягиваю руку, А люди проходят мимо, Они меня не знают. Моя музыка больше им не слышна. Солнце садится и восходит, Я смотрю на восход и закат. Но милостыни не жду - Ведь Бог не услышит меня. Я запутался и тону. Не зная ласки твоей. Лети, голубка, Скажи моим братьям, О тоскливой трясине, Которая уже ждет. Скоро придет тот демон, Что дал мне музыку, Чьи псы заждались моей платы. Он выжжет мне душу, Заберет с собой. А тело оставит Гнить в овраге. И моя музыка больше не сладка. Когда земля сомкнется надо мной, Когда ручьи потекут надо мной, Когда ветра запоют о весне, Приди, голубка, Брось цветок на могилу. И спой мне Пусть ветер поет с тобой. Пусть воют демоновы псы, Посыпь землю солью. И помни обо мне. Пой обо мне, Пой...».(*) (*) Автор стихов – Яна Рунгерд Остальные слушатели тоже оказались в плену зловещей мелодии: боролись с отчаянием и одиночеством, предчувствовали скорую гибель и переживали о судьбе близких. Они даже не заметили, как Идоу закрыл струны рукой, и гитара смолкла. — А где хлопки? Вы же не дикари и прекрасно знаете, как благодарят музыкантов. Если не платите, то хоть похлопайте для приличия! — укорил их проводник. Герда с Николасом пристыженно ударили ладонями. — Благодарность заслуживают, милостыню — просят. А требовать могут только те, у кого есть власть и деньги, — скривился Олаф. Идоу печально улыбнулся самому себе. Шилайю подал ему кружку с кактусовым вином. Опустошив её в пару глотков, Идоу выкрикнул: — Раз за душой ни гроша, не заслужил я ни шиша! Он снова заиграл, на этот раз куда более бодрую и залихватскую мелодию. Остальные инструменты подхватили её так же быстро. Шилайю поднимались с циновок и пели на своём наречии. Молодёжь пустилась в пляс, высоко подпрыгивая и потрясая всем телом. У Сумеречников ещё сохранились подобные ритуалы — древние пляски духов, в которых нет правил. Ты просто слушаешь музыку и двигаешься, как велит душа. — Зачем ты так? Он же играет от души! — укорила Олафа Герда. Тот сжал губы в полоску, не желая оправдываться. Женщины приближались к мужчинам, покачивая бёдрами и встряхивая пышными грудями. Мужчины бросали на них похотливые взгляды, простирали руки и притягивали к себе, едва не изображая совокупление. Лица у Герды с Олафом потешно вытянулись. Она стыдливо отвела взгляд, а он мрачнел и с трудом скрывал брезгливость. Вспомнилось, как Гвидион настаивал, чтобы на похожем празднике урожая Николас зачал ребёнка с женщиной, которую объявят Владычицей Осенью. Неужели и здесь всё затевается для того же? Мужчина должен встретиться с королевой ради совокупления, а не для того, чтобы пройти испытание и почувствовать себя достойным власти. Николас скорчил кислую мину и встретился взглядом с Олафом, будто поймали своё отражение в кристальной воде. Оба захохотали. Герда глянула на них неодобрительно и ещё больше ссутулилась. Видимо, испугалась, что они смеялись над ней, но остановиться не получалось. Похоже, кактусовое вино ударило в голову. Олаф похлопал её по плечу. — Мы о своём, о мужском. Не обращай внимания. — Ужасно быть в вашей компании единственной женщиной! — воскликнула Герда в сердцах. Её тоже развезло, хотя она сделала от силы пару глотков. — Смотри, сколько тут женщин. Никто ничего не стесняется! — Николас махнул рукой в сторону похотливо извивающихся дикарок. — Бери пример. — Тебе такое нравится? — Она спрятала лицо в ладонях, бубня себе под нос: — Домой! Домой! Как я хочу домой! Сколько раз на неё нападали жуткие демоны, боги и просто безумцы, а домой она запросилась, только когда оказалась на разнузданном празднике. Правду сказал Идоу, цивилизованное общество закрепостило женщин. Нет, не так, оно закрепощало всех с раннего детства кучей запретов и стыдом за свою наготу, свою природу, свои эмоции и мысли. Так кто же невежественней и глупее, искренние дикари или цивилизованные лицемеры? — Потерпи. Посидим ещё для вида и пойдём спать, а завтра вернёмся на корабль. Хватит с нас чудес Гундигарда, — подбодрил Герду Олаф. Она слабо улыбнулась. Сосед-шилайю помахал рукой в сторону танцующих. Заметив его жесты, Идоу перестал играть и вернулся к компании мунгардцев. — Вы должны присоединиться к пляске. Это почётная обязанность гостей. — Только участвовать в разврате нам ещё не хватало! — возмутился Олаф и снова сложил руки на груди. — Хоть один из вас должен станцевать, иначе вы их обидите. После этого они могут нас не отпустить, — на полном серьёзе заявил Идоу. — Об этом ты нас не предупреждал. Танцуй сам, — Олаф оставался непреклонен. — Я-то станцую, но им нужен белый человек. Желательно предводитель. Угу, ребёнка от простого скитальца они не хотят. — Нет. Моя вера запрещает участвовать в подобных безобразиях. Я не хочу её пятнать даже в своих глазах, — нашёл достойную отговорку Олаф. Идоу печально вздохнул и обернулся к Герде. — Тебе же понравилось, я видел. Станцуй! Благодаря этому ты сможешь встретиться с королевой и доказать, что женщины ни в чём, даже в смелости не уступают мужчинам. Если предлагают ей, значит, дело не в ребёнке. Да и вообще не стоит ей в этом участвовать. Нет, он не ревнует, а просто переживает за её безопасность! — О, я… я бы не хотела ничего доказывать. Бессмысленно это. — Вы всех нас спасёте! Молю! — Идоу едва не встал на колени. Герда бросил на Николаса отчаянный взгляд. С одной стороны, лучше бы достойным власти признали Олафа. С другой стороны, королева может оказаться демоном. Может, уговорить Олафа сыграть роль приманки, в то время как Николас приготовит засаду. Дракон из шторма слишком силён, чтобы идти в лобовую атаку. — Это хорошая возможность показать себя. Станцуй! Заодно покажешь дикарям, что уважаешь их традиции. Тогда со временем они примут Пресветлого бога, как принимали нас, — подключился Николас к уговорам. — Какой из меня танцор? Если хочешь, попробуй сам, — предложил Олаф. — Это плохая идея. — Почему? Снова стесняешься? Если не хочешь, значит, мы отказываемся все трое. «Просто это твой путь, дубина! Я не хочу подставляться, чтобы меня в очередной раз назначали избранным, мессией или прочей чепухой». — Пожалуйста! — Идоу сложил ладони лодочкой. — Иди. Спаси нас, избавь от этой нелепости. Можешь считать, что это работа телохранителя, — велел Олаф. С королевой встретиться необходимо кровь из носа, иначе на них может напасть что-то гораздо более могущественное, чем кучка дикарей с кремниевыми ножами. — Ладно, — сдался Николас. — Только ты должен снять рубашку и платок. Эти танцы исполняют раздетыми, — попросил Идоу. — Нет. Пускай терпят так или я тоже откажусь. — Какие же белые люди упрямые и непокорные! — с досадой всплеснул руками Идоу. Шилайю принёс похожий на гриву плюмаж из орлиных перьев и водрузил его на голову Николаса. Идоу вложил в руки обтянутый воловьей коже бубен и деревянную колотушку с резными узорами, похожими на те, что они видели у пирамиды. — Покажи им свою музыку! Заставь их сердца гореть, и они станут твоими! — горячо советовал Идоу. — Мне их сердца ни к чему. Я просто… — Это только пока. Иди же! — Идоу пихнул его в спину. Николас бросил последний взгляд на товарищей. Олаф посмеивался над его глупым видом, Герда, наоборот, хлопала пушистыми ресницами и едва не открывала рот от восторга. Словно снова влюбилась без памяти. Эх, была не была. Шутом выступать ему не привыкать! Шилайю отвёл Николаса к танцующим. Темнокожие девицы обступили его кругом и, воздев руки, принялись качаться из стороны в сторону, как деревья на ветру. Музыка стихла. Дикари ожидали, что Николас задаст ритм нового танца. Он вскинул бубен и ударил колотушкой. Раз, два, три — примеряясь. На четвёртый Николас закружился вокруг своей оси, притопывая ногами в сапогах. Идоу перехватил гитару и заиграл так зажигательно, что сердце выпрыгивало из груди. Остальные музыканты снова быстро включились. Шилайю одобрительно заулюлюкали и запели. Николас приблизился к женщинам, показывая, насколько он истосковался по страсти и удовольствиям, насколько устал страдать, бороться и терпеть лишения. Насколько надоело изображать из себя кого-то другого, правильного, каким его хотели видеть наставники и друзья. Собой Николас становился только во время сражений. И сейчас, во время неистовой пляски, с вульгарными движениями и томными вздохами, от которых прошибал пот и кружилась голова. Он чувствовал себя живым, здоровым и полным сил. Вспоминалось раздольное детство в Озёрном крае, когда наставники ещё не предали его и позволяли вдосталь веселиться на праздниках. Бубен бил всё громче и быстрее, вторя грохоту крови в ушах. Идоу рвал струны так неистово, что казалось, вместо ногтей у него отросли стальные когти. Всё яростней подскакивали, кружились и раскачивались женщины. Приближалась кульминация. Завыл раненый ветер, звёзды и луна скрылись за тучами. На разгорячённое лицо упали крупные капли дождя. Грянули крики ликования. Мужчины подхватывали женщин на руки и кружили их, пока не начинали падать. Николас замер, пытаясь отдышаться. Всё закончилось или будет продолжение? Он поспешил избавиться от громоздкого плюмажа, а заодно и бубна с колотушкой. Олаф непроницаемо улыбался. Герда же, наоборот, выглядела осунувшейся и несчастной. Метнула в Николаса испепеляющий взгляд и отвернулась. Приревновала, что ли? Эх, бред какой-то! — Задал ты им жару, — восхитился Олаф. — У нас самих ноги в пляс запросились. — Пойдём? — предложил Николас. — Нет, мне, как члену ордена, нельзя. Но Герда пока только ученица. Ей очень хочется развлечься. Возьми её в пару! — Да с чего ты решил? Мне не нравится! Я… — она запнулась, встретившись глазами с Николасом. — Не бойся. У тебя ещё есть шанс встретиться с королевой и попасть внутрь пирамиды, — усмехнулся он и протянул ей руку. В конце концов, если танцевать вместе, то ревновать не будет никто. — Иди, это наказ наставника. Больше я не мягкий, нет! — рассмеялся Олаф. — Надо меняться. Нам всем. Я уже чувствую эту силу внутри себя. Почувствуй и ты! Герда бросила на него затравленный взгляд. Николас потянул её за собой к костру, где дикари продолжали плясать под задорную музыку. — Я… не умею, — сделала слабую попытку вырваться она. — Тут не надо уметь. Двигайся, как тебе нравится, — Герда напряжённо застыла в его руках. — Ладно, я поведу, просто не сопротивляйся. Расслабься, тебе говорю! Это вовсе не так сложно. — Да-а-а, Олафу и впрямь до твоей жёсткости, как нам до Зюдхейма, — пробормотала она себе под нос. — Ты моей «жёсткости» ещё не видела, — оборвал её Николас. — Прекрати трястись. Я же говорил, что не причиню никому вреда, если ты будешь вести себя разумно. Олаф и так уже о чём-то догадывается. Не подводи нас всех к эшафоту. — Догадывается Олаф не из-за меня, а из-за того, что даже если ты будешь лезть из кожи вон, на сына простого рыбака похожим не станешь, — огрызнулась она. Злость хотя бы помогла ей немного расслабиться. Николас приобнял Герду за талию и повёл в плавном танце. Дикари тоже замедлились и затянули нежную, немного печальную песню. — Выкручусь. Главное, не ревнуй так открыто и не переживай. Легче от этого никому не станет. — Вот ещё! — возмущённо фыркнула она. — Тебе так нравятся эти дикарки? — У них красивая грудь, гладкая кожа, горящие глаза, — искренне ответил Николас. — И самое главное, они не краснеют и не стесняются от любого взгляда или жеста. — Но я ведь твоя жена… — Я же говорил, наш союз не консумирован. Мы оба свободные люди. К тому же, почему ты так уверена, что сможешь удовлетворить мои потребности? А если не сможешь, то зачем запрещать встречаться с другими? Не будь собственницей. Её глаза сверкнули яростью, ноздри затрепетали. Герда замахнулась ладонью, но Николас перехватил её. — Успокойся. Вернись к Олафу и уведи его отсюда. Вот всё, что от тебя требуется, — сказал он и опустил её руку. — Ты… ты что, собрался охотиться? Здесь? На кого? — На королеву. Возле пирамиды я что-то почувствовал. Боюсь, шилайю поклоняются демону. — Нет, — в задумчивости мотнула головой Герда. В свете костров было заметно, как вздулась жилка на её виске. — Я тоже чувствовала. Это дракон из шторма. По ауре он больше похож на Небесного Пастуха. Они поклоняются божеству, а не демону. Не сражайся с ним! В прошлый раз Пастух тебя чуть не убил. А это божество сильнее его. — Что ты предлагаешь? Оно уже село нам на хвост и так просто не отпустит. — Жаль, что здесь нет Финиста. Он бы привёл тебя в чувства, — печально вздохнула она. — Даже его я не стал бы в это впутывать. А Олаф к тому же с демонами никогда не сталкивался. Если действительно считаешь меня своим мужем, а себя недостаточно сильной и находчивой, послушай мой наказ. Иди спать. Я делаю то, что должен. Если погибну, то мучающая нас обоих связь разорвётся, и тебе станет легче. — Дурак! — всхлипнула она. Николас не стал продолжать и присоединился к дикаркам. Притягивал к себе и обхватывал за крутые бёдра. Музыка заиграла бодрее, песни стали более томными. Красавицы выгибались и смеялись, показывая, что отнюдь не против заигрываний. Он растворился в бешеной пляске, не замечая лившегося без конца дождя. *** Герда наблюдала за ним, потерянная. Сама не понимала, на что больше злится: на то, что он предпочёл ей дикарок или на то, что сделал это только для того, чтобы она позволила ему рисковать собой в битве с божеством. Она зябко обняла себя руками. Почему она такая слабая и не может помочь? Она же освободила детей от гипноза Пастуха и поднялась на священную гору туатов без посторонней помощи. А теперь ей приходится отсиживаться в безопасности, пока Николас рискует. И сейчас не время ему перечить. Ох, как же опостылело послушание и благоразумие! Герда села на циновку рядом с Олафом. — Что стряслось? На твоём лице яичницу можно жарить, — отшутился он. — Морти обидел? — Да! Он невыносимый грубиян. Не проси меня больше с ним танцевать. — Не хочешь, чтобы он тебя охранял? — Нет! Он надёжный. И выручал нас уже не раз. Пускай остаётся. Только не заставляй меня общаться с ним близко. Мы не подружимся, но сможем мирно сосуществовать на расстоянии, — изо всех сил оправдывалась она. Олаф не собирался возражать, хотя и выглядел опечаленным. Николас отплясывал с дикарками всё более непристойно. Казалось, они вот-вот начнут совокупляться. — Он чем-то похож на них, Морти. Такой же необузданный. Это в нём и привлекает — страсть, риск и даже загадочность. Он наполняет наше сонное царство жизнью, не согласна? Но он же сжигает и себя, и нас в своём безудержном исступлении. Герда мелко задрожала. Сейчас бы хоть немного жара, чтобы согреться посреди дождя. Жаль, что Олаф не видел Николаса в Урсалии: внимательного и чуткого, вежливого и ответственного. Что же произошло? Когда он притворялся, тогда или сейчас? — Пойдём спать. Я устала и боюсь заболеть, — сказал Герда. Олаф отыскал Идоу, уплетающего вторую, а то уже и третью порцию баранины с лепёшкой. Куда столько влезало? — Мы уходим. Надеюсь, от нас больше ничего не требуется? — поинтересовался Олаф. — Нет! Шилайю счастливы, что после шести месяцев засухи пошёл дождь. — Не преувеличивай. Озёра не высохли, да и по количеству еды не скажешь, что был неурожай. — Они хранили всё для праздника, — лукаво ухмыльнулся Идоу, вытирая жирный рот рукой. Олаф покривился. — Ты знаешь, где нас искать. И не придуривайся больше, иначе к своему племени добираться будешь вплавь. — Как скажете, мой господин! — раболепно склонил он голову, хотя по виду было ясно, что шутил. Олаф не стал продолжать скандал и направился к Николасу. Выдернуть его толпы танцовщиц оказалось не так-то просто. Они вились вокруг него, протягивали руки и смотрели с вожделением. — Идоу сказал, что мы можем уйти, — попытался Олаф перекричать дикарей. — Идите. Я останусь. Здесь весело. — Ты пьян? Совсем развезло? — Нет, я пил не больше тебя. Просто расслабиться захотелось. Опасности нет, защита вам не нужна. Я приду в хижину позже. Можешь считать, что у меня выходной и вычесть плату за него из моего вознаграждения, — отмахнулся Николас. — Но Морти! — сделал последнюю попытку уговорить его Олаф, но, глядя, как тот закружил на руках пышногрудую дикарку, вернулся к Герде. — Пойдём. Просто… аргх! Поговорю с ним завтра, когда он проспится и станет более вменяемым, — с досадой сообщил Олаф и повёл её прочь от шумной толпы. Хоть бы всё закончилось хорошо! Хоть бы божество не убило Николаса! Как же трудно о нём не переживать! Нужно измениться! Нужно во что бы то ни стало перестать быть слабой!