Огни юга

Как и предсказывал капитан, через несколько дней они встали на якорь у пустынного песчаного пляжа и в шлюпках высадились на берег. В кои-то веки Гилли Ду добрался до земли без приключений, никого не утопил и не утопился сам. Правда, стоило Николасу поставить его на песок, как лис умчался вдоль берега, здрав трубой пушистый хвост. Видимо, общество людей ему надоело. Впрочем, Безликий с ним. Вернётся к отплытию, если захочет. Здесь заканчивалась пустыня Балез Рухез и начинались Великие саванны Фехильбекии, полные мелких озёр и болот, где обитали животные и птицы. — А как же люди? — спросил Олаф, оглядывая пустынный берег. — Сюда заплывают только охотники за слоновьей костью, а дикари живут либо севернее, либо южнее. Сколько раз здесь останавливались, никого не встречали, — объяснил капитан. Тогда Олаф обратился к Идоу. — Это проклятые земли, — бесхитростно ответил он. — В древности здесь людей жило столько же, сколько у вас в Мунгарде. Строили большие каменные деревни, выпасали стада, охотились, засевали поля. Богато жили — эта земля была куда более щедра, чем иные. Но потом сюда пришли демоны и принесли с собой Мрак, который отравил почву. Тогда с неба спустился Пернатый змей и увёл тех, кто согласился следовать за ним, на север. На юг, прочь от проклятых земель ушли те, кто не поверил ему. По пути же на север отсеялись многие, кто не выдержал долгого странствия и потерял веру. Говорят, после смерти Пернатого змея сюда вернулись растения и звери, но люди так и не забыли пережитого здесь страха. — Суеверия, — отмахнулся Олаф. — Наши книжники говорят, что исход скорее связан с изменениями в погоде. Здесь стало жарче и меньше дождей. Люди ушли туда, где условия были более благоприятными. — А почему земля очистилась после смерти Пернатого змея? Получается, именно он её отравлял? — полюбопытствовала Герда. Вот уж кому всегда нравились сказки и было плевать, насколько они суеверны или нелогичны. — Нет, землю отравлял Мрак. Пернатый змей победил его, и земля очистилась, — пояснил Идоу. — А потом Пернатого змея убил его коварный брат Сова, — завершил за него историю Николас. — Нам на рынке в Тегарпони рассказали. — Они убили друг друга, потому что жить друг без друга не могли, — дополнил проводник. — Ну, всё понятно. Братья. Убили друг друга от большой любви. А отравлявший землю Мрак мимоходом победили, — засмеялся Олаф. — Кто вообще в эту чушь верит? — Все. Те, кто живут в Гундигарде и слышат ночью жуткое гудение и плотоядный треск. Те, кого по ночам преследуют призрачные голоса, — не поведя бровью, ответил Идоу. — Как и всё сущее, Пернатый змей однажды вернётся. И всё повторится вновь. — То есть земля вновь станет непригодной для жизни, брат поднимет оружие на брата, многие умрут, а остальным придётся скитаться в поисках нового дома? — встревоженно нахмурился Николас. Уж его-то жизнь научила искать зёрна истины в небылицах, ведь сейчас в Мунгарде происходило именно то, что описал Идоу. — Как этого избежать? — Как вырваться из круга кармы? — задумчиво переспросил тот. — Тебе достаточно признать правду. Хотя бы перед самим собой. — Даже этот чудак заметил, что ты невыносимо скрытный, — хлопнул его по плечу Олаф, смеясь. — А что должен делать я? — То же, что и все остальные. Перестать бегать по кругу из привязанностей и желаний, — просто ответил проводник, но видя, что его не поняли, пояснил: — Перестань делать то, что ты привык делать, и соверши то, на что раньше никогда не делал. — И что же это? — продолжил допытываться Олаф. — Если Лучезарные вершат справедливый суд, то, может, тебе нужно проявить милосердие и… простить, — предположила Герда. Идоу самодовольно ухмыльнулся, а оба парня вытаращились на неё с одинаковым недовольным выражением. — Преступника, что ли, помиловать? Колдуна? — недоумевал Олаф. — Предателя, самого чудовищного злодея из всех, — повысил ставки Идоу. — Зачем? Чтобы он и дальше творил зло? Распространял Мрак, который заражает землю? — запротестовал Олаф. — Увы, такова цена освобождения из порочного круга. Иначе не получится, — качнул головой Идоу. — Бред, как и вся эта история, — отмахнулся Олаф. Тяжело всё время ходить по грани, но, видимо, иначе никто из них уже не может. Даже Идоу. Матросы отправились на поиски пресной воды. Капитан остался вместе с пассажирами, чтобы сказать им несколько слов в напутствие. — Мы засолим мясо и рыбу, поищем фруктов и съедобных растений. До ближайшего обитаемого берега, где можно купить еды, ещё ехать и ехать. Это всё обычные хлопоты, не переживайте. Путешествие долгое и трудное, поэтому запасы стоит пополнять при каждом удобном случае и ничем не брезговать. — Иначе придётся есть друг друга, — кивнул Олаф. — Я понял. Делайте своё дело, не будем вам мешать. — Не советую охотиться на слонов — слишком безрассудная и опасная затея, а толку никакого. Кроме них тут полно хищников. Будьте осторожны, особенно ночью, — предупредил Люсьен. — Не беспокойтесь. Мы только поищем кладбище и вернёмся. Лишний риск в наши планы не входит. Мы ведь, правда, не собираемся ни на кого охотиться? — Олаф выразительно посмотрел на Николаса. Тот остался невозмутим: — С меня хватит одного бивня. — А я хотела бы увидеть живого слона. В книгах пишут, что они очень умные. В древности слоны символизировали мудрость и благоденствие. Обитатели Гундигарда приручали их и использовали вместо лошадей. Слоны могут долго обходиться без еды и перевозить стволы огромных деревьев, что ни одному тяжеловозу не под силу, — процитировала какую-то книгу Герда, но заметив, что никому не интересно, сникла. — Не проводишь нас к кладбищу или тебе страшно ходить по проклятым землям? — Олаф снова попытался поддеть проводника. — Отчего же? Думаете, мне не приходилось возить на Берег Черепов охотников за слоновьими бивнями? — И сколько из них выжило? — недоверчиво спросил Олаф. — Те, кто был достаточно осторожен и рассудителен, — парировал Идоу. — Если будете слушать меня, то шансов на благоприятный исход станет куда больше. — Раз ты так уверен в себе, то идём, — расслабился Олаф. Они с Николасом вскинули на плечи мешки с провиантом и оружием. Герде ничего не дали, а Идоу нёс за спиной только свою старенькую гитару. — Не боишься, что инструмент промокнет или сломается в дороге? — спросил Николас. — Новый достать тут негде. — А ты не боишься, что твой уголь испортится, рисунки унесёт ветер? — хохотнул Идоу, показывая свою осведомлённость. — Если всё время прятать свои маленькие радости, боясь их потерять, то вся жизнь пройдёт, а ты так ими и не насладишься сполна. Сломается моя гитара, значит, так тому и быть. Вот снова, говорили об одном, а имели в виду другое. Туманные намёки успели приесться ещё в Урсалии с ворожеей туатов Эйтайни и капитаном Сайлусом. Лесма призналась, что именно последний рассказал им о Николасе. Значит… эх, даже думать об этом тяжело, так виски стягивает. Если он когда-нибудь вернётся, то не отстанет от «друзей», пока они не откроют ему правду, какой бы ужасной она ни оказалась. Едва заметная дорога забирала дальше от берега вдоль низких кустарников к болотистому устью полноводной реки. Ближе к полудню путешественники уселись обедать на выбитом клочке земли, где ничего не росло и даже вода не задерживалась. — А вдруг это и есть проклятая земля? — забеспокоилась Герда. — Нет, — засмеялся Идоу. — Такие места остались только в диких джунглях, южнее и дальше от берега, у заброшенных каменных деревень. А это следы слоновьего пастбища. Они путешествуют небольшими стадами в поисках воды и пищи. Еды им нужно очень много, поэтому их тропы заметны по опустыненой земле. Когда стадо возвращается, она вновь зарастает травой. — То есть мы на правильном пути? — Олаф проницательно дёрнул бровями. — Естественно. Вы же со мной. В старости зубы у слонов изнашиваются, и они приходят на болота, где легче достать пищу. Там они погибают от слабости и истощения, поэтому кладбища стоит искать именно здесь, — продолжил объяснять Идоу. — А у вас в племени есть слоны? Вы их приручаете? — не сдержала любопытство Герда. — Нет, мы предпочитаем верблюдов. Но у наших северных соседей, которые живут ближе к джунглям, слоны есть. Благодаря им их племя держит всю округу в страхе. Раньше, когда в мире было холоднее, слоны были более крупными и отращивали длинную шерсть. — Вы живёте настолько долго, что видели их? — не поверил Олаф. — Видел, конечно. На скальных рисунках и в пещерах. Продавал их кости охотникам, — ответил Идоу. — У вас есть письменность? — удивилась Герда. — Нет, я грамоте не обучен. У нас все знания передаются из уст в уста. Нужно иметь очень хорошую память, чтобы ничего не забыть. — Но это невозможно! Или, по крайней мере, очень сложно, — неуверенно возразила Герда. — Сложно сказать, есть или нет на свете что-то невозможное, но никто не запретит нам пытаться, — усмехнулся Идоу. — Значит, вот почему тебе так легко даются языки. У тебя хорошая память. А кем ты был в своём племени, пока тебя не забрали? — подозрительно прищурился Олаф. — Мудрым человеком. — Книжником? Но у вас нет книг. Колдуном, получается? Ты был колдуном? — спросил Олаф в привычной манере дознавателя. — Уж не на себя ли ты намекал, когда советовал простить предателя? — Видал я ваших колдунов. Разве же они мудрые? — усмехнулся Идоу. — Сильные, смелые, даже умные — лучшие из них. Но мудрости они не достигли. — Значит, ты всё-таки их видел? Здесь или в Тегарпони? Что они делали? — посыпались градом новые вопросы. — Летали, — Идоу помахал руками. Герда с Николасом испуганно уставились на него. Вот же! Если выдаст, это будет конец всего. — Ветроплавы? Что-то их много развелось. Хотя как шпионы, они самые удобные, — хмыкнул Олаф. — Надо будет с ними разобраться! Хорошо хоть, на корабле засланных людей нет. Их разговор прервал гулкий трубный рёв. Все встрепенулись и уставились на пустой пейзаж саванны с редкими баобабами. — Слоны, — объяснил проводник. — Скоро мы их увидим. «Скоро» оказалось весьма растяжимым понятием. Весь день они брели по однообразной, поросшей сухой и пыльной травой саванне. Когда солнце уже стало клониться за море, они разбили лагерь прямо на дороге. — Слишком открытое место. Может, поискать другое? — не выдержал даже привычной ко всему Николас. — А что ты тут искать собрался? За одиноким баобабом не очень-то спрячешься, — Идоу похлопал ладонью по гладкому стволу росшего рядом дерева. — Можем, конечно, залезть наверх, но кто захочет, достанет нас и там. Так что предлагаю развести костёр и кинуть кости здесь. Он уселся на землю с удовлетворённым видом. — А слоны? — потребовал Олаф. — Их нет. Слоновий голос слышен на многие мили. Может, они учуяли людей и повернули в другую сторону. Охотников слоны не очень-то жалуют, — пожал плечами Идоу. — Шучу. Переплавляться через озеро лучше при свете дня. На его берегу столько гнуса, что ночевать там я бы и врагу не посоветовал. Соберите лучше дров для костра, а ты, красавица, нарви побольше вон той травки. Будем её в костёр кидать. — Ишь раскомандовался, — процедил сквозь зубы Олаф. Николас потянул его собирать хворост из сухих веток баобаба и рубить на дрова сырые ветки. Герда же беспрекословно надёргала охапку пушистых колосков. Они пахли настолько дурманно, что кружилась голова. — Для чего это? Чтобы отгонять демонов? Зверей? — спросила она у тренькающего на гитаре Идоу. — Мух, — ответил тот. — С остальным ещё можно справиться, а от мелкой дряни спасения нет. Николас с Олафом вскоре вернулись и сложили кострище из камней, внутрь напихали хворост и разложили над ним домиком дрова. Темнело стремительно. Становилось всё больше таинственных шорохов и звуков, хотя за весь день путешественникам попадались разве что ящерицы и кролики. — А слоны опасные? — продолжала допытываться Герда. Похоже, она единственная воспринимала слова Идоу всерьёз. — В книгах их описывают, как очень добрых и мудрых животных. Поэтому поделки из их костей так ценны. — Из бивней. Поделки вырезают из бивней, потому что у них красивый цвет, и из них легко вырезать фигурки, — возразил Николас, пока Олаф возился огнивом. — Сомнительно уважение к слонам, если даже местные не гнушаются приторговывать их костями и приводят к ним охотников. Огонь не хотел перекидываться на дрова, и Николас едва сдерживался, чтобы не раздуть его ветроплавом. Идоу с привычной плутоватой ухмылкой переводил взгляд с одного лица на другое. — Слоны хорошие, как и всякий зверь. Но кушать тоже очень хочется. Мёртвые косточки есть мёртвые косточки, им уже ничто не поможет. Есть племена, которые поклоняются слонам. Они, быть может, и покарали бы меня за святотатство, но я стараюсь не попадаться им на глаза. А так… слоны опасны, как и всякий зверь. Они не свирепы большую часть времени, но когда наступает гон, с самцами лучше не встречаться. В некоторых племенах есть казнь, когда осуждённого укладывают головой на камень, и слон наступает на неё ногой, раскалывая, как орех. — После этого вы нас называете жестокими? — ужаснулся Олаф. — Так казнят единиц раз в десять лет, вряд ли чаще. Надо очень хорошо постараться, чтобы заслужить такую кару. А скольких ты отправил на костёр? Думаешь, сгорать заживо менее больно? — с вызовом заглянул ему в глаза Идоу. Олаф выдержал. Не зря же Белый Палач прочил ему великое будущее. — Ваши племена маленькие и однородные, быт незатейлив, богатств никаких. Естественно, наводить порядок там намного проще. А у нас без жёстких мер будут постоянные войны и восстания, которые способствуют обнищанию населения и разбою. Иногда маленькое зло уберегает от большой беды. — Зло всегда остаётся злом, и не важно, какие у тебя намерения, — с небывалой горячностью возразил Идоу. — Морти? Скажи же уже что-нибудь! — потребовал Олаф. Николас аж вздрогнул. Чего он хочет услышать? — Повторюсь, я простой человек, проще даже нашего многомудрого проводника. Считаю, что между жёсткостью и попустительством стоит выбирать нечто среднее. В зависимости от обстоятельств, естественно. И помнить, что за каждое принятое решение, неважно, милостивое или суровое, придётся платить огромную цену. — Я понимаю, о чём ты. Но нас учат думать не о цене, а о светлом будущем, к которому мы в конце концов придём, — возразил Лучезарный. — Если идти, не оглядываясь, велик шанс оставить за спиной всё самое важное. Какой смысл в светлом будущем для тех, кто до него не дойдёт? И будет ли оно таким уж светлым, если ты в нём останешься один? — загнал его в угол вопросами Идоу. Олаф щурился, раздумывая. А вот у Николаса засосало под ложечкой, будто что-то зашевелилось в душе, воспоминания Безликого или его собственные из прошлой жизни? Даже если не думаешь о цене, если закрываешь глаза и затыкаешь совесть, возмездие всё равно настигнет. Хотя, может, Олаф прав, и Николас просто неудачник с плохой кармой? — Я не один, пока со мной мои братья по оружию и друзья. Их я точно за спиной не оставлю, — наконец, решил Олаф. — Я не из тех, кто разбрасывается людьми. Но и про компромисс тоже запомню. Если ко мне придут с предложением о мире, я не отвернусь. — Даже если придётся простить предателя? — Идоу явно нарывался, чтобы Олаф бросил его на Берегу черепов. Но тот лишь цыкнул: — Хватит уже об этом! Пока они спорили, Герда сбегала за водой и принялась за готовку. В отличие от Идоу, который с готовностью только делился мудростью, она хотела во всём участвовать и почувствовать себя полезной. Даже в такой малости, как приготовление пищи. Впрочем, никто не возражал, потому что повара из них были никудышные. После ужина Герда снова начала расспрашивать Идоу: — Мастер Идоу, вы так и не ответили, кто из зверей Гундигарда самый страшный. — Ужасы на ночь глядя? В душе ты, должно быть, очень смелая, хотя и выглядишь робкой, — усмехнулся он. — Здесь много опасной живности. Обитающие в болотах крокодилы с огромными зубастыми пастями, гремучие змеи, которые заползают в дома, что находятся слишком низко над землёй. Бегемоты, которые могут перекусить человека пополам. Но самые жуткие это саблезубые мелькарисы. Идоу тщательно вылизал тарелку, а ел он много, хотя всё равно оставался тощим. — Те самые свирепые кошки? Я думал, они демоны и водятся только в Балез Рухез, — не сдержался Николас. Олаф удивлённо вскинул брови и уставился на него. Тот сделал вид, что не заметил заминки. — Демон или зверь — какая разница, кем быть убитым? — с вызовом заявил Идоу. — Они обитают по всему Гундигарду. От них нет спасения ни на дереве, ни в воде. Никто от них не убежит, не скроется. Тело изгрызут, душу заберут. И будут глумиться веки вечные. — И что, их никак не одолеть? — не поверил Николас. Неужели дядю Кевина послали на верную смерть? — Можно. Только никто не скажет тебе как, — по обыкновению пространно ответил Идоу. — Они бесшумные, появляются словно из ниоткуда. Никто не сравнится с ними в скорости, а сил у них достаточно, чтобы мгновенно оторвать человеку ногу. Сколько ни сдерживался, Николас вздрогнул. Рассказы отца намертво въелись в память. — А откуда ты о них знаешь? — поинтересовался Олаф очень тихо и осторожно, словно боялся спугнуть. — Я же говорил, мой дядя охотился за слоновой костью. Он называл мелькарисов демонами и пугал, что они воруют детей. — Тогда понятно. Все любят пугать детей демонами, чтобы те не бедокурили. Что-то мне подсказывает, что в детстве ты был тем ещё сорвиголовой, — пошутил Олаф. — Впрочем, ты и сейчас не лучше. Николас пристыженно рассмеялся. Он знал человека, который мог опередить мелькарисов. Ноэль. Ветропрыгун, как и его отец, который унёс раннего дядю Кевина от мелькарисов в безопасность к целителям. Впрочем, дядю Кевина это не спасло: лишившись ног, он вскоре зарезал себя на глазах у младшего брата. Отца Николаса. — Будем надеяться, что мы с ними не встретимся, — заключил Олаф. — Давайте ляжем спать. День был трудной, а завтра предстоит не легче. Распределим дежурства: первый я, второй Идоу, последний Морти. — А как же я? Я тоже могу! — робко подала голос Герда. — Я готов с тобой поменяться, — тут же предложил Идоу. — Нет, — резко оборвал его Олаф. — Ты и так только гитару свою мечаешь, даже из вещей ничего не нёс. Обеспечение нашей безопасности тоже входит в обязанность проводника. Будешь дежурить вторым. Никакой музыки! Если заметишь опасность, разбудишь нас. Чую, мелькарисам наша сталь придётся по душе. — А как же… — попыталась возразить Герда, но Олаф нежно погладил её по щеке и с теплой улыбкой заглянул в глаза. — Не стоит, правда. Тебе лучше сохранять силы. Мы втроём справимся. Морти, согласен? Николаса аж передёрнуло от интимного жеста. Пришлось закрыть глаза, сделать несколько глубоких вдохов и повторить: «Она не моя жена. Я не имею права ревновать». Но это не помогало. Неловкая пауза затягивалась. Все смотрели на него. — Я думаю… Думаю, что ей неплохо было бы потренировать выносливость в спокойной обстановке. Дежурство как раз подойдёт. Не вместо кого-то, конечно, но пусть будет последней. Если сама этого хочет, конечно. — Спасибо! — прошептала Герда, сложив ладони в замок. Николас неуютно сглотнул и отвернулся. — А ты, оказывается, парламентёр, — усмехнулся Олаф. — Так уж и быть. Разбудишь её на полчаса раньше, пускай приготовит нам завтрак. Она разочарованно покачала головой, но спорить не стала. Вскоре все, кроме Олафа, улеглись спать вокруг костра. Лучезарный прислушивался к ночным шорохам и наблюдал, как из костра поднимаются искры и улетают в ночное небо. Николасу не спалось, и он придвинулся поближе к дежурному. — Зря ты так Герду бережёшь. Она должна стать сильной, — тихо заметил он. — Ничего не могу с собой поделать. Лучше побольше гоняй её на корабле. И желательно, чтобы я этого не видел, — ответил он шутя. А вот Николас оставался предельно серьёзен: — Ты к ней что-то испытываешь? Я заметил, ещё когда ты в таверне мне рассказывал. — Да… она изумительно нежна, хрупка и чиста, как благословенный сон, — выдохнул Олаф мечтательно. — К тому же в отличие от Сесиль она меня понимает, хоть и не разделяет некоторых моих взглядов. Но боюсь, если я стану Магистром, то многие будут против наших отношений и захотят сосватать мне знатную девицу, чью-нибудь близкую родственницу. Да и с лордом Веломри у Герды не заладилось. — Да-а-а, тяжело быть важной шишкой. Нельзя думать о себе, выбирать, что хочешь, любить, кого хочешь, — посочувствовал ему Николас и заложил руки за голову, глядя в звёздное небо. — Так у тебя самого с любовью не задалось, хотя ты называешь себя самым простым человеком, — хмыкнул Олаф. — Ты прав. Быть может, нет никакого счастья. Что-то вечно будет мешать, даже если ты станешь самым заурядным человеком и поселишься в глуши. — Не надо сгущать краски. Ты хороший человек. Рано или поздно твоё счастье отыщет тебя несмотря на все потери. Не отчаивайся! — постарался поддержать его Олаф. — Да брось. Чего-то мы как бабы разнылись? Гундигард так на нас действует? Скоро станем подкаблучниками, как мужчины здесь, судя по рассказам Идоу. — Боишься, что женщина окажется сильнее тебя и будет тобой управлять? — удивился Олаф. — Тогда отношения тебе точно ни к чему. — Скорее, сам не люблю ощущать свою слабость. Не люблю, когда снисходят и жалеют. Хуже этого унижения нет. — Если жалеют, значит, переживают и любят, хотят позаботиться. Может, всё же не стоит отталкивать тех, кому ты симпатичен? Я ко всему привычный и даже не обижаюсь. Но с Гердой ты излишне суров. Вы могли бы стать друзьями. — Что поделать, в отличие от тебя хрупкость мне не слишком нравится. Тяжело это — всё время сдерживаться и следить за каждым словом, чтобы Герда не обиделась на какой-нибудь пустяк. После путешествия мы расстанемся и не будем мозолить друг другу глаза. — Я надеялся пригласить тебя гвардейцем во дворец. Ордену не хватает честных людей без способностей. Это куда более почётное занятие, чем участвовать в подставных боях, не находишь? — О, нет. Во дворце служат породистые псы, дворнягам, вроде меня, там не место. Олаф едва сдержал смех, чтобы не перебудить остальных. — Лорда Веломри в молодости называли дворнягой. А сейчас он самый могущественный человек в Мунгарде. Не знаю, кто были твои родители, но выглядишь ты и ведёшь себя так, будто порода у тебя куда более знатная, чем у всех, кого я знал. Николас неуютно повёл плечами. Как же так? Он ведь старался. Старался изо всех сил. И всё равно прокололся. Хотя никогда, даже в Золотом Дюарле он не чувствовал себя знатным аристократом. Что люди в нём видят, чего не замечает он сам? — Ты мне льстишь. Я многого не понимаю из ваших с Гердой разговоров, да и ничего дельного на твои вопросы ответить не могу. Но проблема даже не в этом, а в том, что беспрекословно исполнять приказы я не могу. Пытался, ты же помнишь. Служил в армии, а потом сбежал. Не потому что испугался, а потому что подчиняться не смог. — Подчиняются простые люди, которые привыкли, что за них другие думают. Так что не прибедняйся, ты не из простых, — не поверил ему Олаф. Николас отчаялся его разубеждать и предпочёл лежать молча. — Тебе не кажется, что мы занимаемся глупостями? — а вот Олаф не хотел заканчивать разговор. — Ничего важного мы не узнали, с серьёзными трудностями не сталкивались, и сильнее я себя совсем не чувствую. — Пффф! — фыркнул Николас. — Я хотя и мысли не читаю, но уверен, что после сегодняшнего Герда тебе скажет, что ты стал намного твёрже и даже ей не стесняешься возражать. — Это всё из-за Идоу. Не думал, что кто-то сможет так вывести меня из себя. Он же издевается и ищет, как отлынить от работы. — Рабство портит людей. Хотя мне кажется, Идоу уже родился плутом. Но он хорошо разбавляет наше чинное и занудное общество. — Ой ли, я и так чувствую себя здесь не рыцарем грозного ордена Лучезарных на важном задании, а мальчишкой на увеселительной прогулке. Танцую с полуголыми дикарками, охочусь на слонов, дерусь подушками и фехтую ради забавы. Николас с трудом сдержал рвущийся наружу хохот. — Успокаивай себя тем, что в эти глупости тебя впутываю я. Я, который только и делает, что развлекает толпу и развлекается сам. — Это ещё хуже. Получается, что я иду у тебя на поводу. — А ты не иди. Осаживай меня, говори нет, как ты говоришь Герде, когда тебе что-то не нравится. — И ты меня послушаешь? — По крайней мере, ты попытаешься, — снисходительно улыбнулся Николас. — А вообще здесь здорово. Он снова уставился в южное звёздное небо, совсем другое, чем на севере. Названия многих рисунков он не знал, хотя в детстве Риана заставляла заучивать наизусть их и легенды, которые были с ними связаны. Идоу прав, только вдали от дома понимаешь, насколько огромен мир и сколького ты, повидавший и изучивший многое, не знаешь и даже не предполагаешь. Есть в этой таинственности своеобразная прелесть. Она делает жизнь хоть немного сносной. — Здесь я впервые почувствовал себя, как дома. А на Авалоре, даже когда навещал могилу отца, всё казалось мне чужим и неправильным. Удивительно, но с врагом, Лучезарным, делиться переживаниями получалось лучше, чем даже с друзьями. Вот только главного Олаф не знал. — Я понимаю, о чём ты. Не думаю, что мне было бы уютно, вернись я в родной Вижборг или даже в Констани. Но сейчас я чувствую так же, как ты. Не место тому причиной, а люди, которые меня окружают. За четверть века в ордене я не встретил никого роднее и ближе вас. Николас развернулся к нему всем телом. Они долго смотрели друг другу в глаза, словно в них отражалась общая тоска. «Ты и я — мы одно. Всегда были, есть и будем. Сколько ни бежать от этого, сколько ни отрицать, это не изменится. Если что и нужно признать, прямо сейчас, незамедлительно, то наше родство. Пускай даже не по крови, а по духу». Они одновременно протянули друг к другу руки. Пальцы почти соприкасались, между ними пробегали искры. Ауры входили в опасный резонанс. Николас чувствовал это отдалённо, даже осознавал опасность. Его могли вычислить, но отнять руку не получалось, настолько притягательна была эта сила. Будто захлёстывало волной, и он поднимался в небо на огромных крыльях, невероятно лёгкий, беззаботный, и летел туда, куда звали холодные звёзды. «Давай останемся так навсегда. И пусть весь мир катится в бездну!» — Господа, если вы так заняты беседой, то я готов уступить вам своё дежурство, — прервал их возглас Идоу. Они оба вздрогнули, отгоняя таинственный морок, и опустили руки. — Ну, уж нет! Дежурь, а мы будем спать. И не смей ни тренькать на гитаре, ни просить Морти занять твоё место, — рыкнул Олаф и улёгся на землю, плотно завернувшись в плащ.