Огни юга

На углу, где матросы уже не могли его видеть, Олаф опустился на колени и извергнул на землю содержимое желудка. Дождавшись, пока бившие его спазмы пройдут, Николас помог ему подняться и усадил на чистое место. — Ты как? Олаф истощённо молчал. Николас принялся вытирать его лицо платком, а потом протянул ему две фляги: одну с водой, другую с восстанавливающим зельем. — Прополощи рот и выпей. Олаф послушно всё сделал и, когда пришёл в себя, спросил: — Что это? Хорошо голову прочищает. — Да так, дедушкин рецепт от похмелья. Восстанавливающее зелье было одним из первых, которым его обучил Эглаборг, ведь Николас постоянно истощал себя до предела. — Много погибших? — поинтересовался Олаф безрадостно. — Пока трое. Ещё четверо ранены. — С двумя погибшими раньше будет пятетро. Четверть отряда. Вот же! — выругался Олаф. — Никогда стольких не терял? — Раньше я всегда сражался с обученными рыцарями ордена. Они не были настолько беззащитными и не погибали так глупо, — сознался он нехотя. — А ты? — Весь мой полк погиб в битве при Смирне, забыл? Это всегда больно. Мучают вопросы, сделал ли ты всё возможное, чтобы спасти товарищей. Можно ли было обойтись без жертв. Стоили ли они победы. Сейчас ответ однозначный: этих смертей избежать было нельзя. Не казни себя понапрасну, — Николас сжал его плечо. — О, нет! В своё время я тоже слушал все эти слова, и они казались мне жутко высокопарными и глупыми. Олаф усмехнулся. — Ты прав, лидеру нельзя раскисать. Хотя какой из меня лидер? Лучше бы мы не брали с собой матросов, а путешествовали вчетвером, как раньше. — Нет, это же не вылазка в дружелюбное племя на праздник урожая, — покачал головой Николас. — Без отряда мы бы далеко не ушли. — Не стоило вообще идти в этот храм. Хотя в ордене говорили, что каждый Магистр обязан его посетить в память о наших предтечах. Улыбка Николаса стала натянутой. Впрочем, он же хотел узнать тайну. Много мрачных тайн ордена Лучезарных. Так что не нужно сейчас высказывать сомнения. — Тем более, не жалей. Характер и воля закаляются в трудностях. Не преодолев их, сильнее ты не станешь. — Ещё одна банальная мудрость? У Идоу получается лучше. Лицо Олафа уже не было землистым, даже на щеках проклянулся лёгкий румянец, губы растягивались в плутоватую ухмылку. — Конечно, я ведь не достиг просветления, как он. А то смотри, тоже начну изрекать несуразные фразы невпопад. — Не приведи Пресветлый! Второго Идоу я не переживу! — шутливо ужаснулся Олаф. — Тогда перестань критиковать мои банальности! — поддразнил его Николас. Пока никто не наблюдает, почему бы и не побыть великовозрастными детьми? — Матросы за тебя очень переживали. Оуэн чуть не заставил меня бежать к тебе на выручку. — Хорошо, что у тебя своя голова на плечах. Твоя работа — защищать Герду. С ней ты справился отлично, спасибо. А мне ты никак не помог бы. Николас неуютно сглотнул. На самом деле он спас бы всех, если бы использовал ветроплав. Но вряд ли бы им, особенно Олафу, пришлась по душе такая помощь. Только этим и удавалось увещевать негодяйку-совесть. — Идём обратно, а то все переживают, — Николас поднялся и протянул ему руку. — Всё хорошее когда-нибудь заканчивается, — с тенью сожаления ответил Олаф и встал сам. Когда они вернулись на площадь, Герда растирала камнем травы и орехи, а Идоу продолжал корпеть над ранеными. Ну, хоть никто не умер за время их отсутствия. Матросы уже натаскали дров и принялись разводить костёр в центре площади. — Гады, обложили со всех сторон. Только и ждут, когда мы отсюда нос покажем, — доложил Оуэн, вытянувшись по стойке смирно, хотя в армии не служил. — А на западе? — Олаф указал в противоположную от щели сторону. — Там непроходимые болота, через которые ведёт узкая тропа. Мы только дров нарубили, вглубь идти слишком опасно. Видимо, поэтому дикари туда не сунулись, — продолжил объяснять он. — Мы заперты здесь. Еды у нас пока достаточно. Брали с учётом дороги назад. Можно ли здесь охотиться и собирать местные плоды, мы не знаем. С водой повезло — тут есть некое подобие акведука. Правда, непонятно, можно ли её пить. — Можно, — отозвался Идоу. — Вода здесь чистая, я проверил. Что съедобно, а что нет, тоже покажу. — А как же страшный Мрак, который отравил всю округу? — не удержался от сарказма Олаф. — Он опасен для духа, а не для тела, — Идоу приложил ладонь к груди. Олаф слишком устал, чтобы выпытывать у него что-то более осмысленное. — Как раненые? — Поправятся. Я нашёл себе замечательную помощницу, — Идоу указал на Герду, которая старательно пересыпала кашицу из травы и порошок из семян в чашку, отмеряя нужные порции пальцами. Надо же, когда Николас уходил за Олафом, она едва не падала от усталости. — Удивительно чуткие руки — неоспоримое преимущество ваших хрупких женщин перед нашими. Герда метнула в него недовольный взгляд. Видимо, подчёркивание её слабости ущемляло её гордость. В душе она хотела быть сильной и сражаться наравне с мужчинами. — Она вообще-то моя ученица, воздержись от пошлых комплиментов, — осадил его Олаф. — Хорошо, что не жена, а то бы я начал беспокоиться, — усмехнулся Идоу. — Если бы здесь был её муж, то он бы отвесил тебе пару смачных тумаков за наглость, — ответил Николас, уловив намёк. — Ах, если бы, если бы, то все были бы счастливы, — принялся он напевать себе под нос, вернувшись к врачеванию. — Когда-нибудь он дошутится, — продолжал ворчать Олаф, но, по крайней мере, больше не сжимал кулаки. — Кстати, кто-то колдовал в вашем направлении. Я засёк лёгкое возмущение эфира от ветроплава. Герда, ты ничего не видела? Она испуганно подняла на него взгляд и покачала головой: — Там было столько криков, крови, суеты и страха. Я даже отдельные детали припоминаю с трудом. Николас обвёл взглядом площадь. Матросы занялись обустройством лагеря и не подслушивали. Или только делали вид? — Ты запомнила бы, если бы он ударил в тебя, когда ты использовала дар. Косой из него стрелок, — заключил Олаф. — Думаешь, это кто-то из наших? — спросил Николас прямо. — Вряд ли матросам удалось бы скрыть от меня ветроплав. Скорее, это дикарь. Раз здесь есть кто-то вроде мертвошёптов, то и другие дары появятся. Беда в том, что ветроплавам противостоять сложнее всего. Приходилось кивать с озадаченным видом в то время, как его одолевали совсем другие мысли. Взгляд случайно остановился на Оуэне. Он сосредоточено отдавал приказания матросам. Олаф проследил за взглядом Николаса и тоже уставился на Оуэна. Тот передёрнул плечами и развернулся. — Не беспокойтесь, мастер Харальдссон, мы будем защищать вас до последнего. — Не лебези! Какая муха тебя укусила? Сейчас начну думать, что бездушник — это ты, — пристыдил его Олаф. — Простите. Это из-за нападения. Я имел в виду, что вы можете на нас рассчитывать, — поправился Оуэн. Слишком он близко к сердцу принимал всё, что происходило с Олафом, как будто отвечал за его безопасность головой. Вряд ли капитан Люсьен стал бы официально давать ему такой приказ. К тому же, он догадался, что Николас единственный в силах защитить Олафа от мтетве. Конечно, пока это лишь догадки, но всё равно Оуэн теперь первый подозреваемый. Других-то нет. — Как будем выбираться отсюда, проводник? — спросил тем временем Олаф. — Западная тропа свободна. Мтетве её боятся не из-за болот, — ответил Идоу. Он аккуратно наносил приготовленное Гердой снадобье на раны матросов. — До храма отсюда день пути. Я покажу. Зайти в него смогут только старые души — то есть вы трое. Остальные пускай ждут здесь. — Замечательно. В случае нападения они останутся без защиты! — запротестовал Олаф. — Со всем уважением, но мы в состоянии позаботиться о себе, — снова отвлёкся от хозяйственных забот Оуэн. — К тому же, раненым нужен отдых. За время вашего отсутствия мы смастерим плоты, на которых быстро сплавимся к кораблю. — На реке мы будем отличной мишенью, — задумчиво качнул головой Олаф. — Мы сделаем деревянные щиты. Их оружие примитивное, дальнобойность слабая, сила удара никакая. Даже такую нехитрую защиту они не одолеют, — настаивал Оуэн. — Мы же матросы, а не беззубые щенки. Знаете, сколько штормов, нападений пиратов и коварных рифов у нас за плечами? Что нам шайка безумных дикарей? Одолеем их не силой, так смекалкой. Правда, парни? — Да! — поддержали его матросы дружным хором. — Мы парни хоть куда! Полагайтесь на нас всегда! Они затянули залихватскую песню о неунывающем юнге, променявшем богатый дом на раздольную морскую жизнь. Он прожил долгую, полную приключений жизнь, нашёл свою могилу в морской пучине и не пожалел о своём выборе, даже когда повстречал убитую горем мать на Тихом берегу. Идоу не стал отвлекаться от раненых, чтобы подыграть матросам. Да и гитара выглядела настолько повреждённой от дротиков, что казалось, использовать её по назначению уже невозможно. — Что ж, раз вы сами этого хотите, не буду настаивать, — сдался Олаф. Николас старался не смотреть на Оуэна дольше необходимого, тот будто избегал его взгляда. Нет, он ничем себя не выдавал, и всё же по хребту крался могильный холод. Так чутьё подсказывало, что нельзя поворачиваться к Оуэну спиной. Если Олаф так ему дорог, зачем гнать его по топкой тропе в проклятый храм? Может, там ловушка? Хотя Идоу уверяет, что туда идти можно. А что, если опасность угрожает не им, а матросам, которые остаются вместе с бездушником? Или они все заражены, как говорила Герда? Если намекнуть Олафу о своих подозрениях, Оуэн может его выдать и всё отрицать. Доказательств-то никаких, кроме пары косых взглядов, намёков Идоу и заговора Предвестников, в который Олаф не верил. Придётся ждать и снова терпеть муки совести. — На ночь мы переберёмся в дома. Может, от холода они не защитят, но от зверей уберечь должны, — предложил Олаф, изучая мощные грубоватые постройки с обвалившимися крышами. — Только если хотите спать с мертвецами, — бросил загадочную фразу Идоу. — Очередное суеверие? — нахмурил брови Олаф. — И да, и нет. Если охотники сжигали мертвецов на кострах и развеивали прах по ветру, то землепашцы, которые обитали в этих домах, закапывали своих почивших родственников в подпол, чтобы всегда быть рядом с ними. Зная, как предвзято вы относитесь к смерти, я решил предупредить заранее. — Ладно, у костра у всех на виду спать теплее и безопаснее, — решил Олаф. *** Оуэн уговорил Олафа не дежурить, потому что им предстоял трудный путь на следующий день. С первыми проблесками зари под дружный хор птиц они позавтракали. Двое раненых уже пришли в себя и выглядели вполне бодрыми, ещё двоих зацепило сильнее и всё ещё лихорадило. Идоу велел поить их приготовленным Гердой снадобьем и заверил, что через пару дней они поправятся. На исходе сумерек они выломали жерди, чтобы проверять тропу, и отправились к храму. Олаф шагал за Идоу, потом Герда, Николас, как всегда, замыкал. Ступать приходилось след в след, чтобы не угодить в трясину. От гнилостного запаха к горлу подступала дурнота, над головами вились полчища мух. Солнце поднималось всё выше и начинало припекать. Довершали неприятную картину кишащие в бочагах клубки чёрных змей. Герда вздрагивала каждый раз, когда они шипели. Путь через болото изматывал так, как ничто до этого. Выбравшись на небольшую поляну, они остановились на обед. Сесть не получалось, потому что трава была мокрой, а почва чавкала под ногами. — Неужели к храму нет более лёгкого пути? Сомневаюсь, что мои предшественники ходили этой тропой, — хмуро заметил Олаф. — Конечно, нет. Тропа у каждого своя, даже у тех, кто идёт за тобой след в след, — Идоу указал на Николаса с Гердой. — Некоторые твои предшественники добирались по реке. Другие шли обходным путём через лес, но сейчас мтетве без боя нас к нему не подпустят. — А почему ты не попытался договориться с ними? Или ты знаешь из их языка всего одно слово «лиу»? — Олаф дал волю раздражению. — Наши племена живут обособленно. У всех есть тайные слова, которые нельзя передавать чужакам. Но дело не в этом… — пустился в пространные объяснения Идоу. — Зачем? Зачем каждому мелкому племени свой язык? У нас весь континент на одном говорит, даже в самых дальних уголках. Все друг друга понимают. Со временем не станет и отдельных государств, сотрутся культурные различия, люди будут жить в мире и согласии, а не отрезать друг другу уши. Общая вера в Пресветлого поможет нам всех объединить, а жестокие правители-самодуры останутся в далёком прошлом. Угу, будет только один самодур, зато самый жестокий и коварный, к тому же одержимый демонами. Николас прикусил язык. — Они отрезают кожу с волосами, — возразил Идоу обескураженно. Надо же! — Если все будут жить одинаково, мир станет до ужаса скучным, — подала голос Герда. — У людей не будет выбора, они не смогут узнавать новое, не смогут придумывать что-то своё. Жизнь замрёт, станет серой, прогресс остановится и мы вымрем. — Не будь столь пессимистична. Научная мысль начнёт развиваться куда быстрее, чем раньше, потому что сосредоточится на поставленных задачах, а не будет распаляться, как взбредёт голову каждому безусловно умному, но нуждающемуся в руководстве книжнику, — снисходительно объяснил Олаф. Вспомнились изыскания Компании «Норн» под руководством вождя Пареды. Нет, это тоже плохая идея. Власть не должна находиться только в одних руках, иначе велик риск оказаться в заложниках у безумца. — Но как же искусство? — не сдавалась Герда. — Музыка, танцы, наряды, живопись, скульптура, песни и сказки? Всё то, что делает жизнь красивой. Посмотри вокруг! Эти причудливые южные земли разительно отличаются от сурового севера. Даже природа не терпит однообразия! — Всё же согласись, если бы Идоу знал язык мтетве, то вчерашних смертей и сегодняшней трудной дороги удалось бы избежать, — с жаром заспорил Олаф. — Ой ли, вы ведь, даже зная язык друг друга, вынуждены надевать маски, чтобы поговорить со своими братьями. Хотя некоторые из вас настолько безнадёжны, что даже это не помогает, — Идоу выразительно посмотрел на Николаса. Тот пристыженно уставился в землю. Он всегда предпочитал разговору молчание. Язык выдумали мучители, чтобы поиздеваться над людьми. Даже когда в мыслях всё звучало стройно, изо рта вылетала нелепица и становилось неловко. Как сказать вслух, я люблю тебя больше жизни, но той жизни во мне осталось всего ничего. Ни защитить, ни сделать тебя счастливой я не смогу? Как сказать, что я боюсь твоей жалости, потому что из-за неё кажусь себе ничтожным? Как сказать, что несмотря на всё это я не могу запретить себя мечтать о тебе и мучаюсь от ревности каждый раз, когда он берёт тебя за руку? — Как это всё понимать? — разозлился Олаф. — Как мне надоели твои загадки! Неужели нельзя без дурацких намёков? С какими братьями мы не можем говорить открыто? С колдунами из Норикии? Но это они развязали войну против людей, которых клялись защищать. Даже сейчас, проигрывая по всем фронтам, они отказываются идти на компромиссы и подсылают к нам убийц. — А вы совсем ни в чём не виноваты. Как и всегда, — гортанно рассмеялся Идоу. Николас закусил щеку с внутренней стороны. Его распирало высказаться так, чтобы заслужить место на эшафоте. Нет, нужно держать себя в руках, даже если Идоу пытается их рассорить. — Хватит дерзить! Твоя наглость уже поперёк горла. Ты не понимаешь, с кем разговариваешь? — рычал Олаф, словно собирался вцепиться в глотку Идоу. — О, я как раз прекрасно осознаю, что передо мной парочка заигравшихся мальчишек. А вот ваше нежелание ничего понимать меня утомило. За эти месяцы я голову себе сломал, как вам объяснить доходчивей. Но вы будто глухие и ничегошеньки не слышите! — со злостью выпалил Идоу. — Что ты несёшь?! Я тебя нанимал проводником в Гундигард за хорошую плату. Слушать твои бредни я не подписывался! — А не ты ли закапал три серебряника на перекрёстке в Констани десять лет назад. А потом ещё раз в Ловониде. И в третий раз, чтобы уже наверняка, в Тегарпони. Как мне было не ответить на столь отчаянный зов? Хватит изображать из себя дурачков! Не могу я больше вам подыгрывать. Раздался хлопок. Идоу скрыла завеса едкого дыма. Когда она разошлась, проводник оказался одет в чёрный костюм дюарлийского щёголя с высокой шляпой, украшенной черепами вокруг полей. Из-под шляпы торчали обмазанные охрой косички. Смуглое скуластое лицо украшал рисунок черепа из белой глины. Глазища стали красными, словно налитыми кровью. — Да ты бредишь! — продолжал возмущаться Олаф, не заметив перемены. — Мы бы прекрасно справились без твоих «полезных» советов! Нужно остановить его, пока не приключилось непоправимое. Николас схватил Олафа за запястье. — Хорошо! — зло выкрикнул Идоу. — Разбирайтесь сами. А то с вами даже Повелитель безумия рассудка лишиться может. С очередным хлопком он исчез. Олаф вытаращил глаза и распахнул рот, чтобы что-то сказать. Небо почернело, задрожал воздух, заскрипели стволы ависцений, зачавкало болото. Волна чёрного гула накрыла с головой, стало трудно дышать, словно едкая тьма проникала в ноздри. Все трое бессильно рухнули на землю. Кошмарные видения затягивали в себя, как трясина. Чем больше сопротивляешься, тем быстрее идёшь на дно. Рядом стонала Герда, Николас сжал её ладонь. Только это не позволяло ускользнуть за грань, словно Герда была его опорой, единственной верной, пускай даже хрупкой и нежной. Сколько они барахтались между явью и безумием, никто не запомнил. Всё прошло так же неожиданно, как и началось. С затянутого серыми тучами неба хлынул ливень, стало свежее. Николас первый пришёл в себя и сел, оттирая лицо от грязи. За ним последовал Олаф. Герда продолжала тихо скулить, лёжа на животе. Олаф помог ей сесть, чтобы она не захлебнулась в потоках воды, и крепко обнял. — Тише-тише, всё прошло! — успокаивающе шептал он. Дождь закончился всего через пару мгновений, следом разошлись тучи и снова воссияло жаркое солнце. Николас встал, взял палку и, проверяя почву под ногами, добрался до богача. Пускай болотная вода и вонючая, но всё лучше, чем ходить в грязи и смотреть на ЭТО. — Прости… — Герда попыталась отстраниться. — Эти жуткие видения… Они засасывали меня и топили. Я заставляла себя проснуться, но каждый раз оказывалась в новом сне. — Расскажи, станет легче, — попросил Олаф и, погладив её по щеке, отодвинулся сам. Она хлюпнула носом и попыталась стереть с лица грязь, но только сильнее измазалась: — Да… снова тонула в полынье, и течение утаскивало меня на дно. А потом я оказывалась в отцовском доме, и Мрак нападал на наш город. Он убивал всех жителей, моих родителей тоже, и я оставалась совсем одна. Он окружал меня и душил. Следом Флавио бросался на меня с ножом. И так до бесконечности, — Голос осип, и она понурила плечи. — А что видел ты? — Да так… как будто всё, что говорил Идоу — правда. Помните, я рассказывал про историю бродячего барда Джелани? Я солгал. После того, как мои товарищи стали хвастать о своём походе на кладбище, я решил втайне повторить их подвиг. Нашёл в библиотеке старую, написанную руницей книгу о ритуалах староверов. Там рассказывалось об обряде призыва божества, которое обитало на кладбищенских перекрёстках. Кажется, его звали Папа Легба. Он сопровождал людей в мир духов, помогал отыскать заблудшие души и покровительствовал бродячим музыкантам. Повелитель безумия Папа Легба? Риана говорила про него. Он входил в свиту Повелительницы Земли Калтащ, служил привратником и проводником в Горний мир духов. Николас всегда запоминал древние легенды, хотя они звучали лживо, даже когда он узнал, что боги действительно существуют. — Никогда не любил историю религий и древние легенды, но почему-то они давались мне легче всего, — Олаф виновато улыбнулся. Оказывается, у них много общего. — Я подумал, что Папа Легба и есть тот самый демон. Ритуал его призыва выглядел до смешного простым. Провести его мог любой несведущий обыватель. Даже неграмотный бродяга Джелани. Я решил его повторить, раз уж моим старшим товарищам это удалось. В полночь я закопал на перекрёстке у кладбища черепаховую шкатулку с тремя серебряниками, отрубил голову чёрной курице и прочитал заклятье из книги. — Что ты пожелал? — встрепенулся Николас. — Отыскать брата. Никто не пришёл. Я зря прождал у кладбищенской ограды всю ночь, а утром получил нагоняй от сторожа и насмешки от товарищей. — Понятно. Кто из нас не вёлся на подзуживания старших и не совал голову в пасть к демону? — А что делал ты? — попытался перевести тему Олаф. — Я, ну… однажды я подошёл к палачу и спросил, заслужил ли я смерти. — И что он сказал? — Что убьёт меня, но не сейчас, — чистосердечно признался Николас. Олаф нахмурился. Наверное, хотел ответить, что это очень похоже на лорда Веломри, но не решался, а ведь это было правдой. — В этом нет ничего страшного. Но зачем ты снова провёл этот ритуал в Ловониде? — раз Олаф молчал, Николас вернул разговор в нужное русло. — Я не делал этого… То есть делал, но только во сне. Наяву я встретился с осведомителем, и он привёл меня в «Чёрного петуха». — Нет. Тебя привёл Идоу. Теперь я точно помню, это был он. Я тогда очень удивился его внешнему виду. В наш кабак гундигардцы заглядывали очень редко. А потом у меня будто пелена перед глазами возникла, и я всё забыл. Теперь, когда Идоу снял завесу, память вернулась. Николас ошарашенно провёл ладонью по лицу. Вот ведь заколдовал их подлый бог! — А чего ты хотел от него в Тегарпони? — продолжил расспрашивать Олафа Николас. — Ничего! Просто нанял его проводником. И в Ловониде я с ним не встречался. Это только во сне Идоу со смехом заключал со мной сделку, условия которой казались мне нелепыми. Я думал, что обмануть будет легко. Но… мои мысли, они были настолько злыми и безумными, словно кто-то чужой занял моё тело. Бред же, бред! Не было ничего такого! Я познакомился с Идоу на рынке в Тегарпони. Мы договорились, что он будет сопровождать нас в Гундигарде за деньги. Ничего больше, ничего! — Олаф затряс головой. Похоже, волна чёрного гула повлияла на него куда больше, чем он стремился показать. — Это всё какой-то морок. Наверняка Идоу и есть бездушник. Он вёл нас в ловушку, а мы послушно следовали за ним! За время их спора Герда успела умыться в богаче и только тогда подала голос: — А зачем он всё нам про себя рассказал? В твоей книге ведь было написано, что Идоу — божество. Они куда могущественнее и мудрее демонов и живут куда дольше. Настолько долго, что и представить трудно. Я встречала их раньше. В Урсалии. Идоу очень похож на них манерой говорить загадками. — В Урсалии водятся божества и показываются людям? — Олаф аж приоткрыл рот от удивления. Герда затравлено глянула на Николаса. Он посмотрел на неё в ответ. Что ещё можно сделать, чтобы себя не выдать? Был бы Олаф чуть внимательней, давно подловил бы его на лжи. И очень странно, что не сделал этого до сих пор. — Не людям, а Сумеречникам. Мой отец… он служил лесному божеству, которому был посвящен с рождения. Но однажды божество поддалось злобе, и его поглотил Мрак. В слепой ярости оно убило моего отца и наслало на наш город мор. — Впервые слышу про мор в Урсалии. Так твой отец был старовером? — удивился Олаф ещё больше. — Нет, он был пропущенным ребёнком Сумеречников. — И что стало с его родителями? Мы наследуем дар от родственников. Наверняка кто-то из них тоже был мыслечтецом, а значит, одним из нас. — Его мать погибла на войне. А отец… он… он… — Герда тяжело выдохнула. «Ну же, Олаф! Сложи два и два. Единственная, от кого она могла унаследовать дар к отражению — жена лорда Веломри. И соответственно, её дед никто иной, как твой кумир». — Тоже погиб, — закончила Герда. — Это неважно. Важно то, что Идоу… то есть Папа Легба матросов не убивал. Не думаю, что он заражён Мраком. Он искренне хотел нам помочь: в племени шилайю, на слоновьем кладбище, а потом здесь за ранеными ухаживал. Его советы кажутся очень правильными, пускай и не всегда понятными. А теперь… теперь мы его разозли, и это грозит нам большой бедой. — Что, начнёт мстить? Или уже наслал на нас этот демонов гул? — с вызовом бросил Олаф и тоже взялся смывать грязь. — Что будем делать? Поворачиваем обратно? Не идти же в ловушку. Что скажешь, Морти? Наши рассуждения о божествах наверняка кажутся тебе бредом. Только прошу, не говори, что ничего не знаешь и не понимаешь. Я просто хочу услышать непредвзятое мнение человека со стороны. — Я думаю… не стоит поворачивать назад в шаге от цели, — после долгой паузы ответил Николас. — Мы одолели такой долгий и трудный путь. Пятеро человек погибло. Если мы вернёмся, не увидев храма, то их смерти будут напрасными. — Но как же коварство Идоу? — засомневался Олаф. — Я согласен с Гердой. Его советы казались мне дельными. — Он к тебе подлизывался! — Так ты хочешь услышать моё мнение? Олаф поднял руки, показывая, что сдаётся. — Я считаю, что нужно последовать им и посмотреть, что будет. Идоу говорил, чтобы вырваться из порочного круга, мы должны поступать иначе, чем привыкли. Ты относился к нему с подозрением, а теперь, когда он выдал себя, должен ему довериться и пойти в храм, — объяснил Николас. — Но ты-то всегда исполнял его волю, значит, сейчас, наоборот, должен отказаться его слушать, — предложил Олаф. — Нет. На самом деле мной он тоже был недоволен. Я всю жизнь бегал от проблем и сворачивал с пути при столкновении с трудностями. Сейчас я возьму всю ответственность за наш выбор на себя и отведу вас к храму вместо Идоу. В конце концов, именно на меня он указал, как на надёжного человека. Значит, это моя судьба. — Нет, — рассмеялся Олаф. — Про тебя он сказал, что ты ненадёжный и лживый. Но ты именно тот, кого я искал. Что бы это ни значило. Николас поражённо вскинул бровь. Так вот о чём они шептались у него за спиной! Неважно. Николас указал жердью в сторону едва заметной тропы. Герда встала рядом с ним: — Я согласна идти дальше. Простите за слабость. Этого больше не повторится, обещаю! Николас присмотрелся к ней внимательней и заметил седую прядь на левом виске. Единственного родного человека он защитить не в состоянии! Пускай она ему и не жена… — Раз ты так жаждешь кому-то что-то доказать… Эх, чему мне действительно следовало научиться — это не идти у вас на поводу! — сдался под их натиском Олаф.