Огни юга

Олаф повёл друзей в удивительное место, которое он обнаружил днём ранее. Герде оно точно понравится. Морти храбрился и старался идти сам. Наверное, надеялся, что если меньше внимания будет обращать на слабость, то она исчезнет быстрее. А может, боялся, что Олаф передумает брать его с собой в Шибальбу. В любом случае это глупо. Олаф просто заботился о его здоровье. Несмотря на все заверения, очень не хотелось терять друга. Одна мысль об этом заставляла желудок болезненного сжиматься. Впереди показалась большая прямоугольная площадка, расчищенная от буйной растительности джунглей. Она находилась в ложбине, окружённая вырезанными в камне трибунами. Кое-где на них из-под мха и лишайника проглядывали те же похожие на птичьи следы письмена, что и в каменных деревнях. — Ничего себе! — ахнула Герда. — Это тоже остатки древних городов? Если кроатон — потомки древних зодчих, то почему они забыли свою письменность, разучились строить и ковать металлы? Олаф рассмеялся: — Пернатый змей унёс все секреты с собой в отместку за то, что гундигардцы ему не поверили. И упросил Папу Легбу, чтобы тот наслал на них слабоумие. Герда недовольно поджала губы: — Это не смешно. Ни Малинке, ни, тем более, Вицли-Пуцли слабоумными не выглядят. А Безликий ни в мунгардских легендах, ни в гундигардских не показан злопамятным. Наоборот, он старался защитить даже тех, кто ему не поверил и предпочёл остаться здесь. Отгородил их от Мрака порогами на реке. — Не злопамятный, как же. А кто проклял первых жителей Эскендерии и изувечил Владыку ши? — Да, с эскендерцами он поступил излишне жестоко, а вот Аруина следовало убить еще в Астальшир Мур, — задумчиво изрёк Морти. Всё удивлённо покосились на него. — Что? Мне тоже в детстве сказки рассказывали, — пожал Морти плечами. — В любом случае, это дела давно минувших дней. И мы доподлинно не знаем, существовал ли он на самом деле и был ли богом, а не просто… хитрым колдуном. Иногда он рассуждал совсем как Сумеречник, причём из тех, кто был посвящен в самые сокровенные тайны ордена. Нет, он просто очень проницателен. Проще сказать, что он тоже одарён, чем признать, что обычный человек может ничем не уступать высокопоставленному Лучезарному. Прочь, предательские мысли! Прочь! — Ты прав. Искать ответы должны книжники, а у нас найдутся дела поважнее, — закончив неловкий разговор, Олаф указал в сторону Вицли-Пуцли. Тот сидел на верхнем ярусе недалеко от входа на площадку и вовсе не торопился прерывать их беседу. Одет он был в ту же шкуру и плюмаж, что и вчера. Из приставленной ко рту трубки вылетали кольца дурманящего дыма. Привязанные к ней перья и ракушки трепетали на ветру. Сегодня, когда восходящее солнце белило заплывшее, смуглое лицо, в Вицли-Пуцли даже проглядывало что-то величественное. Троица поклонилась и устроилась на ярусе ниже у его ног. Никакой охраны Вицли-Пуцли при себе не держал и не требовал, чтобы вокруг бегали с опахалами многочисленные слуги. Он предпочитал держаться вдалеке от суеты, всем своим видом показывая смирение и безмятежность. Не сказать, что хороший вождь, и даже колдун не очень, но хитрец знатный. — Чувствовать себя лучше? — обратился он к Морти. — Хорошо! Мой лечение действовать долго после. Сомнительно. Но как-то же Морти понравился. — Спасибо за заботу, многоуважаемый мастер Вицли. Как к вам лучше обращаться? — ответил тот. — Мой племя каждый называть имя. Нет почётный обращение кроме имя. Оно быть священный. — Вицли-Пуцли протянул трубку Олафу: — Говорить о Шибальба бодрствующий нельзя. Нужно выкурить. Особый травы, особый рецепт. Тот отогнал от себя тяжёлый дух. Судя по запаху, эта смесь действовала не слабее, чем опиум, который скучающая аристократия и непутёвые Лучезарные курили в подпольных тавернах Констани и Эскендерии. — Если это необходимо. Олаф нехотя принял трубку, вынул из-за пазухи платок и тщательно вытер мундштук. Или как он у кроатон назывался? Грязь уже стала привычной, да и руками есть получалось намного лучше, чем вначале, но нельзя же после плешивого дикаря всякую дрянь в рот тянуть. Вицли-Пуцли наблюдал за ним с недоумением, но возмущаться не стал. Олаф приставил трубку к губам, осторожно затянулся и закашлялся. Горло дико щипало, а перед глазами плясали разноцветные круги. Вицли-Пуцли снисходительно усмехнулся: — Не страшный. Первый раз так быть. — До чего горько! Ты меня на это подбил, теперь отдувайся, — Олаф всучил трубку Морти. Тот тоже протёр мундштук и выкурил маленькими затяжками. — Кхе-кхе! Всё, не могу больше! Морти тоже душил кашель, и слёзы текли ручьями. Что ж, значит, даже ему курительная смесь не понравилась. Не так стыдно. Олаф почесал лопатку, чтобы скрыть неловкость. — Белый человек быть изнеженный и слабый. Шибальба сделать сильный. Только сильный вернуться, — с умным видом изрёк Вицли-Пуцли и тоже затянулся, выпуская из трубки кольца дыма. У Идоу острить и действовать на нервы получалось лучше. — Это всё, что вы хотели рассказать нам? — нетерпеливо спросил Олаф. — Сейчас начинать. Быть важный. Слушать внимательно. Интересно, как? Голова жутко кружилась и болела, сосредоточиться не получалось. — Шибальба — страшный место. Вниз пещера. — Вертикальная, — поправила Герда, которая не курила, поэтому единственная мыслила здраво. — Да. Пещера на северный берег река. Туда уходить плохой люди после смерть. Демоны мучать их. Живые туда не ходить. Хозяин Шибальба, злой коршун Кучумакик похитить Солнечный Сокол, второй Брат-Ветер. — Сокол Ясно Солнышко! — обрадовалась Герда, узнав героя сказок. — Да. Пернатый змей и Сова отправляться за Сокол. — Это мы слышали. Нельзя ли побыстрее? — начал раздражаться Олаф. Герда такая воодушевлённая. Впрочем, что с любительницы небылиц взять? А Морти сама невозмутимость. Камень. Лёд. Как будто ничто не способно вывести его из себя. Почему на фоне этих непосвящённых Олаф выглядит несдержанным глупцом? — История не терпеть спешка, — Вицли-Пуцли снова затянулся. — Братья бесстрашно прыгнуть в пещера. Она принять ласково, как лоно-мать, и они не разбиться. Впереди четыре дорога. Нужно выбрать правильный путь. — Какой правильный? — Какой ты выбирать, тот правильный. Для каждый быть свой путь. Демоны расставить ловушки. Сперва братья должен угадать, чучело или демон. — Это легко. Демонов я за милю учую, — обрадовался Олаф. — Потом они должны не сесть на раскалённый сковорода, увернуться от обсидиановый нож и играть в мяч. — Что за игра? — заинтересовался Морти. — Древний игра. Священный. Пока мяч в воздух, солнце в небо. Когда мяч падать, солнце падать. Мы приносить проигравший в жертва и вернуть солнце. — Что?! — ужаснулся Олаф. — Шутка. Мы приносить в жертва проигравший, победитель и зритель, — видя их вытянувшиеся лица, Витцли-Путцли рассмеялся хрипло, как одна из местных птиц с красным оперением. Идоу называл её Арой. — Шутка. Дети любить этот игра. — Почему я до сих пор не видела, как в неё играют? Почему здесь никто ни во что не играет? В другом племени дети только и делали, что бегали вокруг нас и проказили, — подозрительно сузила глаза Герда. Вицли-Пуцли ненадолго задумался: — Жизнь быть сложный. Дети учиться и помогать родители. Нет время играть. — Печально. Получается, мы не увидим игру до того, как спустимся в Шибальбу? — увёл разговор в сторону от незавидной участи кроатон Олаф. Сражаться против рабства, чтобы всё равно в него угодить — как-то это неправильно. Но что они втроём могут поделать с костными устоями, когда здесь орудует Мрак со слугой-бездушником? Матросов бы спасти, а кроатон… Иногда необходимо пожертвовать кем-то или чем-то, чтобы избежать многих печалей. В том, как он усвоил этот урок, Олаф никогда не признался бы даже друзьям. Ему было десять. Он рос одиноким ребёнком, сверстники не принимали его в свои игры и дразнили за замкнутость. Все силы и время он посвящал учёбе, надеясь добиться успеха и утереть нос обидчикам. На следующий год он планировал поступить в элитный класс. Его выпускнику легче было попасть на высшую ступень и после неё получить хорошую должность. В результатах испытаний Олаф не сомневался, но случилась другая напасть. Он подобрал на улице щенка. Блохастая дворняга, которая не выросла бы ему выше колена. На тёмно-бурой шерсти проступали большие белые пятна, на вытянутой морде они находились вокруг чёрных глаз, будто увеличительные стёкла. С боков и шеи свисали смешные завитки. Тонкий заломанный хвост был согнут баранкой. Олаф прятал пса в своей комнате и таскал еду из столовой. У него наконец-то появился друг! Так Олаф и назвал пса — Дружком. Он настоящий, он не предаст. Ему можно рассказать что угодно, вести себя как угодно. Не нужно постоянно быть добрым, весёлым и умным, иногда позволительно ничегошеньки не понимать, раздражаться без повода и злиться до белых демонов. Даже ныть, ныть можно сколько угодно! Дружок всё равно будет счастливо вилять хвостом, облизывать ладони и заглядывать в глаза. После объявления результатов испытаний старшие ученики позвали Олафа в город. Его поздравляли с высокими балами, пророчили блестящее будущее и просили не забывать старых друзей, когда он станет богатым и могущественным. Олаф отмахивался от похвалы и вёл себя скованно, ожидая, что благожелательность вот-вот превратится в каверзу. Но случившееся он предвидеть не смог. Кто-то взломал замок в его комнате и отпер дверь. Дружок пробрался на кухню и опрокинул несколько кастрюль с мясным супом. Пса поймали. Соседи доложили, что это питомец Олафа. До этого его никогда не наказывали, а теперь отходили розгой так, что руки опухли и горели. Гложимый стыдом, боль Олаф почти не замечал. Раны заживут и зубоскалы скоро забудут о своей шутке. Главное — вызволить Дружка. Олаф шёл проведать своего питомца на псарне, когда из-за ведущей в неё арки показался лорд Веломри. — Проходи. Не смотри на меня испуганными глазами. Мы же договаривались, что ты не будешь судить обо мне по злым наветам, — он пропустил Олафа внутрь. Из ближнего угла донёсся тоскливый стон. Там на столе стояла маленькая клетка со ржавой решёткой. Между прутьев сверкали угольки глаз. Отринув страх, Олаф шагнул к клетку и осторожно погладил высунувшийся в щель длинный нос. — Зачем ты его притащил? — спросил оказавшийся за спиной лорд Веломри так холодно, что по хребту пробежали мурашки. Он очень зол. Несмотря на их давнюю дружбу, Олаф чувствовал угрозу если не для себя, то для пса — точно. Руки предательски дрожали, на лбу выступил пот, голос срывался от волнения: — Дружок умирал от голода. Простите! Я займусь его воспитанием. Такого больше не повторится, клянусь! — Как ты собираешься совмещать дрессировку с учёбой в элитном классе? Там задания будут куда сложнее, чем сейчас. Ты же только два года закончить успел. — Для элитного класса нужна безупречная репутация и рекомендации учителей, а я свою запятнал. Готов остаться в обычном или даже уйти. Только верните Дружка! — Не разводи сырость, это недостойно! — лорд Веломри закатал рукава рубашки Олафа, разглядывая его шрамы. — Никуда тебя не отпустят. Слишком сильный дар, он будет вредить и тебе, и другим людям. А в общей спальне для простых учеников держать собаку нельзя. — Что же мне делать? — спросил Олаф, отчаянно пытаясь вытереть слёзы, но они всё лились и лились. — Выбирать. Либо бороться за Дружка и лишиться всех привилегий и перспектив. С другими детьми ты сходишься плохо. Хитрости и изворотливости, необходимой для выживания в низах, ты не проявлял. На войне и охоте ты долго не протянешь. Твои способности хороши для зубрежки кодексов и решения теоретических задач. Твоё место в судебном зале, где ты с твоей природной сострадательностью и непримиримостью будешь вершить справедливость. Сколько ещё собак, детей, женщин и прочих несчастных тебе встретится, не сосчитать. Им ты поможешь, только если станешь судьёй. Но для этого тебе придётся бросить пса. Олаф шумно выдохнул. Дружок тоскливо заскулил, царапая когтями решётку. — Я попрошу псарей приглядывать за ним. Если станешь судьёй или даже Магистром, то столкнёшься ещё с множеством трудных выборов. Этот — один из самых простых. Взвесь все за и против. Переживай не о том, что дороже для тебя, а что правильней для всех. Забудь о прошлом. Куда важнее, как твой выбор отзовётся в будущем. Думай не о мелочах вроде игр с этим щенком, о саднящих руках или стыде перед недалёкими мальчишками, а о великих свершениях. Дар ещё не всё, даже если он такой могущественный, как у тебя. Я не разговаривал бы с тобой, если бы ты не показал себя прилежным, дисциплинированным и смышлёным. Если ты стиснешь зубы и отбросишь всё лишнее, то достигнешь таких высот, какие даже мне представить трудно. Весь мир будет в твоих руках. Лорд Веломри взял его ладони в свои. Они казались крошечными, жалкими по сравнению с широкими ладонями бывалого воина. — Но я всего лишь сын фермеров-иноверцев, о чём ученики не устают напоминать мне каждый день. Я не хочу всего этого! Мне просто нужна родная душа рядом. Отперев клетку, Олаф подхватил Дружка на руки и прижал к груди. Пёс принялся счастливо облизывать его щёки. — Я вообще не знал своего отца и служил Сумеречникам. Что с того? Важно только, кто ты есть и кем хочешь быть. Неужели мы так плохо о тебе заботимся и служба в ордене настолько тебя не прельщает, что ты готов всё бросить? Никто в Мунгарде не живёт лучше нас, никто, даже Император, не имеет столько власти, сколько есть у нас. Подумай! Даже Дружку на псарне будет лучше, чем под открытым небом, если ты решишь сбежать. Иногда необходимо пожертвовать кем-то или чем-то, чтобы избежать многих печалей. Пёс снова заскулил и отчаянно заперебирал лапами, чувствуя, что чаша весов клонится не на его сторону. Когти порвали рубашку и поцарапали плечо, но Олаф даже не поморщился. — Можно мне навещать Дружка хоть изредка? — спросил он хриплым голосом. Во рту пересохло, глаза саднили ещё сильнее, чем руки. — Конечно. Но только после того, как ты сделаешь все уроки и выполнишь все обязанности, — кивнул лорд Веломри. Олаф потребовал, чтобы Дружка устроили в более просторной клетке, раз уж выпускать его в вольер вместе с огромными мастифами нельзя. Ему постелили свежую солому и дали сахарную косточку, но Дружок не обратил на это внимания: царапался и тонко скулил, пока не рухнул на дно в отчаянии. Олаф чувствовал себя предателем, когда снова вкладывал свою ладонь в руку лорда Веломри, позволяя увести себя с псарни. Первое время всё шло хорошо. Олаф занимался ещё прилежней, чем прежде, чтобы после ужина отнести на псарню мясные косточки и выгулять Дружка на пустыре за вольером. Но со временем учёба так поглотила его, что Олаф стал забывать о собаке. Дружок уже казался очень далёким, чужим. Олаф всё откладывал и откладывал поход на псарню под разными предлогами. На зимних каникулах, когда выдались редкие свободные дни, и совесть в конец заела, он всё же навестил пса. Его клетка оказалась пуста, даже солома из неё пропала. Сердце тревожно ёкнуло, под ложечкой засосало. Олаф позвал Дружка раз-другой, но откликнулся лишь злой лай чужих собак. Из подсобки выглянул чистивший клетки сгорбленный псарь. — Вашего пса больше нет. Он открыл клетку, забрался в вольер со сторожевыми мастифами. И… простите! — пряча глаза, горестно сообщил он. Живот стянула тугая судорога. Собаки, дерущиеся даже с медведями, наверняка не оставили от маленького Дружка даже мокрого места! — Я похоронил его на пустоши за вольером, где вы любили гулять. Идёмте, покажу, — поманил его за собой псарь. Олаф стоял на могиле, обозначенной круглым камнем. Надо было разбираться со своими чувствами, как учили наставники. Он закрыл глаза, следил за дыханием, отмечал, что хочется и чего не хочется. Почему клетку не закрыли? Каким образом Дружок пробрался в огороженный крепким забором вольер? Так высоко он бы не подпрыгнул. Сделал подкоп? Но каменный фундамент забора врыт глубоко в землю, чтобы этого не допустить. Неужели кто-то специально отвёл Дружка в вольер? Кто-то из своих. Этот старый псарь с изрытым оспинами добрым лицом? А может, кто-то из подручных лорда Веломри по его приказу? Или кто-то из одногодок-завистников? Нет, думать об этом не хотелось. Подозрения уничтожали его уютный мирок. Всё, что он делал, о чём мечтал, чем жертвовал, становилось бессмысленным. Если злоумышленник отыщется, если им окажется кто-то из ордена, дальше жить в иллюзиях не получится. Придётся отказаться от всего. Либо принять, что он не так уж хорош на самом деле. Не так уж хорош… «Иногда необходимо пожертвовать кем-то или чем-то, чтобы избежать многих печалей». Нужно забыть об этом и не искать виновных. Трагическая случайность — не больше. Чувств ведь не осталось. Гибель Дружка его совсем не тронула, словно этот пёс никогда не был ему дорог. Лорд Веломри оказался прав. Дружба с собакой оказалась детским капризом. Олаф выбрал правильно, выбрал то, что не испортило бы его карьеру и позволило бы помочь многим людям и даже… животным. Он же не сентиментальный размазня, а лучший ученик Академии, получающий повышенную стипендию от самого Архимагистра. Сожаления для судьи недопустимы, он всегда должен чувствовать себя уверенным и правым. Однажды он примет закон, который запретит собачьи бои и бои с медведями, к примеру. Или насобирает много денег, чтобы построить собачий приют. Нет! Он придумывал это только для того, чтобы увещевать совесть. Страшно не то, что он выбрал учёбу, а то, что он забыл Дружка и не чувствовал скорби, словно убил в себе не только сомнения и сожаления, но саму жалость, а вместе с ней и человечность. Нет, нельзя думать о себе плохо — подобные мысли разрушают. Совершенные законы, защищающие самых слабых, справедливые суды, перед которыми все равны, и собачьи приюты, которые окажут милосердие даже тем, кого обойдёт правосудие — всё это искупит его вину с торицей. Несколько дней после Олаф приносил цветы на могилу Дружка, как будто исполнял обязанность. Делал то, чего от него ждали. А если бы не делал, то все узнали бы о его бесчувствии и поняли, что он не так уж хорош на самом деле. Не так уж хорош… «Иногда необходимо пожертвовать кем-то или чем-то, чтобы избежать многих печалей», — упрямо повторял себе Олаф каждый раз, когда приходилось принимать трудные решения. Нужно поступать разумно и расчётливо, ведь настоящих глубоких чувств в нём нет. Они похоронены на могиле Дружка за псарней Академии. Лишь дважды Олаф снова чувствовал что-то светлое: когда увидел Морти в цирке и когда Герда звала на помощь в роще за Динас Эмрис. Почему? Что-то в них было важное. Что, он и сам не знал, но не хотел отпускать их обоих несмотря на то, что этим нарушал все свои правила. Если они узнают, что он не так уж хорош, всё будет кончено! Нет, он бросил Дружка и потерял чувства не из-за лорда Веломри, в чём того обвинила бы Герда, а из-за разъедающей тьмы внутри. Она жила в нём всегда, она отталкивала от него людей. Даже Сесиль. Только лорд Веломри, Дружок и Герда с Морти её не замечали. До поры. Пока она не разрослась под влиянием демонова бездушника Идоу. Скрывать её от друзей больше не получалось. Именно поэтому они так часто стали смотреть на него с разочарованием. От дурацкой курительной смеси его совсем развезло. Нужно взять себя в руки и действовать рационально. Олаф здесь единственный, кого учили, как избегать ловушек и какие цели ставить. Морти при всей его удали план спасения придумать не способен. Если бы его поставили во главе войска, то он провалил бы кампанию, поддавшись риску и нетерпению. А ещё он не умел жертвовать кем-то или чем-то, чтобы избежать многих печалей. Посему их жизни зависят от одного Олафа. Если ради спасения придётся бросить матросов, он это сделает, пускай даже друзья поймут, что он не так уж хорош. Это будет его самой большой жертвой. — Нет, должен быть весёлый! — заметив его смурной вид, Вицли-Пуцли пихнул Олафа в плечо. — Я быть хороший вождь, заботливый и справедливый. Устроить завтра праздник. Женщины танцевать, мужчины играть, дети смеяться. Быть очень весёлый! Веселье по чужой указке — это так похоже на «хорошего вождя». Впрочем, что взять с дикарей? — Очень любезно с вашей стороны. Мы как раз изучим правила и зададим вопросы, если они возникнут, — старательно скрывая неприязнь, ответил Олаф. — Это все испытания? — Нет. Последний быть самый сложный. Провести ночь в Мрак. Волны ужасный гул постоянный. Вызывать кошмары. Худший страхи и пороки мучить вас. — Во Мраке?! Но ведь он может их поглотить! — переполошилась Герда. — Да, он отравлять, соблазнять и делать безумный, — энергично закивал Вицли-Пуцли. — Если вы проиграть, то Камасоц, огромный летучий мышь, отрезать ваш головы и повесить на горлянковый дерево. Там висеть голова похищенный Сокол, пока Пернатый змей и Сова спасать его. Олаф невольно почесал шею. Впрочем, разве может Мрак поразить того, в ком и так живёт тьма? — Как этого избежать? — Я не знать. Для каждый свой путь. Мы задавать вопросы и отыскать ответ. Он быть самый ценный и правильный, — объяснил Вицли-Пуцли. — Если вы победить, то возвращаться сильные. — Расскажите ещё что-нибудь. Про Пернатого змея и Сову, — снова подал голос Морти. Его так волнуют истории о Пернатом змее, потому что Идоу постоянно сравнивал Морти с легендарным героем? Хм, может, в подробном рассказе обнаружатся полезные детали. — А вы не знать? Пернатый змей увести люди на запад и быть ваш великий вождь, — удивился тот. — Мы хорошо знаем, что было после исхода из Гундигарда, но мало помним, что было до. Вы гораздо ближе к истокам, чем мы, — пришла на помощь Герда. — Для такой разговор нужно больше очищающий дым, — Вицли-Пуцли испустил из трубки облачко и с шумом его вдохнул, а потом передал её Олафу. Ну вот, опять! Предыдущая затяжка опьянила не хуже кувшина крепкого вина. Олаф старался много не пить в компании, потому что становился дико ранимым и вспоминал все обиды, настоящие и мнимые, но сейчас отказать не получилось. Олаф выкурил. Пошло легче: он даже не закашлялся. Затянулся ещё раз и выпустил дым изо рта. Тело расслабилось, тревожные мысли отпустили и в голове прояснилось. Теперь он был готов слушать внимательно. Морти забрал трубку и вдыхал дым мелкими струйками. Шторм в его глазах будто успокоился и тучи разошлись, открыв чистую синеву. Вицли-Пуцли уставился вдаль, где неторопливо поднимался диск солнца. — У Небесный Повелитель быть четверо сыновья. Четверо ветры, четверо стороны свет, четверо дороги. Мрак хотеть захватить их, заставить предать отец и убить. Главный прислужник Мрак, коршун Кучумакик, охотиться на братья, когда старший, Ворон-защитник, быть ещё в утроба. Тогда Небесный Повелитель сбросить Кучумакик в Шибальба. Небесный Повелитель быть очень мудрый, знать всё и видеть всё. Он связать сыновья неразрывный узы. Они всё время быть вместе, защищать и помогать друг другой. Умирать один — умирать все. Жить один — жить все. Они быть очень дружный, не иметь никто ближе братья. Кучумакик затаить злобу и напасть снова. Заманить Солнечный Сокол в Шибальба и накормить ядовитый грибы. Когда Сокол засыпать, Камасоц отрезать его голова и повесить на горлянковый дерево. Узы не дать Сокол умереть. Небесный Повелитель оставлять старший сын-наследник на Девятый Небеса, а младшие отправлять в Шибальба за Сокол. Кучумакик радоваться, что поймать три сыновья. Но они проходить испытания, убить его и вернуть Сокол вместе с голова на Девятый Небеса. Мать, Белый Птица, пришить голова обратно и Сокол быть как новый. — А почему они рассорились? — спросил Морти. — В Шибальба Мрак почувствовать необычный сила Пернатый змей. Желать его так, как не желать другие братья. Пернатый змей любить люди — Мрак охотиться за люди. Порабощать и убивать, отравлять земля. Пернатый змей покидать Девятый Небеса, оставить бессмертие и защитить люди. Мрак следовать за ним. Нападать каждый день и каждый день проигрывать. Но разлука ослабить братский узы. Сова быть один и очень тосковать. Мрак использовать его обида и соблазнять. Атаковать его каждый день, год за год, пока Пернатый змей вести люди на север и жить счастливый. Мрак показать, что Пернатый змей не любить братья, забыть и предать ради люди. Сова поддаться и уничтожить Девятый Небеса, убить старшие братья и позвать Пернатый змей. Они сразиться и убить друг другой. Умирать один — умирать все. Но Небесный Повелитель не позволить и погрузить Пернатый змей в сон. Однажды он проснуться. Тогда проснуться все братья. Жить один — жить все. Когда они собираться вместе четверо и видеть друг другой, — Витцли-Путцли пальцами показал направление своего взгляда на Олафа и Николаса. — Наступать конец время, конец всё. — А у нас верят, что Безликий проснётся, чтобы предотвратить конец света, — возразила Герда. — Вы ведь говорите, что он любил людей. Значит, сделает всё, чтобы предотвратить нашу гибель. — Выколет себе глаза? — смеясь, предположил Морти. — Не поможет. У них же «узы». Наверняка они «видят» друг друга даже без глаз, — принялся объяснить им законы Горнего мира Олаф. — К тому же, учитывая их поведение в прошлом, Братья-Ветры могут уничтожить мир по непониманию, недосмотру или глупости. Зачем вообще нужны боги, настолько похожие на людей в своих слабостях? — Староверы считают, что Повелители Стихий лепили людей по своему подобию. Так что их недостатки — это отражение наших недостатков, — заметила Герда. — Наоборот. Их неполноценность виновата во всех наших бедах. Истинный бог — это Абсолют, которому неведомы ни наши страсти, ни наши недостатки. Именно к этому совершенству духа и разума нужно стремиться, отбросив всё суетное и мирское, — Олаф ведь уже всё это говорил. Почему они не восприняли? — Даже любовь, дружбу, преданность делу? — удивилась Герда. — В посмертие мы отправляемся одни. Все привязанности придётся оставить в стороне и вернуться в первозданное сияние чистого разума. — Но ведь только привязанности и делают жизнь… сносной. Наполняют её смыслом. Разве нет? — Угу, а ещё красотой уродливых статуэток в проклятых храмах, — съязвил Олаф. — Морти, скажи же уже что-нибудь! Рассуди нас! Почему ему так важно мнение неодарённого? И не только ему — всем важно. Даже Вицли-Пуцли смотрел на Морти с томительным ожиданием. — Мастер Вицли уже всё сказал. Каждый находит для себя правильный ответ сам. Мне по душе Шибальба. Делаешь что хочешь и как хочешь, ничем себя не оправдываешь и платишь за это по справедливости, пускай даже демоны будут вечность жарить тебя на сковороде, — сыронизировал тот. — Да ты фаталист! — Олаф хлопнул его по плечу. — Я просто люблю жизнь во всех её проявлениях, хороших и плохих. И не желаю ничем себя ограничивать ради сомнительного счастья в посмертии. — Идоу был прав. Ты, и впрямь, Пернатый змей во всех своих мыслях и поступках. Главное, не встречайся со своими братьями и не смотри им в глаза, — Олаф повторил жест Вицли-Пуцли. Наверное, когда знаешь, что жить тебе осталось недолго, переосмысливаешь многие вещи и видишь их иначе. Неужели Морти думает о смерти постоянно? Не забывает ни на миг? Нужно иметь совесть и хоть каплю сострадания, а не завидовать непонятно чему! Олаф погрустнел и опустил взгляд. — Я согласен, в этом мире много прекрасного. Мастер Вицли, это всё? — Да. Дом Мрака покидать и на свет возвращаться — путь доблесть, — кивнул тот. — Хорошо. Тогда погуляйте пока, — велел Олаф товарищам. — Мне надо перекинуться с мастером Вицли парой слов. Морти пожал плечами и поднялся первым. Герда поспешила за ним, приглядывая, чтобы он не оступился, если накатит слабость. Вицли-Пуцли снова протянул Олафу трубку, но тот отказался. — Хотел спросить. После таких испытаний положена награда. — Да. Вернуться и стать великий вождь. — А если мне нужно другое? Власти и величия я добьюсь сам. Но есть кое-что, что мне не под силу. Могу я попросить желание взамен? — Если очень желать, желать всё сердце, то обязательно исполняться. А чего желать? — Да так, есть у меня одна мечта. Ни о чём больше думать не могу, — Олаф поднялся, беспокоясь, что из-за долгого ожидания друзья могут что-то заподозрить. — Ладно. Пускай моё желание приведёт нас к победе. — Обязательно! Весь союз племена молиться за вас. — Спасибо за вашу любезность. Олаф нагнал друзей, и, обсуждая предстоящее испытание, они отправились на прогулку.