Огни юга

— Морти! — послышался звонкий оклик Герды. Кряхтя, Николас приподнялся на руках. Тело болело, суставы ломило, голова кружилась от нахлынувшей слабости. Ничего, не надорвался же. Всё проходило, и это пройдёт. Малинке с Идоу тоже заворочались. Хорошо, что старые боги не утянули их за собой. Пускай как можно больше людей переживёт эту страшную ночь. — Я здесь! — Николас, наконец, нашёл свой голос. — Всё в порядке, мы среди друзей, — бросил Олаф матросам, проходя мимо. — Вы как? — спросил Николас у Малинке с Идоу. — Скорее на этом берегу, чем на том, — отшутился тот. — Кто ты теперь? Помнишь меня? — И я, и Малинке помним всё, даже то, что помнить не стоило бы. Видимо, старые боги оставили нам знания в подарок. — Так это был ты или Папа Легба с самого начала? Идоу неуверенно повёл плечами: — Через пару лет обитания в одном теле я перестал отделять себя от него. Мы всё делали вместе, хоть он ничего не объяснял. Герда с Олафом добрались до них и обняли Николаса. — Точно, живой? — Олаф внимательно его изучал. — А где Оуэн? Николас кивнул на лежавшие неподалёку останки. — Мрак иссушает тело. Или оно умирает само в тот миг, когда осколок попадает в сердце. — У него не было разноцветных глаз и спрута в сердце. Выходит, вы ошиблись насчёт лорда Веломри, — усомнился Олаф. — Оуэн был бездушником, — предположила Герда. — Простым солдатом, которого не жалко пустить в расход. А лорд Веломри всё-таки Архимагистр. Она глянула на Идоу, прося его поддержки. Но тот позволил им разобраться самим. — Мрака в Оуэне было столько, что он заполнил всю эту площадку, — поделился Николас. — Только совместными усилиями нам удалось его одолеть. Вот вам и простой солдат. — Теперь я понимаю, почему эти земли называют проклятыми, — покачал головой Олаф. — Вицли-Пуцли, наоборот, погиб сам. Загорелся от искр, вылетавших из его горшков. Кстати, в одном из них томился светящийся мелькарис. Когда мы его выпустили, он побежал сюда. Не видел его? — Почему он тебя волнует? — вскинул бровь Николас. Может, это заветный ключик? — Мелькарис — это душа, которую у меня похитили Вицли-Пуцли. Она вернулась ко мне и нанесла решающий удар по Мраку. Олаф выпучил глаза и нахмурился. На виске вздулась жилка. В его выражении проскользнуло понимание, но в следующий миг Олаф стал оседать. Николас с трудом успел его подхватить и аккуратно уложил на землю. — Что с ним? — заламывала руки в тревоге Герда. — Он такой с Шибальбы. Я думал, Папа Легба что-нибудь подскажет, — Николас тоже глянул на Идоу с немой просьбой. Они с Малинке осмотрели Олафа и перекинулись парой фраз на своём языке. Идоу заключил: — Шибальба изменила его. Он не согласился с этими переменами, не узнал и не принял себя. Каждый раз, когда что-то напоминает ему об этом, его рассудок отталкивает болезненные воспоминания. Он не был готов к испытаниям, особенно к последнему. Если бы у меня был шанс, я не пустил бы вас туда, но сделанного не воротишь. — Как его вылечить? — переживала Герда. — Вернуться в Шибальбу и попытаться всё исправить, но она может поглотить его навсегда. Лучше просто забыть и уехать. — Мы не можем выбирать за него, — задумалась Герда. Олаф осоловело открыл глаза. — Я снова упал? — Ничего страшного. Идоу говорит, что это из-за Шибальбы. Со временем всё пройдёт, — успокоил его Николас. Герда недовольно закусила губу. Сейчас не время для сложных решений. Обождут день-два и перед уходом всё обсудят. Если это сохранит Олафу жизнь и рассудок, Николас был готов снова играть роль циркача Морти. — А что с матросами? Мтетве же обстреляли их отравленными дротиками, — напомнил Николас. — Мёртвыми они не выглядят, — заметила Малинке. — Спрошу у Хелевы. Остальные последовали за ней. Выяснилось, что заклятие нзамбо защитило матросов от яда. Они хоть и выглядели сильно помятыми и истощёнными, но их жизням больше ничто не угрожало. Дикари предложили им отдохнуть в деревне перед возвращением на «Музыку» и отправили отсыпаться в больших хижинах-лечебницах. Дикари договорились в полдень собраться на площадке на совет, на котором решится судьба племён. Мтетве тоже пригласили в знак благодарности за помощь. Пересказав друг другу всё, что с ними случилось, Герда, Олаф и Николас вернулись в гостевую хижину и забрались в гамаки. Пытались задремать, но от волнения только ворочались с боку на бок. Олаф повернулся к Николасу и тронул его за плечо: — Не спишь? Тот открыл один недовольный глаз. — Я тут задумался, как дикари будут жить без твёрдой руки Вицли-Пуцли. — Хорошо будут жить. Лучше, чем раньше, — ответила Герда. — Послушай хоть немного доводы разума, а не эмоций! Да, Вицли-Пуцли был жестоким, но он сплачивал дикарей, поддерживал порядок и, самое главное, защищал от работорговцев. Тут пришли мы — бравые освободители — и всё разрушили. Теперь здесь наступит безвластие, и все погибнут. Из-за нас! — Вицли-Пуцли резал своих людей, как свиней, — возразил Николас. — К тому же, что ты собирался делать? Оставить здесь куски наших душ, бросить матросов под заклятьем нзамбо, не наказывать Оуэна за предательство и убийства? — Я понимаю. Именно поэтому и вступил в бой, — стушевался Олаф. — И всё же чувствую ответственность. Дикари же как дети. — В чём-то они умнее нас. Жили раньше без Вицли-Пуцли, и дальше жить будут. Ни один, даже самый великий вождь не вечен, — ответил Николас и отвернулся. Уж очень хотелось спать, а не устраивать очередной диспут. — А я вот о чём думаю, — не разделила его желание Герда. — Оуэн заразился ещё до нашего путешествия. Команду нанимал лорд Веломри. Наверняка он знал об одержимости одного из матросов и подослал его к нам, чтобы он спровадил тебя в Шибальбу. — Герда, прекрати! Никаких доказательств о связи Оуэна с лордом Веломри нет, — разозлился Олаф. — Нет, есть! Он сказал, что меня не убили, потому что лорд Веломри запретил. Понимаешь? Это он отдаёт приказы всем прислужникам Мрака. Он как Вицли-Пуцли, только куда более могущественный и опасный, — не унималась она. — Я согласен. Лорд Веломри всё это устроил. А теперь давайте спать. Я не смыкал глаз с тех пор, как мы спустились в Шибальбу, — шикнул на них Николас. — Неправда! Ты кемарил на горлянковом дереве, — пихнул в бок его Олаф. — И что, думаешь, если лорда Веломри не станет, орден не развалится и власть не захватят бунтовщики? — Нежизнеспособный, значит, ваш орден. Даже Сумеречники полторы тысячи лет без Безликого продержались. — А Авалор выстоит без священной династии Хассийцев-Майери? Выстоят бунтовщики без лорда Комри? — Он и сейчас не с ними. — Откуда знаешь? — Оттуда! Не стоит возводить до небес значимость одного человека. Жизнь не исчезнет, когда никого из властителей не станет. Даже если наш мир погибнет, она продолжится в другом месте. Так что не переживайте о переменах в племенах дикарей и своём будущем. Крепкий сон принесёт куда больше пользы. Николас обернул плащ вокруг головы, чтобы его больше не тревожили. Вскоре все затихли. *** Вечером их разбудила Малинке. На ней было цветастое покрыло с пышной бахромой, на лице грим в виде черепа, на голове пирамида чёрных волос с сиреневыми и бордовыми орхидеями. — С появлением первой звезды начнётся праздник, — счастливо объявила она. — Что-то рано для начала и конца сбора урожая, — с сомнением хмыкнул Олаф. — Здесь сезоны почти не меняются, — напомнила Герда. — Это новый праздник. Праздник свободы и братства. Каждый год в этот день мы будем вспоминать наш позор и нашу победу. Правление Вицли-Пуцли не должно повториться, — объяснила Малинке. Сонные, они поправили одежду, расчесались и последовали за мудрой женщиной. На площадке для игры в мяч уже собрались все дикари и матросы. Первые надели праздничные покрывала, щедро обшитые перьями и перламутром, вторые от подарков отказались и щеголяли в своих драных штанах и рубахах. Сколько же времени и сил понадобится, чтобы все тут постирать и заштопать! Ниток точно не хватит. Придётся одалживать у чоли, если у них, конечно, найдутся подходящие. Все рассаживались на циновки вокруг огромной скатерти. На ней стояли глиняные блюда с лепёшками, маисом, бобами, мясом, мёдом, фруктами и рыбой. По кубкам из воловьих рогов разливали агавовое пиво. Дикари и матросы братались и что-то обсуждали каждый на своём языке. Они бешено жестикулировали и кричали так, что закладывало уши, но каким-то образом понимали друг друга. Герда, Николас и Олаф устроились на почётном месте между Малинке и Идоу. Гилли Ду уселся у их ног и стал требовать обещанного сала. Герда отрезала кусочки и кормила его с руки. Гилли Ду счастливо урчал. — Когда он отравился, я думала, что всё… Он так печально брёл в лес, вы бы видели. Как будто прощался навсегда. — Видимо, ему достаточно пару раз обернуться, чтобы вылечиться, — поделился догадками Николас. Олаф обратился к Малинке: — Что решили на совете? Выбрали нового вождя? — Мы разделимся, как раньше, но сохраним союз. Будем вместе обсуждать проблемы и бороться с работорговцами. У каждого племени будет свой вождь, как раньше: я у тохол, Идоу у чоли, Хелева у пайолов, Глэйдэ у табаско, а у мтетве уже есть вожди, — объяснила Малинке. — Каждое племя вернётся к своему промыслу и укладу. Если кто-то пожелает уйти к соседям или взять в супруги члена другого племени, мы не будем препятствовать. — Это очень… прекраснодушно и наивно, — не оценил их решение Олаф. — Как долго продержится этот союз? Что будет, если кто-нибудь снова захочет узурпировать власть? Что, если ваш совет погрязнет в разногласиях и интригах? Что, если вы не соберётесь вовремя, чтобы защититься от врагов? Не хочу вас обидеть, но мы через всё это проходили и представляем, чем плоха слабая власть. — Мы постараемся не допускать ошибок. Не позволим, чтобы власть переходила в одни руки и не станем медлить с важными решениями. Установим чёткие правила, пока само время не сотрёт их из нашей жизни. Будет нелегко, не всё получится сразу, Шибальба продолжит испытывать нас разными бедами, но нам есть ради чего стараться. Добытую кровью свободу мы не отдадим. Малинке произнесла небольшую речь на своём языке. Дикари одобрительно закричали и подняли кубки. — Раз вы так уверены в своих силах, желаю вам удачи, — закончил разговор Олаф и тоже выпил. Агавовое пиво было не таким крепким, как северные настойки, но голову хмелило незаметно. — А что стало с хозяевами Шибальбы? — заговорил сидевший рядом с Николасом Идоу. — Что у вас говорят, куда уходят боги после смерти? — По мне, они богами никогда не были. Так, некие сущности, чуть более могущественные, чем духи или демоны, — Олаф бросил задумчивый взгляд на Гилли Ду. Тот принялся вилять хвостом и ластиться, чего прежде никогда не делал. Олаф скованно почесал его за ушком. Гилли Ду плюхнулся на спину и подставил живот. — Вот же наглое создание. Дашь ему палец, он всю руку оттяпает! — рассмеялся Олаф и принялся чесать его обеими руками. — О чём бишь я? Ах да, слишком эти боги человечны. Настоящий бог должен быть чужд людям, непостижим, совершенен. Им руководят высшие, нечеловеческие мотивы. Сейчас Олаф донельзя напоминал жадеитового Сову. По легенде он — тоже судья, вероломный брат Пернатого змея. Вицли-Пуцли говорил с ним, как со своим покровителем, но осколка в нём не было, хотя боги скрывали их намного лучше, чем люди. А ещё эти припадки. Всё-таки зря они отказались вернуться в Шибальбу. Нужно прояснить всё до конца, иначе Мрак победит. Герда готова была рискнуть. Жаль, что в Шибальбе нет места женщинам. — Ваши северные боги похожи на вас — умные, учёные, заносчивые. А наши куда проще. Зато мы знаем, как с ними договориться, — полушутя, ответила Малинке. — Это бог Олафа такой, — включилась в разговор Герда. — А у меня на родине говорили, что когда боги умирают, ослабевшие или преданные забвению, то растворяются в эфире. Хорошо, когда они уходят героями, как Папа Легба и Миктлан, а не предаются отчаянию, ненависти и горечи. — А ты что скажешь? — Идоу хлопнул Николаса по плечу. — Почему меня всё время спрашивают, как будто мне открыта высшая мудрость? — нахмурился он. — Вид у тебя загадочный, будто ты знаешь всё, но не торопишься посвящать друзей в свои секреты, — подначил его Олаф. — Как оказалось, моего желания открыть свои тайны недостаточно. — Николас пожевал губами. — Я думаю, что после смерти боги уходят по радужной лестнице в небо. Там они становятся звёздами. Герда очень долго привыкала к южному небу и всё же нашла на нём знакомые очертания. В рисунке одинокого волка мерцала самая яркая его звезда. Казалось, она обливается кровью, предупреждая об опасности. Николас тоже смотрел на неё с непонятной тоской. Взгляд недостижимый, как у бога, в которого так неистово верил Олаф. — Вот эта звезда, — Николас указал на жёлтый огонёк в рисунке креста. — Это Папа Легба. А вон та маленькая синяя в рисунке волопаса — Миктлан. Они стали солнцами и согревают другие миры. — И правда, смотрите! — поддержал его Идоу, хитро щурясь. — Раньше этих звёзд не было, а теперь появились. Это и есть наши защитники. Мы будем почитать и поклоняться им. Он сказал то же самое на своём языке, и чоли одобрительно загудели. Идоу глянул на Малинке. — О, нет, мы с толок сохраним старые уклады. Я на севере никогда не была и не разделяю новых взглядов, — мягко отказалась та. Они лениво продолжали разговор. Когда почти всё было съедено и выпито, в центр площадки вышли дикари с барабанами, трещотками, погремушками, скребками из длинной кости мелькариса, тростниковыми флейтами и волынками с воловьими мехами. Заиграла залихватская мелодия. Дикари поднимались с земли и шли танцевать куда более воодушевлённо, чем при Вицли-Пуцли. Вокруг взрослых бегали дети и заливисто смеялись. Даже матросы не усидели на месте и плясали вприсядку. Пели каждый на своём языке. Получалась удивительная, ни на что не похожая музыка. Герда, Николас и Олаф хлопали в ладоши. Пятеро смуглых красавцев в пёстрых покрывалах подошли к Малинке. — Это мои мужья, — ответила она на вопросительные взгляды. — Как ты справляешься со всеми? — Герда покосилась на Николаса. Ей-то и за одним угнаться не удавалось. Было бы таких хотя бы два, она умерла бы от переживаний. — Провожу с каждым по году. Другие не вмешиваются и ничего не требуют, — кружась вокруг своих мужей, объяснила Малинке. — Друг другу они как братья. Мы одна большая семья. Николас с Олафом переглянулись с сомнением. — Считать кого-то братом и жить общим делом — я понимаю. Но делить женщин — нет! — отрезал Олаф. — Никогда! Пускай у каждого будет своя жена, — Николас чокнулся с ним рогом. Переплетя локти, они выпили за общее желание. — Вам никто не предлагает. С собой для начала разберитесь, — рассмеялась Малинке и ушла танцевать. Герда почувствовала, что всё её существо трепещет и жаждет двигаться в такт музыке. Вместе со всеми. — Пойдём! Будешь меня охранять, — потянула она Николаса за руку. — Петь я не могу, но танцевать мне никто не запретит! Выражение его лица немного смягчилась. — А ты? — обратился он к Олафу. — Тут посижу. Мне по статусу не положено. — Почему ты не позволяешь себе хоть капельку веселья? — насела на него Герда. — Тебя совсем развезло. — Вы выпили раз в десять больше. — Да, но ты пить не умеешь, — Николас попытался её утихомирить, но Герда яростно сверкнула глазами. — Почему вы такие неблагодарные?! Смеётесь надо мной, обижаете. Я сделала для этого праздника не меньше, чем Гилли Ду, и тоже требую награду! — Тявк! — поддержал он её. — Давай! Раз девушка требует, — Николас подхватил Олафа подмышки и потащил к танцующим. — Что же вы делаете?! Я опозорюсь перед матросами! — упирался он. — Они настолько пьяны, что завтра ничего не вспомнят, — заключила Герда, наблюдая, как матросы учат дикарей натягивать паруса на воображаемом корабле. — Ты же хотел потанцевать со мной. Давай! Просто делай, что хочется! Это чистейшая и абсолютная сво-бо-да! Николас отпустил Олафа и поймал её, чтобы она не налетела на других. На его устах играла обаятельная улыбка, на щеках проклюнулись ямочки. Уши вспыхнули от смущения, и Герда отвела взгляд. Запах-то какой родной: полынь и зверобой. Он будоражил до щекотки в животе. Как же хотелось прижаться к его груди, поцеловать в подбородок, а потом в губы и глаза. Щебетать нежные глупости и слушать, как он смеётся и шутит. А ещё больше — чтобы он поднял на руки и закружил, как во время свадебного танца. И чтобы его чувства снова казались искренними. Герда томно вздохнула. Николас дёрнул кадыком, его ресницы затрепетали и глаза затуманились. — Эй, если я вам не нужен, то отпустите! — развеял их сладкие грёзы Олаф. — Нет, это просто… — Герда отстранилась. — Простите, я, правда, пьяна и должна уйти. Николас схватил их обоих за руки и подтолкнул Олаф, чтобы тот вёл хоровод. Остальные цеплялись за них в хвост, смеясь и подпевая задорной мелодии. Подпрыгивая то на правой ноге, то на левой, они понеслись по всей площадке. А когда отпустили руки, Олаф уже весело приплясывал вместе со всеми, растеряв свою чопорность. Герда тоже забыла о закрепощенности и неуклюжести. Становилась в пару со всеми: Олафом, Идоу, дикарями, матросами, даже с Малинке и Хелевой. Кружилась и подпрыгивала, махала руками и совсем не думала, как выглядит со стороны. Когда горизонт уже расцветили первые лучи солнца, дикари уже падали без сил, но не от изнурительной работы, наказаний или борьбы, а от веселья. Герда замерла возле Николаса, который уже долгое время наблюдал за танцами со стороны, заложив руки за спину. Яркий, огненный. Крылья хищного носа трепетали, на виске пульсировала жилка, в глазах клубился стылый туман тревоги. Николас скользнул по ней взглядом, улыбнулся уголком рта и отвернулся к Олафу. Тот направлялся к ним, прощаясь с дикарями и матросами. — Что снова задумали без меня, а, заговорщики? — пьяно смеясь, спросил он. — Спать очень хочется. Ты же мне днём отдохнуть не позволил, — ответил Николас. — Обычно ты вообще не спишь. Что-то не так? — на лицо Олафа набежала тень. — Всё хорошо. Идёмте! — Николас снова схватил их обоих за руки и потащил к хижине. Стоило им забраться в гамаки, как их тут же сморил сон. Встали они после обеда, когда Малинке принесла маисовые лепёшки с бобами. — Отдыхайте. Хелева говорит, что через несколько дней ваши матросы смогут двинуться в путь, — сообщила она и ушла по делам. С похмелья есть не хотелось. От маиса уже подташнивало. А вот холодная ключевая вода пришлась как нельзя кстати. Олаф отошёл по нужде, а Николас с Гердой устроились на пороге. Солнце медленно тянулось к горизонту, но разводы перистых облаков оставались неподвижны в безветрии. — Нужно поговорить, — начала Герда. Николас посмотрел на неё с опаской: — Если ты про вчерашнее, то мы оба перебрали. В праздники трудно себя сдерживать. Прости! Этого больше не повторится. — Мне обидно, но… не важно, — она подняла вверх указательный палец, заставив его замолчать. — Я про Олафа. В одном из горшков Вицли-Пуцли сидел жадеитовый Сова. Помнишь статуэтку, которую ты привязал к изножью своей кровати? Николас задумчиво кивнул. — Он вселился в Олафа и убил Вицли-Пуцли, а потом… он назвал меня невесткой и выпустил твоего мелькариса. Невестка — это ведь жена брата. Женой я могу считаться только твоей. Значит, братом Сова посчитал тебя. И ещё этот мелькарис… Ты ведь не думаешь, что я сошла с ума? — Не больше, чем мы все. Невестка, да? Жена брата. Может, истина заключатся именно в этом. Герда недоумённо уставилась на него. — У тебя никогда не возникало ощущения, что ты всю жизнь искала то, что было у тебя под носом, но ты оказывалась в это верить? — спросил Николас. — Я… я искала тебя. Для этого мне пришлось пройти пол Мунгарда. Но оказалось, что это был не ты. Тебя такого, каким я представляла, не существовало, — она закрыла лицо руками, пытаясь сдержать слёзы. Глупо его винить, говорить всё это… Жаль, что нельзя заставить себя не чувствовать боль, тоску, смятение. Стереть бы постыдные слёзы слабости раз и навсегда. Быть холодной, быть сильной. И стойко верить в счастливое будущее. Его ладонь легла ей на плечо. — Прости… меня. — Я сама обманулась. В следующий раз буду умнее. В следующей жизни… если повезёт. Они снова вгляделись друг другу в глаза. Долго. Не отрываясь. Герда тонула в безбрежной синеве неба, океана и сумеречного снега. Дыхание спёрло в груди. Глупое сердце шептало, что всё взаправду. Стоит протянуть руку, и пальцы сомкнутся навсегда. Ни ссоры, ни мнимая холодность, ни ложь, ни смерть не разлучат их. Нет, нельзя, чтобы их объятия и поцелуи увидели. Герда моргнула и отстранилась. Волшебство исчезло. Николас прикрыл веки. По его безмятежному лицу не удавалось ничего прочитать. — А ты сам как? — спросила Герда. — Обычно. Может, мой случай настолько запущенный, что даже волшебство загробного мира не действует, — он почесал нос указательным пальцем. Герда прищурилась, изучая его ауру. — Ошибаешься. Твоя внешняя оболочка объята голубым пламенем, словно призрачный мелькарис её подпалил. Сам не видишь? — Да бред! — Николас поднялся, явно собираясь сбежать, а потом опустил взгляд на собственную ладонь и застыл. Его аура взорвалась. Глаза ослепли на миг и наполнились слезами. — Н… Морти? Из его ноздри вытекла тёмная струйка крови. — Морти! — закричала Герда. Николас запрокинул голову. Глаза закатились, и он стал медленно оседать на землю. — Помогите! Помогите! — звала Герда, пытаясь его удержать, чтобы он не ударился головой о порог. Из-за угла выскочил Олаф, схватил Николаса и аккуратно уложил на траву. Следом прибежали Идоу с Малинке. — Мы разговаривали. Он резко поднялся, носом пошла кровь и… — затараторила Герда. — Он говорил, что болен… — нехотя сознался Олаф. — Я случайно увидел это в его мыслях во время допроса. Что за болезнь, я так и не понял. Он сказал, что она неизлечима, и он не хочет даже попытаться… Нет, не может такого быть! Николас что, отталкивал её из-за болезни? Из-за скорой смерти? Боялся, что она станет его жалеть и уговаривать искать лекарство?! Герда спрятала лицо в ладонях. Идоу опустился рядом с Николасом на колени, стянул с него рубаху и принялся изучать. Малинке привела Хелеву, и та тоже его осмотрела. Потом к ним присоединился и Глэйдэ. Словно по команде они поднялись и начали что-то обсуждать на повышенных тонах. Идоу произнёс короткую фразу, после которой все замолчали. — Это не болезнь, — объявил он на всеобщем. — Не в том смысле, в котором вы это понимаете. В его теле скопилось слишком много душ, слишком много силы. Знаки на его коже должны были удержать их в его теле. Но Шибальба сильно ухудшила его состояние. — Получается, наш поход его добил? — с горечью спросил Олаф. — Но ведь… я хотел… А, детская наивность! — Нет, поход в Шибальбу должен был решить его проблему. Человек там может переродиться в ином качестве, полностью раскрыть свои таланты, преодолеть слабости и недостатки, вместить в себя то, что раньше раздувало его и вытекало, как из решета, — туманно объяснял Идоу. — Он встал на этот путь, но не прошёл его до конца, как и ты. Оттого и случались твои обмороки. С ним всё по-другому, серьёзнее и сильнее. Если он не завершит свой путь, не избавится от противоречия, которое рвёт его на части, то не проснётся никогда. — Получается, его без чувств придётся тащить в Шибальбу? И как же его будут испытывать, если он не придёт в себя? — недоумевал Олаф. — Мы преодолеем весь этот путь за него. Вместе с ним, — поправился Идоу. — А так можно? — удивилась Герда. — Можно, если вы любите его достаточно, чтобы пережить самый страшный кошмар. Она переглянулась с Олафом. — Я готов! В этот раз я точно успею загадать желание, — без промедления согласился он. — Я тоже пойду, — добавила Герда. — Не хочу больше чувствовать себя бесполезной. — Хорошо. Если вы настроены решительно, то у него есть шанс, — заключил Идоу. Малинке перехватила его за запястье и сказала что-то тревожное. Идоу снова ответил так веско, что остальные покорно склонили головы. Что они скрывают? Дикари перенесли Николаса в хижину Вицли-Пуцли и устроили на уже знакомом ложе. До глубокой ночи его окуривала травами Хелева и читала заговоры Малинке. Латать ауры с помощью огня они не умели и действовали совершенно иначе, чем целители в Мунгарде. Помогало это или нет, сказать было трудно. Герда с Олафом еле заставили себя поужинать и подавленно отмахивались от расспросов матросов. Перед тем, как снова забраться в гамаки и немного поспать, Олаф спросил: — Ты точно готова? Там было очень тяжело и страшно. Я едва не сошёл с ума от кошмаров, которые меня мучили. — Ты же ничего не помнишь. — Я чувствую, — он постучал себя кулаком по груди. — Сидеть тут и ждать намного хуже. Раз я могу ему помочь, значит, я это сделаю. Он бы поступил так же для нас, — ответила Герда. Николас столько хотел сказать, столько боли таилось у него внутри, а она не понимала, оставалась глуха к его намёкам, не замечала полных тоски взглядов. Теперь он может погибнуть. Нет, это немыслимо. Жизнь без него станет пустой, пропадёт надежда… Хотя ещё вчера он говорил что-то такое… Что жизнь будет продолжаться несмотря на смерть любого, даже самого важного человека. Неужели тогда Николас имел в виду себя? Просил не убиваться о нём? Герда погладила губы пальцами. Пока есть шанс его спасти, она не будет унывать. Не будет думать о будущем. Главное, что происходит сейчас. Николас поправится!