Огни юга

Утром «Музыка ветра» вошла в защищённую горами бухту. Порт Таверны Морей хоть и был огромным, но выглядел довольно хаотичным. В одном месте причалы были заполнены кораблями так, что суда едва не касались друг друга бортами. А некоторые, наоборот, пустовали, напоминая проплешины или проклятые места. Виртуозно лавируя между стоявшими на якорях судами, «Музыка» пристала к причалу, на котором махал зелёными флагами распорядитель. Пассажиры уже собрали свои вещи и ждали высадки у фальшборта. После вчерашнего с Олафом они не разговаривали, но Герда чувствовала, как всем неловко и тоскливо. Столько накипело на душе, но сознаваться никто не хотел. Скрывали всё друг от друга, даже взгляды прятали. Хотелось уже схватить обоих за шиворот и встряхнуть. Но вставать между двух огней очень страшно. После недолгих объяснений с одетым в заношенную зелёную ливрею распорядителем матросы спустили трап. Попрощавшись с капитаном и командой, пассажиры сошли на деревянный настил и двинулись в сторону высившегося на холмах города. Гилли Ду трусил следом, счастливый снова оказаться на суше. Прохожие оборачивались на него с удивлением, но быстро забывали, занятые повседневными делами. Сложенные из грубого камня дома так же, как и суда, то собирались большими кварталами с узкими кривыми улочками, то разбегались, оставляя пустыри с кучами мусора и канавами. Среди покрытых камышом крыш изредка красовалась черепица, будто разбогатевшая после удачного замужества девица перед подругами-бесприданницами. Они добрались до широкой и суетливой рыночной площади. — Вот и всё, — первым заговорил Олаф. — Командорство ордена должно быть за тем поворотом. Точно не хотите со мной? — Точно, — ответил Николас. — Удачи тебе. Надеюсь, твоё опрометчивое решение не закончится большим несчастьем. — То же могу сказать и о вас, — парировал Олаф. — Завтра встретимся на этом же месте в это же время. Они дружно посмотрели на солнце, пытаясь запомнить его расположение на небе. — Мы будем ждать, — ответила Герда. — Если не придёте, я переверну весь этот демонов городишко, пока не отыщу вас! — пламенно заверил их Олаф. — Мы будем здесь, — Николас протянул ему ладонь. Тот крепко обнял его. — Ты прости, что я такой. И иначе не могу. — И ты прости, — эхом отозвался Николас. Они разошлись в разные стороны. Гилли Ду скулил и лаял, бегая от Олафа к Николасу. Он всем видом показывал, что его любимчики не должны разделяться и заставлять его выбирать, но в конце концов последовал за Николасом, которого знал дольше и за которым оставался численный перевес. Они прошлись по рынку, где с плохо сколоченных прилавков продавали зелень, овощи, мясо, муку и фрукты, рыбу и дары моря, орехи и сладости. В ящиках галдели цыплята, мекали на привязях козы. Более богатые купцы предлагали специи, благовония, украшения и ткани. Почти как в Тегарпони, только больше всего непривычного: еды, запахов, сувениров. Лица чужие — темнокожих дикарей, смуглых моряков и даже плосколицых выходцев из Поднебесной. Многие скрывали внешность глубокими капюшонами и платками. Может, это разыскиваемые преступники? Хотя обыватели воспринимали их спокойно. Николас крепко держал Герду за руку, чтобы защитить при малейшей опасности, но никто на них не бросался, если не считать усердствовавших торговцев. Они купили несколько пирожков на обед и два неприметных тёмно-синих платка. Деньги принимали любые, а монеты имперской чеканки ценили в особенности. Впрочем, если они собирались здесь обосноваться, то транжирить полученное за службу у Олафа золото не стоило. Кто знает, когда подвернётся новый заработок? Они нырнули в тёмный переулок и натянули на лица платки. — Что будем делать? — поинтересовалась Герда. — Отыщем голубиную станцию. Если здесь есть командорство Лучезарных, то и лазутчики Компании быть обязаны. — Зачем?! — ужаснулась она. — Ты не думаешь, что это нечестно? Олаф, значит, трус и предатель, потому что пошёл попрощаться с теми, в чьих преступлениях до конца не уверен. А ты бежишь к тем, о чьих злодействах знаешь доподлинно. — Не сравнивай. Я просто напишу письмо Ноэлю, узнаю новости и спрошу, где можно переночевать. Там не будут ни выпытывать наши имена, ни вглядываться в лица, ни чего-то требовать. Мой побратим умирает от беспокойства без вестей обо мне. Если мне предложат выбирать из вас троих, то я предпочту не выбирать вовсе. — Ладно. В отличие от тебя у меня выбора нет, — Герда угрюмо ссутулила плечи и отвернулась. — Эй-эй, только не плачь, — Николас притянул её к себе. — Это ненадолго, обещаю. Я буду защищать тебя от Компании так же яростно, как от Лучезарных. — Я не из-за этого. Просто вспомнила, что в Дюарле остались все мои друзья. Ждан, Дугава, Майли, Вожык, Эглаборг и Финист. Они тоже служат Компании. Как думаешь, не станут ли они презирать меня, когда узнают о моём родстве? Мой дед убил отца Финиста и свёл с ума отца Майли. А скольких ещё Сумеречников он обрёк на смерть! — Финист знал о твоём даре с самого начала. Да и об остальном наверняка догадывался. А остальные… они запомнили тебя, как доброго, честного и самоотверженного человека. Какая им разница, что натворил твой дед? Если я что и понял за свою жизнь, так это то, что мы не обязаны расплачиваться за грехи наших предков. Герда уткнулась носом в его грудь. — Думаешь, мы когда-нибудь встретимся со старыми друзьями? — Может, в следующей жизни, где не будет войны и разлуки. Он принялся убаюкивать её, как ребёнка, пока слёзы горечи и страха не высохли с её глаз. Они вернулись на рыночную площадь. Николас незаметно вынул из кошелька деревянную монету с вырезанной на ней паутиной. Перекатил её между пальцами и спрятал. Кто-то едва заметно коснулся его плеча. Николас ухватил Герду за запястье и потянул за собой. Они долго петляли по кривым улицам и подворотням, пока не вышли к дальней от берега окраине. Там стоял сложенный из неприметного серого камня дом. На его крыше притаилась маленькая голубятня. Человек в ветхом плаще отпер дверь и пригласил их внутрь. Его лицо тоже скрывал платок, на виду оставались только горящие тёмно-карие глаза. Гилли Ду предпочёл следить за улицей, а остальные вошли внутрь. — Кто вы? — спросил незнакомец, прежде чем пропустить их в единственную комнату. Постель от неё отделялась лишь тростниковой перегородкой. — Мы тени без лиц и имён, — отозвался Николас секретной фразой. — Зачем явились в мой дом? — Нас ветер пригнал пошептаться о том, что знает берёза, осина и клён. Смотритель достал из очага горшок с маисовой кашей и накрыл на стол. — Приезжие? — Только с корабля. Я офицер Компании, обучаю новобранца, — Николас кивком указал на Герду. — Какая беда занесла вас на самый край света? — Всё та же — от Лучезарных спасались. Не думали, что они добрались даже сюда. — Ушлые ребята. Подмяли под себя уже всю торговлю. Теперь пиратами и контрабандистами занялись, — посетовал смотритель и усадил гостей на лавку рядом с собой. — Печально. Что слышно из Дюарля? Давненько мы никого из своих не встречали, — осторожно интересовался Николас. — После восстания на Авалоре Голубые Капюшоны зачистили север острова и даже до вольных городов Лапии добрались. В Норикию хлынули новые волны беженцев. Наших мало, куда больше неодарённых, которые отказываются принимать веру в Пресветлого. — Можно отправить в письмо в штаб? — вспомнил о деле Николас — Хорошо. Только пошлина у нас немаленькая. Голуби передают послания от корабля к кораблю. Это рискованно и накладно, но иного способа нет. — Я думала, голуби летают только в знакомые места, — удивилась Герда. Смотритель не ожидал, что учеником окажется девушка, но быстро нашёлся. — Обычные — только домой. Но звероусты учат птиц отыскивать в море корабли и подлетать по сигналу. Как только они доели, смотритель положил перед Николасом полоску бумаги и принёс чернила с пером. Он долго что-то выписывал, а потом свернул послание, положил в кожаный футляр и сургучом вывел три руны: Альгиз, Кеназ, Исаз. — Странное имя, — хмыкнул смотритель. — Тот, кому предназначено, узнает. — Ладно. А на каком судне вы прибыли и как прошли досмотр? — Подозреваете нас в шпионаже? — усмехнулся Николас. — Право, не стоит. Я последний, кто пойдёт на сделку с Голубыми Капюшонами. — Нет, просто зачастили сюда северяне. Я же новости передаю со всех краёв, пускай даже здесь мы получаем их с большой задержкой. — Что за северяне? — насторожился Николас. — Недавно в порт заходил большой корабль Лучезарных. Болтали, что на нём едет кто-то из Магистров, а то и Белый Палач. И отправился он не обратно на север, а на юг. К Червоточине. За ним из Компании послали быстроходную шхуну. А следом галеон с пресветловерцами-бунтарями увязался. Сегодня вот каракка с Голубым Капюшоном на борту причалила. Тревожно это. Лучезарные и раньше сюда приезжали, но что остальным понадобилось в нашей глуши? — Действительно, тревожно, — согласился Николас. — Получается, безопасных уголков не осталось. Война повсюду. — Она и не думала заканчиваться. Пару десятков лет перемирия не в счёт, — ответил смотритель. — Если хотите укрыться, ступайте за город в саванну. Там сейчас беженцы строят фермы. Работящие руки и смелые сердца лишними не будут. — Так и поступим, — кивнул Николас. — Но ночевать придётся здесь. Не подскажете, где можно снять комнату? Он задумчиво почесал выступавшую из-под платка переносицу. — Есть надёжный человек в центре. Постучитесь, скажете, что от старика Крезье. Жильё скромное, но хозяин проверенный. Не сдаст и много не попросит. Я за него ручаюсь. — Благодарю, — Николас отсчитал пошлину за письмо и набавил пару медек за помощь и новости. Солнце уже закатывалось за море на западе, потому они поспешили на поиски ночлега. Смотритель толково описал дом, и отыскать его не составило труда. Небольшое, аккуратно сложенное из кирпича и покрытое жёлтой штукатуркой строение с деревянным чердаком выдавало, что строили его северяне. Впрочем, среди глинобитных хибар и покосивших сооружений с надстройками такие дома попадались нередко. Нужный выделялся разве что выцветшим изображением петуха над дверью. Не отпуская руку Герды, Николас постучал. Открыл белокожий мужчина лет тридцати пяти, с ранней сединой в тёмных волосах. — Мы от Крезье. Ищем ночлег, — Николас прокатил между пальцами деревянный кругляш. Хозяин оглянулся по сторонам и пропустил их внутрь. Гилли Ду навострился куда-то бежать, и Герда предупредила его: — Завтра на рассвете мы уходим. Будь здесь, если не хочешь нас потерять. Тот тявкнул и умчался прочь. — Устраивайтесь на чердаке. Там не убрано и довольно тесно, но ничего лучше предложить не могу, — хозяин указал на приставную лестницу. — Мы не привередливые, — Николас вложил ему в ладонь два серебряника. — Я согрею вам воды. Ужинать будете? — Нет, но ранний завтрак был бы весьма кстати. Мы не хотели бы задерживаться. — Понимаю. Всё будет. Герда уже успела подняться на чердак: — А можно позаимствовать метлу, совок, ведро и тряпку? — Конечно. Осветив помещения свечами, Герда обрызгала пол водой, чтобы прибить пыль, а потом тщательно подмела его и протёрла. Хотя бы постель хозяин собрал чистую. Выглядело не богато, но пристойно. По крайней мере, не околеют и не задохнутся от пыли. К окончанию уборки хозяин принёс таз с согретой водой, горшок с травяным настоем и кусок рогожки. Николас притащил самодельную ширму из кусков холста на деревянном каркасе. Сам успел обмыться внизу, пока Герда убиралась, и принялся раскладывать вещи. Когда Герда вышла из-за ширмы, накинув на себя сорочку до середины икр, Николас сидел на кровати в одних нижних штанах. Она с любопытством изучала его татуировки, не смея подойти ближе. — Боишься? — спросил он и похлопал ладонью рядом с собой. Герда покорно опустилась на кровать. — Немного. Я видела их, когда ты лежал раненый у чоли. В полумраке они кажутся иными. Живым панцирем из змей, жуткой маской. В ней ты выглядишь таинственным и чужим. Он откинулся на кровать, заложив руки за спину. — Если бы я носил маску, то ты была бы единственной, кто мог её снять и увидеть меня настоящего. Губы против воли растянулись в блаженной улыбке. Герда легла и устроила голову у него на плече, продолжая изучать каждый штрих в татуировке. — Иногда мне кажется, что я сама облекаю тебя в образы из своих фантазий. А увидеть что-то за ними страшусь. — Ты видишь меня в снах? — Николас скривил рот в кошачьей ухмылке. — Они хорошие? О чём? Герда не удержалась и погладила колючий ёжик волос у него на голове. Татуировка уходила прямо под них. — Заурядные мечты. О маленьком домике в лесной глуши, детях, спокойной старости вместе, — она поцеловала его в щёку, стараясь смягчить реакцию на свои слова. — Такая жизнь вряд ли пришлась бы тебе по душе. — Порой мне тоже этого хочется: остановить мир и раствориться в сладостной неге, не беспокоясь ни о чём. Николас поймал её губы своими, придавая поцелую хищнической страсти. — Иногда мне страшно, что тебе прискучит моя наивность и мягкость. Я ведь не грозная воительница и не соблазнительная придворная дама. И вряд ли когда-нибудь изменюсь. — Не бойся, — он приподнялся и передвинулся к её босым ногам. — Ты моя боевая подруга ровно настолько, чтобы понимать каждое стремление моей души. Николас принялся по одному целовать каждый палец на её ноге, а потом скользнул языком по лодыжке. От щекотки стало трудно лежать смирно. — В тебе столько нежности и теплоты, что у меня внутри всё щемит от одного взгляда или слова. — Николас… — выдохнула Герда, теряясь в облачном мареве. Он покрывал поцелуями её щиколотки и поднимался к икрам, медленно задирая подол сорочки. — В тебе столько красоты, что я не устаю смотреть на тебя с восхищением и умиляюсь каждой самой мелкой чёрточкой. Когда-нибудь я напишу тебя всю. — Всю? — удивилась Герда, плохо соображая сквозь кисель в голове. — Целиком и полностью. Николас стянул с неё сорочку через голову, не забывая оставлять поцелуи на шее и плечах. Приподнявшись на руках, он замер, разглядывая её так же внимательно, как она до этого изучала его татуировки. От мысли, что он смотрит на неё нагую, щёки вспыхнули, и сердце заколотилось бешеной птицей. — Красивая. Моя, — прошептал Николас и опустился, чтобы вдохнуть в себя её томный стон. Воздух холодил разгорячённую кожу. Николас уже стягивал с себя штаны. Герда напряглась, жадно разглядывая его обнажённое тело. Ещё больше татуировок и натренированных мышц. — Не бойся меня, — шептал Николас. — Просто чувствуй. Чувствовать это наслаждение вовсе не плохо. Иногда можно отпустить контроль и раствориться в ощущениях, которые кажутся тебе стыдными и страшными. Они не такие, если ты сама этого хочешь. Страх отступал. Со дна души поднималось нечто тёмное, животное. Они затмевало стыд и осознания себя. Хотелось только одного: чувствовать его внутри настолько остро, насколько возможно. Николас щадил её, как щадил всегда. Но как же он был сладок в неведомой телесной близости! Когда всё закончилось, Герда положила голову ему на грудь. — Не страшно? — спросил Николас, убирая упавшую ей на лицо прядь. — Сказочно. Я и не мечтала, — прошептала Герда, но тут же сникла, не в силах передать в словах всё, что ей довелось почувствовать. — Хорошо, — он провёл пальцами по её волосам. — Год прошёл с нашей свадьбы, ты знала? Теперь мы точно муж и жена. — Ты же говорил, что это ничего не значит. — Эта победа. Наша победа вопреки всем препятствиям. Теперь никто тебя у меня не отнимет: ни мой вождь, ни твой дед, ни даже злодейка судьба. Спасибо, что боролась со мной и не оставляла надежду. — Я тебя не понимаю, но всё равно рада, что ты рад. — О чём ты мечтала? О домике в лесной глуши и кучке детишек? Так и будет. Теперь так будет всегда, — заявил он необычайно воодушевлённо. Герда погладила его щёку со снисходительной улыбкой. Как в одном человеке умещался хлебнувший горя воин и восторженный мальчишка? Уму непостижимо и всё же приятно до дрожи. Она поцеловала его в подбородок и зевнула. — Спи. Завтра предстоит трудный день, — шепнул ей на ухо Николас и затих. Сон поглотил практически мгновенно, но сладким отнюдь не оказался. Герда снова и снова попадала на заснеженное плато и проваливалась под лёд, сколько Николас ни пытался её вытащить. Знала, что это сон и старалась себя разбудить, но ничего не получалось. Снизу её кто-то звал, обвивал ноги чёрными щупальцами и тянул в самое сердце Мрака. Герда подскочила от собственного крика и уткнулась носом в плечо Николаса. Его рука обвила её талию и заставила лежать смирно. — Приснился кошмар? — хриплым голосом спросил он и принялся ласково перебирать её волосы. Она попыталась отстраниться, но Николас сильнее прижал её к себе и погладил низ её спины. Его пальцы опускались на её бёдра, рисуя на них замысловатые узоры. Из груди вырвался стон. Нос защекотал терпкий мужской запах. Он дурманил, заставлял расслабиться. — Не бойся. Всё будет хорошо, — шептал Николас, касаясь кончика её уха губами. — Я люблю тебя. Герда подтянулась к нему ближе и заглянула в глаза: — Я тебя тоже. Его лицо озарила улыбка, нежная и искренняя, самая красивая из всех, которые ей доводилось видеть. — Поспи ещё. У нас осталось пару часов, — посоветовал он. Она покорно закрыла глаза. Больше сновидения её не тревожили. *** Николас заснуть не смог. В ушах звенели слова смотрителя, одолевали мысли. Война повсюду, от неё не скрыться. А Олаф? Почему он пошёл на попятную? Ведь он обещал, они все обещали, но каждый взялся за старое, как будто они не могут вырваться из порочного круга, даже если стремятся к этому всей душой. «От себя не убежишь, — послышался голос Безликого. — Хочешь вырваться, признайся, кто ты есть. Выполни свою миссию, и тогда привязывающие тебя к кругу узы исчезнут». Его фигура у окна отражала лунный свет. «Какую ещё миссию?» — Николас спустился с кровати и сел на колени. «Отыскать меня. Прочитать книгу. Почему ты до сих пор этого не сделал?» «Четвёртый замок ещё заперт». «Не ври. Ты отпер его, как только Олаф пробудил сову». Он прав. Когда в ту ночь Николас почувствовал, как обложка открывается под его пальцами, то испугался настолько, что обманул и Олафа, и себя. Спрятал книгу подальше от глаз и постарался забыть о ней. «Времени на раздумья не осталось, — торопил его Безликий. — Час Возрождения близок. Вот-вот мои братья встретятся, и наступит конец света». «Тогда, может, не нужно тебя искать? Втроём они ничего не сделают». «Наоборот. Без меня всё погибнет». «Твой брат Тень взойдёт на Небесный Престол и прольются реки крови. Но что, если он тоже откажется? Если мы все откажемся следовать написанному вами плану и проживём свои жизни, как обычные люди?» «Втроём в лесном домике? Так не выйдет, — Безликий сел на колени рядом с Николасом. — В детстве отец рассказывал мне легенды своей родины. Там ни он, ни его брат с сёстрами богами не были. Они были такими же, как вы — одарёнными и видящими чуть больше, чем остальные. Они тоже верили в богов, только своих. Отца занимало, были ли те боги такими же звёздными странниками, как он, попавшими в их мир в незапамятные времена и сформировавшими его оболочку. Существовали ли те боги вовсе или были плодом общего воображения? А легенды о них ходили такие, будто демиург, знаешь, кто такой демиург?» Николас качнул головой. «Тот, кто создаёт мир. Ради того, чтобы вырвать его из порочного круга, демиургу приходится умереть. Новое сущее воссоздаётся из его плоти. Не знаю, сколько истины в других легендах о богах богов, но эта правдива до последнего слова. Я хотел построить новый мир, где Сумеречники защищали бы людей от демонов, не прося милости у высших сил. Чтобы его завершить, мой отец отдал свою жизнь. Его дух ушёл за грань и стал далёкой звездой, а плоть превратилась в скрепу, удерживающую сущее от распада. Теперь мой орден погиб. Пришёл мой черед дать жизнь новому миру». «Ты хочешь снова умереть?» — сдвинул брови Николас. «Я не умирал, а только спал. Это кажущаяся смерть, но дело не в этом. Знаешь, что такое избранный?» Этот вопрос куда легче, чем про демиурга. «Герой, которому предначертано совершить много славных подвигов: свергнуть узурпатора, победить в войне, спасти мир». «Это побочные следствия, но отнюдь не главный смысл. Избранный — это жертва. Из-за действий Сумеречников, пресветловерцев и Мрака наш мир обращается в хаос. Избранный должен восстановить порядок своей жертвой. Вечерний Всадник прокатывается по земле один раз в конце времён, чтобы вернуть долги. Он сам, избранный из рода избранных, должен вернуть то, что дали ему когда-то боги». «Но ты дал моему роду жизнь, как обычный мужчина даёт своё семя женщине. Это никакой не подарок, за который нужно расплачиваться до конца времён! Хочешь моей смерти? Ши говорили, что я вспомню своё прошлое воплощение и смогу назвать тебя, только умерев!» «Видишь, это не так сложно, — невесело усмехнулся Безликий. — Или очень сложно, раз мне пришлось объяснять на пальцах». «Я легко отдал бы жизнь в один из чёрных дней, когда сам молил о смерти. Зачем ты заставил меня полюбить? После этой крохи радости уходить непереносимо горько. Почему я не достоин жить в лучшем мире, который настанет после моей смерти?» «Ты должен был познать счастье и горе в равной мере. Я лишь могу молить, чтобы ты поступил правильно. Наш мир хочет жить. Многие до тебя уже погибли за это. Не подводи их». Николас посмотрел на него с опустошением: «А если я откажусь?» «Я заберу Герду». «Ах, вот оно что! Мы боялись, что Предвестники возьмут нас в заложники, чтобы повлиять на Олафа. Но заложника взял ты, чтобы манипулировать мной». «Смотреть, как она мучается в погибающем мире, я не намерен. Выбор за тобой. Так каков он будет?» «Ты прекрасно знаешь, что отказаться я не могу. Но что будет с Гердой, когда… когда меня не станет?» «Её заберут мои братья и будут защищать, как сестру». «Значит, правду говорили? Одна жена на всех братьев. Но мне её мужем уже не быть. Только Олафа бросать не проси». «О нём не беспокойся. Он не откажется от своей судьбы, даже если будет со слезами заверять тебя в обратном. Так даже лучше. Не ты ведущий в паре, а он. Когда Олаф тебя предаст, ты поймёшь, что я прав и сделаешь то, что нужно. Прощай. Встретимся на Тихом берегу». Фигура в сером балахоне растаяла, как туманный сон. Николас поднялся и полез в сумку за книгой. Все птицы на обложке проснулись. Даже кот с нетерпением смотрел на него ярко-синими глазами. Книга открылась легко. Ничего ужасного не случилось: земля не разверзлась, демоны не выскочили из тёмных углов. Текст оказался обычной имперской буквицей, будто его не полторы тысячи лет назад писали. Слова все понятные, современные. Рисунки будто вышли из-под его руки. Это же история мира, начиная с его облачения в плоть. Николас узнавал те части, которые поведал ему Безликий и наставники. Последние, правда, в искажённом виде. Волосы неприятно шевелились на затылке, по шее катил холодный пот, дыхание застревало в груди, а сердце грохотало в ушах. Ему открывалась суть происходящего. Она пугала до белых демонов. Хотелось спрятать книгу и даже сжечь, но перестать читать не получалось. Лишь когда Николас перевернул последнюю страницу, смог выпустить её из рук. Он упал на пол, притянул колени к груди и обнял их руками. Перед глазами мелькали воспоминания Безликого. *** Они замерли вдвоём посреди заснеженной пустыни. Куда ни глянь — белым бело. Острые камни, стучащая галька, пронизывающий ветер. Ни души на многие-многие мили, словно в мире остались только они вдвоём. Всё остальное далеко и не имеет значения. Брат стоял спиной, укутанный в толстый меховой плащ и шапку. От них обоих несло кровью. Отравленной, родной. Только меч Безликого был ещё чистым, а клинок Совы напитался ею сполна. Безумная затея. Без благодати Безликий намного слабее, почти человек. А Сову напитывали антрацитовые щупальца Мрака. Как он мог их не заметить? Почему пропустил момент, когда Сова поддался горечи и ступил на неверную дорожку? — Всё-таки пришёл. Я уже и не ждал, — сказал Сова, медленно оборачиваясь. — Думал, ты нас забыл, променяв на смертную падаль. — Прекрати! Злословие тебе никогда не шло, — осадил его Безликий. — Зачем ты убил братьев? Хочешь власти? Хочешь занять отцовский престол? Он и так твой, бери. Только отринь Мрак и действуй во благо. — Ты никогда меня не понимал, братишка. Власть для меня всего лишь средство. Чего я в самом деле хотел, так это твоего внимания, раз уж внимания отца я не удостоился. — Он отражает нашествие Мрака на небесные сферы. Нашествие, которое устроил ты, — Безликий обречённо смежил веки. — Чего ты хочешь? — Партию в шахматы. А может, две или три. Всю вечность вместе, вдвоём — только ты и я, м? Мрак позволяет мне управлять Червоточиной. По ней мы уйдём в новый мир и займём его целиком. Здесь все останутся живы, просто мы их больше не увидим. — Мрак тоже уйдёт? — Нет. Я не могу отобрать у него то, что он честно отвоевал. Но он не собирается уничтожать мир или людей. Просто подчинит их и будет питаться от подношений. — Он не сможет поддерживать здесь порядок, и это приведёт к уничтожению. — Какая разница? Мы уже будем далеко, — держа одну руку на эфесе заляпанного кровью меча, Сова протянул ему вторую — чистую. — Идём. Поклянись, что станешь моим рабом и будешь беспрекословно меня слушаться. Забудешь свою смертную девку и подаришь мне то, что тебе дороже всего — свою свободу. Даже его глаза изменились — стали разноцветными, один голубой, другой зелёный — и смотрели со злым безумием. Видимо, это влияние Мрака. А может, Сова всегда был таким. Они не замечали его маленькой трагедии, которая переросла в катастрофу, пока они были заняты собой. — Даже если отец объединится с остальными стихиями и оттеснит Мрак к Червоточине, твоё безумие убьёт нас. Уже убило. Мы мертвы с тех пор, как ты вонзил клинок в Ворона. — С тех пор, как тебя не оказалось рядом, чтобы защитить любимого старшего братика. Ты ушёл, ты разорвал нашу связь. Из-за тебя я поддался Мраку. Вся кровь только на твоих руках, а я лишь слепое оружие. Оружие, которое ты хочешь выбросить, — Сова убрал руку, поняв, что Безликий её не пожмёт. — Ты вернулся, чтобы успокоить свою совесть? Только зря погибнешь. Уходи. Он обножил напитавшийся Мраком меч «Турисаз». — Им ты наносил нашим братьям незаживающие раны? — Безликий потянул из ножен голубое лезвие «Исаз». — Ты прекрасно знал, что я не останусь в стороне, даже если наша схватка сулит мне гибель. — Глупый! Уходи. Предлагаю в последний раз. — Зачем? Ты и дальше будешь пытаться склонить меня на свою сторону и подавить мою волю. Да и не смогу я жить… после смерти братьев. Давай покончим со всем здесь и сейчас. Если победишь, станешь Небесным повелителем. — Зачем мне мир, если в нём не будет тебя? — горько усмехнулся Сова и пошёл в атаку. Клинки схлестнулись. Отбиваться сил хватало, хотя многое было растрачено на перемещения между сферами мироздания и поиски. Он почти человек. Это «почти» отделяло его каменной стеной от тех, кого он хотел назвать своей новой семьёй. Притворство — вот что забрало большую часть его мощи. Человеком Безликий никогда не был и стать им не мог. Но это была весёлая игра. Жаль, что конец наступил так скоро. Ветрощит вокруг тела трещал и вспыхивал каждый раз, когда Безликий пропускал удары и старался достать противника. Стиль Совы стал куда более изощрённым и искусным. Раньше он постоянно жаловался, что не может соревноваться с остальными. Сколько фантазии в выпадах, сколько свободы! Раньше Сова боялся совершить неправильное движение, а сейчас не задумывался об этом, а просто действовал. Мрак словно помог ему сломить оковы, что удерживали его, делали приятным и удобным для семьи. Оказывается, они не такие уж разные. Если бы Сова не скрывал это ото всех, если бы Безликий потрудился смотреть внимательней, если бы, если бы… Сейчас не время для сожалений. Надо завершить поединок до того, как Безликий выдохнется. Он заранее придумал план — дерзкий трюк, который не пришёл бы на ум никому, кроме него. Уже не бог, ещё не человек. Нечто третье, застрявшее посередине. Именно эта инаковость остановит безумие. Безликий делал щиты всё менее плотными, а выпады вялыми, подавляя бдительность врага. Сова не спешил заканчивать поединок, играя с ним как кошка с мышкой. Он исполнил знакомый финт триумфатора. Безликий растворил последний щит и подался вперёд, насаживая себя низом живота на лезвие противника. Для него, лишённого благодати — обычное оружие, не отравленное, но всё же смертоносное для человека. Глаза Совы округлились: — Зачем? Я так хотел, чтобы ты жил. Он сам харкнул кровью. Клинок Безликого вошёл ему в грудь, в обвившего сердце антрацитового спрута. Его рука ослабела, и Безликий отшатнулся вместе с клинком своём боку. Вынул его, превозмогая боль, и отбросил. Крови много, от кровопотери он и умрёт, но не сейчас. Нехитрый трюк дал достаточно времени, чтобы всё исправить. Сова стоял, затыкая ладонями рану на груди, и хлопал пушистыми ресницами с детским недоумением. Мол, как ты мог меня обидеть! Мы же братья! — Я шёл сюда, чтобы умереть, — ответил Безликий и выставил вперёд ладонь, напрягая пальцы. Он помнил, как отец очищал своих подданных от Мрака. Безликий делал это сам тайком, мечтая не о власти, а о доблестных подвигах. Знал, что у него всё получится даже на пороге смерти. От визга заложило уши. Сквозь пальцы Совы потёк Мрак. Из ноздрей, ушей, рта и глаз. Чернота извергалась в бледное небо полугодового дня и падала на лёд маслянистым дождём. Лужи стекались вместе и превращались в прожорливую трясину. Как же много Мрака! Из раны Безликого ручьём хлынула кровь. Перед глазами разрастались тёмные круги. Голова кружилась, стылый туман смерти проникал под кожу. Ещё одно усилие, и поток Мрака иссяк. Сова осел на колени и распластался на льду. — Значит, вот как… умирать, — прошептали бескровные губы. Глаза остекленели. Тень души плавно отделялась от тела, чтобы проследовать Тэйкуоли, где Мельница черпала души из Сумеречной реки, чтобы возродить их в Дольном мире. На это надеялся Сова? Ну, уж нет! — Мы будем вместе, но по моим правилам. В смерти. Навсегда, — объявил Безликий. В небе появилась пульсирующая лестница: ступень красная, за ней — зелёная, синяя. Червоточина распахивала для небесных мальчишек врата. Издалека доносился грохот уже выигранной войны, войны Богов и Мрака.