Лунатик

      Порой Йошики кажется, что он живёт в бесконечном ночном кошмаре. Причём не в своём даже — в чьём-то чужом. Потому что он сомневается, что у него на такое хватило бы фантазии.       Спрятав озябшие руки в карманы длинной светло-бежевой рубашки, затянутой широким поясом на талии, он бездумно прислоняется к стене. Холл штаб-квартиры, огромный и пустынный, отделанный белоснежной плиткой, сейчас кажется особенно холодным и неуютным; почему-то он напоминает Йошики приёмный покой какой-нибудь больницы. Косые холодные капли дождя бьются в затемнённые стёкла, сквозь распахнутые настежь автоматические двери внутрь влетает сквозняк и прокатывается по залу, громко завывая в углах.       Двое охранников тенями маячат рядом, Йошики чувствует себя буквально зажатым между ними. А в нескольких шагах от них, ближе к центру этого пространства — целая процессия, человек тридцать, одетые с ног до головы в чёрное. Как вороны на проводах. Он нарочно держится подальше и не подходит к ним, знает, что ему там не место. Ещё чуть поодаль, на сколько хватает взгляда, на белом кафельном полу разложены застёгнутые чёрные мешки. Их так много; Йошики в первый момент попытался посчитать, но глаза почти сразу разбежались, и он сбился. Ему вообще тяжело сконцентрироваться, трудно держать глаза открытыми, голова очень болит.       Он не понимает лишь, зачем ему надо участвовать в этом фарсе. Йошики мог бы спокойно подождать в машине, подремать на широком кожаном сидении. Или дома. Но нет, Хидето сурово велел ему быть поблизости и охранникам приказал его стеречь. Не хочет выпускать лишний раз из виду. А ослушаться супруга Йошики просто не может. Короля должна сопровождать королева. Даже такая, заторможенная из-за лекарств, которые постоянно в неё впихивают, сонная и на автомате исполняющая всё, что от неё требуют.       Йошики бессильно морщится и, убирая с лица длинные рыжие локоны, вновь обращает взгляд на процессию. И невольно задерживает его на своём супруге.       Хидето, как и обычно, одет в глухой чёрный костюм; стоит, гордо выпрямив спину, и равнодушно смотрит прямо перед собой. Ярко-малиновые мелкие кудряшки, единственное цветное пятно во всём образе, тщательно спрятаны под элегантную шляпу. На носу — круглые чёрные очки, руки в кожаных чёрных перчатках сжимают трость. Полнейшая внешняя уверенность, спокойствие, несмотря на то, что перед ним лежит множество трупов вроде как преданных ему людей. Так и должен выглядеть король преступного мира в этом городе.       — Сто сорок три человека… И чёрт знает сколько ещё лежат под завалами. Мы продолжим поиски, но вряд ли кто-то всё-таки выжил в этом месиве.       Стоящий рядом с ним помощник водит пальцами по экрану планшета, и Хидето слегка морщится. Красивое лицо кажется каменным, абсолютно непроницаемым, разве что гораздо более бледным, чем обычно. Карие глаза чуть прищурены, губы в помаде поджаты. Руки слегка подрагивают, а на шее быстро-быстро дёргается вена. Йошики кусает губу, скрещивая руки на груди. В отличие от всех остальных, он видит, что Хидето держится изо всех сил, а на самом деле он встревожен, если не сказать — напуган. Ещё бы — почти полторы сотни погибших за одну ночь. Давненько уже у шибито не было таких серьёзных потерь в конфликтах. Да и конфликтов-то не было, Хидето вроде как давно уже подмял под себя всех, кто мог ему сопротивляться. А теперь оказывается, что далеко не всех. И кто-то всё ещё способен открыто выступить против него.       — Не знаю, как бы я смотрел сейчас в глаза своему предшественнику, — он слегка щурится. — Я найду тех, кто в этом виноват. Если кто-то пытается объявить мне войну таким образом — они эту войну получат. С грязью смешаю.       Голос тихий, слегка хрипловатый, но в нём отчётливо звучит злость, и стоящие за ним плотной стеной шибито разом вздрагивают. Знают, что такой тон не сулит ничего хорошего. И по-настоящему грозит новой кровопролитной войной на улицах.       Смерть всё время ходит рядом с человеком. И даже шибито, которые официально, по всем документам мертвы уже несколько лет, от неё не застрахованы…       Йошики ловит взгляд Хидето, опускает ресницы, отлепляется от стены и, медленно переступая ногами, как заводная игрушка, идёт к нему. Высокие каблуки клацают по плитке, эти звуки разлетаются по огромному залу эхом, как выстрелы, длинные волосы рассыпаются по узким плечам от движения. Шибито расступаются перед королевой, образуя широкий живой коридор. И Йошики молча подаёт супругу руку в тонкой капроновой перчатке. Он не разговаривает при других людях, не принято. Среди шибито гуляет легенда, что лет десять назад у главарей существовал собственный зверский обряд: отрезать своей королеве язык, чтобы она ни с кем не разговаривала и не надоедала мужу болтовнёй. Но Хидето не смог так поступить со своим Йошики.       — Пойдём, моя дорогая, — ласково, поцелуй обжигает ладонь. У Хидето всегда меняется голос и взгляд, когда он смотрит на Йошики. Становятся такими ласковыми. И… безумными. — Опознание могут провести без нас.       Ну неужели эта тягостная церемония наконец закончилась. Йошики выпрямляет спину, придерживая его за локоть. И уже вдвоём они медленно идут к выходу, мимо почтительно склонивших головы шибито. Надо потерпеть ещё немного, пока они идут к машине, нельзя терять лицо. Может, королевой быть и хорошо. Но для Йошики это чертовски тяжело. Вот эта постоянная необходимость держать себя, притворяться, что всё в порядке, когда у тебя далеко не всё в порядке, ловить себе в спину не самые дружелюбные взгляды. Раньше это всерьёз раздражало его. А сейчас лекарства сделали своё дело, и ему всё равно. Пусть смотрят, он от их взглядов не полиняет, и так уже бледнее некуда. А если кто-то попробует его тронуть, Хидето этого кого-то расстреляет публично. Потому что супруг. Потому что королева. Потому что собственность.       …И всю довольно долгую поездку до дома Йошики спит, привалившись головой к плечу Хидето. Даже не дремлет, а именно спит, так, что абсолютно ничего не слышит, чувствует только, как его гладят по волосам; перебирают мягкие локоны, поигрывают с ними, накручивают на пальцы. Он даже перчатки снял, знает, что Йошики терпеть не может, когда к нему прикасаются в перчатках. Пальцы нежные, но почему-то всегда такие холодные, заставляют вздрагивать.       Таблетки убивают Йошики, он в этом уверен. Убивают и физически, вызывая ужасную слабость, и морально, действуют на психику, словно пытаются вытравить из неё что-то. Из-за них он всегда такой сонный и податливый. Йошики сопровождает Хидето на всяких деловых встречах и званых вечерах, делает что-то, улыбается, поддерживая свой статус королевы, но тело словно действует отдельно от головы. Йошики множество раз пытался слезть с лекарств, а проклятые баночки с завидной регулярностью появляются на его столике. И Хидето не забывает каждое утро заботливо спрашивать:       — Йошики, малыш, ты выпил таблетки? Это витамины, врач сказал, что тебе они очень нужны при твоих травмах…       Он не оставляет Йошики шанса извернуться. Маячит над душой, когда Йошики утром сидит на постели, ещё не до конца проснувшийся, сонный, толком не соображающий, что от него хотят. Сам бережно подносит ему баночки и стаканы с водой и внимательно следит, чтобы Йошики всё проглотил. Его действия можно считать за заботу, можно думать, что Хидето беспокоится за супруга после того, что ему пришлось пережить. Несколько лет назад, ещё когда они только-только поженились, на Хидето попытались совершить покушение. В дом пробрались члены противоборствующей крупной группировки, но самого Хидето не нашли, он был в офисе в ту ночь. Зато они обнаружили мирно спавшего Йошики. Как итог, то ли просто соблазнившись видом очаровательной юной королевы, то ли решив всё-таки хоть каким-нибудь образом задеть Хидето, проснувшегося и едва не рыдавшего от ужаса Йошики скрутили, надругались и жестоко избили, почти до смерти. А его кровью оставили на стене угрожающее послание. Йошики очень долго после этого был в состоянии шока, лежал на аппаратах в специально оборудованной комнате и не реагировал на происходящее. Трудно перенести такой ужас и не стать параноиком. Но что-то не даёт ему поверить в заботливость мужа, Йошики не понимает, зачем так усиленно пичкать его витаминами, да ещё в таких количествах.       А регулярно приходящий, чтобы осмотреть его, врач подливает масла в огонь, он качает головой и говорит, что приём лекарств ни в коем случае нельзя отменять. Могут начаться навязчивые видения и галлюцинации, пугает он. Попробуй тут отступить в сторону под таким контролем… Пару раз Йошики удавалось обвести их вокруг пальца — он прятал таблетки под язык, делая вид, что проглотил, а потом сплёвывал их в раковину. Но легче не становилось, наоборот, его тут же начинало ломать, как наркомана, мерещились всякие тени по углам, в голове всплывали какие-то совершенно непонятные картинки, как воспоминания о том, чего с ним никогда не случалось… И в самом деле появлялась навязчивая мысль.       Это не я. Это не моя жизнь, это просто не может быть моим… Я здесь пленник, как и эти чёртовы шибито, заперт в этом кошмаре. Всё, всё вокруг — сплошное враньё.       Но стоило только Йошики опять начать пить таблетки — картинки в голове рассеялись, как дым, и он не мог даже вспомнить, что видел. Вряд ли витамины могут действовать подобным образом. Нет, его держат на чём-то куда более тяжёлом. Но зачем?       Из-за всего этого у Йошики порой бывают мысли, что из него упорно и сознательно делают куклу. Хидето одевает его, как куклу, заматывает в шелка, бархат и кружева, обвешивает жемчугами и бриллиантами. И волосы у Йошики как у куклы, мягкие рыжие кудри, спускающиеся до самой талии. Бледная и холодная кожа, частично от природы, а частично из-за анемии, которой он страдает. Тёмные раскосые глаза необычного разреза, длинные пушистые ресницы, мягкие губы с чётким контуром. Изящные руки, тонкие пальцы — это почему-то наводит на мысль, что в прошлой жизни Йошики был музыкантом. И невероятная хрупкость фигуры, он будто может в любой момент переломиться пополам, как сухая веточка. Но самое главное то, что из-за таблеток он послушный, податливый, никогда не спорит и большую часть дня спит. А если не спит, то молчит, хлопая глазами и держась за локоть супруга. Чем не идеальная живая игрушка? Такая, которая годится лишь на то, чтобы брать её в руки, разглядывать, любоваться, одевать-раздевать, причёсывать волосы, хвастаться перед знакомыми. И Хидето и впрямь им любуется.       — Только посмотри на себя… Моя королева, моя красавица, — шепчет он в ухо каждый раз, когда Йошики расчёсывает волосы перед зеркалом, и омега ловит его взгляд — горящий, безумный. — Я бы отдал жизнь ради тебя. Убил бы ради тебя… Что угодно бы сделал.       А Йошики вздрагивает, понимая, что он это говорит не флирта ради, а на полном серьёзе. В такие моменты Хидето пугает его. Йошики кажется, что муж сумасшедший. Хотя на самом деле, наверное, сумасшедший здесь он сам.

***

      В своих мрачных тёмных замках, в окружении охраны и под постоянным наблюдением, роскошно одетые и осыпанные бриллиантами королевы очень часто бывают несчастными.       Йошики давно уже привык к тому, что за ним везде, куда бы он ни пошёл, следуют телохранители. Привык к тому, что в квартире на каждом шагу висят, равнодушно моргая красными лампочками, камеры наблюдения, время от времени с лёгким шуршанием поворачивающиеся. Порой он чувствует себя героем какого-то идиотского шоу из тех, что были популярны в прошлом веке; будто он живёт, как русалка в аквариуме, вокруг ходят разные люди, глазеют на него, одаривая далеко не всегда добрыми взглядами. И никуда ему не деться от постоянных любопытных глаз.       — Это необходимость, моя дорогая, — вкрадчиво говорит ему Хидето, нежно обнимая за плечи, когда Йошики вяло пытается высказать ему это. — У меня сейчас недругов втрое больше, чем тогда. И то, что самое слабое моё место — ты, широко известно. Опять проберутся в дом и испугают тебя. Мы же этого не хотим, правда?       И Йошики замолкает, хотя сам даже не помнит толком, что произошло с ним в ту ночь. А на языке у него крутится один вопрос. Каким образом неизвестные злоумышленники, которых опасается Хидето, смогут сюда пробраться? Квартира находится на двадцать четвёртом этаже, двери и окна в ней бронированные, а возле входа почти круглосуточно дежурят двое альф зверского вида, которые сначала прибьют кого-нибудь, кто покажется им подозрительным, а потом только начнут думать, а надо ли было.       Но Хидето временами бывает слишком осторожным. И эта осторожность очень часто граничит с паранойей.       Он спокоен, а Йошики эта квартира всё больше напоминает клетку. Из которой ему, как ни старайся, не выбраться. И пусть даже в этой клетке не обижают и исполняют любые желания. Само по себе ощущение несвободы очень угнетает.       Раньше он часто убегал от своих телохранителей. Ухитрялся отвлечь их и удирал в соседний квартал, в парк. Йошики знал, что не пройдёт и пары часов, как его поймают и вернут назад. Но он по-настоящему наслаждался этими крохотными мгновениями свободы. Просто сидел возле фонтана, нежился на солнышке, смотрел на небо и чувствовал себя счастливым, зная, что хотя бы в этот момент на него не пялятся чужие глаза. Хидето сначала только посмеивался с этих его уловок, он вообще редко сердился на Йошики, потакал его капризам и умилялся любым затеям. Но в конце концов настал тот момент, когда даже терпеливому Хидето всё это надоело.       — Хватит уже ерундой заниматься, — сказал он как-то, когда телохранители в очередной раз, запыхаясь, привели Йошики к нему в кабинет, и Йошики, гневно вырвавшись из рук одного из них, встал в позу, фыркая и демонстрируя свою неприязнь. — Тебе ещё не надоели эти игры в шпионов? Королеве не подобает себя так вести.       — Мне надоели эти чёртовы шкафы, которые торчат у меня за спиной! — топнул ногой Йошики. — Даже в туалет спокойно сходить не дают. Хидето, убери этих идиотов, они меня нервируют.       Хидето поднял на него глаза от бумаг и нахмурился.       — Хорошо, моя дорогая, я сегодня же их уволю и найму других.       — Нет, вообще убери! — рявкнул Йошики, обиженно оттопырив нижнюю губу. Он не привык к тому, что ему отказывают, ведь обычно все его желания, даже самые глупые, тут же исполнялись.       — Да что это с тобой? — уже с раздражением поинтересовался Хидето, ероша рукой волосы и щуря глаза. — Что за поведение избалованного подростка? Бывают такие случаи, когда лучше перестраховаться. Я поседел, пока тебя с того света вытаскивал, больше не хочу такого опыта. Поэтому ты будешь под присмотром.       — Но раньше же я спокойно гулял без них!       — Нет, за тобой всегда ходил телохранитель. Я понимаю, что ты этого не помнишь, но просто поверь, так оно и было.       Йошики растерянно захлопал ресницами. В голове за тусклой дымкой замаячила картинка узкой тёмной улицы, залитой дождём.       — Нет, ну я же помню… Я даже в «сером» квартале один бывал, и не было там со мной никаких телохранителей…       Зрачки в глазах Хидето в секунду превратились в точки — как всегда, когда он злился. Он резко встал из-за стола, приблизился к королеве и нежно поцеловал руку.       — Йошики, тебе это просто приснилось. Ты никогда не бывал в сером квартале, никто бы тебя туда не отпустил.       Йошики прикусил губу и неуверенно кивнул, не понимая, из-за чего супруг разом так напрягся. Конфликт вроде бы был исчерпан, но ему решительно не понравился взгляд Хидето. А вскоре появились эти лекарства.       Йошики и до этого пил какие-то таблетки, которые заботливо подносил ему Хидето, и не интересовался, зачем ему это. В конце концов, он чувствовал себя хорошо, а что ещё было нужно? Но тут в ход явно пошли более тяжёлые препараты. Они очень замедлили все его реакции и навевали в голове туман. Йошики больше не убегал от телохранителей, он вообще почти перестал реагировать на происходящее, действовал на автомате, как робот, путал день с ночью и постоянно пребывал в сонном состоянии. Как лунатик. Только вот приступы снохождения у него будто слишком уж затягивались. Именно с этого самого момента он и оказался заперт в бесконечном сне, от которого ему не суждено больше было проснуться.       Слабо мерцает беловатый ночник на тумбочке. На окна опущены плотные экраны — они тоже тёмные, но не так пугают, как созерцание чёрных силуэтов мрачного города. Словно глубокая пропасть из множества высотных домов, которая запросто может поглотить без всякого следа. Йошики дремлет, полулёжа на подушке и сложив руки поверх одеяла. Отчаянно пытаясь не заснуть, он иногда чуть-чуть приоткрывает глаза, наблюдая, как колышется полупрозрачный тюль, окружающий кровать со всех сторон. Он сам просил повесить эти шторы; так Йошики чувствует себя в большей безопасности, он словно спрятан от всего мира.       — Что с тобой, моя дорогая? Ты плохо себя чувствуешь?       Одеяло тихо шуршит, когда на него медленно садятся. Йошики слегка приоткрывает глаза и видит перед собой лицо супруга. Хидето собрался куда-то уходить, наверное, шибито наконец завершили подсчёт тел и их опознание. И, как и обычно, он хочет перед этим немножко подержать за руки свою сонную королеву. А Йошики отключают на время его отсутствия, накачивают успокоительным так, что он даже шевелиться толком не может. Ладонь в ладони, пальцы в кожаных перчатках нежно гладят тонкую кожу, касаются аккуратных ногтей. Невинный жест, который даёт понять — бояться больше нечего, всё будет хорошо.       Ослепительно красный кожаный костюм, обтягивающий худое тело, зачёсанные вверх и собранные сзади в хвостик красно-розовые волосы, лицо, как и обычно, бледное, при таком освещении тени под скулами проступают ещё отчётливей. Хидето улыбается своей обыкновенной нехорошей улыбкой. Беловатый свет ночника отражается в его глазах.       У него приятное лицо. Но вот светло-карие, желтоватые глаза всегда смотрят очень холодно.       — Ничего, — вяло отзывается Йошики, чуть пошевелившись. Рыжие волосы рассыпаются по подушкам. — Просто что-то я так устал… Силы как иголкой выкачали.       — Ты ещё не оправился, — Хидето качает головой. — Это я виноват. Не надо было мне тащить тебя в штаб сегодня.       Йошики бездумно хлопает ресницами. Ну и ну, Хидето и сам не понимает, зачем потащил его за собой.       — Я хотел немного понаблюдать. У тебя была такая скорбь на лице, — задумчиво продолжает Хидето, отбрасывая с лица розовую прядь волос. — Мне на минуту показалось, что ты искренне жалеешь каждого из этих погибших…       — А разве это не нормально? Неужели ты сам ни капли им не сочувствуешь?       Йошики заранее знает ответ на этот вопрос. И потому, тяжело вздохнув, садится на колени, отбрасывая в сторону одеяло. Вроде бы элементарное действие, а ему оно даётся с огромным трудом. Поймав взгляд супруга, он быстро тянет полупрозрачную серебристую рубашку на обнажённые колени. Холодно.       — Нет, — равнодушно бросает Хидето и щурит глаза. — Это в основном «шестёрки». Пушечное мясо, они для того и существуют, чтобы их в расход пускать. Мне не нравится только то, что их полегло так много. Непросто будет залатать такую дыру, придётся набирать много новых рекрутов, а это займёт время… Это ерунда. Не о чем грустить.       Йошики слегка морщится.       — Я просто подумал… А вдруг этих ребят до сих пор кто-то ищет и ждёт? — он кусает губу. — Да, их признали мёртвыми по закону, но ведь наверняка есть родственники, которые этому не верят…       Он не успевает договорить. В глазах Хидето резко сужаются зрачки; взмах, свист, и щёку опаляет огнём. Удар такой сильный, что Йошики с криком буквально кубарем скатывается с постели и ударяется об пол; тут же сжимается в комочек, прикрывая руками голову. Всхлипывает, кусая губы и дёргая головой. И чувствует, что по щеке горячей струйкой течёт кровь. Похоже, он ушибся и разбил скулу.       Перед глазами разлетается стайка разноцветных бабочек, в виске пульсирует тупая боль. А сил нет даже на то, чтобы приподняться. Опять. Вот поэтому Йошики и молчит — никогда не знаешь, какая фраза может вызвать гнев Хидето, он очень вспыльчив и способен сорваться от чего угодно, от одного неосторожно брошенного слова. А рука у него, несмотря на худобу, очень тяжёлая, он одной пощёчиной сбивает слабого Йошики с ног, а потом у Йошики остаются внушительные синяки, которые он наутро старательно пытается замазать тональным кремом. А чаще всего, падая, он ещё и стукается об пол. Головой, плечом или чем-нибудь ещё. Один раз даже руку сломал…       — Боже… — он слышит испуганный голос Хидето, доносящийся словно откуда-то издалека, чувствует, как над ним склоняются и приподнимают. — Боже… Прости, моя дорогая. Прости, прости, прости, я не хотел…       Хидето легко поднимает на руки судорожно всхлипывающего Йошики, укладывает его обратно на постель. Целует в щёку, словно пытаясь унять боль, обнимает, прикладывает к ранке вытащенный из кармана белоснежный платок. Йошики бессильно тычется ему в шею мокрым от слёз лицом. Ну сколько можно распускать руки? Хидето ведь знает, что он ничего не сможет противопоставить. Каждый раз пугается, просит прощения. И в итоге спустя пару дней снова взрывается.       — Прекрати! — Йошики вскрикивает и пытается отпихнуть супруга от себя, но Хидето только крепче вцепляется в него, удерживая. — Оставь меня в покое, мне больно!..       Хидето крепко обнимает почти бьющегося в истерике супруга, гладит по волосам, пытаясь успокоить, но Йошики как прорвало; обычно он просто хнычет тихонько, а сейчас уже почти рыдает в голос.       — Больно, больно, больно…       Поцелуй в лоб, холодные пальцы крепко-крепко сжимают его собственные.       — Всё, всё, успокойся… Я больше не обижу тебя, клянусь.       Йошики кусает губы, подавляя всхлипы. Хидето множество раз уже это говорил. И всё равно продолжает отвешивать ему затрещины.       — Не надо говорить таких глупостей. Не ищут этих ребят родственники, Йошики. Просто поверь мне, — гладя его по волосам, Хидето улыбается, будто ничего не случилось. — Я стараюсь брать одиноких. С ними легче, искать некому…       Шибито — необычные наёмники. Так называют людей, считающихся пропавшими без вести и через положенный срок признанных мёртвыми. А на самом деле они живые и служат в качестве «шестёрок» в организациях вроде той, которой руководит Хидето. Он сам когда-то рассказывал Йошики, каким образом люди превращаются в шибито, и искренне считает, что в этом способе вербовки нет абсолютно ничего криминального. А Йошики не может избавиться от мыслей, что это отвратительно. Одно дело — просто вербовать кого-то в группировку, втягивать в преступный мир. А совсем другое — похищать, выжидать время, когда можно будет объявить мёртвыми…       — Не переживай, моя королева. Они не стоят твоих нервов, — и вновь улыбка. — Обычное пушечное мясо.       — Жестокий… Как я ухитрился за тебя замуж выйти, а? — Йошики тяжело вздыхает. — Жаль, что я не могу вспомнить…       В светло-карих глазах мелькает тень, Хидето слегка поджимает губы.       — И незачем. Тебе ни к чему эти воспоминания.       Конечно, они же чужие, Йошики давно уже это понял. И никогда они не станут ему родными. А родных нет, стёрли таблетками до бесцветности. Просто больше нет даже того Йошики. Вместо него другой Йошики. Как же глупо звучит… Йошики морщится и откидывается на подушку, почти утонув в ней и опять сложив руки поверх одеяла.       — Отдыхай. И ни о чём не думай. А я скоро вернусь к тебе, — Хидето целует его в уголок рта. И, вдруг как-то нехорошо улыбнувшись, тянется к тумбочке. — Только сначала хочу ещё кое-что сделать… Чтобы тебе не было так грустно.       Йошики видит появившиеся у него на ладони розовые кругляшки и моток липкой ленты. Тяжёлый вздох. Ну куда же без этого. Мужу нужно, чтобы он извёлся, пока будет ждать.       — Не надо, — чуть слышно шепчет он и густо сглатывает. Вновь опускает ресницы на повлажневшие глаза. — У меня и так течка. Я хочу спать, эти штуки будут мне мешать…       — Нет, моя дорогая. Если ты уснёшь, я не смогу тебя разбудить до утра, — усмешка, Хиде ведёт ладонью по его шее. — А у меня сегодня ночью на тебя очень большие планы. Поиграем. Я соскучился…       Его пальцы скользят за ткань рубашки, губы прижимаются к шее. Йошики морщится. Он не сказал бы, что ему неприятны эти прикосновения, но его от них в дрожь бросает. Большие планы. Обычно это означает лишь то, что Хидето завтра может остаться дома и на этом основании намерен любить его всю ночь.       Хидето обожает его. Можно сколько угодно говорить о его жестокости, о том, как безжалостно он относится к своим подчинённым, но близким людям известно, что Йошики для него — лучик света в тёмном мире. Хидето сдувает со своей королевы пылинки и готов в зубах принести всё, что Йошики у него попросит. А после той истории это просто превратилось в какую-то манию, Хидето будто в каком-то смысле одержим им. Даже умереть не дал, возродил. Вот только эта его любовь на редкость эгоистична, он частенько не принимает в расчёт то, что чувствует Йошики. Ему хочется вытащить еле оправившегося супруга на званый вечер — он это сделает. Хочется заняться любовью — он тянет Йошики к себе, не обращая внимания на то, что тот уже почти спит. Хорошо хоть ребёнка родить не требует; Хидето сам по себе не чадолюбив, но есть и более веская причина, врач предупредил его, что Йошики из-за кровопотери заработал анемию, и ему теперь категорически нельзя ни беременеть, ни рожать, это гарантированно убьёт его. И при всём этом Хидето может заорать, может ударить. Пусть даже бросится тут же обнимать и просить прощения. И Йошики не может избавиться от мыслей, что на самом деле Хидето очень нравится, что супруг стал абсолютно беспомощным. Нравится упиваться своим могуществом.

***

      Эта чёртова вибрация каждый раз сводит с ума. Заставляет тело ныть и покрываться испариной под тонкой рубашкой. Йошики тихо постанывает и ёрзает по постели из стороны в сторону. Да уж, если бы даже хотел заснуть, не получилось бы. Он мог бы, конечно, оторвать эту клейкую ленту с вибрирующими «таблетками», прилепленную к его груди и прикрытую рубашкой, но Хидето может разозлиться и снова ударить с тяжёлой руки. Тем более что он отправился в штаб-квартиру оценивать ущерб и наверняка вернётся злой как сто чертей. А Йошики совсем не хочется опять навлекать на себя его гнев. Поэтому он просто пытается отключиться, не обращать внимания на эту вибрацию. Хотя ему уже больно, очень. И до безумия хочется себя потрогать…       Он кривится, укладываясь поудобней и вжимаясь в подушку. Повернув набок голову и закрыв глаза, медленно ведёт пальцами по шее. Так горячо… Вниз, пуговица за пуговицей, задев случайно вибрирующие кругляшки на сосках и дёрнувшись — больно. Ещё ниже, по острым рёбрам и на впалый живот, ослабить пару самых нижних пуговиц. Замереть на секунду, кусая губу, пересилить самого себя. И, наконец, прикоснуться к уже вставшему члену; скользнуть по головке кончиками пальцев, надавить на маленькое отверстие на ней. Йошики тихо выдыхает и морщится.       «Хидето, чёрт тебя подери… Ну как ты можешь бросать меня в таком состоянии и заставлять заниматься этим? Это просто отвратительно… Небось ведь потом ещё и смотришь по камерам, сволочь».       Он запрокидывает назад голову, второй рукой опять дотрагиваясь до шеи. Слегка разводя бёдра, старательно наглаживает себя, закатывает глаза. Пальцы невольно сжимаются сильнее, почти до боли, и он прикусывает собственную руку, чтобы не вскрикнуть слишком громко. Нельзя, здесь где-то поблизости телохранители, он не может позволить увидеть себя в таком состоянии. Им совершенно незачем знать, как королева сходит с ума от одиночества за тонкими полупрозрачными занавесками. А мерное жужжание так и вкручивается в мозг, отзывается эхом в голове, усиливаясь.       Он уже на грани. Густая смазка липкими каплями течёт по дрожащим пальцам. Тонкая кожа будто плавится под ними. Йошики продолжает кусать себя за руку, чтобы не стонать. Близко, но не то. Собственная рука никогда не приносит такого удовлетворения.       Где-то вдалеке громко хлопает железная дверь. Как сквозь комки ваты и жужжание, он слышит лёгкие шаги. И его руку вдруг перехватывают, останавливая; мягкий поцелуй опаляет шею, и Йошики дёргается, кусая без того пораненные губы.       — Моя дорогая, ну что же ты делаешь…       Хидето. Вернулся наконец. Времени, наверное, прошло не так много, а Йошики казалось, что он без малого всю ночь пролежал в одиночестве с этими чёртовыми «таблетками» на груди.       — Хочу-у-у-у… — стонет Йошики, не раскрывая глаз и запрокидывая голову, подставляя горло его поцелуям.       — Ты совершенно не умеешь себя приласкать… — он тихонько посмеивается. — Дай-ка я.       Тонкие пальцы в кожаных перчатках смыкаются на члене, уверенно поглаживая; нарочно перчатки не снял, дразнит. Странные ощущения. Йошики громко выдыхает, разомкнув губы, и его мгновенно затыкают поцелуем, таким жадным, даже жёстким, сразу же запуская в рот язык. Хидето усмехается краешком рта, когда Йошики забрасывает дрожащую руку ему на шею, свободной ладонью ведёт по груди и сдирает клейкую ленту. «Таблетки» вместе с ней слетают на пол, продолжая громко жужжать. Йошики кривится — источника уже нет, а противное ощущение на теле осталось.       — Ну-ка, что тут у нас… Дай посмотрю на тебя, — Хидето усмехается, отлепившись ото рта и поцелуями пройдясь по шее. Разводит в стороны края расстёгнутой серебристой рубашки и с силой зажимает пальцами возбуждённо торчащий, распухший сосок. Омега вскрикивает от боли и кусает губу. — Йошики… Меня же не было всего час… А ты уже успел так возбудиться? Ты меня балуешь.       — Это всё из-за таблеток… — чуть слышно, севшим голосом. — Не могу себя контролировать…       — Вот глупенький… Я тебе возбудители не подсовываю. Ты сам меня хочешь. Просто не признаёшься. Ну скажи, представлял же, что это я тебя ласкаю?       Быстро поцеловав его, Хидето выворачивается из своего кожаного пиджака и припадает губами к пунцовой точке на груди. Обводит по контуру языком, лижет жадно, прихватывает зубами, с силой втягивает, заставляя тихонько вскрикивать. Не забывает и про член, продолжая мерно поглаживать и щекотать уздечку кончиком пальца. Йошики тихонько хнычет под ним, кусает губы, чувствуя, как щёки заливает лихорадочный румянец. Такое воздействие разом на две чувствительные точки терпеть просто невозможно. Ну что за извращенец.       — Скажи, скажи, скажи, — опять Хидето жарко шепчет в ухо, хватает за мочку, в которую вдета маленькая серёжка. И Йошики уверен, что его глаза в этот момент горят безумием. — Я хочу это услышать.       Йошики слегка поворачивает голову, вновь утыкаясь в его губы. Приподняв слегка дрожащую руку, гладит по щеке, задевая выступающую скулу.       — Представлял… — так же тихонько отвечает он, прикрывая глаза. Язык произносит это сам по себе; многие слова в повелительном наклонении словно заставляют сработать какой-то сигнал в мозгу и тут же выполнить сказанное. Йошики и вправду как красивая куколка на верёвочках в его руках.       Хидето удовлетворённо улыбается, уткнувшись носом ему в шею. Давит пальцами на головку, сильно, почти больно… И вдруг убирает руку, предательски подведя к самому краю и бросив там. Дёрнувшись от неожиданности, Йошики сам тянется к чувствительному месту, и его пальцы тут же опять перехватывают.       — Нет, моя дорогая. Я не хочу, чтобы ты кончал. Ещё слишком рано…       В его руках магическим образом появляется тоненькая шёлковая ленточка, и Йошики вздрагивает, кривя губы. Он слишком хорошо знает этот лоскут ткани и ненавидит его, терпеть не может, когда Хидето туго перевязывает им основание члена, чтобы подольше помучить его и довести почти до сумасшествия. Поцеловав впалый живот супруга, Хидето затягивает ленточку, с явным удовольствием слушая недовольный стон. Прижимается щекой к костлявому бедру, хитро щуря глаза. И слегка приподнимает руку.       — Смотри. Знаешь, что это?       В тонких пальцах зажато несколько довольно крупных стеклянных бусин, нанизанных на чёрную верёвочку. Йошики кусает губу.       — На браслет похоже, — неуверенно тянет он, всем нутром предчувствуя нехорошее. — Или на бусы…       — Они и есть, — Хидето хищно улыбается, потряхивая «украшением». — Только вот не на шею…       — Э?..       Не обращая внимания на протестующий возглас, Хидето легко переворачивает податливого омегу на живот, тут же хватает за талию, приподнимая, чтобы Йошики не задохнулся в скользких простынях. Так он может слегка опереться на колени и вывернуться, глядя на супруга расширенным, испуганным глазом.       Кончики пальцев, наконец-то освобождённых от кожаных перчаток, пробегают по спине. Сгребают в складки тонкую прозрачную рубашку, медленно стягивая её, перемещаются на ягодицы, оглаживая. И Йошики испуганно дёргается, чувствуя, как к нему прижимается что-то холодное и твёрдое.       — …Вот сюда, — с придыханием шепчет Хидето ему в ухо, проталкивая внутрь первый шарик. Тут же зажимает рот, ловя вырывающийся вскрик. — Тш-ш-ш, моя дорогая. Расслабься, ты сейчас привыкнешь. Мой член намного больше по размеру…       Йошики тихо всхлипывает. Ощущение круглых гладких стекляшек в теле очень противное. Ему вообще не нравится вся эта тяга Хидето к экспериментам с разными игрушками. А тот с вожделением продолжает, шарик за шариком, всё глубже…       — Чёрт… Ну вот почему ты меня просто не трахнешь, почему тебе каждый раз нужны эти чёртовы игрушки?.. — бессильно выплёвывает он, покусывая край подушки. — Я тебя что, не возбуждаю?       — Возбуждаешь, ещё как, — смешок, Хидето тянет его за волосы, заставляя повернуть голову, и целует. — Потому я это и делаю. Мне так хочется. И… Уже всё, — он медленно отводит руку. — Побудь так немного. И повернись, я хочу видеть твоё лицо. По-моему, ты покраснел…       Йошики послушно переваливается на бок, вжимаясь в подушку, и слезящимися глазами наблюдает, как супруг выпутывается из своей рубашки. Обоим жарко. В этом слабом мрачноватом свете Хидето кажется таким красивым, таким опасным и пугающим. Растрёпанные красно-розовые волосы, спадающие на лицо, подведённые чёрным карандашом хищные, жестокие глаза, губы в тёмно-красной помаде. Вытянутая жилистая шея, тонкие руки, забитые татуировками, чёрное кольцо, вдетое в пупок. Худое, но такое красивое, крепкое тело. Они с Йошики по телосложению почти одинаковые, однако в такие моменты Йошики кажется, что Хидето сильнее его в разы. И так оно и есть, в целом, он старше и очень хорошо подготовлен физически. Хидето кажется хрупким. Ровно до тех пор, пока кому-нибудь не придёт в голову напасть на него.       — Ох. Какой прекрасный взгляд, — Хидето облизывает губы и садится на край постели. — Твоя очередь, моя дорогая.       Йошики нервно сглатывает. Ползком подбирается к нему и тянется к ремню, расстёгивая пряжку. Лижет живот, прихватывая зубами кольцо, пока трясущиеся пальцы возятся с не поддающейся застёжкой. Наконец пряжка со звоном отстёгивается, и он замирает, прикусив губу, увидев венец своих стараний — красивый напряжённый член, весь влажный от перевозбуждения, с набухшей матовой головкой и уже раздувшимся узлом.       — Ну же, — ладонь давит ему на затылок. И, решившись наконец, Йошики склоняется всё-таки к нему, трогая кончиком языка головку и беря её в рот. Кашляет, зажмурив слезящиеся глаза, но деваться ему некуда. Слегка повернув набок голову, он подчиняется давящей ладони, забирая возбуждённый орган почти полностью, осторожно двигает ей вверх и вниз, прислушиваясь к дыханию супруга и пытаясь найти устраивающий их обоих ритм.       — Да-а-а, вот так… — Хидето улыбается, убирая с его лица мешающие волосы. — Моя умница, сделай папочке хорошо…       Йошики бессильно морщится, едва удерживаясь от кашля, ему не хватает дыхания, и к горлу тошнота подкатывает. Но он знает, что если он сейчас выпустит член изо рта, точно захлебнётся своей же слюной, которой отчего-то уже весь рот наполнился, как у ротвейлера, будет ещё хуже, чем есть. С хлюпаньем он шевелит головой, щекоча языком узел, одной рукой царапает живот супруга, подёргивая за кольцо, а другой поглаживает собственный член, давно уже ноющий от возбуждения. Холодные пальцы ласково перебирают его локоны, слегка оттягивая, если что-то не нравится.       — Вынь… — оторвавшись на секунду и заменив рот рукой, он тихо шипит и ёрзает.       — Что? — Хиде тянет его за волосы, приподнимая его голову.       — Бусы вынь. Мне некомфортно.       Язвительная усмешка в ответ, рука опять с силой давит на затылок.       — Я подумаю. А ты не останавливайся.       Йошики тихонько фыркает и, морщась, возвращается к своему занятию. Вздрагивает только, чувствуя, как ладонь оглаживает его ягодицы, пальцы как бы невзначай задевают последний шарик. Член во рту пульсирует, Йошики слышит тяжёлое хриплое дыхание супруга. Понимает, что он близок к разрядке; Йошики отстраняется, прижимаясь щекой к животу, и остервенело ласкает его. И через секунду густая тёплая струя брызгает на лицо. Рука уже не давит на затылок, и Йошики медленно подаётся назад, тяжело дыша и пытаясь пальцами вытереть липкие капли.       — Прости. Я не сдержался, — Хидето обхватывает его лицо ладонями, тянет к себе и целует, помогая. — Знаю, ты этого не любишь.       — Всё в порядке…       В секунду Йошики опять оказывается прижатым к подушке, запрокидывает голову, подставляя шею поцелуям. А Хидето уже на ощупь туго стягивает ему руки своим же ремнём. Ещё одна привычка. Зачем, Йошики же почти никогда ему не сопротивляется, он и так беспомощный. Зато Хидето потом с пристрастием рассматривает и обцеловывает синяки на запястьях и натягивает на повреждённые руки своей королевы тонкие шёлковые перчатки.       И бусы он вытаскивает так медленно, с каким-то садистским удовольствием, наблюдая, как Йошики извивается и кусает губы. Кинув их куда-то в сторону, наваливается всем телом, прижимается, жадно целуя и оглаживая ладонями трепещущее в нетерпении хрупкое нежное тело. Касается каждого крохотного шрама, оставшегося на память о той страшной ночи. Так сложно ждать… Тупая, жгучая боль вдруг вспышкой проскакивает в низу тела от следующего движения; чем ближе склоняется к супругу Хидето, тем сильнее она становится. Йошики со стоном забрасывает ноги на его поясницу, дёргает руками, осознавая, что это бесполезно, только навредит себе. Но ему так хочется в этот момент обнять Хидето, притянуть его к себе поближе… Уткнувшись носом куда-то ему в шею, пьянея, Йошики с силой прогибается навстречу. А Хидето уже безжалостно толкается в него, резко, сильно, не обращая внимания ни на какие вопли. Тянет рукой за роскошные рыжие волосы, откидывая назад его голову, жадно впивается губами в сильно выпирающий на горле кадык, облизывая его, обводит языком маленькую родинку сбоку, вонзает в кожу зубы. Йошики со стонами жмурит глаза. Какого чёрта вот так? Йошики ведь сейчас накачан успокоительным по самую макушку, а его накрывает ещё сильнее, чем когда лекарств нет…       — Моя королева… — горячее дыхание обжигает ушную раковину, и Йошики с силой кусает его плечо, с удовольствием прислушиваясь к шипению. Хидето притискивает его к себе, едва не душит, и бормочет в ухо хриплым срывающимся голосом. — Шёлковый… Какой же ты горячий, там, внутри…       Он срывается в почти бешеный ритм, толкается так яростно, ударяясь разбухшим узлом в тоненькие стеночки. Сцепились. И Хидето кажется почти обезумевшим — разлохмаченные, влажные малиновые волосы, торчащие в разные стороны, дикие, сумасшедшие глаза, маньячная улыбка, искривившая губы с размазанной помадой, большая часть которой осела в виде отпечатков на коже Йошики.       Несвязный шёпот обоих перемежается рваными поцелуями и тяжёлым, хриплым дыханием. Йошики, запрокинув назад голову и чувствуя обжигающие прикосновения на шее, стонет, сильнее вжимаясь в супруга бёдрами, слегка приподнимаясь в такт его движениям. Ему уже абсолютно наплевать на какие-то там мелкие условности, он даже руки не пытается высвободить, все ощущения исчезают, остаётся лишь чувство жаркого желанного тела, прижавшегося к нему вплотную. Такие горячие губы, горячий язык… И запах кожи, смешивающийся с почти выветрившимся ароматом парфюма, усиливающийся и окончательно сводящий с ума.       Мысли в голове путаются, думать всё сложнее с каждой секундой. Стараясь сосредоточиться только на приближающемся оргазме, Йошики закатывает глаза и откидывается на подушки, забрасывая назад руки и цепляясь кончиками пальцев за её край. Хидето неразборчиво шепчет что-то ему в ухо, осыпает поцелуями лицо и шею; его собственные стоны становятся громче и протяжней, тело выгибается навстречу дрожащему супругу.       — Хидето… — Йошики еле выдавливает из себя хрип, разомкнув веки и уставившись ему в лицо. Мелкие слезинки скатываются по щекам. — Дай мне кончить, дай, дай, я с ума сойду, не могу больше…       — Ну, раз ты так пронзительно просишь, моя дорогая…       Он усмехается краем рта, убирает со лба спутавшиеся рыжие волосы, и тянется к члену, наконец-то развязывая измучившую ленточку. Подумать только, сколько же страданий может принести тоненький кусочек нежного шёлка. Тут же обхватывает его рукой, поглаживая в такт своим толчкам. Это последняя капля: Йошики с воплем вцепляется онемевшими пальцами в подушки, чувствуя, как по коже разливается сперма, стекая струями по бёдрам и впитываясь в скользкие простыни под ними, а спустя пару секунд, под грубыми движениями тонкой руки, кончает и сам, изливаясь на собственный живот. Закрыв в изнеможении глаза, из темноты он слышит учащённое дыхание Хидето, отходящего от оргазма. Супруг медленно ложится рядом, притянув его к себе и устроив подбородок на макушке, мягко перебирает пальцами рыжие волосы. Йошики чуть слышно дышит, уткнувшись носом ему в грудь. А глаза у него пустые-пустые, как у куклы.

***

      Снова болят руки. Так сильно, запястья буквально выкручивает и жжёт, как будто кто-то бьёт по ним изнутри. Скрыв кисти в тонких кружевных перчатках, Йошики раздражённо трёт пальцами больные места. Когда-нибудь этот ремень так их перетянет, что он вообще не сможет ими двигать.       Хидето опять тащит его за собой на какое-то мероприятие. Йошики даже не знает, какое, впрочем, ему это даже неинтересно. Просто пережить очередные два часа, улыбаясь окружающим фальшивой, натянутой улыбкой. Интересно, видят ли они, насколько ему всё это чуждо, насколько он не чувствует себя той королевой, которой является? Он не запоминает лиц. Не запоминает голосов. Не знает, кто все эти люди вокруг, абсолютно не улавливает того, о чём они говорят. Лишь улыбается, держась за руку Хидето, и мечтает о том, когда можно будет сбежать из очередного чёрного зала.       Перед ним на столике — множество раскрытых баночек с таблетками. И лицо в зеркале кажется совсем чужим… Йошики невольно протягивает руку, касаясь холодного стекла кончиками пальцев. Поджимает губы, тронутые тёмной помадой; и отражение недобро улыбается ему в ответ, поблёскивая косыми глазами.       — Ты явно справлялся с этой ролью лучше меня… — задумчиво тянет Йошики, наклоняя набок голову. — Почему же теперь тебя нет?       Естественно, он молчит. Лишь покачивает головой, печально опуская ресницы. Пленник зеркала, пленник больного сознания Йошики. В точно таком же шёлковом синем костюме, сшитом по спецзаказу, с такими же сверкающими серьгами в ушах и уложенными в высокую причёску длинными волосами. Тот, чьей копией Йошики по несчастью стал. Блёклой, пустой копией. Как маленькая фарфоровая куколка, сделанная по чьему-то живому образу. Вроде той, похожей на самого Йошики, которую когда-то заказал для него Хидето.       Ты должен заменить его для меня.       Но это ведь невозможно. Он другой, сам по себе. И никакие лекарства, делающие Йошики куклой, этого не изменят.       Он медленно моргает, и отражение сменяется на его собственное; взгляд абсолютно потерянный, жалкий, глаза слезятся. Крохотная капелька, похожая на прозрачную льдинку, медленно скатывается по щеке. Почему всё так?       — Йошики, ну сколько можно марафетиться? Пойдём, машина уже ждёт.       Йошики видит в зеркале, как в комнату заходит Хидето. Супруг, одетый в белую водолазку и узкие чёрные брюки, приближается к нему, как ни в чём не бывало, и обнимает сзади за шею.       — Ты у меня и так самый красивый, необязательно так прихорашиваться. Боже, как же тебе идёт этот костюм, просто с ума сойти… — прижавшись к щеке, Хидето явно чувствует влагу и вздрагивает, распахивая глаза. — Что случилось, моя дорогая? Почему ты плачешь?       Йошики торопливо вытирает слезинку. И улыбается краем рта. Притвориться, что ничего не случилось. Это уже давно вошло у него в привычку.       — Не плачу. Тушь в глаза попала. Сейчас пройдёт.       Хидето недоверчиво щурит глаза. Потянувшись к нему, целует в висок.       — Ты всё ещё переживаешь из-за того, что я тебя ударил?       — Я разбил скулу. Не удивляйся, если кто-то сегодня будет тебя об этом спрашивать.       Йошики слегка поворачивается и демонстрирует ему небольшую ссадину на щеке, старательно замазанную тональным кремом. И Хидето отводит в сторону взгляд.       — Я вспылил. Накрыло…       — Да тебя постоянно так накрывает… Я уже привык.       Будь Йошики не под воздействием лекарств, он бы, наверное, давно уже взбеленился и сам отвесил ему пощёчину. Но ему настолько всё равно, что не хватает даже сил огрызнуться. И он, тяжело вздохнув, вновь смотрит в зеркало.       Хидето обнимает его за талию обеими руками. Склоняется поближе, согнувшись едва не вполовину, вновь прикасается губами к скуле, прямо к ранке.       — Ну прости меня. Я не люблю, когда ты вот такой…       Йошики молчит, дрожащей рукой поправляя волосы. Мог бы спросить «вот такой — это какой?», но ему на самом деле без разницы, он всё равно не вспомнит. И потом, будто Хидето ему ответит.       Шее становится холодно — тонкие пальцы в кожаных перчатках застёгивают на ней сверкающее бриллиантовое ожерелье. И он, вздрогнув, поднимает глаза на отражение.       — Смотри-ка. Мне кажется, так ещё лучше, — ласково произносит Хидето, ловя в зеркале его недоуменный взгляд. — Думаю, это немного отвлечёт внимание от твоей разбитой скулы.       Йошики медленно подносит ладонь к шее и хлопает ресницами. Весьма непрозрачный намёк… Не дожидаясь ответа, Хидето улыбается и опять склоняется к нему, утыкаясь носом в щёку.       — Знаешь, ещё когда я первый раз тебя увидел, я подумал, что ты просто создан для этой роскоши… Ты сам как алмаз, нуждаешься в хорошей оправе, — и он осторожно накрывает ладонью затянутую в перчатку руку. — Не закрывайся от меня, моя дорогая. Если ты не откажешь мне, я не откажу тебе ни в чём.