***
— Ты… что? Алья в изумлении таращится на Адриана, который тяжело вздыхает и качает головой. Сидящий рядом Нино тоже удивлённо смотрит на друга, совсем позабыв про обед, который медленно остывает в его тарелке. И только Маринетт пытается скрыть улыбку, поглядывая на друзей. Они сидят в столовой лицея во время обеденного перерыва, на котором Адриану пришлось рассказать друзьям, что он вынужден был переехать. Разумеется, часть правды он скрыл, умолчав о камнях чудес и прочих сверхъестественных делах: выходило так, что Адриану окончательно надоели их постоянные стычки с отцом, и он в итоге не выдержал. — Вот так вот, — пожимает плечами Адриан и возвращается к трапезе. — Мне надоела тирания отца, и я съехал. — Подумать только, — бормочет Алья и бездумно хватается за стакан сока. Её взгляд почему-то задерживается на Маринетт, которая старается придать себе самый удивлённый вид, какой только может. — И где ты сейчас живёшь? — с любопытством интересуется Нино. — Ты недавно переехал? Мы просто обязаны устроить тебе вечеринку в честь новоселья, — загорается он и хлопает кулаком по ладони. — Чтоб жилось тебе гораздо лучше, чем дома. — Вот только давай без этого, — усмехается Адриан, вспоминая последнюю вечеринку, устроенную Нино, на которую собрался чуть ли не весь город. — Не хочу привлекать внимания. Нино обвиняюще тыкает в него пальцем. — Но хотя бы с нами! Новоселье обязательно нужно отметить! — У кого новоселье? — раздаётся позади любопытный голос. Ребята оборачиваются и видят Хлою с Сабриной; последняя как раз пытается удержать в руках два подноса с едой. Маринетт тут же придвигается поближе к Адриану, чтобы дать девочкам возможность присесть к ним за стол — Сабрина ставит подносы и притаскивает стулья от соседнего столика. Адриан снова замечает изучающий взгляд Альи, направленный на них с Маринетт. — А где Натаниэль? — спрашивает он у Хлои, пытаясь переключить всеобщее внимание. — Контрольную пишет, — поясняет та и достаёт из сумочки влажные салфетки, чтобы протереть руки и стол перед собой. — А я ведь предупреждала, чтобы не рисовал допоздна. В итоге проспал первый урок, и его оставили на обеденный перерыв писать контрольную, — она недовольно закатывает глаза, а потом поворачивается к Адриану. — Но ты мне зубы не заговаривай, Адришу. Кто там к кому переехал? Маринетт в твою комнату? Под усмехающимися взглядами Хлои и Альи Маринетт вспыхивает ярким румянцем и, чтобы как-то спрятать пылающее лицо, хватает стакан с компотом, и делает вид, что активно увлечена им. Адриан невозмутимо смотрит Хлое прямо в глаза: — Я переехал. От отца. Достал он меня. Хлоя удивлённо присвистывает. — Неожиданно. Но похвально, — качает она головой. — Я вот тоже раздумываю съехать от родителей, но папочка попросил подождать окончания лицея, чтобы не нервировать маман, — и Хлоя кривится, как будто съела лимон. — У него в последнее время небольшие проблемы с сердцем, поэтому я стараюсь не беспокоить его. — Надеюсь, с ним всё будет хорошо, — обеспокоенно откликается Маринетт. — Ой, наш мэр переживёт ещё наших внуков, — отмахивается Алья, а потом вперяет пристальный взор в Адриана. — А вечеринку ты просто обязан устроить. Хотя бы для друзей. Понял, Агрест? Адриан в притворном недовольстве закатывает глаза: мол, вы только посмотрите, с кем приходится иметь дело. — Ладно, ладно, — усмехается он. — Но только тогда вы, и никого больше. — И Нат, — дуется Хлоя. — И Нат, — соглашается Адриан, кивая. Вечеринку решают устроить в ближайшие выходные. И у Адриана суббота выпадает нерабочей, и у остальных в этот день ничего срочного не намечается. Нино, Хлоя и Алья взяли на себя труд позаботиться обо всех составляющих новоселья: что там, еда, музыка, игры; Маринетт, конечно же, никому не уступила место поставщика сладостей. Адриану с нетерпением хочется, чтобы поскорее наступила суббота. Отдохнуть, расслабиться в компании близких друзей. Вот только до неё ещё три дня, и нужно не только усердно готовиться к экзаменам, но и работать, не покладая рук. Несмотря на некоторые… разногласия (на этом моменте Адриан иронично кривит губы), Натали всё так же сообщает ему об изменениях в рабочем расписании. Однако сейчас оно касается только всевозможных фотосессий, и никоим образом — всего остального времени Адриана. Хотя с его-то загрузкой свободных часов остаётся очень мало. Перестроиться было невероятно трудно. Как и прийти в себя после неожиданного раскрытия личности злодея всея Парижа. Одно дело жить с людьми, которые обслуживают тебя по первому классу, другое же — заботиться о себе самостоятельно. Но Адриан слишком долго жаждал, наконец, обретенной внезапно свободы, поэтому не собирался жаловаться или возвращаться обратно. Да — трудно. Да — иногда нет времени на самые бытовые мелочи. Однако царящая в новом доме атмосфера умиротворения и комфорта не сравнится с угнетающими настроениями особняка Агрестов. В квартире было уютно. Немного непривычно, но тишина, всегда властвующая в прежнем доме, наоборот — не действовала на нервы. Здесь царили его правила и его распорядки. Да, частично он подчинялся мадам Шевре с её графиком поливки цветов и другими мелочами, но… Это было совсем другое. Например, Адриан мог включить музыку в любое время, и никто не прервал бы его, заставив убавить громкость на несколько пунктов из-за неожиданных важных гостей. Не то что бы он врубал её на полную катушку — тут был важен сам факт отсутствия запретов. А ещё он мог спокойно позвать Маринетт в гости, и им не нужно было выстраивать нарочитые дистанции на тот случай, если бы вдруг Натали пришло в голову заглянуть в комнату. Они могли спокойно устроиться на диване в обнимку и смотреть телевизор. Или на скорость решать задачки по физике, лёжа на кровати, а потом — получать заслуженные поцелуи в качества приза. Присутствие Маринетт на его территории странным образом успокаивало Адриана. Приносило некую уверенность в завтрашнем дне. Пару раз ему даже приходила мысль предложить ей съехаться, но она внезапно смущала его самого, и Адриан старался не думать в этом направлении. Хотя, несомненно, это было бы соблазнительно. И захватывало дух. Как и то, что теперь Адриан сам распоряжался свободным временем, перекраивая его на своё усмотрение. После переезда он лично пересмотрел расписание в целом. Так, Адриан вычеркнул ненужные сейчас для него мелочи по типу занятий фортепиано и китайским — всё равно основной экзамен сдал ещё в прошлом году. Фехтование оставил всего раз в неделю, зато вписал тренажёрный зал. Раз уж сражений с акумами больше не будет, стоило подумать, как другими способами держать тело в норме. С Ледибаг они решили, что проводить патруль будут два раза в неделю, а этого явно недостаточно для молодого организма. Свидания с Маринетт тоже пришлось внести отдельной строчкой, чтобы никто не дёргал его в это время. Разумеется, отметил Адриан это чем-то совершенно другим — чтобы не догадались. Хотя он предпочитал бы видеть её постоянно, а не довольствоваться урывками; но — увы — они учились в выпускном классе, и приходилось учитывать все нюансы. Маринетт… Всякий раз его сердце замирает, когда Адриан вспоминает о ней. Год назад он и подумать не мог, что будет просыпаться и засыпать с мыслями о Маринетт — тогда это казалось чем-то запретным, чем-то неподвластным. Тем, что нужно оберегать, хранить как зеницу ока, и никого-никого не подпускать. Она — его лекарство от боли, его панацея, которую Адриан ни с кем не намерен делить. Собственнические мысли разжигают его изнутри, но Адриан ничего не может с ними поделать. Он любит, любит, любит — и его любовь взаимна. Это исцеляет его израненное отцовским предательством сердце. Адриан вдруг понимает, что стоит перед зеркалом с глупой улыбкой на лице уже несколько минут. Впрочем, разве можно его осуждать? Он слишком сильно любит её, чтобы не думать о ней. — Адриан? Голос Натали, обычно холодный, со стальными нотками, сейчас кажется непривычно робким. Или это только так кажется? Но Адриан всё равно вздрагивает от неожиданности. Стараясь скрыть охватившее его раздражение, Адриан поворачивает к Натали голову. Фернандо дал ему перерыв пять минут. Неужели обязательно дёргать его сейчас, когда он так занят своими мыслями? — Адриан, извини, что немного отвлекаю, — Натали подходит ближе и внимательно смотрит на него. — Но… Нам нужно поговорить. Это не касается работы. Несколько секунд Адриан изучает отражение Натали в зеркале за своим плечом. Потом бросает сухое: — А что, он снова не может сам поговорить со своим сыном? Не через секретаря? Натали устало массирует виски и слегка морщится — как будто чувство вины снедает её. Привычная маска безразличия так и не появляется на её бледном, измученном лице; даже под глазами будто пролегли синяки, которые не скрыть никакими тональными кремами. Адриан подмечает неровно сделанный кулёк на голове Натали. Её несобранный непривычно усталый вид поражает его до глубины души, и Адриан старается подавить в себе агрессию, которая так и грозит вылиться на всё, связанное с Габриэлем Агрестом. Даже Натали. Хотя она, как и он, тоже лишь заложница сложившихся обстоятельств. Он прикусывает губу и поворачивается к ней. — Это… — Натали поднимает на Адриана усталый взгляд. — Это полностью моя инициатива. Он не знает об этом разговоре. И… — она прикусывает губу и смотрит куда-то в сторону. — Он запретил мне общаться с тобой на нерабочие темы. Адриан удивлённо приподнимает бровь. Отец оказался гораздо упрямее, чем предполагал Адриан. Впрочем… Они стоили друг друга. — И… О чём вы хотели со мной поговорить? Натали слышит, как голос Адриана смягчается, и заметно приободряется. Она оборачивается, кидает быстрый взгляд на снующих вдалеке статистов и кивает головой на гримёрку Адриана. — Всего пару минут, — просит она. — И лучше бы нас никто не слышал. Заинтригованный, Адриан следует за ней. Мысль, что Натали — Маюра — может причинить ему вред, исчезает так же быстро, как вспыхивает на краю сознания. Вряд ли она знает, кто на самом деле забрал камни чудес. Но, похоже, что он ошибается. Когда дверь за ними закрывается, Натали выпаливает на одном дыхании: — Я знаю, что ты — Кот Нуар. Адриан замирает на сотую долю секунды, а потом стремительно берёт себя в руки. Ироничный смешок слетает с его губ. — С чего вдруг такие выводы? — спрашивает он, скрестив руки на груди. Внешне Адриан кажется спокойным, но в душе у него властвует настоящая буря. Как? Когда? Почему? Рассказала ли она отцу? Знает ли он? Поэтому он запретил Натали общаться с Адрианом? Что планирует предпринимать?.. Натали словно видит миллион вопросов в его голове и поэтому спешит заверить Адриана: — Твой отец уверен, что ты не можешь быть Котом Нуаром. А я его не собираюсь разубеждать. — С чего… ты взяла? — Адриан не замечает, как переходит на «ты», но ни он, ни Натали не замечают этого. Натали устало садится в кресло. Адриан вдруг подмечает, что костюм ей как будто велик — видимо, мадемуазель Санкёр похудела за эти изматывающие дни. Может, отец из-за своей неудачи отыгрывался за ней? Адриан незаметно сжимает кулаки. Как бы сильно он не был обижен на них обоих, к Натали он всё же питал чуть более тёплые чувства, чем к отцу. Она ведь заботилась о нём, как могла; да, это совсем не то, что могла бы дать ему родная мать, но она хотя бы пыталась, в отличии от некоторых. И ему действительно жаль видеть её такой. Разбитой. Уставшей. Растерянной. Она поднимает на него глаза. — Башня Монпарнас, — глухо произносит Натали. — Тот день несколько лет назад. Когда… — она запинается, но всё равно продолжает: — Когда акуманизировали твоего телохранителя. Он… таким образом проверял. И убедился, что ты не можешь быть Котом Нуаром. Адриан прикрывает глаза, пытаясь справиться с тошнотой, подкатившей к горлу. О, он помнит тот день — вспоминал не раз и не два после неожиданного раскрытия личности Бражника. Его отец приказал скинуть собственного сына с башни, только чтобы проверить, не является ли он грёбанным супергероем. Нервный смешок всё же срывается с губ Адриана. Он быстро проводит ладонью по лицу снизу вверх, зарывается пальцами в идеально уложенные волосы. Причёска безнадёжно испорчена, и ему явно достанется от Фернандо и мадам Дюкрэ, его парикмахерши, но Адриану сейчас совсем не до своего внешнего вида. — И… что дальше? Он честно старается не подавать виду, что это его задевает. Но — увы. Натали тоже видит его напускное безразличие, которое трещит по швам. Она снимает очки и устало сжимает переносицу. — Я хотела бы узнать, почему ты решил остановить его, — бесцветным голосом начинает Натали. — Твоя мама… Её ведь можно было спасти. — Нет, — жёстко обрывает её Адриан. — И уж теперь, когда ты знаешь, кто я… Глупо было задавать такой вопрос. Объединение камней может принести только боль и разрушения. И смерти, — выдыхает он и опирается о столик, хмуро смотрит на себя в огромное зеркало на стене. — Кого бы он выбрал, доведи ему выбирать: маму или меня? По Натали видно, что она хочет что-то возразить ему, но Адриан поднимает руку. — Не надо. Я прекрасно знаю, что он выбрал бы. Я никогда не был дорог ему. — Это… не так, Адриан, — с горечью произносит Натали. Он круто поворачивается к ней; взгляд зелёных глаз как будто мечет молнии. — Я уже не ребёнок, Натали. В четырнадцать я ещё надеялся, что я что-то значу для него. Сейчас же… — вздох помимо воли вырывается из груди. — Я ни во что не верю. Вряд ли мы вернёмся к тому, как было, пока… Пока с нами была мама. Не в ближайшее время точно. Тишина, последовавшая за этими словами, неприятно давит на уши. Натали молчит. То ли осмысливает его слова, то ли собирается с духом, чтобы начать очередную лекцию. Адриану до боли в груди хочется, чтобы она ушла. Ушла, ушла, ушла и больше никогда не возвращалась. Чтобы исчезла, испарилась из этого кресла, куда-нибудь подальше, вместе с его грёбанным папашей и его идиотскими закидонами, затеями и ненормальной психикой. Невозможно быть адекватным человеком, при этом акуманизируя маленького ребёнка, который и слова не может вымолвить по-нормальному. Но он тоже продолжает хранить молчание. Они как будто вздумали сыграть в игру: кто кого перемолчит. Так проходит минута, вторая. — Адриан, — не выдерживает в итоге Натали. — Мы… Правда верили, что сможем вернуть её, — она с болью смотрит на Адриана. — Я верю тебе. Что ничего с этим нельзя было поделать. Теперь я понимаю, что мы ошибались. Но… — Но всё дело в том, что его в этом не убедить, не так ли? — качает головой Адриан. Он садится на один из стульев и устало прикрывает лицо ладонью. Помешкав, Натали поднимается с кресла, подходит к Адриану и кладёт ладонь ему на плечо. Ему хочется скинуть её ладонь. Однако с места так и не сдвигается. — Адриан, я постараюсь урезонить его, — негромко говорит Натали, глядя на него сверху вниз. — И мне жаль… Жаль, что так вышло. Адриан молча кивает головой, как бы принимая эти своеобразные извинения. Но раны на душе не так быстро затягиваются — они всё ещё продолжают кровоточить, причиняя неимоверную боль. Предательство родных и близких — это как нож в спину: тупая ноющая боль никуда не девается, она бередит душу стальным холодом безразличия и взаимной ненависти и ещё пуще взращивает внутри комок бессильной ярости. — Я пойму, если ты не сможешь простить нас, Адриан, — голос Натали печален и вместе с тем очень серьёзен. — Я лишь надеюсь, что однажды ты нас поймёшь. Не простишь, но поймёшь. И она уходит, не говоря больше ни слова. Адриан задумчиво смотрит ей вслед — ровно до тех пор, пока на телефон не приходит сообщение от Маринетт. Он успевает подумать, что Натали так и не рассказала ему, откуда узнала о его второй личности, однако потом сразу же переключается на телефон. Насчёт осведомлённости Натали Адриан поразмыслит позже. Он открывает входящее сообщение. Маринетт, похоже, ходит с мамой по магазинам: от неё несколько фотографий в разных платьях и короткая подпись «Какое лучше?». И забавный смайлик. Адриан усмехается и принимается разглядывать отдельно каждую фотографию. Похоже, Маринетт выбирает себе летние сарафаны. Потому что на каждой без исключения: летящие воздушные платья, тонкие бретели и нежные светлые цвета — в самый раз для жаркого лета. Он быстро набирает сообщение:19:18 куда-то решили поехать летом, мадемуазель? >:3
Ответ приходит незамедлительно: 19:19 Ну, помечтать никогда не вредно, верно? ;)19:19 я обмяузательно свожу тебя куда-нибудь после экзаменов, обмяущаю
Он не выдерживает, срываясь на каламбуры: пальцы печатают уже чисто на автомате, выработанном за прошедшие годы. Всё-таки они — часть его, и обязательно срываются где-то к месту и не к месту. Но Адриан уже некоторое время размышляет, поведать ли о своём кошачьем секрете Маринетт: всё равно больше никто не угрожает городу, а ему не хочется иметь от неё какие-либо тайны. Хотя проблема снова утыкается в Бражника. Адриан не знает, как поведёт себя Маринетт, когда узнает, что её парень — не только сын мотылька, но ещё и супергерой, который не сразу разглядел врага в собственном доме. А ведь в костюме Аспика он и впрямь чем-то походил на Бражника — тем же самым проклятым шлемом. Надо было получше сосредоточиться на том, чтобы не раскрыть себя перед Ледибаг, а не махнуть рукой и отдать Сассу руководить процессом. Так бы, глядишь, что-то путное бы вышло. Что сын, что отец — два яйцеголовых идиота, стремившихся надавать друг другу по шее. Яблоко от яблоньки, как говорится. Смешок поневоле срывается с его губ. Забавно. Нет, ему определённо нельзя оставаться наедине со своими мыслями: какая только чушь в голову не приходит. Адриан встряхивается и снова принимается просматривать фотографии, пока Маринетт по ту сторону экрана пытается собраться с мыслями. На одном из изображений Адриан выхватывает взглядом отражение голой спины Маринетт во втором зеркале; в голове тут же вспыхивают воспоминания с зимнего бала. Вернее, те, на которых тот вечер закончился. Приятные воспоминания, когда они отдавали друг другу всех себя. Адриан усмехается и тут же пишет ещё одно сообщение, в котором ставит лишь цифру три. Тот самый сарафан с голой спиной — он ему нравится больше всего, и было просто верхом наглости не купить его, как и не посмотреть на изгибы женской спины в этом наряде. Адриан с улыбкой читает её возмущённые возгласы насчёт поездки: куда, да зачем, и что он вообще такое вдруг придумал. Она такая милая — об этом он и сообщает ей, незамедлительно. Внезапно Адриан замирает. Собственное отражение в зеркале несколько взбудоражено смотрит на него. Адриан вдруг чётко осознаёт то, что просила его понять Натали: ради Маринетт он готов сделать всё — буквально всё, что угодно. И если бы с ней что-то случилось — тьфу, тьфу, тьфу, конечно! — Адриан тоже искал бы какие только возможно способы спасти любимую женщину. Он в самом деле сын своего отца. Вот только между ними существует одно разительное отличие. Если бы у него при этом был ребёнок, он ни на секунду не забывал бы о нём. Адриан сжимает телефон в руке. Всё-таки они с отцом разительно отличаются друг от друга, несмотря на то, что похожи. И он надеется, что так и останется впредь. Что он не переступит черту, когда придётся выбирать, и не забудет о человечности, которая должна жить в сердце каждого разумного существа на этой планете.***
Долгожданная суббота наконец-то подкрадывается к порогу. Адриан ждёт этого дня с нетерпением и волнением: его друзья впервые увидят его новое жильё, и ему хочется, чтобы оно и им пришлось по душе. Он редко когда в своей жизни принимал подобные серьёзные решения, подобно выбору квартиры, и, конечно же, очень хочется, чтобы его выбор похвалили. Хотя, если честно, ему достаточно и одобрения Маринетт. А она его уже высказала, так что переживать сильно не стоит. Ну, если разве что из-за Хлои, которая точно не поленится и попытается переселить его в более презентабельное место, если это ей не понравится. Но Адриан надеется, что всё обойдётся. Тем более что Плагг задобрен несколькими кругляшами камамбера и отсыпается в своём уголке, так что помешать никому не должен — как и они ему. Маринетт приходит на несколько часов раньше оговорённого времени. Вчера Адриан поздно вернулся с тренировки, поэтому не успел особо подготовиться, вот они и решили, что она сегодня поможет ему. Хотя это, определённо, вызовет ещё больше подозрений у вездесущей Альи. Впрочем, наблюдать за тем, как она разнюхивает вокруг да около, было довольно интересно. — Та-дам, — улыбаясь, Маринетт протягивает Адриану большую коробку. — Как и обещала, куча всяких вкусностей. Сама пекла утром. Он осторожно принимает коробку и, не удержавшись, заглядывает внутрь. Сладкий запах ванильных круассанов, шоколадного печенья и ореховой нуги тут же щекочет обонятельные рецепторы. Во рту скапливается подозрительный комок слюны. — Боже, пахнет просто восхитительно! Адриан с сожалением ставит коробку на столик у стены, а сам помогает Маринетт: забирает у неё пальто и вешает на рогатую вешалку. — Тебе нужно поставить сюда какой-нибудь небольшой шкаф, — замечает она, стягивая сапоги. — Чтобы можно было убирать верхнюю одежду. — Может быть, — задумчиво бормочет себе под нос Адриан. — Но я пока решил ничего не покупать из мебели. Вот будет своя квартира — тогда пожалуйста. А пока что ничего менять не буду. — Верное решение, — улыбается Маринетт. Она подходит ближе, обнимает его за талию и, привстав на носочки, мягко целует в губы. По телу разливается приятное тепло. — Надо поздороваться, — негромко мурлычет Маринетт, лукаво сверкая глазами. Адриан, усмехнувшись, обнимает её и снова целует — только теперь ведёт он: уверенно и настойчиво овладевает губами Маринетт, дразнит прикосновениями языка к её, влажному, горячему. Он так соскучился по ней. До боли в костях, до скрипа на зубах. Маринетт помогала ему не погрузиться в пучину отчаяния, её ладошка в его волосах напоминала якорь, который удерживал его на плаву в этой реальности. Иначе — он бы обязательно чокнулся. Несколько минут они жадно целуются, потом с неохотой отстраняются. Ногти Маринетт ощутимо царапают спину Адриана сквозь рубашку, и ему так хочется прижать её к стене, покрыть поцелуями тонкую шею, прикусить соблазнительно бьющуюся жилку… Но скоро придут гости. Стоит держать себя в руках. — Надо было не соглашаться на вечеринку, — выдыхает Маринетт, будто читая его мысли. — Надо было, — согласно кивает Адриан. — Но они бы не отстали от меня. Заживо бы слопали. Маринетт тихо смеётся и пихает его кулачком в грудь. — Так уж и заживо бы. — Нино и Хлоя — ядерная смесь, — улыбается Адриан. — Их любовь к вечеринкам может привести к атомной войне, если запретить им. — Ужас, — фыркает Маринетт и нехотя высвобождается из его объятий, тянет на кухню. — Тогда нам следует подсыпать им снотворное, чтобы они уснули и угомонились чуток. — С ними такое вряд ли прокатит. И это правда. И они оба прекрасно знают об этом. — А ещё есть Алья, — напоминает Маринетт. — О, Алья — это, безусловно, фитиль этой взрывчатки. — И только рыжие самые спокойные. Как бы это не звучало вразрез с устоявшимися стереотипами. Поразмыслив, Адриан соглашается. Хотя его круг близких знакомых и ограничивался лишь двумя людьми с рыжей копной на голове, он готов поддержать Маринетт в этом высказывании. Подшучивая друг над другом и друзьями, они принимаются за быструю уборку квартиры. Впрочем, много времени это не отнимает: Адриан всегда старался содержать свою комнату в отцовском особняке в чистоте — того же он придерживается и здесь, на съёмной квартире. Они заканчивают расставлять посуду на столе, когда раздаётся первый звонок в дверь. Адриан и Маринетт переглядываются: они же не придумали, как объяснить, почему Маринетт пришла сюда первее всех. — Да ладно, — отмахивается она и усмехается. — Я хочу посмотреть на их реакцию. И Маринетт решительно идёт открывать дверь. Адриан — следом. Ему тоже любопытно взглянуть на лица друзей. К их удивлению на пороге вместо ожидаемой Альи, которая обычно заявляется одной из первых, стоят Хлоя и Натаниэль; чуть позади маячит Сабрина, которая, похоже, говорит с кем-то по телефону. — …да, пап, я позвоню, когда можно будет меня забрать, — слышится конец фразы, и Сабрина заканчивает вызов. Натаниэль удивлённо переводит взор с Адриана на Маринетт и обратно, а вот Хлоя странно хмыкает. Из-за их спин выглядывает Сабрина. Её глаза комично округляются, когда она замечает Маринетт. Похоже, что заготовленные фразы выветрились из голов из-за неожиданного появления Дюпен-Чен раньше их: ребята явно не рассчитывали увидеть её тут так рано. — Привет, — бодро улыбается Маринетт и неловко взмахивает руками. — А я тут… это… пораньше немного пришла, пирожные принесла, — и она куда-то машет себе за спину. Первой отмирает Хлоя. — Ну, с новосельем, Адришу, — усмехается она и первой протискивается в прихожую. — Вижу, вы зря времени не теряете. Адриан удивлённо вскидывает брови. — С-спасибо. И к чему это она клонит? Они с Маринетт сторонятся, чтобы дать друзьям возможность пройти внутрь. Сабрина и Натаниэль, стянув куртки, относят пакеты с едой на кухню и переключаются на осмотр интерьера, и Адриан вкратце рассказывает о том, что сам узнал от домовладелицы насчёт узорной перегородки и интересных светильников. А вот Хлоя бросает на Маринетт косые взгляды и не может удержаться от улыбки, больше напоминающую таинственную ухмылочку. — Ну что? — не выдерживает, наконец, Маринетт. — Ничего, — весело восклицает Хлоя. — Просто раздумываю, являешься ли ты приложением к квартире: постоянной переменной или пока что временной? — её глаза задорно сияют, и Маринетт вспыхивает, подтверждая все догадки Хлои. — А-та-та, ты не в первый раз тут, да? — понизив голос, интересуется Хлоя и наставляет на неё указательный пальчик с идеальным — как всегда — маникюром. — Я просто пришла пораньше, — ухмыляется в ответ Маринетт, с усилием взяв себя в руки. — Ты какая-то слишком подозрительная, прям Алья Сезер номер два. — Я просто волнуюсь за него, — Хлоя пожимает плечами и кидает быстрый взгляд на Адриана, который занят в это время разговором с Натаниэлем насчёт одной картины на кухне. — Знаешь, он всегда был мне как брат. И я хорошо помню, как он переживал, когда его мама умерла. Я тоже как будто бы потеряла собственную мать, — она с шумом вздыхает, но упрямо продолжает, выдвинув подбородок: — Его отец просто мерзопакостная сволочь. То, что Адриан однажды свалит от него — это было лишь вопросом времени. Если честно, я думала, этот день наступит гораздо раньше, он ещё долго продержался. Я думала, что как исполнится восемнадцать — и тю-тю, поминай, как звали! А тут — целых полтора терпел. Маринетт задумчиво кивает, соглашаясь. — Чужая душа — потёмки. — Ой, да! — закатывает глаза Хлоя, а потом переключается на другое: — Ты говорила, что вкусняхи притащила? Ну-ка давай, показывай, чем можно лишние калории набрать, а потом винить тебя во всех смертных грехах. Маринетт заливисто смеётся и тянет Хлою к кухне. Мимо ушей Адриана это, разумеется, не ускользает, и он краем глаза следит за тем, как Маринетт предлагает Хлое первой выбрать любое пирожное. Он улыбается уголками губ и возвращается к разговору с Натом. Чуть позже, наконец, приходят и Нино с Альей. — Сестрички ни в какую не хотели вылезать из бассейна, — жалуется Алья, потирая ладони. Куртка уже висит вместе с остальными на вешалке, и Алья с любопытством оглядывается. Но, конечно же, первым делом её внимание привлекает тот факт, что Маринетт уже тут — она-то справедливо полагала, что её девочка заявится самой последней. По крайней мере, так думает Адриан, наблюдая за Альей. Что на самом деле в голове этой взбалмошной девицы — одной Сезер известно. — Очень симпатично, — выдвигает оценку Алья, а Нино согласно кивает. — Жаль, балкона нет, — сокрушается он. — Было бы ещё круче. Адриан с ухмылкой хлопает его по плечу: — Зато есть выход на крышу. Оттуда открывается крутой вид на город. — О, тема, — тут же загорается Нино. — Может, туда пойдём? В их разговор тут же встревает Алья: недовольно фыркает и протискивается между ними, чтобы пройти на кухню. — Нет уж, дорогие мои, — заявляет она по пути. — Я замёрзла, пока ждала этих хулиганок на улице, так что до вечера вы никакими силами не вытурите меня на улицу. — Зачем же ты ждала их на улице? — качает головой Маринетт. — Могла бы подождать внутри. — Ха, они бы тогда точно не вышли оттуда. И ждать вам меня пришлось бы до полуночи. Ну так что, чай будет? — Будет, будет, — поспешно кивает Адриан. Он проходит на кухню, чтобы проверить чайник, как Нино вдруг хитро интересуется: — Мы только чай будем, или?.. Все тут же вопросительно оглядываются на него. Вместо ответа Нино вытаскивает из рюкзака бутылку вина и с самодовольным видом ставит её на стол в окружение посуды. Хлоя с усмешкой цокает языком, остальные роняют короткие смешки. — Надо же выпить за твою новую квартиру, — играет бровями Нино. Ребята смеются, а Адриан ухмыляется: — Чисто формально — она не совсем моя. А мне завтра на работу, — как бы невзначай напоминает он, хотя прекрасно знает, что алкоголь не влияет на него — проверял уже. Но остальным-то знать это не обязательно. — Не будь занудой, Адрикинс, — подошедшая к нему Хлоя треплет Адриана за щеку. — Давай, где тут у твоей старушки-домомучительницы бокалы? Наверняка есть хотя бы парочка. Бокалы и впрямь обнаруживаются: в одном из шкафов на кухне, в самом дальнем углу, в который Адриан не заглядывал, потому что не было необходимости. Нино, как инициатору, поручают разливать вино. Разумеется, одной бутылки вряд ли на всех хватит — но у Нино и это схвачено. Девчонки в быстром темпе раскладывают еду, а Натаниэль, ведомый советами Нино, включает на захваченном Ляифом ноутбуке подходящую музыку. Ребята рассаживаются кто за стол, кто на диван — стульев на всех не хватает. Однако это не мешает им расположиться с удобством. Хлоя усаживается на колени Натаниэлю, Нино с Альей на другой стороне дивана, Маринетт — посередине; Адриану достаётся стул ближе к холодильнику, а Сабрине — по другую сторона стола; она о чём-то быстро-быстро шепчет Хлое, та в ответ важно кивает. Адриан старается не прислушиваться, однако отменный слух всё равно выцепляет слово «подарок», и ему становится неловко. Да, на новоселье принято что-то дарить, но он ведь всё это устраивал не ради подарков. Впрочем, Адриана никто не спрашивал. — За то, чтобы нашему золотому мальчику жилось, наконец, тут спокойней, чем в предыдущем месте, — салютует бокалом Алья. — И спалось, — хихикает Хлоя, и Адриан видит, как она щиплет Маринетт в бок. Маринетт свирепо сверкает в её сторону глазами, а Натаниэль негромко фыркает Хлое в шею. — И отдыхалось, — стараясь спрятать улыбку, произносит он, чем вызывает у Маринетт ещё больше молчаливого возмущения. — И училось, — с нажимом — словно в отместку — говорит Маринетт, а сама тайком строит хихикающей парочке страшные глаза. Нино и Алья как будто не замечают творящегося рядом беспредела и наперебой придумывают всё более и более заковыристые пожелания. Сабрина присоединяется к ним. Адриан прячет улыбку за бокалом. — Спасибо, ребят. Это очень важно для меня. Они быстро перекусывают принесённой едой и почти сразу меняют местоположение. Тарелки с вкусняшками перекочёвывают вместе с ними на пол на большой пушистый ковёр; вино и несколько банок пива, предусмотрительно спрятанные Нино в холодильник, извлекаются наружу и присоединяются к импровизированному столу. Туда же выгребаются все настолки, которые только могли найти ребята. Начинают они с игры «Карты против человечества», хотя Алья настаивала на бутылочке. — Это скучно и избито, Алья, нет, — фыркает Маринетт и присоединяется к мнению большинства. Сезер в притворстве поднимает руки. — Я лишь хотела как лучше. — Сабрине не с кем лизаться, так что правда не стоит, — смеётся Хлоя, а Сабрина заливается румянцем. Она уже и без того розовая от выпитого вина, а тут раскраснелась ещё больше. — Хотя и эта тоже под сомнением… — Знала бы, что вы собрались тут целоваться, ни за что бы не пошла, — хихикает Сабрина. — Мы собрались хорошо провести время в приятной компании, — напоминает Натаниэль, и его совершенно не смущает тот факт, что Хлоя всё ещё продолжает сидеть у него на коленях. — Так что играем в «Карты против человечества». — Но этим двоим нет восемнадцати, — Хлоя задумчиво оглядывает Алью и Нино. — Лучше взять «Юного Свинтуса», вам в самый раз, — она намекает на случайно пролитый чай, который задела Алья, жестикулируя. Маринетт цокает языком и берёт колоду белых карт в руки, начинает тасовать. — Не думаю, что это можно считать аргументом. Алья тянется за колодой чёрных. — Здесь все свои, бейбики, — её глаза подозрительно блестят из-за выпитого алкоголя. — Тем более мы уже чутка поддавшие. Надо было раньше думать, прежде чем спаивать нас, — хихикает она. — Нино — вот рассадник порока, — смеётся Адриан, утирая слёзы, а Нино гордо приосанивается. — Эх, жаль, ты уже большой взрослый мальчик у нас, — Хлоя хлопает Натаниэля по бедру. — Не постебёшь. — Ну, не всё же доставлять тебе удовольствие, — усмехается он, а Хлоя делает громкое «Кхм-кхм». Девчонки хихикают, а парни понимающе ухмыляются. Игра привносит в их вечер весёлое разнообразие: несмотря на то, что большинство карт носит в себе характер «18+», истории получаются живые и разнообразные. Адриан выигрывает больше, чем в половине проведённых партий. Его нарекают читером и отправляют за коробкой с пирожными, которую принесла Маринетт — время чая давно вышло, но всем хочется чего-то вкусного и сладкого. Чуть позже они дарят Адриану подарки на новоселье, смущая его «самой лучшей сковородкой в мире» (фраза Альи) и упаковкой презервативов (подарок Хлои, которая заявила, что вот из этих-то точно получатся самые лучшие водяные бомбочки), потом переключаются на другие игры, даже умудряются опробовать мафию в урезанном варианте. Когда же приходит танцевальное настроение, посуда перебирается обратно на стол, Нино включает музыку погромче, и около получаса ребята отжигают под последние хиты Джаггеда Стоуна. Но рано или поздно — всё заканчивается. Когда время подбирается к полуночи, сначала Сабрину забирает отец, потом уходят Алья с Нино и Хлоя с Натаниэлем. Когда Алья, хихикая, пытается застегнуть куртку, Адриан замечает, как они с Маринетт о чём-то негромко переговариваются. В итоге Сезер с довольным видом хлопает Маринетт по плечу, бросает Адриану «Спкйнй нчи» и вместе с Нино скрывается за створками лифта. Когда за друзьями, наконец, закрывается дверь, Маринетт облегчённо выдыхает. Адриан, отвлёкшийся на сбор грязной посуды со стола, вздрагивает, когда она, подкравшись на цыпочках, обнимает его со спины. — Как думаешь, они уже догадались? — обеспокоенно спрашивает Маринетт. Адриан ставит стопку тарелок обратно на стол и, повернувшись к Маринетт, заключает её в объятья. Он утыкается носом ей в макушку и с удовольствием вдыхает тонкий аромат ландыша и жасмина — этот новый запах кружит ему голову. Боже, какое же это наслаждение держать Маринетт в своих объятиях. Весь вечер Адриану хотелось сделать это, хоть как-то прикоснуться к ней, однако приходилось держать себя в руках, поддерживая иллюзию «просто друзей». Честно, пора с этим завязывать. — Даже если и догадались, какая разница? — улыбается Адриан. — Они же не будут трепаться об этом на каждом углу. Маринетт всё равно ёжится и крепче прижимается щекой к груди Адриана. Родное тепло любимого человека окутывает с головой, и так не хочется нарушать это шаткое равновесие тишины и гармонии. — Твои родители не против, что ты… — скулы Адриана розовеют, но он продолжает: — Ну, что ты останешься сегодня у меня? Кажется, наступает черёд Маринетт краснеть. Она поднимает на него голову и, прикусив губу, виновато улыбается. — Я сказала, что пойду потом к Алье. Она… она прикроет меня. Адриан со смешком щёлкает её по носу. — А ты маленькая врушка, оказывается? — ухмыляется он. Маринетт притворно ворчит и норовит укусить его за палец, однако терпит неудачу: Адриан возвращает руку ей на талию. — Просто не хочу вываливать на них всё сразу. Да, они знают, что мы встречаемся, но папа порой бывает таким собственником — особенно когда у него настроение такое… чтобы поревновать меня. Запрокинув голову, Адриан смеётся. Маринетт с улыбкой наблюдает за ним, а когда Адриан замолкает и смотрит на неё, слегка прищурившись, встаёт на цыпочки и тянется за поцелуем. Он охотно целует её, ныряя с головой в охватившие его чувства. С Маринетт всегда так уютно и спокойно, что хочется остаться в этом мгновении навечно — только лишь бы не прокручивать раз за разом тяготящие его воспоминания, которые как нарочно всплыли после того, как друзья ушли. Язык привычно нежно скользит по нежным губам. Приятный тихий стон ласкает уши, и Адриан притягивает Маринетт ближе, скользит ладонями по талии, спускается к бёдрам. Он всякий раз сходит с ума, когда она дрожит в его объятьях, с трудом сдерживая эмоции. Такая податливая, ласковая. Его. Прежние тягучие мысли скачут на краю сознания, и Адриану в этот миг хочется непременно осуществить задуманное. Пока Маринетт гладит его по плечам, переходя на шею, он лихорадочно вспоминает, куда мог положить то, о чём только что вспомнил. — Маринетт? — шепчет он, когда они отстраняются, тяжело дыша. Она гладит его по щеке, прикасается носом к подбородку. Взмах ресниц — поднимает глаза, и Адриан на мгновение теряется, заворожённый её лучистым сияющим взглядом. Странное дело: на вкус Маринетт сладкая, и вино совсем не чувствуется на языке. Видимо, она почти не пила. — Да? — Я хочу тебе кое-что дать, — сглотнув, произносит он: всё ещё тихо, словно опасаясь отказа. Маринетт молча в ожидании смотрит на него. — Я… Я просто хочу, чтобы у тебя это было. Он неохотно отстраняется от Маринетт, быстро проходит в прихожую. Шарит по ящичкам на столе у входной двери, пытаясь отыскать искомое и — наконец! — находит вожделенное. Маринетт смотрит на него с нескрываемым любопытством. Она смахивает с лица чёлку, глядя на Адриана из-под ресниц, и он с трудом удерживается от очередного поцелуя. Сначала дело, потом — всё остальное. — Вот. Он берёт Маринетт за руку и осторожно вкладывает в ладонь небольшую связку. Глаза Маринетт в изумлении расширяются, когда она видит то, что Адриан дал ей; губы приобретают очертания буквы «О», а щёки розовеют. На ладони Маринетт в свете люстры поблескивает небольшая связка ключей. Она в нерешительности поднимает на Адриана взгляд. — Это… Он улыбается ей и ласково загибает своей рукой её пальчики, чтобы ключи оказались в плотно сомкнутом кулачке. — Я хочу, чтобы они были у тебя, — мягко говорит Адриан. — На всякий случай. Много чего он мог бы ещё сказать. Как сильно ему хочется видеть её рядом каждый день, а не урывками; как сильно ему хочется засыпать и просыпаться, держа её в объятьях. Как сильно ему хочется прочувствовать, что дома его действительно ждут. Но слова застревают в горле, когда Маринетт, отложив ключи в сторону, делает шаг к Адриану, заключает его лицо в ладони и, привстав на цыпочки, целует. Он судорожно выдыхает и цепляется за её талию. Это не просто поцелуй: нежный, кроткий и ласковый. Нет, это глубокий, рождающий внутри ворох трепещущих эмоций, которые накрывают с головой, погребая под волнами зарождающегося возбуждения. Язык дразнит, ласкает, завлекает. У Адриана решительно кружится голова. — Я люблю тебя, — на грани слышимости выдыхает Маринетт. Её пальцы дразняще скользят за ворот футболки, гладят доступную часть спины. — Дразнишь? — усмехается он; его глаза сверкают. — Завлекаю — может быть. Её красивые губы изгибаются в лукавой усмешке. На щеках — яркий румянец; а лихорадочный блеск в глазах заводит не по-детски. Адриан подхватывает её под бёдра и усаживает на кухонную тумбочку. Громкий «звяк» ключей о пол бьёт по раскалившимся добела нервам, но они не обращают на это никакого внимания. Маринетт обнимает его руками, скрещивает ноги на талии; ладони Адриана настырно скользят под блузку, задирая тонкую ткань — содрать бы её, и дело с концом. — Не смей, — она предугадывает его мысли и быстро перехватывает запястья. — Погоди. Маринетт изворачивается и одним движением стягивает с себя блузку. Воздушное облако изящно стекает на пол; Адриан скользит ладонями по обнажённой спине Маринетт вверх-вниз, очерчивая пальцами ямочки на пояснице, взметаясь до острых лопаток. Сквозь чёрное кружево нижнего белья просвечивают розовые соски, и Адриан сглатывает слюну. Член в штанах напрягается почти до боли — он уже готов на всё и дальше больше; вот только Адриан не торопится — ему хочется растянуть удовольствие. И себе, и Маринетт. Он распускает её собранные в косу волосы. Перебирает пальцами тёмные шелковистые пряди, почти отросшие до лопаток. Мысли путаются, становятся похожими на тягучий воск, а потом и вовсе улетучиваются из головы, когда Маринетт скользит губами по щеке, переходя на шею, дразня его влажными прикосновениями языка. — Подними голову, — просит она, и он повинуется. Тяжело дёргается кадык, когда Маринетт кусает пульсирующую жилку; пальцы в её волосах невольно сжимаются, вонзаются в затылок. Воздух пронзает глухой стон. Огонь расползается по жилам живой водой, и им определённо нужно больше. Больше прикосновений, больше стонов и хрипов, больше стиснутых зубов и тяжёлого дыхания. Адриан подхватывает Маринетт под бёдра и уверенно разворачивается в сторону спальни. — Осторожнее, — шепчет она, когда он задевает локтем угол стены в прихожей и негромко шипит. Поцелуи и жар прижатого к нему гибкого стройного тела действуют не хуже любых обезболивающих; пожалуй, даже лучше. Дверь распахивается с громким стуком, ударяя по стене и натянутым до предела нервам. Адриан надеется, что Плаггу хватит мозгов не заявляться сейчас, а через пять секунд — напрочь выкидывает из головы мысли о квами. Сейчас у него на уме только Маринетт. Она всегда с ним, но сейчас — в особенности. Вместе с Маринетт на руках Адриан садится на постели, не прерывая поцелуев. Маринетт ёрзает, старается устроиться поудобнее, и этим выбивает из его груди глухой стон, вибрацией отдающий в разгорячённых телах. Ускоренное дыхание обжигает губы, горячий рот — заставляет забыться. Пальцы Адриана исчезают под поясом тонких джинс. Желудок делает сальто, когда Маринетт прижимается к нему грудью, оттягивает голову назад и целует, опаляя переполнявшим её жаром. Адриан с силой сжимает ладони, притягивая Маринетт максимально близко к себе; её промежность чуть ли не до приятной боли проезжается по выпуклости на его штанах, и они громко стонут в поцелуй. — Ты купил презервативы? — спрашивает Маринетт, заводя руки за спину, чтобы расстегнуть бюстгальтер. — Или воспользуемся подарком Хлои не по назначению? — ухмыляется она. — Почему бомбочки? Адриан перехватывает её ладони, чтобы самому расправиться с нижним бельём. — Это долгая и весёлая история, потом тебе как-нибудь расскажу. — Ладно, — она улыбается и гладит Адриана по голове. — Так купил? — Угу, — он целует её в шею, и Маринетт шумно втягивает носом воздух. — Упаковок двадцать сразу, чтоб подольше хватило. Она смеётся, пихает его в плечо. — Балбесина. Почему именно двадцать? — Потому что. Он ухмыляется и стягивает с неё бельё, облизывает пересохшие губы, когда взору предстаёт поистине чудесная картина: небольшая, но красивая грудь, с россыпью веснушек и задорно торчащими розовыми сосками; при каждом судорожном вдохе она соблазнительно движется вверх и вниз. Слух ласкает её протяжной стон, когда Адриан накрывает губами напряжённый сосок, а другой рукой — ласково сжимает другую грудь: грех оставлять её без внимания. Запах ландышей и жасмина сносит крышу. Маринетт шепчет что-то неразборчивое, пальцами путается в его волосах. Слова не вяжутся в предложения. Да и разве оно им надо сейчас? Она такая горячая, выгибающаяся навстречу ласке — от неё сносит крышу, та словно летит куда-то без тормозов. Как можно вообще оторваться от неё? — Сними. Сквозь шум в ушах Адриан умудряется расслышать её то ли просьбу, то ли приказ, когда Маринетт настойчиво тянет футболку вверх. Поневоле приходится слегка отстраниться — движение, после которого настигает пустота. Футболка летит в сторону. Адриан обхватывает Маринетт за талию и роняет её на постель, нависает сверху и впечатывается ладонями в подушку по обе стороны от её головы. — Иди ко мне, — шепчет она, протягивая руки. Как вообще можно отказаться? Тихое шипение вырывается из горла Адриана, когда он прижимается грудью к её голой груди с напряжёнными сосками. Контакт кожи с кожей вызывает тонну мурашек и тянущее чувство внизу живота. Пульс бешено стучит в висках, грохочет сердце, словно пытаясь вырваться наружу, а губы горят от влажных поцелуев. Ничто сейчас не было важно. Только его Маринетт. Она снова двигает бёдрами, чтобы расположиться как можно ближе. Чтобы обоим было комфортно. Адриан с шумом выдыхает, когда Маринетт прижимается промежностью к его паху. Дальше уже медлить не хочется. Голова взрывается, а искры перед глазами готовы уничтожить разум окончательно. Он слегка приподнимается, чтобы дёрнуть за «собачку» молнии на её джинсах; Маринетт зеркально повторяет его движение и просовывает ладонь под резинку боксёров, ласково — почти невесомо — пробегается пальчиками по пульсирующей плоти. Адриан тихо матерится ей в шею. — Хочу тебя, — бессвязно шепчет Маринетт. Голос её звучит хрипло, с надрывом — безумно сексуально. Джинсы с трудом поддаются настойчивым рукам, но Адриан прилагает все усилия и сдёргивает их с Маринетт. Кажется, вместе с нижним бельём. Она смеётся и помогает ему избавиться от остатков одежды. — С анестетиком или пупырышками? — деловито осведомляется Адриан, заглянув в ящик прикроватной тумбочки. Хотя и ему отчего-то хочется смеяться вместе с Маринетт. Лёгкий поцелуй в плечо отвлекает от вдумчивости при нелёгком выборе. — Тонкие, — уверенно заявляет Маринетт и, перегнувшись через Адриана, вытягивает из ящика нужный квадратик. При этом её голая грудь скользит по его коже, и член призывно дёргается, готовый к действию. Несколько секунд — и Маринетт снова под ним, громко стонет и выгибает спину, когда Адриан оставляет жадные укусы-поцелуи на её шее, груди. Она зарывается в его волосы, а потом — Адриан перехватывает изящные запястья, заводит наверх и переплетает их пальцы; Маринетт бормочет что-то себе под нос, а потом — громко вскрикивает, когда он без предупреждения врывается в неё. Мозг просто сносит напрочь. — Адриан!.. Она очень мокрая и распалённая не хуже его. Двигаться в ней — одно наслаждение. Адриан трётся о тонкую шею поцелуями, прикусывает мочку уха. Хочется тут же начать быстрый темп, но он медлит: даёт несколько секунд, чтобы она привыкла. — Как ты? Маринетт едва отвечает на поцелуй, что-то протестующе мычит — её глаза сверкают от возбуждения. А потом — отвечает с такой яростью, что Адриан готов кончить прямо на месте. Какая она тёплая. Боже. Охренительно прекрасная и податливая в его руках. Она сразу подстраивается под него, под размеренный, но мощный ритм движений. Адриан подхватывает изящную ногу под коленом, слегка меняет направление толчков, и это вынуждает Маринетт буквально задыхаться под ним. Его рык в её кожу вибрирует под кончиками пальцев. Маринетт до упора выгибается, упираясь затылком в подушку, и срывает голос до хрипоты, подаваясь навстречу. — Боже, да, вот так… — громкий стон срывается с её губ, теряясь где-то в сумраке комнаты. Он не удерживается от лёгкой шутки. — Можно просто Адриан. Ставь хоть все его заработанные деньги — глаза Маринетт сверкают в полутьме разъярёнными сапфирами, не хуже дикой пантеры. Тонкие пальцы сжимают его ладонь, которой он до сих пор удерживает руки Маринетт. Грудь подпрыгивает в такт толчкам, и Адриан готов поклясться, что это самое лучшее зрелище, которое он когда-либо видел. Она сносит ему крышу, и он знает, что от него её ведёт точно так же. — Адриан! Её крик оглушает. Он хочет ускориться, но Маринетт вдруг дёргает руками, пытаясь освободиться. Адриан отпускает её ладони, и она тут же вонзается пальцами в его волосы, тянет за пряди, чтобы посмотреть ему в глаза. Она облизывает пересохшие губы. — Хочу сверху. Жар заливает лицо Адриана, однако он не смеет перечить ей. Лёгкий толчок в грудь, и он падает к её ногам, падает навзничь, а она следует за ним, невыносимо прекрасная, со своим гибким телом и молочно-нежной кожей. Маринетт опирается о его плечи и слегка приподнимается, чтобы тут же опуститься вниз. Адриан стискивает зубы. «Терпи, терпи, терпи, не кончи раньше неё», — бьётся в мозгах одна-единственная мысль. Он кладёт ей ладони на бёдра, помогая, направляя. Вскоре Маринетт возвращает их к прежнему темпу, и острое возбуждение, приутихшее, пока они меняли позу, вновь разгорается бушующим пожаром. Сквозь дрожащие ресницы Адриан наблюдает за Маринетт. Как же прекрасна эта девушка в его руках, как же убивает она его одной своей улыбкой, громким протяжным стоном, особенно когда кончает с его именем на устах. Он не может прекратить это. Не может перестать смотреть на неё, не может остановиться, продолжая двигаться в ней, такой податливой и тёплой. И когда она устало целует его, улыбаясь — не может не кончить с глухим протяжным стоном. И её именем на губах. — Маринетт… Обессиленные, они опускаются на подушки, хранящие жар их тел. Страсть угасает, остаётся безграничная нежность. Накатывает невообразимая усталость, и они честно стараются разлепиться, чтобы спрятаться под одеялом, однако через минуту вновь приникают друг к другу, только теперь укрытые тонким слоем ткани. — Тебе завтра рано вставать? — лениво интересуется Маринетт, неприкрыто зевая. Адриан что-то мычит сквозь сон. Шевелиться совсем не хочется: только бы уткнуться носом в волосы Маринетт и остаться так навсегда. — Так рано или нет? — продолжает расспросы Маринетт, прижимаясь к нему. — У меня поставлен будильник, если что, — бормочет Адриан и обнимает её. — Спи, упрямая женщина, тебе можно хоть до полудня спать. Тихий смешок вырывается из груди Маринетт. Она приникает к нему всем своим существом, обнимает руками и ногами, словно мягкую игрушку; её тепло обволакивает Адриана с головы до кончиков ног, и вскоре засыпает, умиротворённый, в объятьях самого лучшего лекарства на свете. В объятьях его Маринетт.