***
Рождественские и новогодние праздники проходят для Адриана в тёплом кругу семьи Дюпен-Чен. Ни отец, ни Натали не настаивают на его присутствии дома в эти дни, поэтому Адриан со спокойной совестью оставляет особняк Агрестов и наслаждается объятиями Маринетт и улыбками её родителей. Однако в глубине души ему всё равно больно, до сих пор. Смерть матери разделила их маленькую семью на «до» и «после», и Адриан знает, что как раньше — уже ничего не будет. Январь пролетает для Адриана незаметно: помимо встреч с Маринетт, вечерних патрулей города и работы дополнительно начинается усиленная подготовка к выпускным экзаменам. Преподаватели задают многое на дом, чего раньше они никогда не делали, и свободного времени становится всё меньше. Впрочем, Адриан не жалуется. Все такие загруженные домашними заданиями вечера он проводит в компании Маринетт, и многое идёт гораздо быстрее, несмотря на то, что они частенько отвлекаются на другое, не связанное с уроками. Адриан так до сих пор и не определился с тем, куда ему идти учиться дальше. У него на примете несколько вариантов, и до выпуска ещё есть время сориентироваться: всё равно экзамены они сдают по всем предметам, которые у них сейчас идут по программе. Но моделью он совершенно точно оставаться не собирается. Об этом он и сообщает Маринетт в один из последних дней января, когда они снова затрагивают эту тему. В этот вечер Адриан приходит к Маринетт внезапно, без приглашения: он снова поругался с отцом из-за их разного взгляда на его будущее, и Адриан просто не мог оставаться в опостылевшем ему доме. Ему нужно немного проветриться и успокоиться. Он ускользает из особняка в образе Кота Нуара и, прежде чем заглянуть к Маринетт, около получаса бродит по слегка припорошённым снегом крышам. Всё уже начинает таять, сырость ещё больше приводит Адриана в уныние, и он поскорее торопится в пекарню. Адриан снимает трансформацию в ближайшей подворотне. Плагг недовольно ворчит что-то про слякоть, но его никто не слушает: Адриан уже торопится к столь необходимому ему сейчас дому. — Здравствуйте, — вымученно улыбается он, когда Сабин открывает двери. — Я немного без приглашения, но… Просто проходил мимо и… — Всё в порядке, милый, — мадам Чен как всегда добродушна и участлива. Она делает шаг в сторону, чтобы Адриан мог войти внутрь. — Проходи. Маринетт в своей комнате, ты можешь подняться прямо к ней. — Спасибо большое, — смущённо бормочет Адриан. Несколько секунд мадам Чен внимательно наблюдает за тем, как он неловко снимает кеды, а потом всё же осмеливается спросить: — Ты хорошо себя чувствуешь, Адриан? Ты немного бледный. — Всё нормально, — кивает он и пожимает плечами. — Просто немного поругался с отцом. Такое бывает. И, стараясь не смотреть на Сабин, Адриан быстро поднимается наверх. Ему хочется поскорее забыть сегодняшнюю ссору с отцом, и единственный человек, который может помочь ему это сделать, сейчас находится в своей комнате. — Да, да, — откликается Маринетт, когда Адриан осторожно стучит в крышку люка — вдруг она спит? Он заходит внутрь. Приятный полумрак окутывает его, а к аромату выпечки примешивается лёгкий запах акриловой краски — Маринетт сегодня, похоже, что-то рисовала. Адриан замечает её сразу: она сидит за столом и старательно работает иголкой. Обернувшись на звук, Маринетт удивлённо охает. — Адриан? — недоумённо спрашивает она. Оставив шитьё, Маринетт поднимается и подходит к нему. — Извини, что без приглашения, — пытается оправдаться Адриан, неловко потирая затылок. — Но я… Маринетт качает головой. — Ты опять поругался с отцом? Что вы опять не поделили? Прежде чем ответить, Адриан устраивается на кушетке и притягивает Маринетт в объятья. Она изворачивается, так, чтобы иметь возможность перебирать его волосы и смотреть в глаза — её новая привычка, которая Адриану необычайно нравится. — Да, — кивает он, со вздохом прикрывая веки, отдаваясь в ласковые руки Маринетт. — Тема всё та же. Он пытается манипулировать мною, а я всё никак не поддаюсь. Хотя, будь мне четырнадцать, я бы уступил. Честно: однажды я пошлю его на все четыре стороны. — Так нельзя, — резонно замечает Маринетт. — Он же твой отец. Твой единственный близкий родственник. Ближе него у тебя никого нет. Адриан открывает глаза и внимательно смотрит на неё. Его гложет какое-то странное чувство, но сейчас, здесь, в руках Маринетт, Адриану кажется, что ему не о чем беспокоиться — по крайней мере, так сильно, как до этого. — Есть, — негромко произносит он. — Ты. Да, пускай прошло не так много времени с того момента, как они начали встречаться, однако Маринетт всегда была для него самым дорогим человеком, дружбу с которым он изо всех сил старался заслужить. И за прошедшие годы у него это получилось — и даже более того. Маринетт заметно смущается, но взгляд её всё равно остаётся слишком серьёзным. — Я очень ценю это, — негромко произносит она и прижимается лбом к его лбу. — Я очень-очень тебя люблю и хочу, чтобы у тебя было всё хорошо. Пожалуйста, попробуй в следующий раз поговорить с отцом не на повышенных тонах. Я уверена, вы сможете прийти к соглашению. В какой-то мере Маринетт права. Возможно, причина в возрасте — сейчас такой период, когда подростки ставят под сомнение любое слово старших. А может, дело в банальной упрямости обоих Агрестов. Однако Адриана преследует стойкое ощущение, что отец ни за что не отступится от своего. Адриан вздыхает и целует её: осторожно, неторопливо. Маринетт тут же охотно откликается, и несколько минут они не думают ни о чём, кроме друг друга. — Я… постараюсь, — говорит Адриан после поцелуев: всё ещё не может отпустить тему. — Но… Ты сама прекрасно понимаешь. Я — его наследник, и естественно, что ему просто необходимо, чтобы я возглавил в будущем компанию. Ему позарез нужно отправить меня на экономический, а я… — он качает головой. — Одно я знаю точно: моделью всю жизнь я точно не хочу оставаться. Но кем мне всё же стать… Я так и не знаю. — У тебя ещё есть время, — заверяет его Маринетт и ласково гладит по щеке. — А пока что… Она изящно выскальзывает из его рук, отходит к столу, что-то берёт в руки и снова возвращается в объятия Адриана. С любопытством он рассматривает небольшую вещицу, которую протягивает ему Маринетт: это оказывается симпатичный берет, который довольно неплохо сочетается с одной из любимых футболок Адриана. — Это тебе, — улыбается Маринетт и надевает берет ему на голову. — Сегодня день Святого Афанасия, вроде бы именины твоего пятого имени, поэтому считай, что это тебе в честь них подарок, — она отстраняется и критически осматривает Адриана. — Я очень старалась, — скромно добавляет Маринетт. Он ощупывает берет на голове, потом поворачивается к напольному зеркалу, в котором отражаются они с Маринетт и разглядывает себя. Результатом Адриан остаётся более, чем доволен. Он стискивает пискнувшую от неожиданности Маринетт в объятиях и нежно целует её, а потом прижимается лбом к её лбу, глядя прямо в глаза: — Спасибо. Мне он очень нравится. — Я рада, — шепчет, улыбаясь, Маринетт. Адриан остаётся в её комнате ещё какое-то время, которое они посвящают обстоятельным поцелуям, изо всех сил стараясь не перейти за грань, а потом всё же нехотя возвращается домой. Следующие несколько недель проходят в гнетущем ощущении, что что-то вот-вот должно произойти. Адриан изо всех сил старается выполнить данное Маринетт обещание, а именно: не пререкаться с отцом, хоть это и становится с каждым днём всё труднее выполнить. Габриэль Агрест, похоже, твёрдо уверен в собственной правоте, и никого — даже сына — слушать не желает. Медленно, но верно подкрадывается день, который Адриан ненавидит больше всего — день, когда боль вот уже который год переполняет его столь сильно, что Адриану кажется, что он вот-вот взорвётся. День Икс, расколовший их маленькую семью на «до» и «после». День, когда исчезла мадам Агрест. Двадцать седьмого февраля на удивление тепло. День выпадает на выходной — как по календарю, так и по графику Адриана. Он скидывает друзьям и Маринетт сообщение, что сегодня ему хочется побыть одному, и со спокойной совестью выключает телефон. — Зря ты так, — флегматично замечает Плагг, поглядывая на Адриана, который лежит на кровати, раскинув руки в стороны подобно звёздочке. — Со своей булочкой ты бы так не хандрил. — Я просто хочу побыть один, — вздыхает Адриан и закрывает ладонью глаза. — Я не хочу… Чтобы она видела меня таким слабым. А ещё он не хочет, чтобы Плагг продолжал читать ему нравоучения. Не хочет, чтобы он давил на те самые точки, которые болезненно ноют, стоит только упомянуть о них. Но Плагг — заноза в заднице, и Адриан даже не удивляется, что квами, жуя свой дурно пахнущий сыр, вновь начинает дурацкую лекцию: — Она уже видела тебя таким, — фыркает он. — Ничего, никто не растаял. Прошло уже столько времени, Адриан, надо научиться брать себя в руки. Адриан молчит, не желая вступать в споры. Ведь дело даже не в том, что он слишком зависимый от родителей, нет. Адриан просто до сих пор не может понять, что он — или его отец — сделали не так, что мать однажды оставила их. Все в мире давно похоронили мадам Агрест, и только лишь немногие знают, что гроб в могиле пустой, а Эмили Агрест вот уже шесть лет пропала без надежды на возвращение. Адриан иногда чувствует себя всё тем же маленьким тринадцатилетним ребёнком, который до сих пор не хочет поверить, что мама его больше не любит, а потому и ушла. Куда? Неизвестно. В столовую Адриан спускается лишь часов в одиннадцать утра — обычно непозволительно поздно для него. Однако отца на горизонте нет, и, возможно, это и к лучшему. Адриан быстро завтракает и направляется во двор — туда, где стоит, увитая вечнозелёными ветвями камелии, статуя его матери. На улице удивительно ясная погода, солнце пригревает во всю, и капель весело стучит по асфальту, неприятной какофонией действуя Адриану на нервы. Он присаживается на скамью напротив статуи и закрывает глаза. Образы, потускневшие со временем, вспыхивают перед внутренним взором. Вот мама показывает, как правильно нажимать на клавиши пианино, чтобы получился высокий красивый звук. Вот он тайком наблюдает, как она репетирует очередную сцену для фильма, и он, восхищённый, старается повторить её реплики, чем выдаёт себя. Но мама не ругается, вовсе нет. Она зовёт сына к себе и показывает, как нужно произносить одно трудное слово в сценарии. Или вот ещё одно. Адриану пять лет, и мама учит его кататься на велосипеде. Рядом бегает маленькая Хлоя, которая в шутку называет Эмили своей второй мамой; разумеется, мадам Агрест совсем не против, и только спустя годы Адриан понимает почему: она в самом деле была гораздо ближе для маленькой мадемуазель Буржуа, чем Одри. Это тоже не может не давить на сердце. Эмили Агрест была лучиком света во многих жизнях, и так грустно, что её нет рядом. Адриан открывает глаза и печально вглядывается в лицо матери, навеки застывшее в камне; по щеке как будто стекает слеза, но лишь признаки оттепели. Он вдруг вспоминает про Маринетт. И на сердце Адриана разливается нежность. — Я бы хотел познакомить тебя с ней, — негромко произносит он, рассеянно глядя на статую. — Вы бы точно подружились. Она… чем-то напоминает мне тебя. Такая же добрая и ласковая. И… Адриан поднимает голову и, жмурясь, смотрит в безоблачное небо. Голубизна столь сильно щиплет глаза, что наворачиваются слёзы; но Адриан продолжает смотреть, не замечая ничего и никого. Он не знает, что из окна кабинета отца на него сейчас смотрят Габриэль и Натали. Не знает, о чём они негромко переговариваются, и Натали намекает, что пора бы уже месье Агресту рассказать всё сыну. Что чем дольше скрываешь что-то — тем болезненнее потом воспринимать правду. Адриан не знает, на что решается Габриэль. А потому и не слышит, полностью погружённый в свои думы, как тихо, почти бесшумно, к нему приближается отец. — Адриан. Отцовский голос, раздавшийся как гром среди ясного неба, заставляет Адриана вздрогнуть. Но он быстро берёт себя в руки. — Вы… — голос срывается на хрип, но Адриан, прокашлявшись, упрямо продолжает: — Вы что-то хотели, отец? Несколько мгновений Габриэль тоже смотрит на статую, молчаливый, погружённый в собственные мысли, сам похожий на камень, который вдруг оживили с какой-то целью. Потом он устало проводит ладонью по лбу и садится на скамью рядом с Адрианом. Отец явно нервничает, это заметно невооружённым взглядом. — Адриан, — снова начинает он, как будто через силу проталкивает слова. — Ты уже взрослый… Нервный смешок вырывается случайно, Адриан не может контролировать его. Удивительно, это спустя сколько лет кое-кто кое-что заметил? Но Габриэль словно не замечает иронии сына и, задумчиво глядя на жену, навеки застывшую в камне, продолжает: — Ты уже взрослый. И поэтому… Натали считает, что ты имеешь право знать. Адриан молчит, вглядываясь в следы капели на щеках статуи. Сбоку от него тяжело вздыхает отец. — Прошло уже шесть лет с тех пор… как её с нами нет. После этих слов раздражение начинает медленно просыпаться в Адриане. Он осведомлён об этом, спасибо, можно было бы и без напоминаний — сердце болезненно сжимается от осознания, что Эмили больше не улыбнётся своему сыну. Либо потому что она бросила его, либо… Впрочем, вариант со смертью можно тоже рассматривать, как… Нет! Адриан строго обрывает себя. Не надо думать об этом, может, ещё есть малейший шанс на лучший исход. Габриэль не знает о его душевных метаниях. Он обеспокоен своими — и ими ему не терпится поделиться, Адриан отчётливо видит это: как будто каменная маска на лице отца начинает крошиться. — Прошло столько времени, — продолжает Габриэль. — Но всё это время я не переставал искать способ вернуть её. Чтобы… чтобы мы снова смогли стать семьёй. Настоящей семьёй. Адриан хмурится, не понимая. Он поворачивается к отцу корпусом, сосредотачивая на нём всё своё внимание. Плагг взволнованно ёрзает во внутреннем кармане домашней рубашки, но этого никто не замечает — разговор поглощает Адриана целиком. — Вы имеете в виду… — Адриан осторожно подбирает слова. — Что знаете, что с ней случилось? Куда она пропала? — Она не пропадала, — глухим голосом откликается отец и наконец смотрит Адриану прямо в глаза. — И не умирала, хоть мы и провели церемонию погребения для СМИ. Она… Она, можно сказать, находится в коме. Всё это ровным счётом ничего не значит для Адриана. Ему нужно больше подробностей. — Что значит в коме, отец? — его голос дрожит то ли от страха, то ли от непонятного возбуждения.То есть мама всё же не бросила его, не оставила единственного сына из-за прихоти? — Почему… Почему вы мне никогда не говорили об этом? Где она? Шесть лет… Господи! Габриэль поднимает ладонь, призывая к молчанию, но Адриана обуревает чувство несправедливости. Почему он узнаёт о таких важных вещах лишь спустя шесть чёртовых лет? Неужели всё это время его водили за нос? — Эта кома… Она необычная, — хмурится Габриэль. — Да, я был неправ, когда утаивал от тебя всё это, но… Я просто не хотел ранить тебя ещё больше. Прошу, дай мне закончить, — просит он, заметив, что Адриан порывается что-то сказать ему. — Я понимаю, что должен был рассказать тебе всё раньше, гораздо раньше… Натали тоже так считает. Но… Лучше поздно, чем никогда, верно? С его губ падает еле слышный смешок. Адриан, который до конца так ничего и не понимает, сверлит отца пронзительным взглядом, безмолвно ожидая объяснений. Он и сам не замечает, как сжимает кулаки, пытаясь скрыть эмоции. Боль, гнев, ярость — всё это начинает вспыхивать в его душе с новой силой; разве он не заслуживал знать всё с самого начала? Он все эти годы стыдливо обвинял мать в трусости и предательстве, несмотря на то, что всё равно продолжал любить её, а на самом деле… на самом деле… — Я расскажу тебе всё, — сдаётся наконец Габриэль, как будто почувствовав в сыне закипающе яростное возмущение. — Я прошу тебя выслушать меня и… не судить меня слишком строго. Адриан рассеянно кивает. Ему нужны подробности — больше, как можно больше подробностей. Однако он совершенно не ожидает услышать то, о чём ему говорит отец. — Всё началось ещё до нашего с ней знакомства. И она, и я грезили, что найдём ключ к скрытому миру, который, я уверен, существует параллельно нашему. Мир с магией, которая помогает людям жить безбедно. Лучше, — он горько усмехается. — Доказательства его существования мы обнаружили уже вместе, когда путешествовали по Тибету согласно древней карте, которую нашли в одном из музеев. Там мы нашли некие… драгоценности, которые помогают обычному человеку использовать эту самую магию. Адриан чувствует, как внутренности у него словно леденеют от сказанных слов. Пылающая несправедливость медленно, но верно превращается в холодную ярость, а Габриэль своим рассказом продолжает загонять гвозди в крышку собственного гроба. Он будто бы не замечает ужаса в глазах сына, продолжая говорить: — Мы начали изучать их свойства. Но одно из них оказалось повреждено. Существо, живущее в нем, как оказалось, было нестабильно. Его брошь требовала всё больше и больше ментальных сил твоей матери. Жаль, что мы не сразу поняли это. А однажды она просто легла спать и… — Габриэль с трудом сглатывает комок в горле, на глазах его появляются слёзы. Но это совершенно не трогает Адриана. — И не проснулась. Она была жива: дышала, сердце её билось, но разбудить мы её так и не смогли. Тебе тогда было всего тринадцать. Ощущая отвратительную дурноту, Адриан отчётливо понимает, к чему клонит его отец. И ему в равной степени хочется, чтобы он заткнулся и продолжал говорить: желание узнать всю правду до конца всё сильнее и сильнее давит на Адриана. Габриэль нервно проводит ладонями по лицу. Голос его звучит глухо, даже безжизненно. — Врачи только разводили руками, они ничем не могли ей помочь. Оставалось одно: найти способ вернуть её обратно. И я знаю, какой это способ. Вместе с брошками мы нашли книгу, в котором написан ритуал, как загадать любое желание, какое захочешь. И оно исполнится. После этих слов над двориком, где сидят Адриан с отцом, нависает гулкая тишина. Даже звуки города, кажется, что притихли, сокрушённые этим почти-признанием, почти-исповедью. Вот только… Габриэль Агрест явно не собирается ни в чём раскаиваться. Ногти до крови впиваются в ладонь, однако Адриан не замечает этого. Тихо, убийственно тихо он спрашивает: — И тебе для этого нужны талисманы Кота и Ледибаг? Атмосфера тяжелеет. Габриэль не смотрит на Адриана, а тот, напротив, сверлит отца пристальным взглядом. Внутри как будто зарождается буря. Тяжёлое молчание прерывает напряжённый голос Габриэля, который, кажется, уже начинает жалеть, что рассказал обо всём сыну: — Поверь, я делаю это только ради… Но Адриан больше не может слушать жалкие оправдания. Он готов поклясться, что будь у него такая возможность — убил бы отца молниями, которые готовы вот-вот вырваться из глаз. Но, увы, Адриан может использовать лишь катаклизм, да и то — в трансформации. Однако буря требует выхода — и вырывается, облачаясь в слова. Адриан жёстко и резко прерывает Габриэля: — Ради кого? Ради мамы? Ты думаешь, что говоришь? — он впервые в жизни называет отца на «ты», и это заставляет их обоих дёрнуться. — А она бы хотела, чтобы ради её жизни ты разрушал жизни других? Разрушил мою жизнь? Габриэль вздрагивает, как от пощёчины — Адриан понимает, что попал в самую точку. — Адриан, послушай… — Нет! — Адриан вскакивает и впервые в жизни смотрит на отца сверху вниз. — Я пытался слушать. Пытался наладить контакт все эти шесть чёртовых лет! Но вижу, что всё бестолку! Ты играл в нечестные игры с четырнадцатилетними детьми, с жителями этого города. Тебе было плевать на всё, даже собственного сына, а я нуждался в отце! Последние слова оглушают их обоих, застыв в крике. Габриэль, бледный, но решительный, негромко произносит, не глядя сыну в глаза: — Она нужна нам обоим. Именно поэтому я… — Ты просто не попробовал ничего другого! — Адриан принимается ходить взад и вперёд по саду, в отчаянии впившись пальцами в волосы. — Ты просто сдался! За эти шесть лет… Он останавливается. Ужас от осознания, что мама все шесть лет пролежала непонятно где, охватывает Адриана. Резко повернувшись к отцу, он спрашивает: — Где она? — В безопасности, — доносится решительный ответ. — В надёжном месте. Я так и думал, что ты не поймёшь меня, — хмурится Габриэль и тоже поднимается на ноги: теперь они смотрят друг на друга прямо — на равных. Нет больше подчинённого и подчиняющего. — Но я хочу вернуть тебе мать! Этого недостаточно? — Ты просто хочешь уйти от ответственности, — огрызается Адриан и кривится, как от зубной боли: — Это же так удобно: найти волшебные побрякушки, которые мигом бы решили все твои проблемы. Но так не бывает, — он прищуривается и холодно произносит: — Кот и Леди не отдадут тебе их без боя. Похоже, отец уже взял себя в руки. Потому что во всём его облике Адриан видит едва сдерживаемую ярость, а когда Габриэль открывает рот, в его голосе слышится стальной гнев: — Не стоило мне говорить тебе об этом, Адриан. Иди в свою комнату. Адриан вскидывает голову. В упрямстве он не хуже собственного отца — недаром Агресты всегда этим славились. — Больше ничего сказать уже не можешь? Ну конечно, проще посадить под замок то, над чем не властен, чем пытаться разобраться или просто поговорить. — Иди в свою комнату, Адриан! — всё пуще и пуще раздражается Габриэль, сжимая кулаки. Адриану кажется, или в его глазах сверкает огонёк безумства? Буквально секунду назад ему показалось, что отец готов был его ударить за эти слова. — Ты можешь сколько угодно приказывать своим марионеткам исполнять твою волю, но не мне. Не теперь, — холодно произносит он и разворачивается в сторону двери — только для того, чтобы пройти насквозь дома и уйти отсюда куда подальше. — Адриан! Он замирает на пороге только чтобы бросить через плечо равнодушно: — Натали, я так понимаю, Маюра? А её тебе не жалко, если позволяешь пользоваться талисманом? Хочешь ещё одну жертву в свою коллекцию? И Адриан стремительно уходит, покидая ненавистного отца, пытаясь скрыться от оглушительной правды, открывшейся перед ним. Вот только, увы — убежать от своих мыслей он не может. Натали и телохранитель отшатываются от него, когда Адриан вихрем проносится по особняку и врывается в свою комнату. В спину его летят крики отца, но он его уже не слушает. Яростно хлопнув дверью, Адриан закрывается в ванной комнате и, прислонившись спиной к стене, утыкается лицом в ладони. Мысли его кружат подобно круговороту. И лишь одна из них ярко высвечивается перед внутренним взором: «Бражник — мой собственный отец». Адриану мерзко. Как будто это он нападал на город и невинных людей, как будто это он насылал на них бабочек, а потом спасал и лицемерно заявлял, что будет спасать их всегда. К горлу подкатывает тошнота. — Пацан, — зовёт его Плагг, вылетевший из кармана рубашки. — Адриан, посмотри на меня. Адриан со стоном убирает ладони от лица и смотрит на квами. Тот серьёзен как никогда. — Послушай, я понимаю, что тебе паршиво, но… — Он — террорист, — грубо обрывает его Адриан. — Мой собственный отец — мой заклятый враг! Человек, который использует детей ради собственной выгоды! — Я знаю, — вздыхает Плагг. — Я всё слышал, я же тоже там был. Но тебе нужно успокоиться, иначе… — «Иначе» что? — ядовито передразнивает его Адриан. — Думаешь, после всего он посмеет напустить на меня акуму? Посмеет сделать со мной… Он осекается и замирает. Перед глазами встают события прошлых лет, особенно ярко — тот день, когда был акуманизирован его телохранитель. По приказу Бражника Горилла сбросил Адриана — именно Адриана, а не Кота Нуара — с башни Монпарнас, ради… ради… Адриану становится дурно. Его желудок не выдерживает, и Адриана выворачивает прямо в раковину. Он включает воду и отрешённо смотрит, как желчь и остатки завтрака смываются в канализацию. Когда ему становится немного легче, Адриан, чувствуя дрожь в ногах, опускается на корточки и снова закрывает лицо ладонями. — Адриан… — Не сейчас, Плагг, — умоляет Адриан. — Пожалуйста… Плагг подлетает к нему и с успокаивающим мурлыканьем опускается на голову. — Ладно, пострадай немного, — ворчит он. — Но потом нам всё равно нужно решить, что делать с этим всем. Мысль о Маринетт проскакивает в сознании Адриана, но он усилием воли отгоняет желание спрятаться в пекарне куда подальше. Сначала ему нужно разобраться с врагом Парижа номер один. Хотя Адриан не уверен, сможет ли он когда-нибудь без угрызений совести смотреть в ласковые и любящие глаза Сабины и Тома. Ведь это именно его отец однажды акуманизировал месье Дюпена, и… Адриан стискивает зубы. Не думать, не думать, не думать об этом. Он проводит весь день в своей комнате, и даже приезд Феликса и тёти Амели не может заставить его выйти. Натали — отец, видимо, постыдился приходить — осторожно зовёт его, чтобы он спустился вниз и встретился с родными, но Адриан довольно грубо просит оставить его в покое. Она кажется ему такой же предательницей, как и отец, а потому разговаривать с ней Адриану совсем не хочется. Сегодняшний день — удивительно — проходит без нападений акумы. «Что, совесть проснулась?» — мрачно думает Адриан, равнодушно просматривая новостные каналы — пока всё было тихо. Ночь подкрадывается тихо и незаметно. Феликс с матерью остаются у них до утра, но Адриану от этого ни холодно, ни жарко. Он с вожделением ждёт, когда же сумрак наконец окутает город, и он сможет выйти в ночь, никем невидимый, неприкаянный. Плагг предлагает рассказать обо всём Ледибаг, однако Адриан делает по-своему. Ему не хочется втягивать напарницу в семейные дрязги, а потому решает разобраться с отцом сам. По-родственному. Когда дом засыпает, Адриан трансформируется. Древняя магия окутывает его тело, наполняя силой и уверенностью. Он выскакивает в ночь и незаметной тенью скользит в сторону окон родительской спальни. Габриэль не спит. Сквозь шторы, на фоне рваного пятна света от ночника, видно, как он мечется по комнате, а маленькая точка рядом — явно квами — летает следом. Интересно, успокаивает он Габриэля или укоряет? Адриан вспоминает, что квами мотылька служит Бражнику лишь из страха, а потому гнев снова вскипает в его жилах: запугивать крохотное невинное существо! Около часа Адриан проводит на крыше соседнего дома напротив окон спальни отца. Дожидаясь, пока Габриэль уснёт, Адриан раз за разом прокручивает в голове все сражения этих долгих шести лет, но уже под новой призмой восприятия, и ему снова становится дурно. Как же хочется ворваться внутрь, растерзать, разорвать, уничтожить ненавистного ему человека! Любовь, какой бы она ни была, которую Адриан испытывал по отношению к отцу ранее, испарилась. Осталась лишь ненависть и жгучая боль. Погружённый в невесёлые мысли, он не сразу замечает движение в соседних окнах — то был коридор. Хмурясь, Кот приставляет к глазу жезл подобно подзорной трубе и внимательно изучает крадущийся силуэт. — Феликс? — ошарашенно произносит он, узнавая кузена. — А он что там делает? Любопытство обуревает Адриана, и он неслышно скользит к дому. За шесть лет Нуар научился мастерски открывать закрытые окна собственного дома, поэтому он без труда проникает внутрь. Он замечает Феликса, замершего перед дверьми, ведущими в комнату отца. Кузен внимательно прислушивается к шорохам — он явно чего-то ждёт. Адриан хмурится. Если честно, кузен ему никогда не нравился. В детстве Феликс был слабым болезненным ребёнком и постоянно кривил нос, когда они с Хлоей учиняли всякие хулиганства. Адриан честно, изо всех сил, пытался подружиться с ним, но презрительное лицо Феликса после каждой попытки всё дальше и дальше отталкивало братьев друг от друга. Четыре года назад Феликс и тётя Амели также приехали поддержать родных в день якобы смерти Эмили. Адриан изо всех сил тогда пытался снова наладить контакт, но после нелепых попыток Феликса напакостничать его друзьям, желание это поубавилось. А после того как Адриан случайно узнал, что кузен украл одно из обручальных колец его родителей, настрой на отличные отношения с Феликсом отбило ещё больше. И что ему нужно теперь? Утащить и второе кольцо? Нет уж, этого он не позволит сделать. — Так, так, так, — вкрадчиво произносит Кот Нуар, когда Феликс берётся за ручку двери. — Кто это тут у нас? Феликс дёргается так, как будто его ударила молния. Он испуганно озирается и в ужасе взирает на фигуру, приближающуюся к нему из темноты. — Маленькие мальчики должны спать в своих постельках, если не хотят быть наказанными, — холодным тоном произносит Адриан, и Феликса как ветром сдувает — видимо, принял его за монстра или какой ещё ходячий кошмар. Кузен улепётывает так, что пятки сверкают. Адриан смотрит ему вслед, а потом переводит задумчивый взгляд на дверь. В голове появляется одна очень дерзкая идея. — Надо отдать Феликсу должное, — бормочет Адриан, подходя вплотную к двери. — Как минимум одна идея у него всё же оказалась годной. И он, поколебавшись, секунду-другую, плавно и бесшумно заходит в комнату. Чуткий кошачий слух тут же улавливает ровное спокойное дыхание — значит, отец уже успел уснуть. Тем лучше. Адриан как в замедленной съёмке приближается к постели спящего и отодвигает полупрозрачный полог. Нуар отлично видит в темноте, поэтому ему не нужно даже прищуриваться, чтобы разглядеть каждую чёрточку, каждую морщинку на отцовском лице. Как же он постарел. Достаточно сильно для своего возраста. Видимо, использование камней чудес во зло привносит неизгладимый отпечаток во внешность хранителя. Руки сами собой сжимаются в кулаки. Желание призвать катаклизм и использовать его на ненавистном человеке обуревает Адриана. Он уже даже почти произносит заветные слова… Почти. Образ Маринетт вспыхивает перед глазами. Что бы она сказала, узнай, что он стал убийцей? Если бы тоже стал преступником — как и его отец, уничтожающий раз за разом людей во благо своей прихоти? А если бы чудесное исцеление не возвращало их? Что тогда? А ведь он сейчас такой беспомощный. Спокойно спит, совсем не ведая, что его враг сейчас возвышается над ним, и жизнь Габриэля — висит на волоске. Только призови на помощь катаклизм — и дело сделано. Квами мотылька нигде не видно. Либо спит, либо не видит нужды вмешиваться — это разборки людские, квами тут не причём. Или же они с Ледибаг не знают всей правды, и Нууру не такой белый и пушистый, как им рассказывали? Ждёт, когда другие люди расправятся с ненавистным хозяином?.. Адриан шарахается от постели Габриэля как громом поражённый. В висках стучит, а сердце бьётся как бешеное. Нет. Нет, нет и нет! Он — не убийца. Не преступник. Адриан — не его отец, он не способен на столь низкие поступки. Его снова тошнит. Надо поскорее убраться отсюда, пока… Лунный луч проникает в комнату сквозь неплотно задёрнутые шторы и потусторонним блеском отражается от чего-то маленького на шее Габриэля. Адриан мгновенно понимает, что это. Брошь. Камень мотылька. Больше он не медлит ни секунды. Предельно осторожно, чтобы не потревожить сон отца, Адриан забирает у него брошку. А прежде чем покинуть особняк, не забывает заглянуть и в сейф, где однажды нашёл книгу, и без зазрений совести берёт оттуда камень павлина и книгу. Его совершенно не беспокоит, что сделает отец, как себя поведёт, когда обнаружит пропажу. Главное: город будет в безопасности. Адриан хочет закончить всё этой же ночью, не дожидаясь утра. Он пишет через свой жезл на йо-йо Ледибаг, зная, что её квами непременно разбудит хозяйку, чтобы передать сообщение:«Извини, если разбудил, но у меня очень важные новости. Это касается Бражника. Надеюсь, Тикки сообщит тебе как можно скорее. Встретимся через полчаса на Эйфелевой башне».
Ледибаг пребывает на место с ювелирной точностью. Без приветствий она тут же бросается к Нуару, лицо её в свете луны кажется болезненно бледным и до ужаса взволнованным. — Кот, всё в порядке? Адриан молчит. Все слова, которые он планировал сказать, словно бы вылетели из головы. Ему вовсе не хочется раскрывать личность Бражника, чтобы не слишком сильно волновать Ледибаг, однако как-то передать ей камни и книгу он должен. Нет смысла держать их при себе. — Да, — наконец произносит он, понимая, что молчание затянулось. — Просто тут… — Кот старательно подбирает слова. — Кое-кто сообщил мне одну очень важную новость. Считай это признанием, он сам был в шоке, когда узнал. Я решил это… ммм… проверить. И сведения оказались правдой. В общем, вот. И Нуар протягивает Леди два талисмана и книгу. Она машинально принимает их; на её лице отчётливо читаются ужас и страх. — Это… настоящее? — хриплым голосом спрашивает Ледибаг, переводя взгляд с талисманов на напарника. — Кот? — Да, — кивает он. — Я проверил, пока ждал тебя. Если хочешь, можешь сама проверить, — равнодушно пожимает плечами Адриан. — Только брошь Павлина не надевай, она сломана. Будет плохо, если наденешь. Я толком не понял, что с ней, но, думаю, Мастер знает лучше нашего. Всё ещё находясь в состоянии шока, Ледибаг отходит в сторонку и активирует камень мотылька, чтобы поговорить с Нууру. Малыш квами подтверждает всё сказанное Котом, но личность Бражника называть отказывается, и Адриан чувствует глубокую признательность. Он не готов каяться перед ней в грехах своего отца. После разговора с Нууру Леди на нетвёрдых ногах приближается к Коту, который стоит, облокотившись о перила, и бездумно смотрит вдаль, на ночной город. Он слышит её приближение, но не поворачивается. Какой смысл? — Кот, — осторожно начинает Ледибаг, и голос её дрожит. — Как… Как ты умудрился проникнуть в логово Бражника? Ты… Ты узнал, кто он? — и, не давая ему ответить, гневно восклицает: — Т-ты вообще не должен был один туда ходить! Нуар кривится. — Ну, знаешь ли, там не написано чёрным по белому «логово Бражника, не входить — особо опасно», — ядовито произносит он, но замечает, как Ледибаг поджимает губы, и продолжает уже гораздо мягче и сдержаннее: — Он спал, пока я шнырял у него в доме. А камеры… С камерами я разобрался, не в первый раз. Ледибаг поражённо смотрит на него, явно не зная, что и сказать. Он устало вздыхает и кладёт ладонь ей на плечо: — Прости, что разбудил тебя. Но я хотел покончить со всем как можно скорее. Не вини себя, что ты не пошла со мной, и не вини меня. Я просто делал свою работу. И… — Кот вспоминает что-то, как будто из прошлой жизни. — Я помню, что мы хотели раскрыться после поражения Бражника… Извини, но я пока не готов. Надеюсь, ты не против. Ледибаг медленно мотает головой. — Я и не настаиваю, — тихо шепчет она. — Но. Скажи… Ты в порядке? Кот Нуар кивает и отходит от неё к краю платформы. — Я в порядке. Просто нужно немного поспать. Я очень устал сегодня. Надеюсь, ты не против? Он поворачивает к ней, ожидая ответа. Леди слабо улыбается. — Да… Да, конечно. Адриан полушутливо кланяется ей, желает спокойной ночи и, раздвинув жезл, мчится в темноту.***
Ласковое солнце заглядывает в окна комнаты Адриана. Стрелки на часах показывают шесть утра, но ему всё так и не спится; кажется, со вчерашних событий прошли целые годы, хотя на деле — не минуло и двадцати четырёх часов. Плагг ещё спит, а Адриан сидит за компьютером и удаляет все ненужные файлы. Он прекрасно знает, что кара за совершённое последует незамедлительно: отцу только дай повод ущемить его. Вот только сдаваться без боя Адриан не собирается. Мысль оставить наконец ненавистный дом и до этого вертелась у него на уме, а после вчерашнего — ещё сильнее укрепилась в голове. На счету у Адриана достаточно денег для съёма жилья — спасибо отцу можно сказать хотя бы за то, что все годы работы Адриана оплачивались так же, как и взрослым моделям. К тому же он почти не пользовался этими деньгами. Так что на первое время точно должно хватить. Необходимый пакет документов уже лежит в специальной папке. После возвращения со встречи с Ледибаг Адриан, вместо того, чтобы лечь спать, плотно занялся подготовкой к переезду. Больше выносить отца он уже не может. Вещи Адриан ещё пока не собирал, однако планирует это сделать в самое ближайшее время. Впрочем, одежду и кое-какие купленные на собственные деньги книги сложить будет не так уж и долго — всё, что приобретено отцом он и не собирается брать с собой. В семь часов Адриан спускается в столовую — там уже сидят Феликс и тётя Амели. Им скоро на поезд, а потому и они рано встали. — Доброе утро, Адриан, — с улыбкой здоровается тётя. — Доброе утро. Адриан кивает, краем глаза наблюдая за Феликсом — тот слишком бледен и до сих пор, кажется, напуган. Адриана так и подмывает усмехнуться, но он всё же молчит. Завтрак проходит в гнетущем беспокойстве. Лишь болтовня тёти Амели хоть как-то сглаживает это неприятное состояние, да и то ненамного. Отец так и не появляется — он редко когда спускается в столовую, предпочитая принимать пищу или в спальне, или в кабинете. После завтрака Адриан снова поднимается к себе. Перед занятиями он хочет встретиться с собственником одной квартиры, который принял его заявку на осмотр помещения. Всё равно первые два урока отменили, и у Адриана было целое утро, чтобы завершить все дела. — Вот спасибочки, — зевая, бормочет Плагг, когда Адриан ставит перед ним блюдечко с камамбером. — Еда в постель — что может быть лучше? Адриан усмехается, чешет квами по голове и уходит собирать сумку с учебниками. Именно в этот самый миг дверь в его комнату с грохотом распахивается — на пороге стоит взмыленный Габриэль, взъерошенный и бледный. Глаза лихорадочно блестят, а рубашка надета кое-как. Весь образ отца напоминает Адриану сбежавшего из психушки сумасшедшего. Адриан делает глубокий вдох и готовится к выносу мозга. — Адриан! — гневно выплёвывает Габриэль. — Как… Как ты мог?! — Доброе утро, отец, — холодно произносит Адриан, краем глаза наблюдая за прячущимся Плаггом. Лишь бы отец его не увидел. — Что я ещё успел натворить с самого утра? Глаза Габриэля наливаются кровью. Он подходит к сыну и довольно-таки больно тыкает указательным пальцем ему в грудь. — Камни пропали. Книга пропала. Я знаю, это ты. В прошлый раз ты каким-то образом тоже умудрился залезть в мой сейф. Отвечай, куда ты дел мои вещи? Адриан морщится и отталкивает руку отца, делает шаг назад. — Твои вещи? — с сарказмом подчёркивает он. — Я думаю, они принадлежат Ледибаг и Коту Нуару. И я их не трогал, к твоему сведению. — Кроме Натали теперь и ты знаешь, что я… — Габриэлю всё же хватает совести не кричать на весь дом свое злодейское имя, когда в особняке находятся посторонние люди. — Ты прекрасно знаешь, — шипит он. — И я знаю, что Натали не могла забрать их. Остаёшься только ты! Адриан отворачивается от отца и нарочито небрежно продолжает собирать сумку. — Я не брал их, — лгать, оказывается, довольно просто. Особенно если действовал ты ночью совсем в другом облике. — Я просто сделал то, что сделал бы любой житель Парижа, если бы узнал личность Бражника, — он поворачивается к отцу, который, прищурившись, внимательно смотрит на сына, сжимая кулаки. — Я сообщил героям, где можно забрать камни. Скорее всего они-то и забрали у тебя то, что ты там потерял. Можешь проверить по камерам — думаю, они без меня всё тебе сообщат. И знаешь, — добавляет Адриан. — Я ни капли не раскаиваюсь. Габриэль в отчаянии хватается за волосы. Голос его звучит глухо, когда он начинает говорить, но потом срывается на крик: — Ты хоть понимаешь, что натворил? Ты собственными руками уничтожил малейший шанс на возвращение матери! Ты убий… — Нет! — перебивает его Адриан, вскинувшись. Внутри клокочут гнев и ярость. — Это ваши с мамой проблемы, что вы полезли туда, куда не следовало! Не в наших силах контролировать смерть. Не в твоих! Я шесть лет назад похоронил все надежды увидеть маму снова! Не я убийца, а ты, если позволил ей надеть камень Павлина! — Не смей, — шипит Габриэль. Он выглядит так, как будто вот-вот готов ударить сына. — Не смей произносить этого. Ты не понимаешь! Ты ничего не понимаешь! Адриан закатывает глаза. — Ну, конечно же. Я совсем идиот. А жертвы среди мирного населения, которые попадаются под руку твоим марионеткам, — это так, ерунда собачья? Кот Нуар и Ледибаг погибнут, если ты загадаешь своё грёбанное желание! — Цель оправдывает средства, — холодно произносит Габриэль. — Я… Но Адриан уже не слышит его. Он вдруг отчётливо понимает, что отец готов идти на всё — даже на убийство ни в чём неповинных людей ради собственной прихоти. И — это как ушат воды на голову — Габриэль не пощадит даже родного сына. Адриан отшатывается от отца как от прокажённого. — Хватит! — рявкает он и хватает со стола папку с документами. — С меня хватит твоего равнодушия, твоего эгоизма и… всего остального. Тебе стоит полечиться в больничке, прежде чем выходить в люди. Лицо Габриэля багровеет от едва сдерживаемой ярости. Но Адриана теперь не так просто запугать, как несколько лет назад. — Не смей так говорить со своим отцом, — рычит Габриэль. — Мне уже девятнадцать, — в тон ему отвечает Адриан. — Официально я имею право говорить что хочу и как хочу. У тебя больше нет власти надо мной. С меня хватит! Он отходит ещё дальше, хватает с дивана спортивную объемную сумку и, подойдя к шкафу, принимается закидывать в неё одежду первой необходимости. Габриэль удивлённо наблюдает за ним. — Что ты делаешь? — Собираю вещи, — грубо откликается Адриан. — Ноги моей не будет в этом доме. После того, что случилось с мамой… Мне никогда здесь не были рады. — Адриан, не говори ерунды! — начинает возражать отец. — Это и твой дом тоже… Но Адриан его совершенно не слушает. — Нет. Больше нет. Не волнуйся, все заключённые контракты я отработаю. Но жить с тобой под одной крышей — не собираюсь. На мебель мне плевать, только чуть позже заберу фортепиано. Как-никак его мне подарила мама. Все остальные вещи, — он косится на настольный футбол и прочие предметы роскоши, — мне не нужны. Делай с ними, что хочешь. — Куда же ты пойдёшь? — холодно осведомляется Габриэль. — Уж поверь, на улице не останусь, — усмехается Адриан и поворачивается к отцу. — Париж не замкнулся на одном только особняке Агрестов. У меня уже есть варианты. Габриэль сверлит его тяжёлым взглядом. Однако Адриан выдерживает пытку и не отводит глаза — наоборот, гордо вскидывает голову. — Ты уже всё решил, — наконец подаёт голос Габриэль. — Да. И мне не нужно твоё разрешение. Они сверлят друг друга взглядом. А потом — такое происходит впервые! — Габриэль не выдерживает и отворачивается с тяжёлым вздохом. Ничего более не говоря, он стремительно выходит из комнаты. Адриан считает, что победил заслуженно. Однако на плечи всё равно давит груз невысказанных обид. — Пацан, — поражённо шепчет Плагг. — Это было нечто. — Я дерьмовый сын, да? — хмурится Адриан. Плагг тут же подлетает к нему и ободряюще хлопает лапкой по щеке. — Ты мистер Стальные Яйца, — важно произносит квами, и Адриан невольно улыбается. — Если честно, не ожидал от тебя такого. Я горжусь тобой, пацан, — серьёзно говорит Плагг. — Спасибо, — Адриан отводит взгляд в сторону. — Это очень важно для меня. — Что ж, если мы собираемся сваливать отсюда, мне нужно поскорее съесть весь сыр, а то когда ещё смогу плотно перекусить, — Плагг быстро становится самим собой и направляется к мини-холодильнику. — Раз уж мы в бегах! Адриан качает головой и возвращается к сбору вещей. — Мы не в бегах, Плагг. Мы просто… меняем место жительства. Только и всего. Я куплю тебе столько камамбера, сколько захочешь. — И тем не менее, — ворчит Плагг. — Оставлять свою прелесть в этой хибаре я не намерен. Сборы проходят довольно быстро. Никто более не врывается Адриану в комнату, не обвиняет его во всех смертных грехах. Лишь тётя Амели заглядывает попрощаться. Спустя минут десять Адриан слышит разговоры в холле: он осторожно выглядывает в коридор и видит, что Натали с отцом выходят из дома вместе с Феликсом и Амели. Значит, он остаётся один на какое-то время. Прекрасно. Встреча с арендодателем назначена на половину девятого, поэтому вскоре Адриан уже мчится к нужному адресу в образе Кота Нуара. Он специально решил снимать квартиру в районе пекарни TS и лицея. Несколько улиц отделяет его возможный будущий дом от дома Маринетт — это и было ключевым для принятия решения. Адриан снимает трансформацию в подъезде соседнего дома. Когда он подходит к нужному ему подъезду, арендодатель — приятная пожилая женщина — встречает его около входа с милой улыбкой. Они довольно быстро заключают сделку. Адриана всё устраивает в двухкомнатной квартире студии, а мадам Шевре — в вежливом молодом человеке. Адриан уверен, что она не узнала его, по крайней мере, пока — мадам подслеповато щурится, несмотря на очки в роговой оправе на носу. — Только никаких собак, — предупреждает она, прежде чем отдать вторую связку ключей. — От них так неприятно пахнет. Не нравятся мне. — А котов? — осторожно уточняет Адриан, чувствуя, как обеспокоенно возится Плагг в кармане. — Воспитанный, кот-то? — уточняет мадам Шевре. Адриан клятвенно заверяет, что кот самый, что ни есть, воспитанный, и прекрасно пользуется лотком и знает, где можно драть когти, а где нет. Теперь карман ходит ходуном — Плагг явно пытается сдержать хохот. Мадам Шевре великодушно кивает. — Тогда можно. Коты мне всегда нравились. Адриан оплачивает аренду на пару месяцев, получает ключи и обещает, что непременно будет поливать все растения по графику, что висит на кухне. После этого мадам Шевре уезжает на вокзал — надо к внучке в Испанию на пару недель, а Адриан, прежде чем ещё раз внимательно осмотреть квартиру, возвращается в особняк Агрестов, чтобы забрать кое-какие сумки. В доме всё ещё никого нет, и это ему на руку. Он ни капли не жалеет, мечтая поскорее оставить эту холодную громаду позади. Единственное, что Адриан пока что не может забрать отсюда — фортепиано, поскольку в съёмной квартире нет места для него. — Ладно, заберу потом, — решает он. Уж не выкинет же отец его на помойку, думает Адриан, как-никак память об Эмили. Её подарок сыну. Должны же оставаться у отца хоть какие-то капли совести. — Наконец-то можно не прятаться, — довольно вздыхает Плагг, когда они с Адрианом закрывают за собой двери. — Мне осточертело торчать только в одной твоей комнате, какой бы огромной она ни была. — Мне тоже, — усмехается Адриан. — Только не забывай, что ко мне могут заходить гости, и тебе всё равно придётся не показываться им на глаза. — Если у меня тут будет угол — без проблем, пацан. Адриан усмехается, качая головой, но ничего не говорит. Плаггу и впрямь нужно будет соорудить какое-нибудь место, где он может без проблем находиться, без необходимости прятаться по углам. Он оставляет сумки в прихожей, которая отделена от кухни-гостиной узорной перегородкой. Справа — дверь в ванную комнату, напротив комода, что стоит сбоку — дверь в спальню. Адриан уже знает, что из спальни есть проход в гардеробную, где, в принципе, и можно будет оборудовать уголок для Плагга. Ну, или подумать о другом месте, если ему не понравится. Прежде чем отправиться на занятия — уроки начнутся совсем скоро — Адриан поливает цветы, закидывает сумки в гардеробную и торопится в лицей. На входе его встречает обеспокоенная Маринетт. Адриан замечает, какая она бледная, явно не выспавшаяся и ужасно взволнованная — и всё из-за него. Ему вдруг становится ужасно стыдно. И на задворках сознания мечется мысль, что он как будто бы уже видел у кого-то точно такое же выражение лица, только вот не помнил, у кого. Однако эта мысль стремительно улетучивается из головы. Не до неё. — Адриан, — выдыхает Маринетт, бросаясь к нему. — Слава богу! Ты в порядке? Ты… Ты не брал трубку со вчерашнего дня. Адриан только сейчас понимает, что так и не включил телефон. Укоряя себя за безалаберность, он стискивает пискнувшую от неожиданности Маринетт в объятьях, но потом довольно быстро отпускает — мимо проходят хихикающие ученицы младших классов. — Извини, — он берёт Маринетт за руку и, оглядевшись, тянет внутрь. — Просто… Я довольно сильно поскандалил с отцом. И… Всё очень сложно. Адриан не замечает внимательного взгляда синих глаз, когда Маринетт задумчиво рассматривает его затылок, пока они следуют в сторону раздевалок, чтобы поговорить без лишних ушей — всё равно все уже почти пришли. Они быстро заталкивают верхнюю одежду в шкафчики и уединяются в самом дальнем углу. — Ты расскажешь мне? — осторожно спрашивает Маринетт, беря Адриана за руку. Он медлит, не зная, что и сказать. В голове сплошной сумбур, особенно после утреннего инцидента с отцом и скорого переезда из когда-то родного дома. — Мы очень сильно поругались с ним, — шёпотом сообщает он, а потом устало кладёт голову Маринетт на плечо; она запускает пальцы ему в волосы и терпеливо ждёт продолжения. — Настолько сильно, что… — слова даются Адриану с трудом. — Он делает… делал не очень хорошие вещи. Мы разругались. В общем, я принял решение оставить дом и… съехал. Маринетт от удивления чуть ли не кашляет. — Съехал? Адриан! Уф-ф-ф, подожди. Это… так неожиданно! — Я знаю, — вздыхает он. — И поэтому я больше не мог там оставаться. После занятий… я покажу, где теперь живу, — обещает Адриан. Он переплетает их пальцы, и какое-то время они сидят молча, глядя на татуировки на своих запястьях. Только звонок выводит их из состояния оцепенения. Уроки проходят стремительно. Одноклассники и друзья выражают ему свою поддержку — знают, какой вчера был день. Однако Адриану сейчас как никогда хочется спрятаться в утешающих объятиях Маринетт, стиснуть её и никуда-никуда не отпускать. Может, от этого ему станет легче. Может, боль от предательства отца уйдёт. После последнего урока Адриан стремительно покидает лицей; Маринетт уже ждёт его на улице. Он нетерпеливо берёт её за руку и тянет за собой. — Ты… расскажешь мне, что конкретно у вас случилось? — осторожно спрашивает Маринетт спустя несколько минут тишины. — Я ужасно волновалась за тебя… Всё это время. Голос её дрожит, и Адриану хочется прикончить себя за это. Они останавливаются у пешеходного перехода, ожидая зелёный свет, и Адриан притягивает Маринетт к себе. Знакомый и такой любимый аромат духов приятно щекочет обонятельные рецепторы. — Я ужасно виноват перед тобой, — вздыхает Адриан. — Я не должен был… Просто всё настолько запутанно и сложно. Я сам не до конца понимаю, что произошло. Маринетт ласково гладит его по спине, утешая, позволяя сжимать себя в объятьях. — Мы разберёмся во всём этом, — заверяет она. — Я помогу тебе. Обещаю. Адриан кивает. Он целует её в макушку и слегка ослабляет хватку. В конце концов они на улице, и вокруг слишком много любопытных глаз, которым видеть многое — не дозволяется. Светофор загорается зелёным, и парочка спешит перейти дорогу. Ещё несколько дворов — и вот, они уже около того дома, где ближайшие несколько недель Адриану предстоит жить. — Не так уж далеко от лицея, — замечает Маринетт. — И пекарни, — добавляет Адриан и с удовольствием отмечает робкую улыбку и нежный румянец на бледных щеках. Они проходят через двойные двери с кодами, которые Адриан забил в телефон, чтобы не забыть, после того, как их сообщила ему мадам Шевре. Поздоровавшись с консьержем, они идут к лифтам. Квартира расположена на последнем, десятом этаже, поэтому им приходится несколько минут терпеливо ждать, пока лифт спустится на первый этаж. Маринетт тем временем с любопытством оглядывается. — Очень мило, — подмечает она и указывает на широкую дверь чуть дальше по коридору, которая ведёт в небольшой супермаркет на первом этаже. — И далеко ходить за продуктами не надо. — Хлеб я буду покупать только у вас, — улыбается Адриан. — Он самый лучший в Париже. Маринетт застенчиво смеётся, и Адриану кажется, что и ему становится чуточку легче. В супермаркет они всё же заглядывают. Маринетт напоминает Адриану, что теперь ему предстоит самому думать об ужине, и помогает ему купить продукты на несколько дней. Вскоре они уже заходят в новое жилище Адриана. Правда, сначала он немного возится с ключами, вспоминая, какой замок открывать каким ключом, но совместными усилиями у них всё же получается попасть внутрь. — Прошу, — шутливо кланяется Адриан. — Добро пожаловать в мою временную обитель. Маринетт хихикает и с интересом рассматривает обстановку. Они снимают обувь и верхнюю одежду и проходят в гостиную, совмещённую с кухней. Адриан отправляется разбирать пакеты, а Маринетт — изучать шкафчики и прочую кухонную утварь. — Тебе повезло, что удалось снять квартиру с мебелью, — говорит она. — Обычно её совсем мало — Алья рассказывала. А тут прям всё обставлено так хорошо. Как будто хозяин совсем недавно вышел. — Мадам Шевре, мой арендодатель, сказала, что это квартира её сына, он не так давно умер. У неё сегодня самолёт в Испанию, поэтому ей нужно поскорее было сдать квартиру, чтобы не простаивала, — объясняет Адриан. — И ей, и мне это только в плюс. Я целую ночь просматривал сайты, и увидел это объявление. — Того-то я и вижу, что ты какой-то невыспавшийся, — вздыхает Маринетт. Она подходит к нему и со спины обнимает. Адриан на мгновение замирает, а потом спешит убрать оставшиеся продукты в холодильник. Затем поворачивается к Маринетт и притягивает к себе. — Ты… расскажешь, что у вас случилось? — негромко спрашивает она. Адриан сглатывает комок в горле. — Давай присядем, — глухо предлагает он. Они располагаются на диване. Маринетт выжидающе смотрит на него, но Адриан не знает, с чего начать. Ему ужасно не хочется вовлекать её в его семейные дрязги, беспокоить и волновать, поселять в её душе ту же бурю, что царит у него. Однако когда он поднимает на неё голову, и его глаза встречаются с её, такими глубокими и понимающими, ласковыми и добрыми, отчего у него начинает ныть сердце, Адриан не выдерживает. Всё копившееся в нём со вчерашнего утра прорывается наружу. Он говорит и говорит, рассказывая об отце, о том, что это именно он был Бражником, ради чего творил все злодеяния; о матери, о талисманах, даже о Натали. Маринетт слушает его очень внимательно, не перебивая, но её побелевшее лицо говорит само за себя — она в шоке от услышанного. Адриан боится взглянуть на неё. Он вдруг отчётливо понимает, что она может оставить его — кто захочет иметь дело с сыном главного злодея Парижа? Однако остановить себя не может. — Поэтому… — он тяжело сглатывает ком в горле. — В общем, я смог связаться с Котом Нуаром, и он… обещал забрать камни. Это — единственная ложь, которую Адриану приходится выдавить из себя. Однажды, может, он расскажет всё Маринетт, но не сейчас, когда ему так плохо. Он не готов видеть в её глазах осуждения, что за все эти годы не разглядел врага в собственном доме и не пресёк все злодеяния Бражника на корню. Бражник… Его отец… Человек, который дал ему жизнь, стал монстром, которому плевать на всё, даже собственного сына. Он не замечает боли в глазах Маринетт. Если бы он знал, как близка была ей эта тема — всё было бы гораздо проще для них обоих. Или же нет? Адриан жмурится, как будто что-то слепит его. Боль вспыхивает с новой силой. Предательство отца острым ножом сидит в его душе и сердце, отчего хочется выть и стенать. Разрушить что-нибудь, в конце концов. Адриан продолжает говорить, крепко стискивая ладони Маринетт в своих. Когда она осторожно касается его щеки, Адриан неожиданно осознаёт, что из глаз его текут слёзы. Он хочет отвернуться, спрятаться, чтобы стереть их, не выглядеть слабаком перед ней, но Маринетт не позволяет ему сделать это: нежно берёт его лицо в своих ладошки и сама вытирает солёную влагу. Только сейчас Адриан видит, что и она тоже плачет. — Хороший мой, — шепчет Маринетт и целует его. — Я здесь, слышишь? Я с тобой. Она обнимает его, прижимая к себе, и откидывается на диван так, чтобы устроить голову Адриана на своей груди. Он тут же обвивает её руками и ногами, сотрясаясь в рыданиях. — Я… Я не знаю, смогу ли когда-нибудь простить его, — выдыхает он, отрешённо глядя в стремительно темнеющее небо за окном. — Это… слишком больно. — Я понимаю, — шепчет Маринетт ему в макушку, ероша светлые волосы. — Мне так жаль… О, Адриан, мне так жаль, так жаль… Если бы… Если бы… — Это моя вина, — выдаёт вдруг он: неожиданно как для себя, так и для опешившей Маринетт. — Я должен был понять раньше. Увидеть. Заметить. Всё это время… мой отец… Маринетт прижимается губами к его голове и шумно выдыхает. — Нет, Адриан. Это не твоя вина, — заверяет она. — Тут нет твоей вины. Если кто и виноват во всём, так это он сам. Не ты подкинул ему те камни. Не ты раз за разом насылал акум. Ты ни в чём не виноват. Адриан качает головой, но спорить с ней не желает. Тепло объятий Маринетт, её ласковые нежные руки и родной успокаивающий голос помогают ему не рухнуть в бездну отчаяния окончательно. Некое подобие облегчения приходит так же быстро, как и накатившие волны осознания произошедшего. Всё кончено. Больше отец не будет терроризировать Париж, и город вздохнёт свободно. Людям не нужно больше опасаться, что за чрезмерные отрицательные эмоции их может настигнуть кара в виде собственного искажённого злобной магией облика. — Спасибо, — глухо шепчет Адриан, уткнувшись носом в грудь Маринетт. — Спасибо, что ты со мной. Маринетт гладит его по голове, по плечам, утешая и успокаивая. Как будто забирая всю боль и растворяя её в ничто. — Я буду рядом, сколько понадобится, — негромко произносит она. — Столько, сколько ты сам сочтёшь нужным. Адриан замирает, а потом приподнимается на локте, нависая над Маринетт. По её щекам тоже струятся слёзы. Адриан неловко вытирает их подрагивающими пальцами и ласково гладит по щеке. Он не хочет, чтобы она плакала из-за него. — Я люблю тебя, — выдыхает Адриан. — Это… Это слишком нагло с моей стороны, если я скажу, что хотел бы никуда тебя не отпускать? Маринетт всхлипывает и, улыбаясь, обнимает его за шею. — Нет, — она качает головой. — Я сама не хочу тебя отпускать. Особенно сейчас. Адриан хочет что-то сказать, но перед глазами вдруг вспыхивает семейный портрет в оставленном им особняке Агрестов. Он, его мать и его отец. Счастливые, с улыбками на лицах, ещё не подозревающие, что ждёт их впереди. С тяжёлым вздохом Адриан прислоняется лбом ко лбу Маринетт. — Моя семья уничтожена. Я в такой растерянности. Я… Маринетт осторожно перебивает его: — Семья — это не только твои родители. Это твои близкие друзья. Нино, Алья, Хлоя — они тоже твоя семья. Они все беспокоились за тебя вчера и сегодня. — Она гладит его по щеке, смотрит прямо в глаза своими неповторимыми пронзительными глазами, от одного взгляда которых у Адриана внутри всё переворачивается. — А моя семья — это и твоя семья тоже. Я хочу, чтобы ты знал и помнил об этом, Адриан. Я люблю тебя, очень. Потрясённый, он только и может, что смотреть на неё. Девушку, что всегда принимает его таким, какой он есть; девушку, которая не отвернулась от него, несмотря на то, кем оказался его отец. — Спасибо, — шепчет он. — Спасибо, что ты есть у меня, Маринетт. Адриан не в силах выразить свои чувства словами, он не может облечь в них всё то, что сейчас копится в его груди. Вместо этого он наклоняется и целует её. Солёный привкус их слёз ощущается довольно отчётливо, а губы слишком лихорадочно, слишком беспорядочно прижимаются к её искусанным от волнения за него губам. Но Маринетт отвечает на спонтанный поцелуй. Пылко, со страстью, зарываясь пальцами в его волосы, притягивая ближе. Их тела крепко прижаты друг к другу, руки лихорадочно скользят по спине, а ноги безнадёжно перепутаны. Адриан совершенно отчётливо понимает, что он до сих пор ещё жив и может чувствовать тепло тела любимого человека — после внезапного откровения отца внутри него как будто всё вымерзло, покрывшись коркой вечного льда. Но Маринетт, его милая, любимая Маринетт не позволяет ему рухнуть в бездну отчаяния. Адриан лихорадочно цепляется за неё; она так нужна ему, до боли, до отчаянно бьющегося в груди сердца, которое вот-вот готово выпрыгнуть из груди в её ласковые ладошки. Он чувствует, что слёзы всё равно струятся по его лицу, смешиваясь с её слезами. Однако сейчас это не было чем-то постыдным, чем-то неловким или неприятным: это слёзы облегчения и радости, что он не один. — Спасибо, — бормочет Адриан. — Спасибо… что ты есть у меня. Он скользит губами по нежной девичьей шее, прикусывая отчаянно бьющуюся жилку, и с наслаждением слышит тихий стон, ласкающий ухо. Хватка рук на тонкой талии становится сильнее. — Спасибо, — шепчет он, снова возвращаясь к её лицу. Маринетт раскрывает губы навстречу его жадным поцелуем и уже сама увлекает Адриана в головокружительное путешествие, дразня осторожными прикосновениями языка его рот. Теперь уже стонет он и набрасывается на неё с удвоенной силой. Они отдаются во власть друг другу и занимаются любовью прямо в гостиной, не найдя в себе силы дойти до спальни. Но Маринетт нужна Адриану так отчаянно — прямо здесь и сейчас. Да и она никогда не была в силах отказать ему. Он цепляется за неё, сгорая в остром, сжирающем душу и мысли возбуждении, и все думы относительно происходящего выветриваются из головы. Всё, что в самом деле важно — это Маринетт. И Адриан готов утонуть в ней, настолько, насколько это возможно забыться в женщине — окончательно и бесповоротно. Она принимает его и телом, и душой, и одно только это можно вписать в бесконечную книгу заслуг Маринетт, за которые Адриан готов боготворить её. Чуть позже, они лежат в объятьях друг друга. Молчание не тяготит их. Наоборот, всё ненужное сейчас выброшено из мыслей, а в голове царит та самая приятная пустота, которая так необходима была Адриану. — Знаешь, а ты права — еле слышно произносит он, задумчиво перебирая волосы Маринетт — теперь уже она лежит на его груди, слушая удары его сердца. — Со всеми этими переживаниями я забыл одну очень важную вещь. Маринетт вопросительно мычит, ожидая продолжения. — После того, как я узнал эту правду… Я думал, у меня никого не осталось на этом свете, — тихо признаётся он. — Но, как ты и сказала, это не совсем так. Маринетт приподнимается и внимательно смотрит на Адриана. Он чувствует её мягкую грудь своей, видит покрасневшее после любовных ласк лицо, как синие глаза мерцают в темноте, притягивая и завораживая его, и сердце Адриана переполняется нежностью и любовью. Он протягивает руку и заправляет прядь тёмных шёлковых волос Маринетт за ухо. Гладит по щеке, и она льнёт к нему, как кошечка. — Ты была права, — повторяет он. — Я не один. Ведь у меня есть ты. Ты — моя семья. А большего мне и не надо. И, потянувшись к ней, Адриан ласково целует поражённую таким откровением Маринетт. Но секунда замешательства проходит, и она отвечает ему, откликаясь все своим существом на немой призыв, на зов его израненного сердца. И это лучше любых слов говорит Адриану о её чувствах. Он не один.