Алая тропа

      Пространство вокруг то сужалось до крохотной точки, объятой таинственным туманом, то разлеталось в разные стороны восхитительными бликующими шлейфами. Мир вращался волчком и раззадоривал своего безумного создателя — он то и дело добавлял на вселенский холст все новые и новые цветные брызги, линии, хаотичные мазки и сумасшедшие образы. Упоительно плескалось хмельное, клубился табачный дым, мелодично звенели золотые и горчила во рту растертая пыльца подземных фей. Мимо Сарета то стремительно проносились кляксы, то он успевал ухватить за хвост отдельные мгновения из буйства жизни — так прекрасно ему еще не было никогда.       В полумраке одного из бесчисленных проулочков Фостерского Размаха зеленоглазая чертовка скользила влажным и умелым языком ниже его пояса, чуть сжимала горящие соблазнительным алым губы и поглядывала с вызовом, нагло, снизу вверх, прямо на Сарета, не переставая топить его в сладкой истоме. Он задыхался, захлебывался удовольствием, наслаждался своим превосходством и бесстыдством происходящего, непроизвольно, точно в судороге, стискивал все сильнее ее красные, шелковистые волосы, не собираясь управлять ею — она лучше знала, какой миг растянуть, а в какой момент ускориться, где приласкать усерднее, а где слегка сомкнуть зубы, чтобы распалить его до обжигающих искр по всему телу. Она будто сидела у него в голове и читала каждую его мысль, пропускала через себя каждое его чувство, ловила каждое его ощущение, слышала каждый его вздох нетерпения, растворявшийся в приглушенном сердцебиении торгового города. Разгоряченная спина Сарета с прилипшей к ней рубахой, казалось, вот-вот расплавит раскалившуюся шершавую стену безымянного дома. Темный провал окна с распахнутыми ставнями таращился на них без смущения, пропускал внутрь чьей-то комнаты шуршание ткани и шепот страсти, и это будоражило до предела. На пике наслаждения Сарета накрыло сладкой безудержной волной, и он окончательно с ней слился, на грани сознания отмечая, как чертовка мягко отрывается от него и спешно зашнуровывает его штаны.       Она вела его сквозь разношерстную толпу, изредка поворачивалась и задорно ему подмигивала, а Сарету чудилось, что он был невесомым перышком и плыл в колдовской пестрой реке, и в голове его будто разливался чей-то мелодичный голос, который он был готов слушать до скончания времен. Он не понял, как оказался за сияющим столом, когда вдруг мир наполнился шелестом карт, оглушительным гомоном и звяканьем перекатывающихся костей, и откуда в его руке появился увесистый кошель золотых — несомненно, его, вот только в какой момент он сумел так наполнится?       Сарет ухмыльнулся, едва уловимо пожал плечами, потянулся свободной ладонью и ухватил кубок, не успев толком удивиться тому, что совсем не помнил, как попросил его принести. Чертовка мягко скользнула пальцами по внутренней стороне его бедра, хитро прищурилась и бросила в хмельное одну из костей. Она напоила Сарета и в страстном порыве прильнула к нему. Чертовка щекотала его язык, еще хранивший вкус терпкого вина, и нёбо, перекатывала в его рту прохладную кость с шероховатыми выбоинами, растягивала поцелуй до неприличия долго, и когда Сарет стал с трудом вдыхать воздух, а головокружение захлестнуло его с новой силой и толкнуло в объятия похоти, когда ему захотелось повалить ее прямо на лавку у всех на глазах, подмять под себя, нетерпеливо стиснуть и овладеть, чертовка прервала сладкую пытку. Она в последний раз влажно провела по его губам и зажала в зубах ловко пойманную кость — мир заходил ходуном от хлопков в ладони и улюлюканий. — Ишь ты, обряды на удачу нонче пошли, — раздалось за спиной. — Парень, разделим ее после игры на двоих, а?       Кровь Сарета вскипела, ударила невыносимым жаром в голову, и он вспыхнул, наугад дернул кого-то за грудки, но услышав примирительные извинения, зачем-то отпустил расплывающееся пятно, хотя внутри все горело от нестерпимого желания размазать мерзавца тонким слоем по полу.       Сарета точно носило на раскачивающейся цепи мимо полыхающей пропасти: туда-сюда, туда-сюда, туда-сюда. Он, порядком раззадоренный, языком забрал у чертовки кость, сгреб рукой еще четыре со стола, скинул их в кожаную чашу, с которой на него таращилась хищная драконья морда, и, как следует погремев, выбросил их.       Чем дольше Сарет играл, то и дело уплывая в призрачную дымку под бесстыжий шепот чертовки и журчание подливаемого в кубок хмельного, тем сильнее вытягивались и без того сложно различимые лица соперников. Он начинал понимать, отчего его кошель стал столь увесистым — да ему везло, везло всякий раз, стоило выпустить на волю пятнистые кости! Он по-хозяйски обнял чертовку, сжал ее волосы на затылке и жадно поцеловал, не стесняясь никого и ничего.       Когда Сарет вновь открыл глаза, он обнаружил себя в очередном проулочке. Он крепко держал сведенные запястья чертовки у нее над головой и покусывал ее шею и ушко, свободной ладонью стискивая ее мягкую грудь. Сарет так упивался ее телом, и в его крови столько всего было намешано, что чужие отчетливые шаги за своей спиной он не расслышал и даже тактичный кашель не разобрал в потоке жарких вздохов. — Любопытно, можно ли нечестную игру приравнять к воровству? В Размахе за такое, помнится, убивают, — взрослый мужской голос хлесткой плетью рассек сознание Сарета.       Сарет хотел было проигнорировать оскорбительное замечание незнакомца, но тот не уходил. Сарет кожей чувствовал, как он навис над ними нехорошей грозовой тучей, готовый в любой момент одним словом превратить обоих в горстки дымящегося праха. — Ты еще что за хрен с горы? — раздраженно бросил Сарет, с большой неохотой оторвавшись от чертовки, и грозно уставился на отлично сложенного рыжего мужчину, явно в возрасте, но не променявшего годы на хмельное, блуд и набитое брюхо. — И с каких это пор везение и воровство стали братьями? — Везение, говоришь, — недобро усмехнулся тот, тяжелым взглядом уперся в Сарета, а потом перевел его на чертовку. — Это не везение, дорогой мой. Спутница твоя лжива и нечиста на руку. А ты, выходит, пособник. И где ты только подцепил эту дрянь? — За словами следи! — внутри Сарета вспыхнул неуправляемый огненный шторм, выжигающий крохотные остатки благоразумия. — Это тебе бы, дорогой, следить за своим концом междуножным, — вновь усмехнулся мужчина, и Сарет, не выдержав, бездумно бросился в его сторону. Тот лениво уклонился и одним неожиданным ударом воткнул Сарета в вытоптанную землю — в голове зазвенело, к горлу подкатила тошнота и легкое раскаяние за бескрайние реки выжранного хмельного. Сарет жалко булькнул, и его вывернуло. — Давай без пьяной бравады, — отвратно размеренно и спокойно сказал мужчина. — Дам защищать — святое, понимаю, но это не про нее. И тебе повезло, что я готов закрыть глаза на твой вклад. Иди поспи. Не будешь в себя столько отборной грязи закидывать и со всякой швалью обжиматься, быстрее придешь в себя. Но хворать тебе теперь с неделю, не меньше. — Она. Не. Шваль, — процедил сквозь зубы Сарет, поднимаясь и чувствуя, как резво почва уплывала из-под ног, а мир вокруг носился бешеным шершнем и безумно, назойливо жужжал, тыкал своим поганым жалом. — А ты мне не отец, чтоб мораль читать. И сейчас… — Последний раз говорю: проваливай! — совсем недобро перебил его мужчина. — А суккуб — мое дело. — Что? — поперхнулся Сарет. — Суккуб?! Сам ты суккуб, бес ты рыжий!       Мужчина расхохотался. — Что ты ржешь?! — Молодость вспомнил. А теперь точно проваливай. Терпения я, конечно, с возрастом поднабрался, но великодушием Эльрат не меня наделил, — мужчина хищно оскалился и рявкнул: — Не исчезнешь — пойдешь пособником!       Сарету померещилось? Он поморгал, прищурился: черты мужского лица стали опасными, резкими, будто выточенными из камня. В глазах, окольцованных легкими морщинками и россыпью отдельных чешуек, плескалось живое оранжевое пламя. Во рту показались снежно-белые клыки. Сарет непроизвольно икнул и резво обернулся к чертовке — та приросла к стене и испуганно смотрела вперед. — Ну что ты стоишь?! — потряс ее Сарет за плечи. — Беги! А я его задержу!       За спиной послышались хриплый смешок с оттенком издевки и угрожающий треск. Воздух словно наполнился незримыми, но отчетливо пахнущими молниями. — О, она не может бежать, — прокатился властный рокот.       Сарет толкнул чертовку в надежде, что она очнется, а сам одним прыжком развернулся всем телом к мужчине — и его лицо обожгло острой болью, кровь мгновенно залила левый глаз, побежала вниз, заструилась по подбородку, а мир наполовину потух. — Ты, — прогремело точно над ним. — Сукин ты хитрый сын! Надо было раньше тебя вспороть, чтобы понять, кто ты!       Подул прохладный ветерок, и что-то искрящееся замелькало перед Саретом. В ушах раздались резкий хруст и чей-то жесткий приказ не стоять на пути. Сквозь боль и крадущую почти все ощущения тошноту Сарету удалось приглядеться и понять, что перед ним из ниоткуда возникла Мерцающая. Она утробно хрипела и сжимала в вытянутых руках никчемный переломанный посох. Мерцающая отточенным движением отбросила половинки древка, схватила Сарета, впившись ногтями в его запястье, и прыгнула в сторону. Последнее, что увидел прямо перед своим носом Сарет, прежде чем вывалился где-то в горах, были огромные звериные когти.       Его обдало холодом, ноги подкашивались от удара и загаженной крови, поразительно сильно чувствовался каждый заостренный камешек под подошвами сапог, левый глаз закрыло и стянуло сухой коркой, но Мерцающая бежала впереди и неумолимо тянула его за собой, не останавливаясь ни на мгновение, не давая ему ни вдохнуть, ни выдохнуть, ни рухнуть. Казалось, упади он, она бы продолжила тащить его за собой, стирая твердой породой его лицо в багровую кашу. Ее ладонь была влажной и скользкой — она боялась, боялась, как и чертовка, прилипшая к городской стене. Чертовка?! Чертовка! — Стой! — заревел Сарет и попытался упереться. — Там осталась… осталась… ее нельзя оставлять! Он же ее убьет! — Уже прихлопнул, не сомневайся, — злобно процедила Мерцающая, еще сильнее стиснула его запястье и продолжила его тянуть, увлекла за собой в пещеру, и они снова прыгнули, свалившись в остывающий песок. — Погоди, — выдохнул Сарет, чувствуя, как мелкие песчинки поднимаются с бескрайних барханов и медленно осыпают его, — больше… больше так не могу, — он сглотнул было противную кислую слюну, но его тут же вывернуло. — Да проблюйся ты наконец, гаденыш! Надо как следует запутать след! — Этим и занимаюсь, как видишь, — не успел парировать Сарет, как его снова вытошнило; он шумно втянул пыльный воздух и попытался сосредоточиться на дергающейся Мерцающей: — От кого… от кого мы так удираем, а? Что это… за рыжий бес, и почему ты так его боишься? — Если бы ты не был пустоголовым блудливым гаденышем, ты бы его тоже боялся, — она скривилась в презрении, достала мех и влила туда поблескивающую жидкость, — на вот, выпей.       Сарет посмотрел на нее с ужасом. — Всё, что ли? — До дна. Нет времени ждать, пока ты самостоятельно очистишься. Песчаная буря совсем близко. Это нам на руку, если сумеем убраться до ее начала, — она грозно на него посмотрела, — пей давай, или, клянусь всеми богами-драконами, сама утоплю тебя в снадобье.       Сарет мутным взглядом обвел Мерцающую, удивившись про себя, с каких это пор она стала такой восхитительной и соблазнительной, но ему удалось взять себя в руки, принять мех и отхлебнуть — рот наполнился несусветной дрянью, и его вывернуло еще до того, как он сумел ее проглотить. — Пей давай, а не сплевывай!       Это были самые отвратительные мгновения в его жизни. В уши били подбадривающая брань Мерцающей и шуршание песков, он пил, глотал, его тут же рвало, и так бессчетное количество раз, до тех пор, пока его внутренностям уже нечего было отторгать, кроме горькой желтой пенной водички. В голове стало пусто-пусто, его пошатывало, но тело постепенно наполнялось жизненной силой. — Порядок, — одобряюще кивнула Мерцающая, спрятала в складках одежды мех, дернула Сарета за руку, и их выбросило на опушку леса.       Сарет еле удержался на ногах, раздраженно вырвался из ее хватки, надышался всласть хвоей и отбросил со лба прилипшие грязные волосы. Мерцающая осторожно осмотрела раны на его лице и недовольно скривила губы. — Дело дрянь. Останутся шрамы — ты больше не будешь непримечательным парнем с единственной черточкой у носа. Теперь перепахана вся левая сторона. Три громадных росчерка, и глаз поврежден, — сказала она. — Пытался залечить? — Нечем. Внутри ничего нет. — Зато есть зрачки, каждый размером с золотой, как будто ты всосал всю пыльцу Игг-Шайла. — А ты на что? — огрызнулся Сарет и почувствовал, как его охватывает легкий жар. — Отдышусь, и оставшийся магический запас направлю на то, чтобы вытащить твою задницу, не сдохнуть раньше времени и не привести с собой Драконьего рыцаря. — Кого? — Кого-кого, — она в сердцах отвесила ему подзатыльник, словно ему было не восемнадцать, а восемь. — Раскроит твою пустую башку, будешь знать, кого. Тебе, смотрю, вообще на них везет. В детстве отведал гостинца Раилага, теперь, тупица, схлестнулся с Айданом Единорогом, если не ошиблась, пока отводила от тебя смертельный удар. И чем ты его собрался уделать? Голым хреном? Как, как ты вообще оказался в Размахе? Как?! Кристен сказал, что ты тренировался с ним и вдруг исчез. Несколько суток искала тебя, чуть ли не весь Асхан перевернула, а ты развлекаешься и пускаешь слюни в Размахе! Не удивительно, что не могла тебя найти так долго, Ургаш знает, во что ты превратился за столь короткий срок! В животное!       Сарет не мог припомнить, чтобы Мерцающую хоть раз так несло. Ее щеки пылали непривычным, чуждым ей румянцем, грудь, неизменно спрятанная за семью печатями одежды, вздымалась и опускалась в такт ее страстных речей, сильные руки порхали возмущенными, дерганными птицами, за тонкими губами и неровным рядом зубов то и дело показывался влажный язык, чернющие глаза едва не метали искры, меж бровей пролегли глубокие разломы. Сарет был не в силах понять, с чего его вдруг так завораживает и манит знакомая с детства уже не девчонка, нахватавшая в волосы первые серебристые нити, отчитывающая его, точно безусого мальчишку. Он, сам того не осознавая, до боли схватил ее запястье, ни о чем не заботясь, повалил ее и вдавил ее коленом в землю. Она здорово ударилась головой и с ужасом уставилась на него. С таким же ужасом, как смотрела когда-то, истекая кровью и стискивая в руках увесистый подсвечник. — Ты, видно, забыла, — вкрадчивым голосом произнес Сарет, — что я давно куда сильнее тебя. Зря ты со мной так неласково.       Он провел ладонью по темному платку, скрывающему ее шею, подцепил его и содрал, скользнул пальцами по выпуклым шрамам, складывающимся в причудливую вязь, будто сам решил начертать чужое послание — сделать его своим собственным. Он нащупал точку, чуть придавив которую, отчетливо чувствовалось, как внутри нее течет жизнь, струится багровыми реками по ее венам, бежит ради него. Ради него одного. Он припал к ее сомкнутым губам и прикусил их, слишком поздно заметив, как ее рука легла на его пах — и Сарета прошило такой пронзительной болью, что он аж вскрикнул. — А ты, видно, забыл, — хищно прохрипела Мерцающая, продолжая стискивать ладонь еще сильнее, не заботясь о его позорном скулеже, — что пьян и одурманен, и силы твои теперь не те. Могу спустить сейчас на тебя все свои возможности, потратить на тебя все оставшиеся зелья, предназначенные для прыжков, и тогда Драконий рыцарь с превеликим удовольствием найдет нас и овладеет нами обоими в самых невообразимых позах, блудливый ты гаденыш. Этого ты желаешь, о господин мой тупоголовый? Скажи, этого? Этого?! — Нет, — с трудом выдавил из себя Сарет, чувствуя, как невыносимая боль оттесняет проклятое наваждение, — от-пус-ти.       Мерцающая разжала руку, сбросила его с себя, нервно отряхнулась, оторвала подол плаща и намотала его на шею. — Ну точно, ты перескакал на суккубе. Теперь ломать будет с неделю, не меньше. — Прости. Айдан тоже так сказал, — криво ухмыльнулся Сарет. — Еще бы, слышала, он какое-то время жил бок о бок с одной из них. — Все-то ты знаешь, аж тошно. Слушай, может, хоть обнимемся, а? Тепла живого хочется ужасно. Чувствую себя одиноким деревом в пустыне. — Обнимет тебя господин Фенриг, когда вернемся.       Сарет не смог задушить в себе вздох разочарования. Он сорвал травинку и задумчиво прикусил ее кончик. Уж учитель-то его обнимет, да. Вопрос только, всего сразу или уже по частям. Он очнулся от прикосновения — Мерцающая провела по его пальцу. — Где взял?       Сарет не сразу понял, о чем она. Он пожевал сочный стебелек, опустил взгляд и наткнулся на помутневшее кольцо, испещренное мелкими трещинами, и с расколотым камнем. — Не знаю, — нахмурился он. — Не помню… кажется, нашел, но я не уверен. — Это мое, Сарет. Кольцо перемещения. Обронила недавно, да так и не сумела найти. Как вижу, теперь оно бесполезно, — она помолчала немного, а потом добавила: — Почему Размах? — Что? — Кольцо переносит владельца туда, куда он захочет. Так почему Размах?       Сарет тоскливо проследил за полетом пестрой птички и пожал плечами: — Не знаю. Кажется, отдохнуть хотел, но я не уверен. — Да уж. Отдохнул ты впечатляюще, с размахом.       Сарет хмыкнул и прошептал: — Побросал кости и чуть не растерял свои собственные. Больше никогда.       Мир заструился в прежнем русле, обрел прежние цвета и образы. Тело Сарета постепенно восстанавливалось, пробуждалось после долгих больных, пусть и прекрасных, грез, сбрасывало с себя остатки грязи и мерзости. Мерцающая обработала глубокие раны на его лице ароматной мазью, опрокинула в себя содержимое мелкого, многогранного фиала и посмотрела на Сарета покрасневшими глазами, белки которых быстро покрылись тоненькой алой сеточкой. — Пора, — сказала она, смахнув из-под носа внезапно набежавшую капельку крови, взяла Сарета за ладонь, и они прыгнули.