Алая тропа

      Взгляд темных глаз внимательно изучал Сарета: взлохмаченные волосы, уродливый шрам у носа и неравномерно отрастающую щетину. С особым пристрастием и неудовольствием отражение в зеркале рассматривало именно ее. Сарет провел рукой по подбородку и щекам — чуть показавшиеся жесткие волоски покалывали кончики его пальцев, но местами под ладонью чувствовался лишь юношеский пушок. Сарет взял лезвие и принялся выбривать свое лицо, так гладко, как только было возможно. Он кривился и хмурился, отточенными движениями срезая досадное несовершенство.       Когда с щетиной было покончено, Сарет ухмыльнулся и вздохнул — лицо вышло ровным, но он знал, что вскоре опять проклюнутся и пушок, и жесткие волоски, и ему снова придется разделываться с ними. Они будут проглядывать вновь и вновь, а он будет вновь и вновь их стирать со своего лица. Стирать отметины юности и неопределенности пути, подневольности и отсутствия выбора, чего-то пугающего и настигающего в ночных кошмарах. Сокрытое, непознанное внутри него снова и снова будет рваться наружу невесомым невинным пушком и жесткой мужественной щетиной, тыча его носом в противоречивый союз бесхребетности и пламени, что охватывало его всякий раз, как он хоть на миг терял бдительность и самоконтроль.       Что-то пугающее и опасное зрело в нем год от года, что-то, о чем пока не говорил осторожный учитель Фенриг, о чем молчали слуги и простоватый немой Кристен, о чем хрипела Мерцающая, стоило лишь в отвратительном неуправляемом порыве прижать ее к стене и сдавить ей хорошенько глотку.       Сарет одним движением сложил лезвие, отбросив безумный порыв надрезать овал лица и содрать вместе с кожей никчемное обличье. Все равно это ничего не поменяет. Ни это, ни магия, создающая иллюзию и дарующая тебе новую внешность, — Фенриг только недавно показал ему подобный трюк. Сколько ни смотрел Сарет в зеркало, он не мог разглядеть в нем ни воина, ни мага, ни скрывающегося в тенях — лишь потерянного, безродного щенка, которому достаются объедки сведений и чужие убеждения, что цель его велика. А иных путей Сарет не знал — среди старых книг, недалёких слуг и изредка наведывающихся сподвижников учителя все казалось смутным, чуждым и непонятным. Он тонул в тренировках, пыльных фолиантах, пустых разговорах и нечастых неуклюжих танцах с чьей-нибудь краснеющей дочкой. Единичные прогулки за пределами особняка с Мерцающей, как правило, не давали ровным счетом ничего: разбитые дороги, непроходимые тропы, покосившиеся лачуги, пестрые лавки, шумные кабаки, простолюдины, ремесленники и торговцы — раз подивишься, а после не находишь себя в этом разноцветье и чувствуешь только скуку, грязь и вонь.       Некогда он хотел быть кем-то, к чему-то стремился, но теперь позабыл и желания, и цели. Он просто шел вперед. Туда, куда указывал Фенриг. Так было проще и спокойнее, чем вероломно биться в закрытые двери. Сарет пробовал. Сарет знал. И он считал годы и ждал того момента, когда ему расскажут то, о чем умалчивали до сих пор: отчего он столь важен для Асхана и должен усердно трудиться и овладевать кучей умений. А пока, по мнению учителя, Сарет не был достаточно взросл и силен для этого. Помнится, Фенриг упоминал о двадцатилетии — поскорее бы уже двадцать!       Сарет убрал в ящик лезвие и краем глаза заметил едва уловимый блеск. Он наклонился, пригляделся к щели в полу — на него смотрела отполированная металлическая дуга. Ему пришлось повозиться, прежде чем он сумел выцепить оттуда колечко с перламутровым камешком. Оно было небольшим и налезало Сарету только на мизинец. Покрутив кольцо перед глазами и рассмотрев как следует мельчайшие царапинки на его поверхности, Сарет хмыкнул, сунул его в карман штанов и вышел из комнаты. Он был уверен: Кристен уже заждался в тренировочном зале.