Алая тропа

      Кира прокралась по темному коридору, затаив дыхание, тихонько присела возле приоткрытой двери и осторожно заглянула внутрь мягко освещенной комнаты, на миг сморщив нос, — запах ароматных масел, струившийся из щели, защекотал ее ноздри, и ей пришлось силой подавить чихание, чтобы не выдать себя.       С тех пор, как на пороге особняка в промозглый и дождливый вечер появилась плетеная корзина с младенцем, жизнь в доме преобразилась, и Кира никак не могла взять в толк, что в ребенке особенного и почему Фенриг растворился в нем: отчего баюкает его, отчего часто забирает его у Марты и прогуливается с ним в саду, шепча ему какие-то неведомые слова, отчего беспрестанно возится с маленьким беспомощным комочком. День за днем она украдкой наблюдала за ними и с удивлением отмечала поразительные перемены в учителе — его точно подменили! Его пронизывающий, пугающий взгляд, требовательность, сухость и холодность относились к кому угодно, только не к младенцу. Сколько она ни крутилась, ни старалась, ей никак не удавалось узнать, откуда на них свалился этот ребенок, чей он был, где его мать и отец, и как он так умело вертит Фенригом — дело лишь в его малом возрасте или есть какой-то секрет? Ей бы не было до этого интереса, но с появлением младенца учитель окончательно махнул на нее рукой, прекратив биться над ее обучением. Она вроде и рада была, что наконец-то на нее не наседают в попытке вылепить из нее невозможное и не лупят за всякую ошибку, но вместе с тем в ней расцвела тревога: а вдруг совсем выбросят, и что тогда? Возвращаться ни с чем к Мире и семье? Но как? И куда? Cтолько времени утекло с того дня, как ее забрали и увезли, и ей иной раз казалось, что прошлое не взаправду было, что пути назад нет.       Она присмотрелась и увидела, как учитель положил младенца в корзину и начал чего-то выводить на пергаменте. Ребенок полежал немного и беспокойно завозился, точно не находя себе места, засучил крохотными ножками и ручками, недовольно закряхтел. — Терпение, Сарет, — вкрадчиво сказал Фенриг, не отрываясь от послания.       Но младенец не унимался. Капризы перерастали в явное недовольство, и его молочную кожу тронули алые краски, а на лбу набухло что-то подозрительное. Кира прищурилась, подумав сперва, что это просто венки, но чем больше она вглядывалась, тем сильнее трепетало ее сердце и перехватывало дыхание — да это рожки! Самые настоящие рожки! И чем громче ребенок тревожился, тем ярче окрашивалась его кожа и длиннее, острее становились выросты.       Она отшатнулась в ужасе, ахнула и тут же, спохватившись, зажала рот руками. Послышался скрежет ножек стула о пол и быстрые шаги — дверь распахнулась, больно ударив ее по лицу, и Киру насилу втащили за шиворот в комнату, как нашкодившую мелкую собачонку. — Маленькая ты дрянь, — разочарованно выдохнул Фенриг, аккуратно запирая замок, — вот знал же, что от тебя хлопот будет больше, чем проку, но чертов Галеф разглядел толк именно в тебе, а я поддался. — Учитель, вы… вы пригрели демона! — выкрикнула она, коротко посмотрев на хнычущего ребенка, и тут же получила тяжелую оплеуху.       Кира прижала ладонь к щеке, чувствуя, как горячеет кожа под прохладными пальцами. В уголках ее глаз выступили слезы обиды и горечи. — Дура, покричи мне тут. — А Саре… Саре не показалось тогда, а вы говорили… — Слушай меня внимательно, девочка, — холодно отчеканил Фенриг, уколов ее своим жутким взглядом, — хоть кому-нибудь взболтнешь об этом, и я всю твою семью выпотрошу и развешу на столбах, а сестру твою охотничьим псам скормлю. Заживо. Она как раз теперь служит Галефу, далеко за ней идти не придется.       Кира обмерла и, отняв руку от раскрасневшегося ушиба, на время растеряла все слова, что вертелись у нее на языке. Она смотрела и смотрела на разгневанного учителя, на его почти плотоядную усмешку, шумно хватая ртом воздух, с ужасом, в красках представляя себе все, что он наговорил. К ее горлу медленно, неумолимо подступали остатки ужина. Никто из ее семьи, какой бы он ни был, не заслуживал бездыханно болтаться на столбе, а Мира — да он спятил, если говорит такое! Мира никому и никогда не сделала плохого! Мира — лучшее, что породил этот мир.       Кира утерла прослезившиеся глаза, попятилась на четвереньках и уткнулась спиной в запертую дверь. Она была все еще мала, но теперь прозрела: свечи, ритуалы, символы, обучение, поручения и ревущее отродье в корзинке — она прислуживала чудовищам. Ее выкупили, откормили и использовали монстры. Те самые, которыми ее и сестру пугали перед сном. — Вы… вы не посмеете… — наконец выдавила из себя она, затравленно, беспомощно, жалко. — Ты меня слишком плохо знаешь, девочка. Впрочем, я предполагал, что так может получиться.       Он взмахнул рукой в коротком магическом пассе, и рядом с ним заструился мягко светящийся луч в обрамлении ярких, завораживающих искр. Они хаотично перемещались, точно задорно играли друг с другом в пятнашки, на миг поглотив все внимание Киры, но стоило ей отвлечься, усомниться в сказочности происходящего, как на полу разгорелось огненное пятно, из которого спустя пару мгновений вышла невероятно красивая незнакомка. Ребенок всхлипнул в последний раз и затих, завороженно глядя на происходящее. Девица склонилась в почтении перед Фенригом и произнесла: — Что прикажете, повелитель? — Готово то, о чем я просил? — Разумеется. — Прекрасно.       Чем пристальнее Кира изучала незнакомку, тем более уродливой она становилась. Что-то дурманящее, приторно сладкое, разлившееся в воздухе, мешало смотреть Кире как следует, будто кто-то пытался заставить ее обмануться ненастоящей личиной, но подрагивающий хвост и венец из демонических рогов от нее не скрылись. Ребенку явно нравилась гостья — он не сводил с нее глаз и возбужденно шевелил крохотными ручонками, а Кира вжалась в запертую дверь еще сильнее, зажмурилась и завторила про себя старую детскую считалочку в жалкой и мнимой попытке вырваться из западни, хоть понарошку исчезнуть: «Раз, два — жар сперва, Три, четыре — бесы в мире, Пять, шесть — хотят съесть, Семь, восемь — страх отбросим…» — Не бойся, — зазвучал медовый голос незнакомки, заполняя собой все вокруг, казалось, даже голову Киры, — больно не будет.       Кира зажмурилась еще сильнее. Все вокруг обратилось в единственное всепоглощающее ощущение — в животный ужас. Тело онемело, мысли спутались так, что было невозможно в них разобраться. В глотке тяжелым комом встал то ли крик, то ли отчаянный рев.       Что-то острое вцепилось в ее подбородок, и нестерпимый жар разлился по ее горлу, колючей змей обхватил шею и стиснул столь сильно, что на миг она перестала дышать. — Не сможешь ты ничего ни сказать, ни написать о Сарете. Служи, девочка. И твоя сестра еще долго будет беззаботно смеяться. — Я… К-и-р-а, — позвучно, с трудом прохрипела Кира, давясь болью, страхом и огнем. — Киры, девочка, давно уже нет. Забудь ты ее наконец.