Алая тропа

      Сарет нырнул в темноту древнего тоннеля, в глубине которого горела крохотная жемчужинка света. Она вырисовывала замысловатые узоры в туманной дымке и мягким сиянием растекалась по своду и истертому полу так, точно путь лежал сквозь человеческий череп. Зачарованные глаза Сарета выхватывали лишь загадочные меняющиеся образы и мрачный саркофаг стен, стиснувший его почти со всех сторон. Все вокруг дышало тайнами и неизвестностью. Так было и с Ксаной. Они были с ней единым целым, ступали по тропе, но он о ней не знал без мала ничего. С ней, как с этим тоннелем: сколько ни кричи, услышишь в ответ только собственное эхо.       Стоило Сарету сделать шаг, как плиты под ногами угрожающе зашатались, норовя обрушиться, своды задрожали, оглушительный грохот в миг набросился на него, принеся вместе с бьющим по ушам шумом плотную сероватую завесу. Он непроизвольно сощурился, медленно, аккуратно отступил назад и замер. Нос и глотку засаднило от поднявшейся вековой пыли — Сарет тихо откашлялся, прочистил горло и вгляделся в сизую дымку образовавшегося провала. Похоже, под рукотворным тоннелем шел еще один, будто прогрызенный кем-то в толще земли, хитро спрятанный меж спутанных щупалец корней. Из ямы тянуло могильным холодом, сыростью, зловонием и неприятностями. Сарет невольно посмотрел на вымощенную камнем дорогу впереди, осознавая, что до нее теперь никак не добраться. Причудливо вычерченный тусклым светом череп превратился в недосягаемую цель. Выбора не оставалось — надо было лезть в очередную мерзкую дыру. Потому что так захотела женщина. Снова.       Сарет спрыгнул вниз, пробрался чуть вглубь и уткнулся в единственный проход, выстланный паутиной так плотно, что местами под ней не было видно породы. Такой прочной вязки он не встречал никогда. Липнущее к ногам полотно не было похоже на легкие перистые лохмы, свисающие с потолка заброшенных комнат в особняке Фенрига. Он будто очутился в чьей-то отвратительной, разворошенной, гниющей утробе с расслаивающейся плотью.       С каждым шагом смрад усиливался, и сквозь подкатывающую тошноту Сарет уже мог различить в нем ни с чем не сравнимый запах мертвечины. Застарелой мертвечины, забальзамированной мучениями, болью и посмертием. Слышались тревожный отдаленный гул и неприятные шорохи, и из-за них рукоять меча все сильнее впивалась в ладонь. Прямо напротив Сарета болтался тугой кокон, очертаниями напоминающий фигуру человека, — явно чья-то заботливо заготовленная еда. Сарет короткими, нервными вдохами втянул немного зловонного воздуха и вгляделся в проход: впереди, в туманной хмари, лениво шевелилась черная клякса. Она медленно копошилась, подрагивая многочисленными отростками. Сарет сжал губы и покрепче перехватил меч — он попал в гнездо тех, чье имя носил храм. Страх и малодушие могли завести его к ним прямо на трапезный стол. И не гостем, а яством.       Учуяв свежую, теплую пищу, огромный паук, который лишь отдаленно напоминал тех пузатых забавных собратьев, родом из детства Сарета, медленно засеменил в его сторону. За ним перебирал раскидистыми конечностями другой, не менее здоровый и жуткий. Отступать было некуда — за спиной остались тупики. Прорваться через узкий проход, минуя плотоядных тварей, было невозможно.       Сарет отчего-то мешкал.       Казалось, цепкая паутина не только сковывала движения его ног, но и забилась к нему в голову, стянула все мысли в бесполезный воющий комок вместе с подозрительно затихшей Ксаной. В самые напряженные моменты он всегда оставался один. Всегда.       Пауки неумолимо приближались.       Храм будто бы насмехался над ним всякий раз, не давая ни толики выбора, изрыгая из себя мерзость за мерзостью. И чем дальше забирался Сарет, тем все меньше окружающее походило на тренировочный рай у учителя Фенрига и пустяковую прогулку по закоулкам Стоунхельма. Храм не принимал Сарета и старался от него избавиться. А может, он, как выживший из ума старик, теперь так поступал с каждым, кто пытался проникнуть в его сердце, а потому беспощадно истреблял и людей, и орков, и гоблинов.       Пауки подошли так близко, что даже дымка не мешала Сарету рассмотреть гроздья их поблескивающих глаз, колючие щетинки и хищные жевала. Было видно, как один из них готовится к броску, перенося вес на задние лапки.       Огонь! Потускневшее от времени слово, выведенное на желтоватом пергаменте, кратким воспоминанием всплыло в голове Сарета и тут же исчезло. Он стремительным движением вскинул свободную руку, и с заалевших пальцев слетело несколько пламенных шаров. Пауки посопротивлялись стихии, но вспыхнули, неприятно заголосили в агонии, хаотично задергались, скрючились и замерли. К смраду логова прибавился тяжелый запах, сродни жженой шерсти. Огонь же со звериной жадностью перекинулся на белесое покрывало и лишь чудом погас, оголив добрую часть прохода, который упирался в сияющую кладку, полную яиц. Через их стенки просвечивали маленькие черные кляксы. Множество маленьких черных клякс. Сарета покоробило от одного только осознания, сколько разлапистых тварей может вылупиться и сколько уже вылезло за все время существования этой чертовой ямы.       За поворотом, после двух коконов, стянутых так, точно они застыли в вечной мольбе о пощаде, открывался просторный паутинный зал с разными ходами, со свисающими человеческими телами, обращенными в жуткие сталактиты, и с хищными тенями, семенящими там и сям. Сарета охватило нестерпимое желание сжечь окружающее его дотла, обуглить до пепла, стереть из истории храма. И он выпускал с рук огненные шары до тех пор, пока не закончилась мана, пока яма не наполнилась до краев жутким эхом предсмертных криков, а вонь и гарь не перехватили грудь так сильно, что он с трудом заглатывал воздух. Он перевел дыхание, опрокинул в себя волшебное зелье и осмотрелся, прислушался: из лаза слева, казалось, едва пробивались еле уловимый ветерок и мимолетная, почти фантомная свежесть, справа же, где-то в отдалении, шумела вода — журчал какой-то подземный источник. Остальные дыры светились кладками и сулили разочарования и многолапые неприятности.       Сарет пошел на звук ручья. Проход разветвлялся, седая вуаль постоянно липла к лицу и телу, норовя стать ему второй кожей, под ногами беспрестанно хрустело костяное крошево, что-то шумно хлюпало и цеплялось за подошвы сапог, всюду болтались зловонные запеленатые трупы и сияли омерзительные яйца, но Сарет неумолимо шагал вперед, истребляя пауков и давя в себе нарастающее раздражение. Чертова яма ломала его своими нескончаемыми смрадом, шорохами, мраком, танцем теней и коварными хитросплетениями лазов. Капля по капле она лишала его стойкости и спокойствия. Казалось, огонь, срывающийся с пальцев его рук, был не магическим, а тем, что разлился раскаленной лавой по его нутру, по жилам и венам. Ему хотелось, чтобы логово смерти горело так же, как пылала его душа.       Когда шум воды заглушил все прочие звуки, тропа вывела его к речушке, резво выбегающей из-под завала и теряющейся в плотно сплетенных корнях, возле которых лежал мертвый орк. Сарет присмотрелся к трупу, подивившись, как так получилось, что его не прибрали к своим щетинистым лапкам пауки. Он наклонился, чтобы поднять валяющееся неподалеку зелье, как что-то крупное свалилось на него сверху, а основание его шеи пронзило чудовищной болью. Сарет вскрикнул, резким движением сбросил с себя напавшую тварь и тут же почувствовал, как мир начал терять прежние краски и неспешно поплыл, как дикая слабость заструилась с током крови, как стали свинцовыми сперва руки, потом ноги, как к горлу подкатил противный комок.       Размылся и доставший его паук. Сарет натужно дышал, покрылся липкой испариной и измененным зрением смутно видел, как хитрая тварь готовится к новому броску. Оглушительно шумела вода. Пальцы толком не слушались. Обмякли и не желали складываться в магический пас. Силы таяли стремительно, как бежал неукротимый ледяной ручей, огибая его сапоги. Сарет заскрипел зубами от досады и рухнул на колени прямо в него. Тело сковал холод. Веки смыкались сами по себе. Хотелось спать. Он осознавал, что нужно бороться, но спать хотелось ужасно. Он только сейчас понял, насколько устал. Устал спешить. Устал сражаться. Устал нести на своих плечах весь мир. Мир исчезал, а вместе с ним и Сарет. Ну и пусть. — Сарет! Сарет, очнись! Сарет! — слова звучали откуда-то издалека, точно из другой жизни.       Сарет моргнул и заметил какое-то движение: огромная черная клякса летела прямо на него, раскинув свои прекрасные щетинистые крылья. — Сарет, чтоб тебя! Сарет!       Крылья? Сарет на долю мгновения нахмурился. Собрав последние силы, ведомый животной природой, он схватился обеими ватными руками за эфес меча, как можно быстрее выставил его, с диким рыком неуклюже рубанул прямо по размытому темному пятну и под звуки нечеловеческого воя беспомощно завалился навзничь. Посыпались теплые, склизкие брызги, совсем рядом шлепнулась рассеченная паучья туша, напоследок уронив на него свои колкие лапки. Вот теперь можно было и поспать, слиться вместе с ледяным ручьем, отдать ему всю свою боль и усталость. — Сарет, не смей закрывать глаза, слышишь?! Противоядие! Противоядие достань, Ургаш тебя дери! — Умолкни, — еле выдавил из себя он. — Надоела. — Сарет! — Ты хотела… мое тело, а мое тело — моя забота. — Пока ты несешь чушь, Сарет, твою распрекрасную Линну растащат на куски упыри Арантира. — Линну? — Сарет прокатил ее имя по своему языку и прислушался к тому, как оно необычно звучит сквозь шум воды, что нескончаемым эхом гремел по камням и сводам. — Линну.       Что-то приятное шевельнулось в его продрогшем теле, и он неуверенно подвигал скрюченными закоченевшими пальцами. Сарет медленно вытянул руку над головой и нерасторопно пошарил ею в поисках оброненного орком флакона. Бутылек несколько раз выскользнул из его ладони, все движения, даже аккуратные, отдавали болью, но в конце концов Сарету удалось опрокинуть в себя горькое отрезвляющее зелье.       Мир вновь заиграл прежними красками. Ослабевший Сарет не спеша привстал, и его тут же вывернуло. В голове всплыло туманное воспоминание, как кто-то пичкал его чем-то отвратительным на вкус для этой цели, но на ум не шло ничего конкретного. Просто кто-то. Просто когда-то. И почему былое пронеслось перед глазами именно сейчас? Он встал на ноги и осторожно, шипя, ощупал сочащуюся рану в основании шеи. Паук здорово его цапнул. Сарет чувствовал себя смоляным шариком, который пережевали до потери вкуса и безжалостно выплюнули. Он перетряхнул изрядно вымокшую сумку, отпил лечебное зелье и ощутил, как укус затягивается, как чешется новая кожа, как прибывают силы, как он вновь становится самим собой. — Сарет, ты потратил чертовски много времени. Надо идти.       Он кивнул, подобрал вещи и нырнул обратно в паучий лаз. Наткнувшись на очередную кладку, Сарет с упоением, до неразличимого чавкающего месива на камнях подавил все яйца. В его душе снова расплескалась испепеляющая все на своем пути лава, и где-то в дебрях его нутра ухмылялась торжествующая Ксана.