Алая тропа

      Мерцающая свалилась с кровати, с трудом разлепила глаза и хрипло ругнулась. Безликая, давно покинутая комната Кристена дремала во мраке; под онемевшими руками едва чувствовались шероховатые прохладные камни, местами истертые и отколотые; пахло пылью, старой древесиной, тряпьем и маслом для лампы; из-под дверной щели тянуло промозглой ночной прохладой. Она присела, подобрав к себе ноги, и зажмурилась, силясь ухватить крупицы рассыпающегося в прах сна, но тот не давался, лишь дразнил ее неясными образами, стремительно таял и сливался с окружающей чернотой и еле вырисовывающимися силуэтами. Что-то неприятное, исполненное отчаянием и тревогой впилось подобно рыбной кости в глотку Мерцающей, и в остывшем воздухе будто слышались чьи-то далекие голоса: они твердили ей нечто невнятное и срывались то в пугающий вой, то в назойливое мычание. Она в растерянности потерла лицо, перешла на шею, но тут же увязла пальцами в липковатой росе, бисеринками выступившей на набухших вензелях письмен, и похолодела: такого еще не было, даже в чертовы полнолуния или в моменты проклятых оцепенений.       Внутренности Мерцающей скрутило, она нахмурилась, непроизвольно стиснула свободную ладонь в кулак, и перед ее сомкнутыми веками размытыми кляксами всплыли древние своды и многорукое изваяние Асхи, ощерившееся острыми шипами у своего подножья, один из которых был залит кровью. Видение не было отчетливым — оно утопало в серой хмари и лохмотьях паутины, то и дело норовило удрать, но она понимала, что была именно там, прежде чем ее выбило из сна.       Прямо напротив нее возникли уродливые скрюченные тушки пауков, раскиданные в немыслимом замысле жестокого художника, и обездвиженный, истекающий багровым Сарет. Из его распоротого живота победоносной пикой торчал тот самый окропленный шип. Выкормыш Фенрига безмолвно шевелил побелевшими губами и пугающим, бескрайне чужим взглядом смотрел в никуда. Стоило Мерцающей подойти к нему, как он резко схватил ее за горло и хищно уставился на нее знакомыми суккубьими глазами. Что-то заструилось по ее венам вспять, прочь, от вырезанных вензелей в ладонь Сарета. Она почувствовала, как холодеет и задыхается, точно вместе с неведомым потоком от нее убегает жизненная энергия. Мерцающая дернулась, сморгнула морок сновидения и завалилась на лопатки, будто взаправду вырвалась из чьей-то грубой хватки. Она судорожно распахнула дверь, впустив в комнатенку скудный свет и промозглость, и с волнением изучила свое тело: круги на запястье, возникшие вместе с заговором Ксаны, еще сильнее поблекли, остался лишь один яркий. Она ощутила, что рухнула бы снова, если бы не сидела на полу. Ее время почти истаяло. Все кончено, почти. Последние песчинки летели сквозь ее пальцы, разметывались ветром и исчезали в серости бесполезных дней, а груз ошибок и терзаний сильнее и сильнее нависал над ней простецкой гробовой крышкой, хотя было ясно, что в отведенный срок и той не будет. Не будет ничего, кроме забвения.       Внутри нее тлело подозрение, что она вновь каким-то неведомым образом отвела от Сарета смерть, точнее ее вынудили это сделать, украли жалкие крохи жизни, дарованные ей. Мерцающая медленно сглотнула горечь, застрявшую у себя в горле. Она старалась не думать о Сарете с тех пор, как ее стерли из его головы. Она еще больше старалась не думать о нем, когда он пошел за Черепом Теней. Но ее чертова натура оказалась упрямее: в ее памяти все еще сидел маленький мальчик, с упоением возящийся с муравьями на заднем дворе, и нутро нашептывало ей, что давным-давно возле костра она смеялась совсем не с демоном, а с почти обычным человеком, задавленным дурной кровью и окружением. Что, возможно, он пил ее энергию не зря, и кто-нибудь послужит ему компасом на пути к самоисцелению и сохранению Асхана таким, каким он был.       Мерцающая поморщилась в попытке отогнать всякую привязанность, устало поднялась, захватив дорожную сумку, и вывалилась в осиротевший тренировочный зал. Она не сделала и десятка шагов, как ее голова затрещала от напряжения, к глотке подкатил комок с металлическим привкусом, точно она нахлебалась крови, и воздух засмердел непередаваемой вонью, а перед глазами загарцевали алые пятна. Ее лоб и затылок покрылись липкой испариной, лицо перекосило в диком оскале против ее воли, а ладони скрючились, будто и не ладони это были, а звериные лапы, жаждущие разорвать кого-нибудь в клочья. Неизвестно чьи мысли вели ее внутрь особняка, в сокрытые катакомбы, откуда тянуло мрачными ритуалами демонопоклонников, что каждую неделю стекались туда и пропадали.       Мерцающая обезображенной тенью кралась по подземелью, мягко плыла на чарующий размеренный шум и нарастающее тепло. Завидев далекие фигуры в одинаковых балахонах, она в ужасе замерла, ощутив всеми крупинками своей плоти чудовищную жажду крови. Чуждую жажду крови. Не свою жажду крови. Жажду крови, что забурлила пеной у рта и начала вязкой слюной стекать по подбородку. Стиснув зубы до скрежета, она заставила себя тряхнуть всем телом, глубоко вдохнуть, медленно выдавить из груди воздух и ощутила, что наваждение ослабляет животную хватку, рассеивается вместе с алыми всполохами, отступает, проваливается в пятки и пропадает в камнях. Ее плоть вновь возвращалась к ней, пусть ее и било мелкой дрожью. В распирающем черепе одиноко трепыхалась всего одна мысль, чтобы она убиралась оттуда. Мерцающая утерла мокрые губы, развернулась на мысках и исчезла, вывалившись в мир за пределами особняка.       Далеко за его стенами бесновался дождь. Она с облегчением рухнула в грязь и подставила лицо холодным струям. Мерцающая остервенело терла его, взлохмачивала слипшиеся от пота и сала волосы и с усилием вдавливала подушечки пальцев в голову, будто ее мучала страшная боль, до тех пор, пока не ощутила ее наяву. Вскрывшиеся вензели на шее зудели и продолжали сочиться то ли кровью, то ли уже дождем. Происходящая несуразица душила ее и безжалостно выжирала изнутри, там, где сердце пыталось оттеснить шеогское пламя. Она не понимала, в праве ли считать себя прежней, или сволочная судьба под конец жизни обратила ее в мерзкого монстра, который непредсказуемо двигался по чужому безмолвному указанию.       Мерцающая кусала губы до металлического привкуса, тяжело дышала и стеклянным взглядом буравила мельтешащий полумрак, не представляя, что дальше и надо ли оно ей. В дикой пляске ревущей стихии она видела обагренного потерявшегося Сарета, который сам не знал, куда несся, окрыленный своей дурной природой. Проклятый гаденыш, и почему только она не могла вытащить его из своей головы? Почему сейчас, сидя в грязи, она думала, что зря подавила адскую тварь, захватившую ее, и не пошла до конца. Быть может, попытайся она разодрать демонопоклонников — особенно Фенрига — и у Сарета стало бы больше сил бороться со своей темной половиной. Мерцающая усмехнулась и горько рассмеялась: какой только бред не зародится в ее бедовой башке! Не говоря уже о том, что тогда бы и сестру пришлось размазать. Эту дуру, которая в их последнюю случайную встречу твердила об обновлении мира и какой-то там треклятой благодати. Наверное, они обе уже совершенно не они, а неведомые шеогские зверюшки, ждущие очередную подачку или пинок от хозяина.       Мерцающую сжигала едкая злоба, и она со всей прыти шлепнула кулаком по раскисшей земле, ощутив себя вновь у водоема, откуда много лет назад вытащила мелкого Сарета. Сарет! Всякое воспоминание — это Сарет. Сарет-Сарет-Сарет. Точно колдовской зов какой. Или чума, от которой не было спасения. Чертов Сарет. Чертова родня, что сдала ее на руки демонопоклонникам. Чертов Фенриг, что разжег страсти почище лесных пожаров. Лучше бы она сдохла от голода или побоев отца. Лучше бы ей вообще не рождаться такой никчемной и беспомощной, не могущей сделать ничего путного. Лучше бы мир погас прямо сейчас. С этой мыслью она зажмурилась до рези в глазах и от бессилия заорала во всю глотку. Ее истошный крик запутался в плотных струях дождя и, толком не взлетев, утоп в булькающей грязи. — Твою мать, — устало выдохнула она, — Кира, — и разрыдалась.       В какой-то момент слезы закончились, как и дождь, и ее нутро наполнилось звенящей от безразличия пустотой. Она поднялась с колен и зашагала вперед. Она шла и шла до тех пор, пока не завалилась в занюханную покосившуюся придорожную таверну, что, казалось, давно затерялась на карте мира и совершенно случайно выпрыгнула из полуночного мрака. Ее душная прокуренная и пропитая клеть ломилась от разномастного люда и нелюдей, гудела десятками голосов и в момент поглотила Мерцающую, точно она была ее недостающей частью. Продравшись сквозь сизую клубящуюся завесу и пройдя меж шумных столов, она, к своему удивлению, зацепилась взглядом за Кристена, что миловался с местной девицей. Невзирая на табачный туман и дурноту Мерцающая отчетливо видела венец из рогов на ее голове. Не помня себя от нахлынувшей ярости, она подлетела к ним и чиркнула кинжалом по незащищенному алому горлу. Брызнула кровь, ровные края раны разошлись, точно распоротый шов на шелковой ткани, и из его зева заструился багровый горячий поток, что укрыл красным погребальным саваном бесстыдные одежды и точеную фигуру чертовки.       По виску Мерцающей сползла липкая капелька пота, тягучая, как мед. Сморгнув наваждение и уняв трясущиеся ладони, она обессиленно рухнула на стул напротив и, не проронив ни слова, уставилась на парочку. Ошарашенный Кристен с тревогой смотрел на нее, нервно сжимая глиняную кружку. Суккуб лениво перевела на нее лукавый взгляд, внимательно изучила ее, презрительно сморщив аккуратный нос, мазнула губами по небритой щеке воина и исчезла в сизой завесе, оставив их наедине. Мерцающая подперла рукой лоб и с грустью предалась размышлениям, понимал ли он, с кем связался, и с каких это пор в любой, даже самой захудалой таверне промышляют демонические вертихвостки? Можно ли после этого доверять тому, в кого верила всегда? «Ты откуда вылезла такая… седая?» — нарушил безмолвие он.       Мерцающая нахмурилась, вытянула вперед загрязненную прядь и некоторое время с тоской созерцала, как зловеще серебрятся ее волосы. Казалось, в какофонии трактира она слышала, как сыпятся последние крупинки ее жизни. — Неважно, — наконец ответила она. — Помоги. «Чем?» — Сарет… он…, — слова застревали в ее глотке, примерзали к небу и не желали выходить на язык. — Помоги… убить Фенрига, — внезапное откровение прогремело гулко, ярко, незабываемо не только для Кристена, но и для нее самой.       Он в ужасе уставился на нее, замешкался, после чего неуверенно, заторможенно зашевелил пальцами: «Ты больна?»       Мерцающая устало откинулась на спинку стула. — Ты же такой дурак, ни о чем не ведающий. Такой дура-а-ак, — разочарованно выдохнула она. — А вот и мои маленькие зайчишки, — не успел кто-то весело вымолвить над ухом, как на ее запястье защелкнулся диковинный браслет. Она дернулась, настороженно оглянулась, да так и опешила, будто мгновенно забыв про тяжелое украшение: рядом с ней как ни в чем не бывало уселся мужчина, прикрытый плащом и капюшоном; из-под непроницаемой ткани у его лица выбивалась непокорная рыжая прядь. Рукав его правой руки был окроплен кровью, такой свежей, что края пятен не успели подсохнуть. Он звучно побарабанил пальцами, на которых она увидела размытые образы драконьих чешуек и когтей и добавил: — Попались наконец!       Из горла Мерцающей вырвался приглушенный нервный смешок. Ей стало нестерпимо жарко. Деревянное сидение поплыло под ее задом, норовя осесть с чавканьем размытой глины. Она с нелепой ухмылкой потянулась к кружке, перехватила ее у Кристена и под его недоумевающие взгляд и жесты, не останавливаясь ни на мгновение, осушила ее до дна. В животе растеклась колючая прохлада, голову чуть повело, волна расслабления мягко прокатилась от макушки до пят, и мир подернулся почти приятными красками, тонкой вуалью прикрывшими смердящую гниль и тошнотворные оттенки вселенского разложения. От пристроившегося сбоку Айдана — она сразу узнала его! — исходила невероятная жизненная энергия, такая сильная и захлестывающая все вокруг, что, казалось, невозможно было не рухнуть в нее, как в полноводную быстротечную реку. Браслет ли был повинен в том или что иное, но почему-то сейчас распространяющаяся от него аура ощущалась острее, чем несколько лет назад, когда они столкнулись в Размахе. Чудилось, будто даже воздух уплотнился, и Мерцающая медленно втягивала его ноздрями, как вязкую похлебку.       Она почувствовала, как он легко коснулся свободного конца ее измазанного шейного платка и мягко отклонил его в сторону, обнажая уголок кровоточащих письмен. Интересно, он уже знает, что от ее проклятых рук погиб Раилаг? Следом промелькнула мысль, что было бы неплохо опрокинуть в себя еще кружку. Или две. А лучше было утопиться в целой бочке, забывшись на века, точнее на тот вшивый год, что ей остался. От силы год.       Гнетущее молчание и неизвестность затянулись, и Мерцающая не выдержала: — Все увидел? — зло процедила она, так нахально, будто они были старыми приятелями. — Вполне, — с усмешкой ответил Айдан. «Ты снова что-то натворила?» — пальцами вопрошал колеблющийся Кристен.       Она прерывисто вдохнула и поджала губы, не понимая, что может ему ответить. Гудящий от напряжения череп на краткий миг опустел, все слова рассыпались на отдельные звуки и разлетелись по недосягаемым уголкам ее нутра. Осталось лишь всепоглощающее ощущение, что Кристену тоже хочется нагрубить. — Сарета здесь нет, Айдан. — Неужели? — продолжал веселиться тот вполголоса. — А я уж думал, он влез в личину напуганной до седины девчонки.       Мерцающая болезненно скривилась. Отныне что, только ленивый не ткнет ее мордой в это прискорбное преображение? Было видно, как Кристен, не разгадав суть их неясной игры, мягко дотронулся до эфеса меча. Она пнула его под столом и едва заметно покачала головой: не хватало привлечь внимание трактирного сброда. Хотя, если подумать, они и без того были весьма примечательной компанией. — Тогда что? — Тогда ты покажешь мне осиное гнездо, девочка.       Глаза Мерцающей заметно округлились, по телу пробежали приятные мурашки, а на лице наметилась дикая улыбка, что заставила Кристена помрачнеть пуще прежнего. Она потянулась кончиками пальцев к окропленному рукаву Айдана, задумчиво коснулась одного из подсыхающих пятен и с нажимом провела по нему, словно возвращая Драконьему рыцарю его жест с шейным платком. То, что вначале ужаснуло ее до немоты, теперь казалось невероятно притягательным. Она в мельчайших подробностях помнила, с какой яростью Айдан накинулся в Размахе на Сарета, едва признал в нем отпрыска демона. Он, в отличие от Раилага, ни миг не колебался. Перед ее глазами встали тайные катакомбы, в которых бесновалась гневливая рептилия, рвущая в клочья демонопоклонников и небрежно раскидывающая их останки, точно изуродованные тряпичные игрушки. В какой-то момент грезы наяву выскользнули из-под ее власти, и она увидела, как шершавые неотесанные стены закровоточили, и под особняком разлилась бурлящая багровая река, сносящая все на своем пути: изувеченных мертвецов, все ритуальные предметы, утварь и страшнейшие заклятия, подпитывающие мятежный дух Сарета. От ее оглушительного рева заложило уши. Мерцающая не понимала, что на нее нашло: вскрывшиеся ли раны, колдовской ли зов, присутствие ли Айдана, одно дыхание которого, казалось, нагревало воздух над столом, или она просто сходила с ума от животного страха приближающейся гибели.       Для чего-то стоящего, единственного стоящего в ее никчемной жизни, судьба привела к ней того, кто мог помочь. Осмелев, Мерцающая подняла взгляд на Драконьего рыцаря: в его зрачках отплясывали отблески догорающих трактирных свечей. Он молчал, изредка моргая, но смотрел прямо на нее. — Можем переместиться прямо сейчас. — Не можем. Ты больше никуда не прыгнешь, — сказал он и постучал по браслету на ее руке.       Мерцающую неприятно кольнуло: так вот зачем он нацепил диковинное украшение на ее запястье. Ее охватила чудовищная обида: он украл у нее единственное преимущество, которое могло принести хоть какую-то пользу, а без него она и вовсе ничего не стоит. — Но времени так мало! — Достаточно. — Для таких долгожителей, как ты, но мое истекает и Сарета тем более! Он еще может выбрать иной путь, нежели ему заготовили.       Айдан насмешливо хмыкнул. Казалось, если бы не полный посторонних глаз и ушей зал таверны, он бы расхохотался в голос. — Послушай, девочка, пой кому и что угодно, но не мне, — с этими словами он протянул ей карту. — Укажи точку. — Ты не найдешь. — Я жду, — с ноткой раздражения выплюнул он.       Мерцающая зло цыкнула и шумно выдохнула. Она развернула пергамент и, ни мига не раздумывая, ткнула в нужное место. — Не лги мне. Там ничего нет. — Говорила же, не найдешь, — сказала она и, помолчав, добавила: — Это тебе не рогатых шлюх терзать.       Он больно схватил ее за подбородок, стиснул его, развернул к себе и впился в нее пронзительным взглядом. Мерцающая обмерла. Вот сейчас он ее точно размажет по прохудившемуся полу трактира за ее ядовитый язык. Она не понимала, что он может и хочет увидеть в ее потухших зареванных глазах. Можно ли доверять замаранной изможденной девке, на шее у которой демонические письмена? Наверное, нет. Неожиданно она улыбнулась, но получилось обреченно. Точно нет.       Айдан искал что-то в дебрях ее пропащей души, колебался, словно ждал какого-нибудь знака от своего драконьего покровителя. Краем зрения Мерцающая видела, как закипает и мечется непосвященный ни во что Кристен. С каждым мгновением в нем отчетливее угадывалась неприкрытая борьба опыта и эмоций. Он все еще не улавливал, что происходит, но нутром чуял: соперник ему не по зубам, совершенно. Настолько не по зубам, что Айдан даже не обращал на него внимания, будто его и не было, и это тоже подливало масла в огонь. — Вроде меченая, а столько искреннего сочувствия, — задумчиво сказал Драконий рыцарь, ослабляя хватку.       Мерцающая напряженно поджала губы. — Что, и к демонопоклонникам, снующим в катакомбах?       Айдан не ответил, лишь прищурился, одним ловким движением свернул карту и сунул ее в складки одежд, после чего встал и через пару шагов затерялся в суете таверны. — Как ты могла? — укоризненно прозвучало напротив.       Мерцающая оторвала взгляд от засаленной поверхности стола, на краткий миг увидела непривычно обозленную сестру и прикрыла глаза в попытке сбежать от перемешивающихся яви и грез. Об окружающем мире напоминал лишь несмолкаемый гул голосов, что неутомимым ткачом плел ткань разнородных событий от чьей-то удавшейся пирушки и поруганной чести до разлагающегося циклопа, поверженного на подступах к Стоунхельму бравым героем по имени Сарет, и разгневанного ужасного Арантира, шествующего за ним по пятам. И когда она по привычке отмела все несущественные байки, а важные детали поделила на десять, то все равно нарисовалась прескверная картина. Что если Сарет и Арантир столкнутся, или им уже удалось схлестнуться? За спиной кто-то загоготал так, будто сам Кха-Белех засмеялся ей в лицо. Он был бы рад обезглавить и ввергнуть в смуту еще одно государство.       Легкое прикосновение вырвало ее из размышлений. Она распахнула веки и посмотрела на встревоженного Кристена. «Что происходит?» — казалось, если бы он мог говорить, то произнес бы это тяжело, с нажимом. — Ты учил держать меч того, о ком предсказывал Сар-Шаззар. «Теперь все ясно», — в его мимике читалась ирония.       Мерцающая тяжело вздохнула. И почему она надеялась, что он окажется образованным мужем? Она ни разу его не видела ни с книгой, ни с пергаментом. Его руки, похоже, держали лишь меч, кружку, ложку и женскую грудь. Все остальное было лишь делом опыта, своего и чужого, а не многостраничных знаний.       Ей хотелось выпалить ему в единой тираде, что он взрастил погибель мира, что служил демонопоклонникам, что до ее прихода миловался с суккубом, что она провалилась в еще больший ад с его уходом на вольные хлеба, но мысли Мерцающей путались, слипались в единую неразборчивую массу, и она не понимала, к чему это все ему выкладывать. Если повезет, Айдан отыщет осиное гнездо и разворотит его до основания. Кристена же давно отпустили, и неведение ничуть не мешало ему жить. Он славно потрудился и теперь мог гордиться неудержимым Саретом, сметающим все на своем пути.       Мерцающая устало поднялась и зашагала прочь. В гомонящей толпе там и тут ей мерещилась сестра, которая одними губами твердила ей, что она ее бросила. Постоялый двор дышал прохладой и влажностью, что ледяным налетом ложились на плечи Мерцающей, наслаивались второй кожей. Она растерянно посмотрела по сторонам и вновь ощутила чужое прикосновение. «Ты куда?» — В Стоунхельм. «Туда нельзя. Говорят, там промышляла Черная стража.» — Плевать.       Кристен до боли схватил ее за запястье и посмотрел так серьезно, как никогда на нее не смотрел. «Ты не понимаешь, что это за люди. И некроманты рядом рыщут.» — Да плевать, — она подвела его к светящемуся окну таверны и задрала рукав, обнажив предплечье, — вот, метки видишь? И года не пройдет, как умру. Наемники, упыри — какая разница? «Что?» «А может, и Сарет допьет из меня остатки,» — добавила она про себя. — Вот так, Кира! — раздраженно скрестила руки на груди неосязаемая сестра. — Столько лет ты действовала ради меня, а теперь бросила в пасть чудовищу и променяла на мессию.       Мерцающая прикрыла глаза и с усилием надавила на них похолодевшими пальцами. — Уйди. — «Уйди»? И это все, что ты мне хочешь сказать?       Чавканье размытой земли и лошадиное фырчание оттеснили наваждение, она подняла взгляд и с ужасом уставилась на животное, которое подошло совсем близко. Кристен сидел верхом и молча протягивал ей руку. Мерцающая нервно мотнула головой: — Не сяду. И тебе в Стоунхельме делать нечего. «Я сам решу. А ты добираться пешком до города будешь вечность, если вообще сумеешь до него дойти.»       Она стиснула зубы так, что заходили желваки. Кристен не отступал. Он был прав; только с того дня, как ее забрал Фенриг, лошади стали пугать ее до икоты, превратились для нее в проводников в ад. Отметины на шее зазудели с новой силой. Тщательно все обдумав, Мерцающая нервно сглотнула и, подавив панику, нерешительно подала руку Кристену.