Алая тропа

      Потревоженные топотом птицы сорвались с насиженного места, безмолвными тенями нырнули в каменную расщелину и взмыли в высокую пронзительную синеву. Сарет пробежал еще немного по тесному тоннелю, едва не касаясь его шершавого свода, вырвался на волю и, остановившись на уступе, в восхищении замер. Дымчато-серые облака лениво наползали с двух сторон на небосвод. Ветер закручивал крохотные песчаные вихри в колодце, образованном отвесными скалами, шуршал листьями редких деревьев и щуплых кустарников, не спеша, чешуйка за чешуйкой, раздевал иссушенные стволы с разлапистыми ветками, продравшихся некогда сквозь породу там и тут. Вдалеке внизу, у берега виднелась причаленная лодка и пара силуэтов. Его давно ждал Дункан, спокойно сидя на веслах. Его и Линну. Сарет нервным движением попытался оттереть веки от грубой неприятной корки, но она поддавалась плохо, точно намертво приросла к ним.       В воздухе висели запах нагретых солнцем утесов и солоноватая свежесть. Он с наслаждением втянул дурманящие ароматы, жадно, полной грудью, так, словно не дышал целый век. — Красота! — не сумел удержаться Сарет. — Дух захватывает! — Когда ты найдешь череп и освободишь отца, все это будет твоим и только твоим! — торжественно прогремела в его голове Ксана и чуть позже добавила: — Если ты не станешь его освобождать… — Ксана, давай по одной невозможной задаче за раз. — Как скажешь, мой принц.       Сарет оглянулся на черный провал тоннеля. Глубоко в его чреве он похоронил десятки изуродованных орков и гоблинов, обугленные тушки пауков и лицеедов, ослепленного циклопа и беснующегося гигантского червя, источающего яд и крушащего все подряд, но частичку почти каждого из них забрал с собой. Его тело было покрыто от макушки до пят чужой кровью, что плотной коростой стянула лицо, прочными оковами окольцевала запястья и щедро залила облачение зловещим багрянцем, даже сумка увлажнилась настолько, будто была соткана из разодранной плоти. Переродившись, исполнившись ненавистью, он погрузился в неистовство, в затуманившую разум животную жажду крови и с пугающим упоением рвал любого, кто попадался у него на пути. Бездумная бойня обернулась чудовищной жатвой, ни с чем не сравнимым танцем смерти, что закармливала его внутреннего зверя до отвала, до тошноты, до омерзения к самому себе. Всякий раз, стоило ему сбросить демоническую личину, на него накатывали усталость вместе с легким флером эйфории, а после — истинный страх потерять крупицы человечности, терпеть который не было мочи, и он вновь на радость Ксане и отцу отдавался пламени и гневу.       Застыв на краю пропасти, Сарет непроизвольно облизнул пересохшие губы и тут же пожалел об этом — на языке раскрылся противный металлический привкус, который нравился исключительно его демонической натуре. Всесилие и безнаказанность обладали тем же коварством, как и пик телесного наслаждения — попробовав однажды, испив из этого соблазнительного кубка божественный нектар, было сложно отказать себе в очередном глотке. И он вероломно несся вперед, сквозь алый дождь, мимо агонических вскриков врагов, все дальше уходя от себя изначального, от маленького мальчика, что исследовал муравьиные тропы, от сопляка, что украдкой наблюдал за девицами, от щенка, что боялся насадить на меч наемников в первую вылазку с учителем Фенригом. Сарет мысленно ругнулся, посмотрел на замаранные, расходящиеся по швам перчатки и в раздражении сжал ладони в кулаки. Как бы ему хотелось, чтобы рядом с ним встала Линна. Раньше он и подумать не мог, что ее присутствие несло в себе особый смысл: не давало ему захлебнуться безумием, удерживало его на плаву. Совпадение ли, что его настоящее происхождение явилось, когда она исчезла? И как Ксана воспользовалась силой черепа, раз его забрал Арантир? Ему снова нагло и искусно лгали, да? — Я не буду скучать по этому храму, — сказал он, покривив душой, отгоняя от себя пленительное зодческое великолепие, сокрытое в недрах катакомб. Пусть это будет его тайной, неведомой другим слабостью.       Он отошел в сторону, прочь с поля зрения Дункана, сбросил человеческую личину и резво пополз вниз по крутым скалам. Теплые камни потрескивали и скалывались под его когтями, сыпалось мелкое крошево, а золотой песчаный ковер неумолимо приближался. — Сарет, что бы ты ни делал, не открывай им свой новый облик, иначе они не возьмут нас в Стоунхельм, — предупредила его Ксана. «Они меня, или я их?» — он хищно осклабился и еле удержался от язвительной колкости, напомнив себе, что все еще должен играть роль покорной марионетки. Возможно, теперь, с утратой Линны, именно осторожность спасет его от неминуемой потери себя, волей обстоятельств заставит его поменьше обращаться в зверя, убережет его от падения в пекло, откуда нет возврата.       Спустившись, Сарет принял дарованный матерью облик, ощутив уже привычные дурноту и утомление. Он вышел в люди, и поймал ошеломленные взгляды, которые ничуть его не удивили — нетрудно было представить, насколько погано он смотрелся. Шутка ли, сдохнуть на шипе и воскреснуть подле смердящей горы трупов, а после чуть ли не зубами прогрызть себе путь к свободе? Хорошо хоть в катакомбах отыскались добротные доспехи, а то сейчас бы щеголял с оголенным торсом в обрамлении проломленной брони. — Сарет, скорее, садись в лодку, мы отплываем на корабль! — справился с короткой заминкой суетливый жрец, имени которого он не знал.       Сарет устало рухнул на сидение, стянул перчатки и небрежно швырнул их на дощатое дно. — Дункан, так корабль в безопасности? — Слава Илату, ты жив! А где Линна? — Расскажешь ему правду, любовь моя? Стоит ли? — заботливо промурлыкала Ксана.       Шлюпка тронулась. Сарет зачерпнул ладонью воду и омыл руки, после чего оттер коросту с лица, из-за которой чертовски зудела кожа, — на поблескивающей океанической глади растянулись спрутообразные красные узоры, но их тут же разрубило веслом. — К несчастью, она мертва. Арантир убил ее. — Значит все пропало. Надо бежать… быть может, в Серебряных городах…       Сарет нахмурился и покачал головой — вечно менелажьи слуги и приспешники при любом удобном случае стремятся спрятаться или удрать. — Нет. Вы видели Арантира? — Он снялся с якоря и отплыл. — Проклятье! Когда же? — С тех пор прошли часы. Мы ждали твоего возвращения и не подумали его остановить, — Дункана осенило: — Святая Асха! Так череп у него! — Да, он забрал череп. Я возвращаюсь в Стоунхельм в логово некромантов под городом, там я найду Арантира и убью его. Собирай людей, мы отходим с приливом. — Господин, мы пойдем за тобой. — Так у тебя появилась армия, — восхищенно протянула Ксана.       Сарет вяло усмехнулся, с тоской наблюдая за перемигиванием множества ярких бликов, рассыпанных за бортом. Армия, которая при первой возможности терпит поражение по всем фронтам, прячется за мамкиным подолом и мыслит о спокойной и сытой жизни где-нибудь подальше от сражений. Армия, которая не остановила головорезов Арантира, допустила убийство своего господина Менелага и, казалось, совершенно не стыдилась позора. Армия, которую разметали и перевешали в назидание и для устрашения орки Аратрока. Армия, которая безучастно смотрела, как уходят некроманты. Замечательная армия — Сарет всю жизнь о такой мечтал. Он тяжело вздохнул, сбрасывая охватившие его напряжение и раздражение. К дьяволу такое воинство! Пусть остаются в Стоунхельме, может, там на что сгодятся, бездари.       Когда они отошли на приличное расстояние от берега, он в неясном порыве скинул с себя облачение и под изумленные возгласы Дункана и жреца нырнул в океан. Холодная вода сомкнулась над его головой, перерезала пуповину, соединяющую его с остальным миром, — казалось, будто даже Ксану выкинуло из его черепушки. Он опустился ниже, тщательно поворошил волосы, освобождая их от налипшей грязи и ссохшейся крови, огладил колючую щетину, потер руками нагую плоть и, немного задержавшись в бодрящей тело толще, всплыл на поверхность, после чего погреб к судну.       На корабле Сарет покопался в сундуке в капитанской каюте, с грустью отметив, что тот был до отказа набит расшитыми торжественными платьями и прочей чепухой. По счастью, на самом дне сыскались простые штаны и рубаха, и они были куда лучше того тряпья, в которое превратилась его одежда в храме. Прихватив с собой первую попавшуюся бутыль, он спустился на батарейную палубу и принялся очищать замызганные броню и оружие в надежде, что нехитрое занятие позволит ему достичь духовного равновесия, пусть даже шаткого. Сарет сосредоточенно оглаживал каждый вензель на доспехах, а сам с горечью и досадой думал обо всем, что произошло на острове, о тех чудовищных озарениях, что свалились на него единомоментно. Он темный, мать его, мессия, и в его окровавленных руках лежит судьба всего мира. Кажется, кто-то говорил ему, что многое откроется, когда он будет готов воспринять подобные сведения, но разве можно достойно переварить столь дрянную истину и не захворать в одночасье, не сломаться? Мерзавец Фенриг берег не тайну, а скрывал монстра, который за двадцать лет разожрался до исполинских размеров и проглотил Сарета целиком, даже толком не пережевывая.       Мысли текли неторопливо, вяло, перескакивали с одной на другую, не успевая облечься во что-то внятное. Жестокая резня, что он устроил в стенах храма и за его пределами, так раззадорившая и потешившая чертову демоническую натуру, породила сквозную брешь, беспрестанно ноющую рану в его вроде бы человеческом сердце, хотя сейчас Сарет в этом сомневался. Ведь терзать чужую плоть было взаправду увлекательно — он сладко упивался превосходством и рвал, рвал, рвал, чувствуя, как с очередным павшим прибывали силы и возрастала мощь. Ранее Сарет не испытывал ничего похожего, но теперь, вдали от поля брани ощущал лишь отвращение и подкатывающую тошноту. Но если он полукровка, то всего должно быть поровну, или нет? Он окончательно запутался в том, кем являлся на самом деле и какая из двух сущностей ему была необходима, и не понимал, можно ли сплести их воедино, вобрав шеогское могущество и людской холодный разум, не разлетевшись на части и не сойдя с ума. Он метался. Он всегда метался, просто раньше не мог осознать, где подвох; и его провалы в памяти были связаны именно с проклятой двойственностью. После возрождения он всегда был либо демоном, либо нет, и эти природы не пересекались, как день и ночь без сумерек, без слияния, без плавного перехода. Казалось, надо выбрать, но что? В чем правда? Кто он такой? Чья кровь значимее: матери или отца? И что ему делать с последним, с первопричиной дерьма, вылившегося на него?       Он гневно отбросил тряпку, откупорил бутыль, забрался в гамак, сделал несколько отчаянно-жадных глотков и, шумно выдохнув, скривился из-за кислого вкуса вина, очень дешевого, но невероятно знакомого, мигом ударившего в голову яркими воспоминаниями: снег, костер, Кристиан, разговоры, долгие-долгие разговоры и громкий смех, уносящийся вместе с пламенными искрами в черное небо. Не вписывалось в эту чудесную картину только одно: учитель по фехтованию был немым. — Черт, — Сарет, не щадя себя, яростно потер лицо, — Ксана, ты у меня что-то украла. — О чем ты, любовь моя? — с ноткой беспокойства спросила она. — О прошлом. — Я лишь скрыла до поры до времени твои невероятные умения, мой принц, чтобы тебя было сложнее распознать и обнаружить, и ты их вернул почти в полном объеме. — Ага, — неоднозначно пробурчал он, старательно пряча недоверие, и в то же мгновение выхватил в потоке былых лет еще образ.       Не помня себя, Сарет вскочил на ноги, взмыл по лестнице, ворвался в каюту капитана, подобрал трясущимися руками свой потрепанный подлатник и суетливо осмотрел его: к внутренней стороне в неприглядном месте был грубыми стежками прикреплен обрывок тончайшей ткани с изящной золоченой заглавной литерой «и». — Что это? — приглушенно выдохнула Ксана, так, будто поняла все в одночасье. — Это кусок платка моей матери, — твердо произнес он.       Потеряв Линну, Сарет обрел новый маяк, что не даст ему затеряться в океане демоновых страстей. По крайней мере, он надеялся на это.