Дыхание Чёрного человека

Луи ковырял пожелтевшей ложкой картофельное пюре, смотря с отвращением на это жёлтое и холодное блюдо. Белые стены, пропитанные криками боли и отчаяния; коричневый деревянный пол, заставляющий прыгнуть скорее в кровать, дабы ноги не замёрзли; высокий потолок, на котором прикреплены две лампочки с тусклым освещением; небольшое окно с решёткой, дающее понять, что тебе отсюда не выбраться — всё это заставляло сердце Луи рваться на куски, а тело бросало в дрожь. В палате было довольно тепло, что облегчало страдания парня. Из коридора слышались шаги докторов, медсестёр, пациентов, а иногда он слышал противное мычание душевнобольных людей. Сам коридор был длинным и страшным, света было достаточно, чтобы спокойно дойти до нужной тебе палаты, но ни в коем случае не на прогулку по больнице. Страшно там было, очень. Туалеты были все в коридоре, а самое ужасное — они были в антисанитарном состоянии. Луи находился в психиатрической больнице. В самой ужасной психиатрической больнице. Дак просто умирал здесь, чувствуя каждый день запах безумия. Еда казалось ему выблеванной и чертовски невкусной, из-за чего он отказывался есть. Порой голод брал над ним вверх, и он с брезгливостью ел, стараясь не касаться языком и губами ложки. На этот раз Луи поставил тарелку с сухим пюре на тумбочку и лёг в кровать. Палата была довольно маленькой, а дверь располагалась в двух шагах от его кровати, что давало Луэллину слышать приближающиеся шаги докторов. Как же Луи оказался в таком ужасном месте? По правде говоря, он лежал в психушке уже второй раз в жизни, но тогда ему было всего десять лет, а сейчас вымахал до двадцати одного года и снова попал в эту тюрьму. Лу был хорошим парнем, к нему положительно относились в школе ученики и учителя, а с литературой у него было просто блестяще. Он каждый год участвовал в городских олимпиадах, писал сочинения, занимал призовые места и был счастлив, пока не произошло страшное происшествие, которое полностью изменило его жизнь. Когда мальчику было десять лет, он стал свидетелем убийства. Зимним вечером Луи шёл домой через парк, он думал о своей победе в конкурсе, был таким радостным малым, но душераздирающий крик молодой девушки заставил его остановиться и немного испугаться. Вдали показались два силуэта, которые быстро надвигались в сторону Луи. Под светом фонаря стало ясно, что девушка убегала от разъярённого мужчины с ножом. Дак стал пятиться назад, ища глазами людей, но, к несчастью, в парке не было ни души. Селезень повалил утку в снег, нависая над ней. Она кричала, брыкалась, пытаясь освободиться, но всё было тщетно: мужчина нанёс три удара ножом девушке в сердце, на что Луэллин отреагировал криком. Селезень увидел испуганного ребёнка, который бежал сломя голову прочь. Ничего страшнее Луи в жизни не видел: крики, нож, кровь на снегу, свирепый взгляд маньяка. Мальчик боялся представить, что бы было, если бы он не рванул в сторону дома. Родителям он ничего не сказал, но когда по телевизору сообщили об убийстве девушки в парке, у Дака началась самая настоящая истерика. Он бегал по квартире, бился об стены, плакал, а родители были в панике, не зная всей ситуации. Именно с того дня и появился ОН. Утёнок стал слышать мужской голос, шипение, дыхание за своей спиной, а по ночам видел много теней. Он не раз плакал и рассказывал об этом родителям, из-за чего и оказался в кабинете психолога, который задавал странные вопросы: «Когда ты стал слышать этот голос?», «Как часто ты его слышишь?» и «Тебе страшно, когда ты его слышишь?». Луэллин отвечал честно и уверенно, из-за чего оказался в психиатрической больнице. По ночам он выл в подушку, носился по палате, дёргал ручкой двери и просил его освободить, иначе придёт ОН. Пролежав в психушке две недели, мальца отпустили. Он снова стал ходить в школу, заниматься своими любимыми делами и участвовать в конкурсах. Нет, голос никуда не делся, просто Луи понял, что ему больше не следует орать об этом своим родителям, иначе снова окажется в том страшном месте. Когда блондину исполнилось четырнадцать лет, он написал длинную книгу про девушку, которая слышала голоса умерших, и которые спасли ей жизнь. В школе восхищались и хвалили, а писатели со стажем стали приглашать парня на литературные вечера, где Дак чувствовал себя как дома. Да, Луи любил писать, он мечтал стать писателем, что у него удалось, будучи ещё совсем ребёнком. Взрослых немного пугала эта книга, поскольку была написана детской рукой. В произведении присутствовала сцена насилия, которая и испугала взрослое поколение. Луи писал много и долго: за семь лет он написал кучу книг и пару стихотворений. Он был горд собой, порой и вовсе зазнавался, позабыв совсем о том, что он такой же как и все. Нельзя сказать, что у него были враги, но несколько человек терпеть его не могли. Также он обрёл верного и надёжного друга, с которым проводил много свободного времени. За последние два года его стал мучить до боли знакомый ему голос, который повторял имя парня. Одной ночью ОН показался. Дак праздновал двадцатилетие в небольшой компании друзей-писателей, но когда все гости разошлись, из шкафа показалась чёрная худощавая фигура. К горлу парня подкатил ком, а тело пронзила острая боль, из-за которой Луи упал на пол, хватаясь за сердце. Оно билось с нереально быстрой скоростью, а болело, словно в него вонзили тысячу ножей. Фигура закрыла за собой дверцу и присела на корточки перед Даком. Крик так и не вырвался изо рта блондина. Привыкнув к темноте, Лу всмотрелся в лицо незнакомца и увидел на нём широченную улыбку. Далее послышался истерический смех мужчины, из-за которого Дак потерял сознание. Очнулся он только на следующий день. Этот инцидент сильно изменил парня: он стал намного чаще поворачиваться назад, когда куда-то шёл; выдавливал из себя улыбку, пропускал литературные вечера, плохо спал из-за дьявольского сушняка или судорог икр. Испытывал постоянный страх, стал чаще рыдать и биться головой об стену. Соседи жаловались на шум из квартиры, и Даку пришлось вернуться обратно к родителям, рассказав обо всём. Каждый божий день был для Луи адом, в котором он слышал громкое рычание, дьявольский смех, чувствовал дыхание на своей шее и видел его в отражении зеркала за своей спиной. Хоть Луи и ходил к психологу, но он всё равно сходил с ума, не понимая, что это за вакханалия. Он стал писать книгу под названием «Чёрный человек», которая давалась ему с трудом. Он бы мог назвать это шизофренией, но доказывал своему психологу, что ОН существует, и чего-то хочет от бедного парня. В психушку Дак попал во второй раз именно из-за самого себя. Чёрный человек стал являться Луэллину всё чаще и чаще, а он, в свою очередь, сходил с ума всё быстрее и быстрее. В один из пасмурных дней, Луи решил сдаться. Он устал слышать голос, видеть перед самим собой чёрную фигуру и чувствовать чужие руки на своей шее. Луи пытался повеситься в прихожей родительской квартиры. К счастью, мать пришла раньше с работы и с истерическими воплями вытащился своего сына из петли. Очнулся Луэллин уже в палате дурдома.

***

В палату вошла медсестра крупного телосложения с грязными волосами, заплетённые в косу. Она подошла к кровати Луэллина, смотря на него осуждающим взглядом. — Что, опять ничего не ешь? — раздался противно писклявый голос. Дак проигнорировал женщину, повернувшись на другой бок. Утка, тяжело вздохнув, взяла в руки тарелку с уже давно остывшим пюре и покинула помещение, захлопнув за собой дверь. Лу испепелял взглядом белую стену, думая о своих родителях. Именно в этот момент он сильно возненавидел их за то, что они сдали его в дурку, не дождавшись, пока их сын очнётся. — Ублюдки, захотели избавиться от меня, — прошептал селезень в зелёной толстовке. Луи лежал в психиатрической больнице уже десять дней, а родители ни разу его так и не навестили. Психолог посещала Дака через день, а врач каждый день. Все твердили одно и то же: «родители попросили положить тебя на время в больницу, потому что ты пытался покончить с собой». Десять дней Луи ничем не занимался: не писал, не заполнял свой личный дневник, не читал книг, ел под настроение. Но больше всего Даку хотелось встретиться со своими родителями, чтобы высказать им всё, что он о них думает. Однако, даже врачи не знали, сколько Луи будет ещё лежать в психбольнице. Чёрный человек приходил к нему во снах, а наяву только трогал за шею и смеялся ядовитым смехом по ночам. Ему было чертовски одиноко и страшно. Вдруг в палату нехарактерно для врачей постучали. Дверь распахнулась, и на пороге Луи смог увидеть своего лучшего друга — Дьюи Дака. Парень в синем сел на край кровати и взял Луэллина за руку. — Луи, я так счастлив, что ты жив, прости, что не мог раньше тебя навестить, у меня было много дел, — протараторил на одном дыхании Дьюи. — Ничего, — улыбнувшись уголками губ, ответил Луи. Дьюфорд осматривал палату, бегая глазами. — Слушай, Луи, а что с тобой произошло? Почему ты решил покончить с собой? — смотря на окно с решёткой, поинтересовался блондин с интересной причёской. Даку не особо хотелось возвращаться к теме Чёрного человека, но главное, что Дьюи знал про его существование и не считал Лу шизофреником. — Чёрный человек опять замучил? — ни с того ни с сего спросил Дьюфорд. — Он самый, — сжав край одеяла, грустно ответил селезень в зелёном. — Кстати, Луи, ты представить себе не можешь, как за тебя волнуются наши друзья. Да, Дьюи тоже был одним из писателей, который славился криминальными детективами. — Да ну, прямо-таки все? — ухмыльнувшись, задал вопрос Лу. За окном светило яркое солнце, чьи лучики проникали в палату Дака даже через решётку. Погода стояла тёплая, дул прохладный ветерок, а на небе красовались слоистые облака. — Луи, прикинь, кого я встретил, пока шёл к тебе? — подпрыгнув на месте, воскликнул Дью. Луи, подперев голову рукой, стал внимательно слушать своего товарища. — Макдака этого, с которым ты постоянно цапался по поводу литературы. Сердце пропустило удар, в ушах противно запищало, а макушка головы была готова просто взорваться. Меньше всего Луи хотел видеть этого мужчину, а точнее, совсем не хотел. — Что, Макдак лежит в психушке? Издеваешься? — завопил Луэллин, хватаясь за голову. — Нет, он к кому-то пришёл, но точно не он болен, — нервно хихикнув, сказал Дьюфорд. Селезень в зелёном сдавленно прорычал: — Надеюсь, что у него тоже поедет крыша. Ненавижу…