Развенчанные боги

— Смотри на часы, — говорит Ирвинг успокаивающе. — Настройся. Сейчас все получится: ты подготовишься, и просто завершишь свой жизненный путь. Это не больно и нестрашно. А после начнется другая, правильная жизнь. — И я не совершу всех этих ошибок? — с надеждой спрашивает Тайрелл. — Конечно! Знаешь, Тай, признаюсь тебе, я буддист, — говорит Ирвинг задушевным голосом, выдумывая на ходу то, что Тай, должно быть, хочет от него услышать. — Я верю, что через несколько минут ты сразу переродишься. И очень скоро появишься на свет — без осознания, кем ты был, но зато со всем этим опытом, достижениями, характером. Это будешь тот же ты, Тайрелл, — ласковым шепотом добавляет он. — Но только лучшая, почти идеальная версия… А сейчас давай помолчим. Тай затихает, успокаивается. Он пытается представить, как бы могла сложиться его жизнь. Тревожно мелькает мысль: Ирвинг в любой миг может потерять терпение. Воткнуть шприц в привязанного человека: раз — и готово. Наверное, будь китайцы рядом, он бы давно бы это сделал, потому что выглядит непрофессионально. Киллер-нянька! Наверное, постыдился бы коллег. Тайрелл опять фантазирует об иной жизни. Вот сейчас он дышит, думает, видит сочувственный взгляд Ирвинга — и все в порядке. И этот момент должен длиться, длиться… Ведь любая человеческая жизнь когда-то обрывается. Все мы — будущие мертвецы. Никто же не думает каждый миг о том, что все вокруг исчезнет, сердце остановится… Может, и для Тая настоящее, живое и не страшное, как-то застынет, растянется до бесконечности? Несколько минут до смерти — это ведь еще очень долго, правда? Это сотни глотков воздуха, сотни мыслей… Тай затравленно косится на часы. И у него начинается настоящая истерика, как только Ирвинг встает и со вздохом направляется за шприцем. — Нет! Не надо! Умоляю! Я нашел… — говорит Тайрелл, всхлипывая. — Ирвинг, я почти готов, одно… Я нашел, чего не хватает. Только одно. Погоди! Стоп! — И? — Дай выйти на улицу… нет — нет, не то, понимаю. Выведи меня на балкон. Мне надо посмотреть на солнце. Слышишь?! Моя последняя просьба, клянусь. — Если ты надумал сигануть с балкона, чтобы самому все контролировать, эта смерть будет не легче, поверь мне. И я не стану так рисковать. Наши китайские друзья могут торчать внизу, еще подумают черти что… И вообще почему я еще с тобой разговариваю? Мне надо просто закончить работу. Тайрелл кивает. Где-то под ложечкой щемит, боль почти приятная, если бы жизнь продолжалась. Его трясет от волнения. Кажется, кровь уже отлила от лица, сгустилась где-то в груди, вокруг сердца, и оно вот-вот не выдержит. — Сорви мне листик, пожалуйста, — просит он. — Что?! — Принеси блядский зеленый лист! — орет Тай. — Мне нужно что-то живое! — Да где я тебе его возьму?! Черт! — Ирвинг выходит в соседнюю комнату, отламывает чуть не половину растения и приносит его пленнику. — Дай! Тай зажимает листья и стебель в кулак той самой привязанной, обнаженной, готовой к уколу руки. Тайрелл молча кивает, стиснув зубы. Он готов. Теперь он обреченно молчит. Когда Ирвинг подносит к его коже шприц, он больше не издает ни звука. Да, странно, должно быть, выглядит. Пафосный парень в костюме за шесть тысяч долларов, успокаивается, стискивая в пальцах какой-то гребаный цикламен или бальзамин. Тошнотворная неизвестность, которая станет реальностью через секунды, как только яд вольется в кровь, гипнотизирует. Тай словно смотрит в черную дыру, куда всасываются его жизненные силы, мысли, желания. Фиксеру, вроде бы, тоже не по себе. — Если бы вдруг я дал тебе не десять минут, а день, что ты бы сделал? — слышит Тайрелл. Он хочет пропустить вопрос мимо ушей. Но напряженный, серьезный тон, каким спрашивает Ирвинг, пробуждает проблеск невозможной, дикой надежды. А вдруг так бывает? — День? — Тай чуть не облизывается от одной фантазии об этом: день кажется огромным, невиданным богатством. Дышать, пить воду, ходить по улицам, смотреть… — Да. Что бы такого важного ты сделал? Написал завещание, закончил дела в банке, посидел за ноутбуком? —  Тайреллу все варианты кажутся мелкими. Но он видит, что фиксер сомневается, и сердце начинает колотиться в горле, сбивая дыхание. «Думай, думай! Это последний твой шанс, урод, — обращается Тай к себе в уме, жалея, что не может дать пощечину, чтобы взбодриться. — Ты непременно должен сказать нечто весомое, ценное, грандиозное. То, что его убедит. Ну же?! Давай. Идиот, неудачник. Зачем тебе день? Зачем тебе жизнь?» — Тайрелл, — неожиданно орет Ирвинг. — Слушай. У меня нет времени. Отвечай. Живо. — Плавал бы, — дрожа от стыда за то, что ничего не придумал, шепотом отвечает Тай. — Я люблю плавать. Как же жалко звучит! Ирвинг будет разочарован. — Ок, — говорит фиксер, меняясь в лице. — Ну, хорошо. Ладненько. Все понятно. Мне надо позвонить. Подожди минутку. Тайрелл кусает губы. Поскорей бы уже умереть, чтобы так не мучаться от страха. В последнее время каждый раз, когда у него есть шанс, он «лажает». — Карт-бланш, — доносится голос Ирвинга из другой комнаты, наверное, говорит по телефону. — Помнишь наш уговор? Он в силе? Да, прошу. Знаю. Один молодой хакер. А, нет, не Эллиот. Тайрелл. Ага… Ага… Что поделаешь, тебе всегда не нравился мой вкус. Естественно, другого шанса не будет. Присмотрю. Да, под мою ответственность. О чем речь! Спасибо. Я всегда считал тебя великодушной, хотя ты сама этого не понимаешь. Хорошо. Прощай. Он возвращается к Тайреллу, который тихо сидит на стуле, почти без чувств. — Ага. Ты только не очень волнуйся сейчас… чтобы инфаркт не схлопотать. Но смерть отменяется. Живи! Тай не может так сразу понять, что происходит. В голове туман. Тело пробивает дрожь. Что значит «живи»? Можно дышать — минуту, час, день? Всласть? Еще раз увидеть, как вечером темнеет, наступает ночь? Для него вообще сегодня наступит ночь? И он заснет и откроет глаза утром? А сейчас можно встать и идти? Его пощадят? Так не бывает! Ирвинг начинает его развязывать. — Как это меня клемануло-то, — ворчит он. — Зеленый листик, «люблю плавать» — такой нормальный человеческий ответ. Не ожидал. Ни один мой «клиент» не сказал бы подобного. И во что я только что вляпался! На хрен отвоеванную свободу! Считай, это я на жизни крест ставлю. Тайрелл, Тайрелл… Чертова ты кукла! Идеальное, блин, орудие самоубийства… Тайрелл потрясенно слушает, но мало что сейчас понимает. — Только, смотри, какое дело, есть условия, — обращается уже именно к нему Ирвинг. — Тебя отпускает моя нанимательница, потому что думает, что ты … гм… моя пассия. И я за тебя отвечаю. Это ни к чему не обязывает. Но придется побыть рядом со мной… какое-то время… иначе нам обоим конец. И, конечно, все эти ваши с Эллиотом божественные замыслы и перевороты тебе придется пока забыть. Она никого не прощает дважды. Даже себя. — Я могу жить? — спрашивает Тай, едва шевеля губами. — Да, да, — Ирвинг берет ладонь Тайрелла в руки. — Ш-ш-ш! Все наладится, вот увидишь. Ирвинг ворошит его волосы, и Тай начинает оживать. Этот человек не сделает ему ничего плохого! Он хочет помочь! Тай спасен! — Знаешь, Тай, а лучше всего нам сейчас быстро уехать подальше на несколько месяцев. Пока все о тебе забудут. Не то, чтобы я сомневался в ее слове, но… Ее мир — интуиция. А значит, она непредсказуема. Наконец Тай отчетливо понимает: он будет жить. От облегчения глаза становятся мокрыми. Слезы, словно капли дождя, так и катятся — легко, неудержимо, неправильно, и Тайрелл даже не понимает, что плачет. — Давай-ка, Тай, уходим быстрее. На улицу, подальше, посмотрим на солнышко. Все как ты хотел. Тайрелла захлестывает что-то похожее на острое ощущение счастья.