Развенчанные боги

Городок в Канзасе, в котором они останавливаются… это просто не с чем сравнить. В Америке Тайрелл и не видел ничего подобного. Меньше сотни одноэтажных коттеджей. Машины, вышедшие из моды лет 30 назад, — все на радость любителю ретро Ирвингу. В Канзасе? Более дикого места не сыскать. Вот-вот торнадо унесет в сказочную страну Оз. По пути сюда — сплошь фермы и поля, где пасутся черные коровы. Даже дорога, которая ведет в это место, — не асфальтированная, а грунтовка. Пара магазинов, почта, полицейский участок. Полуразрушенные дома и совсем уж остовы построек соседствуют с ухоженными частными владениями. Надо всем этим торчит шпиль храма. Одно-единственное кафе: простые прямые линии, хмурое черно-белое здание снаружи, интерьер под цвет дерева внутри и внезапно алые стулья. То ли забегаловка, то ли зал для поминок, то ли точка для утреннего кофе. Аромат свежего струделя, который здесь готовят ежедневно, несколько примиряет с убогим видом кафе. Бар на границе с лесом — совсем уж смутное заведение, сизое от дыма, со сладковатым запахом конопли. Вместо фитнес-центра — школьный стадион, на котором разминаются взрослые мужики. Вместо салона красоты — парикмахерская, где за сушкой волос обсуждают жизнь пожилые дамы. А в центре всего этого крошечного благообразия — ратуша, на которой каждое утро пожилой мэр, кряхтя, поднимает флаг. Территория настолько открытая, а постройки в таком отдалении друг от друга, что когда солнце всходит, прямо с центральной площади можно наблюдать рассвет. Ирвинг усмехается, оглядывая городок. Окрестности ассоциируются для него с расслаблением. Тайрелл, попав сюда, ощущает почти клаустрофобный ужас. Первым делом Ирвинг приобретает здесь дом. На одну из разных фамилий, которые значатся у него в разных паспортах, дополняя одно и то же имя. Тай так и не узнает, как фиксера зовут на самом деле. — Между прочим, дом обошелся по цене где-то пяти твоих костюмов, — замечает он Тайреллу. — Зачем покупать? На сезон? Почему нельзя арендовать? — Мы ведь никому не скажем, что тут ненадолго, — поблескивает стеклами очков Ирвинг. — В таких местах люди, которые приехали недавно и хорошо себя зарекомендовали, просто новые соседи. А если скажут, что приходятся родственниками всем известной покойной тетушки Карен, их вообще будут считать почти местными. А если еще и работать тут начнут… О них вспомнят, конечно, как о новичках, но без энтузиазма. Зато те, кто арендует жилье и всем своим видом показывает, что приехали лишь на время, остаются чужаками и вызывают море интереса. От них пахнет другой жизнью, странствиями, загадками… Ты хочешь оставаться под прицелами взглядов соседей? Я вот просто хочу принять окраску окружающей среды — и расслабиться. В доме обнаруживается кухонная мебель из ИКЕА, огромный безвкусный платяной шкаф — такие были еще у родителей Тая, на ферме, два красных обшарпанных дивана и секретер — кажется, самодельный. — Думаю, здесь на днях отдал Богу душу какой-то старикан, — выносит вердикт Ирвинг. Дом на две спальни отнюдь не в идеальном состоянии, иначе не стоил бы так мало. И Ирвинг на неделю погружается в физическую работу. Он ремонтирует кровлю своими руками, привозит из соседнего поселка мастера по ремонту котлов, натирает полы, снова и снова отмывает окна. Тайрелл поначалу впадает в угрюмое состояние, и не хочет выходить из своей комнаты, помогать, разве что иногда готовит на двоих. Не то, чтобы он избегает работы, просто категорически не понимает, зачем было прятаться прямо вот так. Здесь нет ничего хорошего: куда ни глянь, все серо, грязно, убого. Может, покинуть Ирвинга и ехать, куда глаза глядят? Может даже, вернуться домой — и будь что будет? После памятного разговора о близости Таю кажется, что поступки Ирвинга не целесообразны. За ними — эксперимент, одержимость, возможно даже, издевательство над Тайреллом, который привык к радикально другой жизни. Все эти разговоры о близости — удел слабаков. Ни Джоанна, ни Эллиот не нуждались в ней и даже не заикнулись бы об этом. Они с фиксером почти не разговаривают. Через два дня после новоселья они едут в городок покрупнее, в Walmart, где скупают всякую утварь, посуду, набор инструментов для ремонта и, к священному ужасу шведа, некоторую одежду, качество которой стремится к нулю. В основном, Ирвингу для грязных работ. Из личного гардероба у Уэллика лишь костюм, в котором он был одет в день побега. — Почему ты не дал мне спокойно собрать вещи дома? Откуда я знаю: эта спешка имела смысл или это твоя паранойя? — сверлит глазами мужчину Тайрелл. — Почему не дал? Ну, потому что знаю, как все обычно происходит, знаю привычки одного небезызвестного тебе человека. С каждым днем риск, что она передумает, снижается. Это, во-первых. Тая это не убеждает. — Во-вторых. В брендовых костюмах ты, конечно, выглядишь сногсшибательно, но здесь разгуливать в них не придется, — говорит Ирвинг. — Наша цель — спрятаться, а не стать самым ярким прыщом на носу этого городка. Надо или одеваться в точности, как остальные, или изображать фрика. Знаешь, что характерно? Фрики (если они не превзошли других оригинальностью) забываются. Потому что выразить себя, выделиться из толпы — самое безобидное и распространенное желание. — И поэтому ты носишь такую одежду, будто сбежал со съемок костюмированного фильма? — иронизирует Тайрелл. — Именно. Ретро — то, что мне нравится и то, что придает образу безобидности. — Нет никакого образа, — с раздражением говорит Тай. — Это делает тебя просто смешным, если начистоту. Знаешь, твои странные очки, рубашки, костюмы выглядят так, будто немолодой мужчина впал в детство. Это не вызывает доверия. Я бы не приобрел у тебя даже подержанный автомобиль. Ирвинг удивленно приподнимает бровь. — Оки доки, — говорит он. — Понял. Но меня все устраивает. Он предлагает Уэллику определиться: выбрать одежду «масс-маркет» по каталогам интернет-магазинов или заказать вместе с ним в винтажном магазине рубашки невероятного кислотного цвета. Ирвинг выбирает канареечный и зеленый. Таю бы пошел электрик. — Ты всегда думаешь только о себе! — взрывается Тайрелл. — Я только что сказал, что не намерен наряжаться шутом. Ты не слышал?! Мне даже в одном доме неприятно находится с тем, кто выглядит, как жертва «машины времени». Он сам не понимает, зачем это говорит. Ирвинг бесит его сейчас бессмысленной жизнерадостностью, снисходительностью, привычкой исподтишка всем рулить. Да кто он такой?! И разве не он виноват в том, что Уэллик оказался в такой ситуации, заперт в этом ужасном месте? Другой бы пытался как-то исправить положение, узнал бы по своим каналам, есть ли за ними погоня. А этот фрик непонятно чем занят. Непонятно чему рад. — Стоп, стоп, — спокойно обрывает фиксер. — Но одеваться ты же во что-то собираешься? На улице зима. Или проведешь месяцы в домашнем заточении? Тайрелл выходит из себя. Выходит ярко, именно так, как он умеет: только что улыбался, пусть натянуто, и вдруг начинает орать с перекошенным лицом и выпученными глазами. Он кричит, что его достали условия, достала эта дыра и больше всего — сам Ирвинг. Фиксер присвистывает. — Ага. Гм. Ваши жалобы, мистер Уэллик, сводятся к тому, что я плохо о Вас забочусь, не так ли? Тайрелл вздыхает, приглаживает волосы. Он не понимает, к чему вопрос, к чему переход на Вы. — Ну ок. Кажется, это надо объяснить раз и навсегда, — Ирвинг грозно повышает голос, но остается все таким же спокойным, как обычно. — С какого дива Вы взяли, что я обязан заботиться?! Я хочу это делать. Хочу. Но, может, я недостаточно четко прояснил, что нет никаких заговоров и далеко идущих планов по поводу Вашей персоны? Я не представитель Темной Армии сейчас, просто человек. Это моё личное дело. Я ни перед кем не отчитываюсь. И если, мистер Уэллик, я Вам не нравлюсь, решение более чем простое: валите домой. Серьезно. Проверьте, в опасности ли Ваша жизнь. Решайте свои проблемы сами. Почему Тайрелл замирает? Цепенеет. Теряется. Он не боится уехать. Его ничего не держит возле Ирвинга. Но Тай всегда приходит в замешательство, сталкиваясь с абсолютной, гранитной, непоколебимой уверенностью. Кажется, фиксер точно знает, что Тайрелла в Нью-Йорке убьют. И он не будет сожалеть по этому поводу, если Тай сейчас сам уедет. И — совершенно точно Ирвинг не боится его потерять. Тай немного разочарован и обескуражен. Разве фиксер не казался таким заинтересованным? Разве Тайрелла так легко заменить? Тай молчит. Все, что он может сейчас: выжать из себя насмешливую улыбку. — Ты ведь очень умный, Тайрелл, да? — тихо и ласково спрашивает Ирвинг. — Давай больше не возвращаться к этому разговору. Мы совершенно свободны. Никто никому не обязан. Тай хочет сделать шаг назад в этом конфликте, прикрыв отступление небрежными жестами и смешками. — Ирвинг, по-моему, у тебя что-то с нервами. Мы говорили всего лишь об одежде. С чего ты вздумал так психовать?! У Тайрелла инстинктивно получается заставлять людей сомневаться в собственной памяти. Обычно они начинают оправдываться. Указывают, что Тай первым вышел из себя. И чем с большим жаром говорят, тем легче поймать их на неуравновешенности, легче обвинить в неадекватности. Но Ирвинг не оправдывается. — Вот и умничка, — говорит он, комментируя не слова, а намерение Тайрелла пойти на попятную. — Я живу так, как мне нравится. Я одеваюсь так, как мне нравится. Конфетка моя драгоценная, тебе слова никто не давал. Не нравится — терпи. Очень сильно не нравится — прощай. Тай настолько обижен, что даже не может сразу ответить. Он закусывает губу. Его глаза темнеют. И Ирвинг тут же добавляет мягко и задушевно: — Вот такой человек тебе достался. Тебе уже не поменять меня, дружок-пирожок. Годы, то да сё. Проще принять, как есть. Зато ты так очаровал меня, что я готов на очень и очень многое. Абсолютно по доброй воле. Просто не дави. Вопрос с одеждой так и остается нерешенным пока. Тайрелл соглашается лишь на худи небесно-голубого цвета. Ирвинг странно смотрит на него, оформляя заказ, и Таю кажется: про себя он над ним посмеивается. В среду приходит посылка с покупками, которые фиксер заказал еще неделю назад. Тайрелл распечатывает и с удивлением обнаруживает там вещи, стоящие целое состояние: мужские средства по уходу за телом от Lancôme, пижама от Brioni, халат от Armani. — Это тебе. Нравится? — спрашивает Ирвинг. — Откуда такие деньги?! — Остались от реализации моей прошлой книги. Расходилась, знаешь ли, как горячие пирожки. — И ты… тратишь их на меня? — Тайрелл польщен и даже слегка растерян. Он проводит ладонью по нежному шелку пижамы. — Это новогодний подарок? — Нет. Просто достойные тебя вещи. То качество, к которому ты, должно быть, привык. Не хочу лишать тебя радостей жизни. — Но в чем логика? — Тайрелл не знает, как реагировать: все вещи он привык подбирать себе сам, за собственный счет. Подарки — это что-то из области детства. — Мы покупаем костюмы в супермаркете. Живем почти в лачуге. Пижаму никто не увидит… Зачем тратить так много на нее? — Не напоказ, — хитро усмехается Ирвинг. — Только для тебя. Тайрелл улыбается ему в ответ.