Развенчанные боги

Тайрелл улыбается самой сладчайшей, самой выверенной из своих улыбочек рыжеволосой Кэтрин, даме слегка за 40, в элегантном синем жакете. Она млеет. Ее настроение очевидно далеко от добрососедского. Так смотрят фанатки на кинозвезду, оказавшись вдруг вместе за чаем: с немым обожанием и яростным намеком «Я вся твоя, душой и телом». Ирвингу остается наблюдать эту сцену с дивана, с другого края комнаты. Муж Кэтрин, пожилой простачок, битый час рассказывает фиксеру о местной рыбалке: снастях, наживках, насадках. Ирвингу даже не требуется изображать заинтересованность, достаточно время от времени говорить «Ага». Донные блесна, сомики и сабленки Пита волнуют куда глубже, чем поведение жены. — Боже, Вы — романтик, — закатывает глаза Кэтрин, — Я думала, таких мужчин уже не существует. Тай пожимает плечами, делая мину баловня судьбы: — Нет, просто бизнесмен. Кэтрин, умная и хваткая женщина, казалась бы современной, если бы не кудряшки «мелкий бес», если бы не излишне накрашенное лицо, если бы не провинциальный голод на яркое, красивое и стремительное. Тайрелл рассказывает ей о поездках, ресторанах, клубах, узнает и одобряет ее предпочтения в книгах, музыке, кино, но с таким же успехом он мог бы просто показывать себя. Она скорее всего думает лишь о том, как такую экзотическую птицу занесло в их края, да еще надолго: жить по соседству. Узнав, что она рисует, Тай небрежно просит на память какую-то из работ, и немедленно получает акварельный пейзаж, достаточно неплохой. Впрочем, Ирвинг уже получил от соседа образец прикормки для рыб, так что счет по этому семейству сравнялся. Ничего нового во всем этом для Ирвинга нет, кроме того, что сам он хмурится, и все время без надобности протирает очки, и хочет закурить, чего не делал целую вечность. — Видишь, и без твоих хваленых паролей я ей понравился, — довольно улыбается Тайрелл, когда они идут домой. — Женщины падки на комплименты. — Флиртовать — не самая безопасная тактика, пока мы собираемся прятаться, — качает головой Ирвинг. — Почему? — Она начнет мешаться под ногами, преследовать тебя, — Ирвинг поднимает брови и с раздражением указывает на дом Кэтрин. — А если ты будешь с ней откровенен, еще хуже: отвергнутая женщина опасна. — Что?! — Тай замирает посреди дороги. — Она же не может на что-то всерьез рассчитывать. Ты видел, сколько ей лет? Она должна радоваться моему вниманию… Ирвинг вздыхает. Да, бесполезно учить чему-то человека, обращаясь к его разуму, когда его сердце чувствует только его самого и недоступно для других людей. — Сам-то ты что с ней не поговорил? — слышит он. — Тем не нашлось? Не раскусил ее? — Тем было предостаточно, — Ирвинг немного повышает голос. — Она чертовски честолюбива, умна, у нее единственная в городке кофейня, так что поговорить про бизнес и столичные тренды в оформлении кафе она бы не отказалась. Ее «пароль»: крупная рыба в мелкой воде. Кэтрин хочет в большие города, на просторы, мечтает о серьезной конкуренции и серьезных мужчинах. И это не светлые юные мечты, а трагичные, безнадежные мечты человека, годы которого ушли… — Ты просто сердишься, что наш счет сравнялся, — Тай мило улыбается. — Сравнялся?! Ты не забыл, что, кроме «добычи» от Пита, у меня еще книга от нашей пожилой соседки? — А у меня есть солонка от нее, — Тайрелл сдерживает улыбку, глаза его коварно поблескивают, и весь он выглядит чертовски красивым. — Как?! — удивляется Ирвинг. — Когда? Как ты ее убедил? — Заглянул сегодня утром, побеседовал о здоровье, попросил соли, — снисходительно поясняет швед. — Так что тебе стоило постараться с Кэтрин, пока я не победил. — Кое-кто взял ее в оборот и безостановочно строил глазки. — Ирвинг! — осознает Тай. — Да ты ревнуешь! Швед выглядит радостным, сытым, окруженным вниманием. Ирвинг думает, прежде чем ответить, сведя брови, чуть приоткрыв рот. — У меня нет права ревновать. Пока что, — говорит он глухо. — Но — да, я ревную. Жить в одном доме с кем-то подобным тебе… не хватит никакого терпения. Ничто человеческое, знаешь ли, мне не чуждо, я-то не Бог, — он иронично подмигивает Тайреллу. — К тому же ревность — моя главная слабость. — Что значит «с кем-то подобным мне»? — напряженно интересуется Тай. — С красавчиком, — отвечает Ирвинг, пряча улыбку. — С кем-то очаровательным, голубоглазым, с идеально сложенным телом. И — флиртующим. Тайрелл вначале довольно усмехается, а затем смотрит на него долгим, пристальным взглядом.

***

Под нажимом аргументов — заносить тексты в блокнот в современном мире глупо — Ирвинг дает Тайреллу ноутбук на то время, пока возится с ремонтом, а заодно возвращает телефон. Никаких новых сообщений. Зашифрованных или нет. Тай решает сочинять роман о крупной корпорации. Психологический роман. Философский. Впрочем, с определениями лучше поостеречься. Если загнать воображение в существующие рамки, получится тоже что-то уже всем знакомое. Его роман должен быть уникален, иначе игра не стоит свеч. С детства Тайрелл знает: даже родная мать не оценила бы того, что он хорошо знал школьные предметы, правильно отвечал или был отличником. Ее восхищение можно было завоевать, только став лучшим учеником на параллели. Так, например, в спорте значение имеет только тот, кто пришел первым. Второй и сто второй — практически одинаковый результат, несмотря на разницу усилий и способностей. Не бывает постепенной славы. Она или есть, или ее нет. «Неплохо для начала», «добротный текст», «многообещающая книга начинающего автора» — все это не ступеньки к будущему успеху, а гвозди в гроб литератора. Если вы несколько раз видели имя человека среди заверений в его посредственности, вряд ли вам захочется открыть его книгу в следующий раз. Нет, истинный автор должен быть заметен, как комета, привнести что-то необыкновенное, удивительное, невиданное ранее. Новые идеи. Новые формы. Разрушение канонов. Впрочем, в наши дни речь уже скорее о разрушении канонов разрушения. Тайрелл задумчиво смотрит на экран ноутбука. Он вспоминает, как работает Ирвинг: строчит, будто боится не успеть, хмыкая, улыбаясь чему-то, без пауз, словно ему кто-то диктует. Вот бы также… Но ведь Тай берется не за какое-то детективное чтиво, когда почти все равно какие слова выбирать. Ему надо подумать. Начать лучше с яркой, запоминающейся фразы. «Жизнь — песчинка на дороге Вселенной», печатает он. Хорошо? Нет, кажется, он читал что-то подобное. Да, точно, жизнь не раз сравнивали с песчинками, это избито. «Думай, думай, не спи», — подгоняет Тайрелл сам себя. Может, начать сразу с диалога? Пусть читатель попадет прямо в гущу событий. " — Простите, если заставил Вас считать, что нуждаюсь в Вашем совете или одобрении, потому что я в них не нуждаюсь, — высокомерно заявил глава корпорации по имени Филипп Райс, седой мужчина со взглядом акулы». Нет, лучше убрать намеки на реальные имена. Пусть будет Пит Райс. Тайрелл перечитывает написанное. Нет, «заявил» — ужасное слово, для официальных бумаг и пресс-релизов. А как? «Сказал» — банально. «Крикнул»? «Ну нет же, нельзя высокомерно крикнуть, тупица, — говорит себе Тайрелл. — Не можешь одно слово подобрать!» И что это вообще такое? Летопись международного конгломерата? Разве об этом никто не писал? Описание интриг и склок? Кто это будет читать? Кому это надо? Нельзя начинать роман, пока не придуман сюжет и идея, сверхзадача. Ирвинг говорил, что у него богатый опыт. Опыт, опыт… О чем еще можно написать? Что Тай знает, кроме будней компании, в которой работал? Что еще было в жизни? Начать надо с чего-то трагического. Смерть. Люди любят смерть. И еще люди любят любовь. Пусть героя зовут, например, Элли…ас. Элиас. «Когда Элиас вернулся домой, ему казалось: от него осталась одна оболочка. Он наткнулся на сумочку покойной жены». «Черт! Хочешь выставить на посмешище не только себя, но и Джоанну?! Еще раз. Иначе». Тайрелл стирает все написанное и смотрит на пустой экран. Что же он делает? Если он напишет роман, а его раскритикуют или вообще осмеют, он же не выдержит. Покончит с собой. А смысл жить дальше? После такого ему уже не очухаться. Надо написать идеально или забросить эту затею, иначе его ждет полнейший провал. Даже возиться с самоубийством не придется, просто подохнет от стыда и боли. Но сдаваться вот так сразу — тоже не дело. Тем более Ирвинг знает о его намерениях. Передумать — словно расписаться в собственной беспомощности. Значит, Тай напишет первую строчку завтра. Возможно, он подумает об этом ночью. Он настроится на работу с утра. И вообще энергии будет больше. Завтра непременно получится. Погасший экран ноутбука похож на зеркало. В нем расплывчато отражается лицо Тайрелла. Но в нем не видны его глаза: прозрачно-голубые, с угольками зрачков. Грустные, выразительные, растерянные.