Развенчанные боги

Руки Тая скользят на плечи фиксера, поглаживают, сходятся у него на шее, ненадолго сжимаются и испуганно разжимаются. Ирвинг дергает пояс его халата, но он отстраняется и раздевается сам, все аккуратно раскладывая. Ирвинг раздевается быстро, рубашку снимает рывком. Тяжело дышит, приоткрыв рот. Серьезно смотрит. Ироничный, почти карикатурный человек из комедий 80-х куда-то исчезает. Тайрелл впервые за все это время думает о том, что Ирвинг, как и он, не типичный американец. Возможно, тоже родился в другой стране. И уж точно в нем течет южная кровь. Испанец? Итальянец? Мексиканец? Без одежды Ирвинг куда более дикий и горячий, чем это могло прийти в голову: смуглый, с огромной татуировкой на правом плече, с волосатой грудью, животом, руками, с более короткой и разреженной, но все же «шерстью» на спине и заднице. Ни дать ни взять: оборотень, не закончивший трансформацию. Плечи у него широкие, мускулистые — у Тая нет таких рельефных мышц, несмотря на тренировки. Тело Тайрелла, вообще-то подтянутое и сильное, на контрасте с испанско-мексиканским загаром, кажется очень белым, гладким, с нежной ухоженной кожей. Тайрелл быстро и горячо целует, прямо атакует ртом, языком, зубами. Правда, его бесят все, кто смотрит на него свысока. В том числе — в прямом смысле. Своим ростом — выше среднего — он весьма гордится, но Ирвинг еще на полголовы выше. И когда он охватывает пальцами подбородок Тая и задирает, ощущения весьма непривычные. Они сталкиваются, сплетаются, вертят друг друга, руки и ноги мешают. Они похожи на танцоров, когда оба почему-то пытаются вести.Тайрелл напористо хватает за плечи, пытается развернуть Ирвинга. Ему, как всегда, хочется перейти к основному процессу, когда уже партнер под ним. — Погоди, — хрипло останавливает тот. И это странно, потому что видно, как он уже возбужден. Хотя Тайрелл прекрасно знает, что меряться членами — самое банальное, что только существует в природе, все равно невольно отмечает, что у Ирвинга больше. Секс для Тая — как присвоение человека. Кажется, все лучшее в нем переходит и на Тайрелла, а сам партнер словно поступает в его распоряжение. «Помеченный» человек уже не такой свободный и недоступный, не такой посторонний и пугающий. Когда встречаешь кого-то, с кем был разовый секс или даже регулярные встречи, он — как одежда, которую ты когда-то надевал, в большей или меньшей степени поношенная, но знакомая до каждого шовчика, пахнущая тобой, своя, но уже не такая манящая, как на витрине магазина. Фиксер хватает его руки, прижимаясь губами к шее. Целует, покалывая усами, тщательно вылизывает горло. Тайрелл дергается, недовольно и растерянно, когда прикасаются к его шее, но чувствует, что при этом возбуждается. Ирвинг прикусывает его шею. Тай шипит, невольно подается навстречу, но наконец приходит в себя и вырывается. Они напоминают бойцов на ринге в тот момент, когда объявляют перерыв. Тайрелл возвращает себе былую уверенность, выравнивая дыхание. Он искоса поглядывает на Ирвинга и, несмотря на пикантность ситуации, думает, что тот скорее смахивает на главу мафиозного клана, чем на человека на побегушках. Кто такой Ирвинг на самом деле? Какую роль он играет в Темной армии? Как его по-настоящему зовут?

***

Ирвинг тоже чувствует себя как на ринге. Он бы предпочел помедленнее: рассмотреть Тая, попробовать его на вкус, растянуть удовольствие. Ирвинг пытается его повернуть, подмять, как-то приспособить, но Тайрелл отодвигается подальше, кажется, гипнотизирует своими прозрачными голубыми глазами и тихо говорит: — Секунду. Презерватив надену. — Упс. Ага. Пока Тайрелл это проделывает, Ирвинг садится на кровати, усмехается и массирует пальцами виски. — То есть ты… сверху, я правильно понимаю? Но вот какое дело, конфеточка… — Я всегда сверху, — с нажимом отрезает Тай. — Я как бы тоже, — Ирвинг начинает смеяться, все громче и даже хлопает ладонью по лбу. — Вот это история. Сегодня я рассчитывал на другое. Что будем делать? Тайрелл настороженно смотрит на него. — Может, монетку подбросим? — подмигивает фиксер. — Я никогда не… — Тай запинается. Он бледнеет, закусывает краешек губы. — Ничего другого не будет. Я ни под кого не намерен ложиться, — и это звучит так презрительно, что пыл Ирвинга значительно остывает. — То есть меняться местами мы тоже не собираемся? Тайрелл молча отрицательно качает головой. Ирвинг присвистывает. — Так принципиально? А что так? — не дождавшись ответа, он говорит: — Ясненько-понятненько. Ну, хоть поможем друг другу снять стояки? — и тянется к нему рукой, но швед отодвигается. Ирвинг лениво встает с кровати, приобнимает Тая за плечи и направляется к своей одежде. Тайрелл неловко стаскивает презерватив. Руки его дрожат. Он не одевается, а падает на кровать и смотрит в потолок, очевидно, ожидая, когда Ирвинг натянет уже боксеры и брюки и уйдет из его комнаты. Возбуждение становится неприличным. Но что поделать: обнаженный, обиженный, одинокий Тай кажется Ирвингу до боли желанным. Вот это лицо с деланно высокомерным выражением. Вот это белое безвольно упавшее тело. Секс для Ирвинга — способ либо снять напряжение, либо сблизиться. Сейчас ему хочется ощущать Тайрелла кожа к коже, увидеть его на пике удовольствия, наслаждаться его телом самому. Да, конечно, влечение к шведу опознавалось как привычное «желание оттрахать». Но, если подумать, кто кого — какая, к чертям собачьим, разница. Секс — не про власть. «Опять плакать будет», — думает Ирвинг, разглядывая Тая, вспоминая его слипшиеся ресницы и покрасневшие глаза — с нежностью и слегка садистским возбуждением. Вот уж нашелся на его голову, доминант чертов. Ирвинг снимает все, что удалось надеть. Возвращается к кровати и поглаживает ногу Тайрелла, а когда он пытается увернуться, сильно шлепает по бедру, наблюдая, как тот вспыхивает от злости. — Так, вперед. Я созрел, — говорит он, усмехаясь. — Если хочешь приласкать мою задницу, в принципе, я не против. Не скажу, что у меня не было такого опыта. Иногда хочется, знаешь ли, не контролировать и получить побольше заботы. Тащи новый презерватив. Ты слишком хорош, чтобы отказаться. Швед смотрит на него удивленно и насмешливо. — Поздравляю, Ирвинг, — бормочет фиксер. — Ты нашел того, кто будет трахать не только твои мозги, но и тебя.

***

Тайрелл делает все настолько хорошо, насколько может. Никогда ему еще не приходилось так долго и осторожно растягивать партнера, успокоительно оглаживать. Обычно руки и губы Тая оживают лишь на время прелюдии, а когда доходит до дела, он просто придерживает партнера за плечи, не тратя времени на ласки. Но для Ирвинга он на самом деле старается не быть роботом. Два коротких толчка, один длинный. Два коротких, длинный. Безукоризненно точно попадает по простате. Ирвинг дергается и хрипло стонет. Тайрелл, блестящий от пота, шумно дышит. Ему кажется, что по лицу льет пот, и он невольно поглядывает в зеркало, все ли с ним в порядке. Внезапно Ирвинг делает нечто странное: ложится на живот, выворачивается, теряя контакт. Член выскальзывает из него. Фиксер еще и говорит с ухмылкой: — Але! Ты помнишь, что я здесь? — Что ты делаешь?! — раздражается Тай, и ругается на родном языке: — Нelvete! — Хочу видеть твои глаза. Он что, сумасшедший? Сбил все удовольствие! Тайрелл полыхает гневом, чувствует, что вот-вот взорвется и кричит: — Что ты творишь?! Fan! Руки фиксера оказываются вдруг везде, по всему телу Тая, прижимая, удерживая, стискивая, поглаживая, покручивая. Он словно попался в силки, имя которым — Ирвинг. Тайрелл хочет уйти. К чужим жадным рукам добавляются не менее жадные губы.

***

Нет, так дело не пойдет, думает Ирвинг, прерывая процесс. Впрочем, кажется, что они и не соприкасались, хотя тела сцеплены куда уж интимнее. Швед вколачивался в него, а Ирвинга не покидало ощущение, что это красивое тело работало на автопилоте. Где же тут близость? Это далеко не первый секс Ирвинга, когда он принимает в себя мужчину. Но, кажется, первый, когда его то и дело пробивает на смех. Хорошо, что Тай был настолько поглощен собой, что не замечал, как Ирвинг время от времени утыкается в подушку, пытаясь сдержать уже не болезненное шипение, а смущенные и разочарованные смешки. Еще подумал бы, что он смеется над ним, а он-то потешается над собой и ситуацией, в которой позволил себе оказаться. Последней точкой стало, когда он, вывернув голову, попытался поймать взгляд Тайрелла и увидал, что тот поглядывает на себя в зеркало на стене. Классика! «Почувствуй себя телеграфным ключом, на котором выстукивают азбуку Морзе», — думает он в стиле рекламного текста, с трудом сдерживая смешок. Нет, так дело не пойдет. — Тш-ш-ш! Не дергайся. Сейчас все сделаем, — шепчет он Тайреллу. — Ляг на спину. Тайрелл вряд ли понимает, что Ирвинг собирается делать. Он не ложится, а отклоняется, опираясь на локти, напряженно. — Я сказал… — начинает блондин возмущенно. — Да, да, я помню, — заверяет Ирвинг. — Все, как ты хочешь. Не бойся. Он становится на колени, широко расставив ноги вокруг бедер Тая. Направляет рукой его член и медленно, осторожно насаживается. Ирвинг начинает двигаться, упираясь руками, поднимаясь и опускаясь, покачивая бедрами, вначале медленно, затем все быстрее, задавая рваный ритм, бешеный, животный темп. Он постанывает и пыхтит, то почти закатывает глаза, то любуется Таем. Проводит рукой по его мягким волосам, по губам, наклоняется поцеловать, резко меняя угол. Шведу приходится лечь, чтобы активнее участвовать в происходящем. Он подается бедрами вверх, вбивается в Ирвинга, словно в трансе. Ирвинг наконец-то наслаждается ощущениями и картиной: его красавчик весь в испарине, растрепанный, с полыхающими щеками, то и дело закусывает нижнюю губу. Такой сильный, когда, перенеся вес на руки, неустанно толкается в него. И такой беззащитный из-за новизны ситуации, с широко распахнутыми доверчивыми глазами. Ирвинг издает низкие глухие стоны, тихо матерится, рычит, обретая наконец то, что хотел. — Ты такой прекрасный, сazzo! — шепчет он блондину.

***

Тайрелл впервые в жизни занимается сексом с мужчиной, глядя ему в лицо. Это совсем иначе, чем отражаться в бесстрастных глазах Джоанны. Ирвинг смотрит именно на него, в самую душу, откровенно любуется. Сейчас его взгляд уже пьяный, но в нем столько жгучего тепла. Кажется, это больше, чем Тай может вынести. Он и сам начинает наконец его видеть, рассматривать, забывая о себе и горячих волнах наслаждения: слипшиеся от пота черные волосы Ирвинга, мускулистое тело, приоткрытый рот. Фиксер уже на корточках. Он то пытается подстроиться под ритм Тая, то, придерживая его за плечи, слегка тормозит. Тайрелл замечает его сдержанную полуулыбку — смущенную, блаженную, почти детскую. Она совершенно преображает его лицо. Тай перестает толкаться, разжимает пальцы любовника и замещает руку на его члене своей, активно надрачивая ему. Рваный, непонятный ритм, оказывается, срывает крышу быстрее выверенной Камасутры. Плоские смуглые ягодицы непристойно хлопают о белые бедра. Когда фиксер, покачивая задницей, гибко выводит круги, сердце Тая начинает выпрыгивать из груди. Кровь закипает в сосудах. Тела, кажется, охвачены огнем. И это общий беспощадный пожар, толкающий их к финалу. Наконец громкие стоны Ирвинга сменяются низким странным гудением, и он выплескивается на живот Тайреллу. Это тоже новое ощущение. И из всего, что Тай знает о себе, кажется: оно должно стать неприятным, оскорбляющим его брезгливость. Но вместо этого оно становится последней точкой, запускающей сладострастные конвульсии, отменяющей разум и превращающей в единственную реальность бьющееся неуправляемое тело. Тайрелл почти беззвучно кончает в Ирвинга и жалеет, что он в презервативе. Впервые душ кажется таким тяжелым испытанием, словно многодневное паломничество. Они бредут туда оба, обессиленные, помогают мыться друг другу, бережно очищая тела. Когда они возвращаются в комнату, Тай устраивается на кровати, не успев одеться, и его сморивает сон. Последнее, что он видит: как Ирвинг, натягивая брюки, смотрит на него тепло и иронично.