***
— Есть шанс развить у тебя прекрасный стокгольмский синдром, — шутит Ирвинг, выдавая Тайреллу ноутбук. В этой комнате практически нечем заняться. Но оставлять шведа одного с гаджетом он принципиально не хочет. Пусть видит, что есть четкие правила игры. Ирвинг понимает: чем жестче он будет себя вести, чем больше ограничивать и даже дрессировать Тая, тем быстрее сойдет за социопата. Только за равнодушным и безжалостным человеком готов идти его «зайчонок». Вот только его самого подобные игры не заводят. Ирвинг решает упорядочить мысли по всем работам и недописанному детективу, а чтобы занять на это время руки, — пораскрашивать книжку-антистрес. Он удобно устраивается в углу на кресле. Вначале тщательно затачивает цветные карандаши, машинально сортирует их по размеру, поглядывая на Тайрелла, который усиленно работает: то стучит по клавиатуре, то погружается в задумчивость. Ирвинг выбирает дерево-орнамент попроще и начинает закрашивать нарисованную траву всеми оттенками зеленого. Тщательно и не без удовольствия. Из размышлений Ирвинг выныривает, только когда Тай говорит, что на сегодня с текстом закончил. Он резко вскакивает, бросает случайный взгляд на экран и удивленно причмокивает. — Слушай, я сам терпеть не могу, когда заглядывают, пока пишешь, — говорит он Тайреллу. — Но — мне не показалось: пусто?! Текста нет? Ты так долго писал, — и все стер? — И что? — неприязненно отвечает тот. — У меня к себе высокие требования. Ирвинг понимает, что он расстроен. — Нет-нет, так не пойдет, — говорит он, размахивая руками. — Так ты себя измучаешь. Я хочу, чтобы книга тебя развлекала в нашем путешествии. Смотри, у меня есть правило трех шагов для всякого нового дела. Первый: сделать — как бы ужасно не получалось. Довести до конца и получить от одного этого удовольствие. — Зачем, если — плохо? — Большинство людей не способно даже на это, потому что не хочет терпеть собственную неумелость. Когда ты ребенок, приходится учиться буквально всему: читать, считать, ходить на горшок, ездить на велосипеде, плеваться на дальность… У тебя нет выхода. Ты делаешь все хреново, смешно, но это привычно. Твое мастерство впереди: вот вырасту и кааак кем-то стану… И учиться в детстве легко. А представь: тебе за 40, ты весь уже наполовину в прошлом, и хочешь на досуге научиться… — Ирвинг оглядывается в поисках примера, хватает раскраску и вертит в руках, -… рисовать. Но выходят каляки-маляки. Пусть никто их не видит. Фокус в другом. Рисунок — гармоничен, он дает отдачу, возвращает затраченную энергию. А каляки-маляки — нет. Это зеркало, в котором ты — неумеха, «чайник». Кто захочет вкладывать силы в такое? Если можно убежать в ту часть жизни, где я, например, — ловкий продавец авто? К тем зеркалам, в которых я — суперпрофи? Люди редко учатся новому. Их пугает не труд, не затраты времени. Их пугает встреча с неумелостью. — Это о выходе из зоны комфорта, что ли? — спрашивает Тайрелл. — А ты о нем все знаешь, да? — Сейчас об этом все коучи говорят, во всех книгах пишут… Капитан очевидность. — И что они, умные, предлагают? — качает головой Ирвинг. — Заставлять себя пинком или заклинать себя, как змею?! — А ты что предлагаешь? — Ты невнимательно слушал, — пожимает плечами Ирвинг. — У меня есть правило трех шагов. — Ну, давай. — Нет, Тай, сейчас уже мне некогда разговаривать, — встает с кресла Ирвинг и тянется к ноутбуку. — Приятно было поболтать. — Ты не договорил… Ирвинг наклоняется к самому уху Тайрелла и шепчет со смешком: — Все получишь — если хорошо попросишь.***
В обед к ним заглядывает пожилая соседка, та самая «кошатница». Она приглашает на крайне важное, по ее словам, собрание ассоциации домовладельцев, на котором решат вопрос вывоза мусора. Заключать ли договор с новой компанией, если старая слишком повышает цены на услуги. И все бы ничего, но миссис Джейн замечает на столике солонку. Во время разговора она постоянно на нее поглядывает, так что Ирвинг наконец спрашивает, в чем дело. — На мою похожа, — поджимает губы соседка. — Никак не могу ее найти. Пропала как раз после того, когда вы вдвоем заходили. Она, конечно, копейки стоит, но… Ирвинг тут же заверяет, что солонку они купили в местном супермаркете. — Уж не думаете ли Вы, миссис Джейн, — со смехом спрашивает он, — что кому-то из нас понадобилась ваша вещь? Джейн оглядывается на окружающую приличную обстановку, ноутбук, одежду «братьев» и активно заверяет, что ничего подобного она не думала. Просто занятное совпадение. И скол сбоку солонки — вот точно такой же, как был на ее вещи. Наверное, производственный брак. Когда старушка уходит, Ирвинг с веселым изумлением разворачивается к Тайреллу. — Итак, — говорит он, наклонив голову и разведя руки, — как это понимать? Непонятно, он веселится или злится. Тай смущенно смотрит, закусив уголок нижней губы. — Ты серьезно? — спрашивает Ирвинг. — Я правильно понял? Шикарный Тайрелл Уэллик, бывший технический директор E-corp, свистнул солонку у бабушки из канзасской глуши?! Нееет, ты и впрямь способен удивить… — он уже откровенно хохочет. — Зачем?! — Чтобы не проиграть, — Тайрелл тоже начинает улыбаться. — Ага. Более смешного компромата я давно не встречал, — смеется Ирвинг. — А если бы попался, мелкий ты воришка? — Не попался бы, — уверяет Тай. — Знаешь, что попросила Джоанна на нашем первом свидании? — И? — Фианитовые сережки, которые были надеты на рыжеволосой девушке, сидящей за соседнем столиком в кафе, — вспоминает Тайрелл. — Джоанна спросила, на что я готов, чтобы их добыть? — он на минуту замолкает, припоминая покойную жену, а затем гордо добавляет: — Я ответил — на все. Абсолютно на все. — И что было дальше? — Ирвинг внимательно слушает, склонив голову набок. — Она предложила мне трахнуть эту женщину и украсть ее серьги, — пожимает плечами Тай. — На следующее утро ее ждал подарок. Я сделал это. И я всегда делал необходимое, чтобы в конце концов она получила свой подарок. — И зачем ты делал такое? — прищуривается Ирвинг. Его глаза улыбаются, но сам он серьезен. — Разве странно делать абсолютно все для того, кого любишь? — спрашивает Тайрелл. — Просто не все на это способны. — Ну знаешь… под «любить» люди кодируют столько всякого. Давай попробуем без этого слова. Зачем ты делал для другого то, что не сделал бы для себя? Вот что мне хотелось бы знать. Зачем ты, который так любит контролировать, передавал другому человеку власть над собой? Тай задумывается. Очевидно, не найдя ответа, пытается отшутиться: — Для себя не сделал бы? Точно, мне как-то сережки не нужны. — Ты пробовал когда-то бондаж? — спрашивает внезапно Ирвинг. — Мы постоянно занимались БДСМ с Джоанной, — отвечает Тайрелл тоном, которым обычно говорят «Я регулярно хожу в спортзал». — Ага, — оживляется Ирвинг. — Ты очень… гм… перспективный. Он выходит и через время возвращается с толстой джутовой веревкой в руках. — Знаешь, что это такое? — Веревка для связывания? — На Востоке она считается символом связи человека и Бога. А тот, кто умеет вязать узлы и делать узоры, — может ощутить себя божеством. Хочешь научу? Глаза Тая начинают блестеть. Ирвинг понимает, что предложение кажется ему соблазнительным. Полная власть… — Научишься всему — позволю связывать меня, как пожелаешь, — поощряет он интерес. — Но вначале надо непременно попробовать на себе. Я практиковался много лет, а ты — нет, так что кто будет делать обвязку, очевидно. Согласен? — Да. — Попался, зайчонок, — думает Ирвинг.