***
— Нет, я не пойду в кафе, — фыркает Тайрелл через час. — Дурацкая идея. Не люблю клоунаду. — Слушай, зайчонок, да тебе надо просто посидеть рядом, — пожимает плечами Ирвинг. — На тебя никто смотреть не будет. Можешь тыкать в меня пальцем и смеяться, чтобы все убедились, что я один тут чудак, а ты — такой же, как все. — Не хочу я быть как все, — бормочет Тай. — И смеяться не хочу. Ты же такой… такой… зачем ты притворяешься фриком? — Мы отлично проведем время, вот увидишь, — заверяет Ирвинг. — Я хочу, чтобы ты увидел своими глазами: никто не умрет. Все будет легко и приятно. Так, Тай, давай-ка определяться: или будь как все, или наплюй на чужие оценки. Но ты же такой оригинальный, такой сильный мальчик. Тайрелл раздражается из-за «мальчика», но он уже не огрызается на эти странные названия. И — да, он идет. В единственное в этом забытом Богом месте кафе, куда все приходят покрасоваться. Идет вместе с Ирвингом, у которого на ногах — тапочки. Та-поч-ки! Может, их просто не пустят? Но их пускают в черно-белое здание кафешки, никто и не спрашивает. Они спокойно подсаживаются за свободный столик. Аромат утреннего яблочного струделя сразу скрашивает огрехи интерьера и согревает уютом. Две старушки у окна чинно пьют бергамотовый чай с безе. И косятся на ноги Ирвинга. Перешептываются. А Ирвинг выглядит не просто спокойным — довольным, веселым. Он что-то пишет в своем синем блокнотике. И сидит, между прочим, вытянув ноги. Нарочно. К столику подходит официантка, совсем девчонка, протягивает меню в тяжелой деревянной папке, присаживается в ожидании на один из алых стульев. — Ой, что это Вы, туфли надеть забыли? — спрашивает она беззаботно. Старушки отставляют чай и вытягивают шеи. Тайрелл, потирает пальцами переносицу, ловя себя на том, что невольно хочет прикрыть лицо. Ирвинг наклоняется вперед, к официантке, и широко улыбается: — Вот ерунда! Только возле кафе заметил… То ли склероз, то ли влюбился в кого? Есть тут в кого влюбиться, а, Энни? Как думаешь? — фиксер подмигивает. — Есть у вас еще такие красотки, как ты? Тайрелл вначале удивляется обращению, а потом замечает, что имя записано у девчонки на бейджике. Энни хихикает. Старушки возвращаются к чаю и разговору. Ирвинг резко меняет тон на серьезный: — Не хочется домой из-за обуви возвращаться. Или лучше уйти? Не влетит никому за то, что я дресс код нарушаю? — Ой, да что Вы! — машет рукой официантка. — Скажете тоже! К нам и ходят-то редко. И вообще — что за церемонии, не в Нью-Йорке, у нас все так, по-домашнему. — Вот и отлично! — потирает руки Ирвинг. — Тогда тащи нам, Энни, два кофе, две порции струделя, мороженое… Тайрелл, тебе какое?***
Глупая выходка, уже лакомясь мороженым, думает Тайрелл. Я знал, что в этой глуши все стерпят. Но он отдает себе отчет, что сейчас ему чуть-чуть свободнее. И не осуждает Ирвинга, а восхищается тем, как он ловко обходится с людьми, как уверенно держится. Тай думает, что Эллиот тоже мог бы прийти в кафе в тапках — и даже не заметить. Вообще не думает, в чем он одет. А сам Тай мог бы? Мог. Он и так уже на себя не похож. Встреть кто из корпорации, не узнали бы: в джинсах и худи. Это не важно. Надоело. Главное — другое. Если Тайреллу вернут сына… Перед глазами начинают мелькать образы. Вот сын играется в песочнице и сыпет грязь с совка на отца. Вот пьет сок, сидя у него на руках, и случайно проливает на рубашку. И эти картинки кажутся Таю самыми желанными, самыми прекрасными. Неважно. Конечно, неважно. Только бы быть вместе… Где-то смутной тенью из прошлого всплывает злобный окрик матери: — Ты разлил на меня сок! Урод! Все смотрели! Все пялятся на это пятно. Мерзкий выродок. Не руки, а лапищи, как у отца. Зачем мне ребенок, который меня позорит?! И в первый раз вместе с этим шевелится мысль не о своей дефектности, а о том, что с детьми так нельзя. Тайрелл никогда, ни за что не скажет подобного Арвиду. Лучше отрежет язык. Так нельзя. И с ним, с ним тоже так было нельзя — с маленьким Таем. С Таем, который был чуть больше Арвида. Который хотел быть желанным, любимым ребенком, который для матери хоть немного дороже испорченного платья. Значит, дело не в нем… Дело не в нем… — Ты слышишь меня? Ты в порядке? — трогает его за рукав Ирвинг. Тай делает вид, что все прекрасно. Фиксер что-то читает в смартфоне. — Ага, вот. Смотри-ка — тест «Насколько хорошо знаете лучшего друга». Давай по очереди: я отвечаю на вопросы о тебе, а ты — обо мне. Идет? Вопросы и серьезные, и занятные. Любимое блюдо, цвет, страна, фильм… — Где я ходил в школу? — В Нью-Йорке, в Бруклине, — отвечает Тайрелл, а Ирвинг показывает поднятый вверх большой палец. — Так. Какое у меня любимое время суток? — Ночь, Тай. Кто бы мог сыграть меня в кино, по моему мнению? — Бобби Каннавале. Какая у меня любимая классическая музыка, Ирвинг? — Седьмая симфония Бетховена. Они проверяют снова и снова, оба удивленные тем, как много знают друг о друге и как хорошо помнят. Большинство моментов Тайрелл запомнил нехотя, из-за правила «Сохранять в памяти то, что Ирвинг рассказывает о себе», даже из-под палки. Но теперь оказывается: приятно знать и понимать человека. — Твоя профессия? — читает Тай. И молчит. — Я продаю машины. Ты что, не знал? — удивляется Ирвинг. — И еще ты фиксер. — Ну да. — А раньше? Кем ты был раньше? — Хочешь, чтобы я рассказал то, чего не говорю никому? — Ирвинг поигрывает бровями. — Почему нет? Покажи, что доверяешь мне. Ирвинг задумывается. Но тут к столику подходит Кэтрин. В руках у нее — детектив Ирвинга. — Какие посетители! — сладко улыбается она, поправляя прическу. — Так редко удается с вами пообщаться. Заходите почаще. Нравится вам наша сдоба? Тайрелл и Ирвинг заверяют, что выпечка в кафе выше всяких похвал. Хозяйка устраивается рядом с ними. Они болтают еще немного о том, о сем. О погоде, последних новостях, новой дороге, которую собираются здесь провести. — Я прочитала книгу — и в восторге! У вас невероятный талант. Можно автограф? Явно удивленный Ирвинг достает ручку. Кэтрин благодарно кивает, но вместо того, чтобы подсунуть книгу, забирает письменную принадлежность и протягивает вместе с детективом… Тайреллу. Тай изучает что-то под столом. Он-то прекрасно понимает, что происходит: сам дал соседке почитать, когда Ирвинг был в отъезде. Наконец, когда пауза становится неприличной, Тайрелл машинально очаровательно улыбается и пишет в книге Кэтрин пожелание счастья и успеха. Хозяйка кафе цветисто благодарит и уходит. Ирвинг посмеивается и качает головой. Тай опять изучает покрытие пола, носки своих ботинок и тапочки Ирвинга. — Ты неисправим, — слышит он голос фиксера, и понимает, что тот не сердится. Тайрелл не мог бы объяснить, почему сказал Кэтрин, что это он — автор книги. Все дело в том, что Ирвинга не было и ощущение ненужности, одиночества накрывало с головой. Все дело в том, что роман Тая тогда застопорился, и он казался себе бездарным. И так отчаянно нуждался в похвале и восхищении. Тай ни за что не скажет этого вслух. Но он хотя бы уже понимает, что с ним происходит. — Дашь хоть почитать детективчик? — подкалывает Ирвинг. — Говоришь, интересный? Вон как Кэтти понравился! Да ты же, вроде, не пишешь в этом жанре, а? Тайрелл смущенно улыбается. — И как тебе доверять, мошенник? — беззлобно хмыкает фиксер. — Ладно. Когда свой роман издашь, я тоже один экземплярчик приятелю подарю от своего лица. Будем квиты. Тай смотрит, улыбаясь, не отводит глаз. Он знает, что сейчас его голубые глаза выглядят особенно прозрачными. Он чувствует себя красивым, несмотря ни на что. Ирвинг им точно сейчас любуется. — Черт с тобой, расскажу о моем прошлом, — говорит фиксер. — Только дома. А профессия… Попробуй угадать. Говори тихо. Но все предположения Тайрелла оказываются ошибочными. — Детектив. В прошлой жизни я был детективом, — пожимает плечами Ирвинг. — Мне казалось, это заметно.