Развенчанные боги

На следующий день, как договаривались заранее, снова шибари. У Тайрелла есть теперь опыт, поэтому он думает, что будет проще. Он снимает футболку и благодушно растягивается на кровати. — Тайрелл, ты помнишь правила? Повторять не надо? — Не надо. — Твое стоп-слово? — Красный, красный. — Ага. Доверяешь мне? — Да. — Раздевайся догола, — щелкает пальцами Ирвинг. — Зачем? — приподнимается на локте Тайрелл. Он сразу настораживается. — Чтобы было красиво. Расслабься. Все хорошо. Сегодня я свяжу тебя, как захочу. Тайрелл пытается внушить себе: красивому мужчине нечего смущаться наготы. Тем более перед любовником. Но все равно неловко. Ирвинг — в костюме и даже почему-то с галстуком. Быть обнаженным рядом с ним — странно. И тревожно. И уязвимо. Фиксер надевает на него черную повязку, и дальше Тай сосредотачивается только на голосе и ощущениях от веревки, которая начинает оплетать его тело. На голой коже она ощущается куда отчетливее, чем в прошлый раз. — Разведи колени в стороны. Ага. Молодец. Не шевелись. Опусти голову. Ты прирожденная модель. Тайрелл чувствует, как его руки связывают за спиной — наверное, так же как и в прошлый раз. Несколько витков ложится на торс, притягивая к нему руки, появляются еще несколько узлов. Веревка давит, но не впивается в тело, остается даже зазор. Внезапно петля охватывает шею. Тай тут же пытается распрямиться, но веревка мешает, тянет голову вниз. — Тебя смущает петля на шее? — спрашивает Ирвинг. — Она безопасная, не затянется, не волнуйся. Вот здесь, на груди, узлы, чувствуешь? Все надежно. А это просто виток, он не увеличится и не уменьшится. — Зачем? Тай почти инстинктивно дергается. Безмолвная борьба с веревкой заканчивается не в его пользу: она не дает поднять голову, распрямиться, и эта принужденная поза начинает бесить. — Тайрелл! Перестань дергаться, шею натрешь. Все в порядке. Ты в безопасности. Сейчас Ирвинг обвяжет ноги — и все, можно просто послушать музыку, погрузиться в ощущения. Ведь так? Уже осталось недолго. — А теперь приляжем, — говорит Ирвинг, укладывая Тайрелла на спину. Он обвязывает ноги повыше колена, наматывая несколько слоев, а затем подтягивает концы… куда?.. К груди? Тай не может точно понять. Ирвинг продолжает колдовать над веревками с обеих сторон, обвивать их и привязывать. Колени подтягиваются к животу. Тайрелл какое-то время не может сообразить, что происходит с его телом. Как это выглядит. И тут Ирвинг переворачивает его обратно, прислоняет к стене и быстро снимает глазную повязку. Тай осознает, что его руки связаны за спиной и обездвижены. Ноги согнуты и широко раздвинуты, и он совершенно не в состоянии свести бедра. Голова опущена. Обнаженный. Выставленный напоказ. С эрекцией, которую невозможно прикрыть. — Это… это что такое?! — кричит Тайрелл, захлебываясь. — Что ты сделал?! Развяжи немедленно! Он упрямо, до ноющей боли, дергает головой и пытается свести бедра. Щеки, помимо воли, краснеют. Многие мужчины вообще всегда сидят, широко раздвинув ноги. Но Тайрелл так не делает. Это раз. И одно дело — по желанию, а другое — насильно. Это два. Ирвинг его рассматривает. Некрасиво. Смешно. Стыдно. Тая накрывает оглушающий, нестерпимый стыд. — Тихо, тихо. Успокойся. Ты мне доверяешь. Что, блядь?! Он, действительно, доверял. А Ирвинг сделал из него какое-то посмешище, секс-куклу. Это вообще мужская поза? Кого фиксер в нем видит: подстилку? Раба? Зачем унижает?! Такое случается, наверное, только с ним… А на что Тайрелл надеялся?! Стоит расслабиться — и кто-то, да поиздевается. — Развяжи-и-и меня!!! Глаза Тайрелла выпучиваются, лицо краснеет и искажается. Все внутри закипает, и он не в состоянии думать и говорить осознанно. С губ срываются обрывки слов. В голове — обломки мыслей. Отпустите! Что вы делаете? Не смейтесь надо мной! Не надо! — Тшшш! Дыши, Тай, — говорит Ирвинг. — Я развяжу, пару минут. Ты все сейчас поймешь. Дыши. Вдох-выдох. Вдох-выдох. — Развяжи!!! Тайрелл зажмуривается, хватает воздух ртом, ощущая себя рыбой на берегу, отчаянно крутит головой — безмолвное «Нет» ситуации в целом. — Смотри на меня, — властно говорит Ирвинг, присаживаясь перед ним на корточки. — Я смеюсь над тобой? Нет. Посмотри мне в глаза. Что ты видишь? Вот так. Я не хочу тебя оскорбить. Я тобой — любуюсь. Тай обмякает, но не потому что верит, а потому что перекипает, как всегда после вспышки гнева. — Ну почему ты не развязываешь? — спрашивает уже тихо, умоляюще глядя на Ирвинга. — Для чего я сделал такую обвязку, а? Чего я хочу, мой хороший? Тайрелл судорожно сглатывает. Как он выглядит? Наверняка жалко. Красный, взмокший, растрепанный, неприкрытый. Невозможно быть настолько нагим перед другим человеком. Таю вспоминается давний секс с секретарем шефа, Анваром, или приключившийся неделю назад (черт, черт, черт!) секс с Лукасом — парнем из Уичито. Вот там голый Тайрелл ощущал себя одетым с ног до головы в наряд от Brioni. Шикарным, недоступным, снисходящим до других. А сейчас он ощущает себя лишенным любой оболочки. Беспомощным. Никчемным. Преданным и отвергнутым. Ирвинг снимает и откладывает очки, опускается на колени и придвигается между коленей Тая. Губы фиксера мягко обхватывают напряженный член. Язык скользит по головке. Ирвинг отстраняется и иронично спрашивает: — Так что — развязывать? Или продолжаем? Теперь понимаешь, что я хотел тебя просто порадовать? Тайрелл пытается что-то сказать, но выходит не очень. Стыд и так, кроме ярости, вызывает возбуждение. А сейчас Тай не чувствует тела, не замечает ничего на свете, кроме своего пульсирующего члена. Поза для минета. Для орального наслаждения. Не для насмешки. Не для унижения. Ирвинг, который намерен ему отсосать. Ирвинг на коленях. Ноги связаны так, чтобы оставить максимальный доступ. Петля подталкивает смотреть на то, как его ласкают чужие губы. Желанный, а не отвергнутый. Тай отчаянно кивает. Продолжаем. Фиксер усмехается, сжимает его член шероховатой рукой и жестко, быстро надрачивает, а затем опять сменяет ладонь ласковыми губами и энергичным языком. Контраст. Еще и щетинка усов безжалостно щекочет. Контрастов Таю сейчас хватает. Сосет Ирвинг превосходно. Если бы о каком-то мужчине сказали, что он превосходно сосет, Тайрелл бы презрительно усмехнулся. Но какое там может быть презрение, когда горишь и извиваешься от прикосновений?! Сейчас это умение кажется самым достойным, самым гениальным на свете. Язык скользит по всей длине, прихотливо пляшет, наматывает круги, невесомо касается головки и слизывает выступившую каплю. Тайрелл уже весь дрожит. Бедра подергиваются. Теперь, когда чувствительность возрастает, он ощущает все веревки на теле. Такой себе жесткий корсет, который стягивает ноги, держит в порядке сложенные за спиной руки, заставляет через силу прямо удерживать спину. Дисциплинирует, сковывает, не дает обмякнуть, пока внизу творится какой-то беспредел. Внизу он весь раскрытый, зализанный и горящий. Ноги все еще инстинктивно дергаются, да и руки подрагивают — так сильно хочется вцепиться пальцами в акуратно уложенную шевелюру Ирвинга, и, так сказать, ускорить процесс. Тая то и дело будто пробивает наслаждением-током. А мышцы, перехваченные веревками, оживают изнутри, подрагивают и вибрируют. Тайрелл стонет, когда Ирвинг глубоко вбирает или когда поглаживает языком чувствительную уздечку. Он бы закрыл глаза, но фиксер каждый раз прерывается и просит его смотреть. И наступает момент, когда никак нельзя допустить, чтобы Ирвинг отстранился, жизненно важно не прерывать этот ритм, не сбавлять темп, и потому Тайрелл усиленно раскрывает глаза. И то, что он видит, ему определенно нравится. Потому что Ирвинг не только делает это умело, но еще и с видимым удовольствием, словно Тай — это вкусный леденец. Ну, или не весь Тай, а одна очень важная его часть. И даже какие-то пошлые, ужасно неидеальные причмокивания не раздражают, а делают ситуацию живее. Связанный Тайрелл чувствует себя баловнем судьбы и хозяином положения. Хотя только что ощущал себя на дне. И это противоречит предыдущему опыту. Его могли пристыдить и засмеять, а вместо этого заласкали и зацеловали. И вот уже наслаждением не пробивает, а откровенно коротит, в теле — короткое замыкание, не меньше. Все внутри сжимается, а потом расширяется, и не до прежним размеров, а будто растекается за границы. Тайрелл кончает, изливаясь, хрипло постанывая. Веревки оборачиваются откровенной болью, но странным образом она не глушит оргазм, а делает его острее. Она становится лишней, только когда тело захватывает расслабление, посткоитальная истома Тай хочет перевести дух и попросить снять веревки, но раньше, чем он успевает сказать хоть слово, Ирвинг уже развязывает их. И это новое наслаждение — освобождение. В этот миг Тайрелл отчетливо понимает, что завтра утром «отомстит» Ирвингу, который так и остался без «сладкого», и, возможно, даже отомстит тем же способом. И не побоится сделать то, что раньше считал оскорбительным. И не потому что хочет ему понравиться. Тай хочет увидать жажду и наслаждение на его лице. Когда веревки сняты, он хочет просто лечь, но сквозь негу начинает проступать «отходняк», Тайрелла пронизывает дрожь. Ирвинг уже привычно укутывает его одеялом, укладывает себе на колени, как ребенка, покачивает, убаюкивает. — Мой драгоценный мальчик, — шепчет он. — Самый важный для меня мальчик в мире. Возможно, он говорит это специально. Но после шибари у Тайрелла нет сил сопротивляться чувствам. Он прячет лицо в одеяло, чтобы Ирвинг не разглядел влажные глаза.