Время Евы, освещенной красной луной

Между ними расстояние в пять-шесть шагов, но основательница буквально кожей чувствует сгущающуюся ауру своей сестры. Мгновение спустя её тонкое горло сдавливает стальная хватка чужой руки в черной ажурной перчатке. Длинные фиолетовые ногти впиваются в нежную кожу – маленькие капельки багряной жидкости окрашивают края белого воротника на дорогом платье девушки. Она не может сделать ни единого вдоха. Чёрт. Почему-то прямо сейчас ей хочется смеяться. От всей души захохотать в голос, чтобы стены фамильного особняка вампиров затряслись от чистого звука, этого отчаянного горького веселья. Трагикомедия в лучших её традициях: со смешными цветными маскарадными масками, скрывающими горькие слёзы, солёными ручьями катящиеся по щекам. Мир ночных тварей никогда не был другим – сборище гнилых душ с чернеющими пороками. И вновь она стоит на этой сцене. Сестра всегда казалась ей очень далёкой. Она была выше. Была кем-то недосягаемым: незыблемым, как столетние скалы, о которые бились бушующие волны, и спокойным, как ночное небо у прибрежного моря. Подобно мраморным статуям греческих богинь Олимпа, она была статна и величествена, а походка её сквозила изящностью и утонченностью – была легкой и бесшумной. Её волосы всегда были идеально уложены, спадая густой лиловой копной на белоснежные плечи; кожа была нежной, словно бархат, из которого делались её лучшие выходные наряды. И её улыбка. Почти всегда хищная обольстительная усмешка, ниц перед которой падали сильные мира сего. Она была воплощением греха и сладострастного разврата – тем самым красным наливным яблоком с древа познаний, которое хитрые речи змея отдали в руки несчастной Еве. Кохэку восхищалась ей. Безропотно и нежно – так, как только может любящая детская душа ночного создания. В тайне, спрятавшись за тяжелыми бархатными шторами, подглядывала, когда сестра наводила марафет у итальянского туалетного столика: изысканные аметистовые серьги, тонкие ленты плетенного золота и изумрудные кольца – всё это меркло перед красой принцессы демонов, отражавшейся в бездушном куске стекла. Она упоенно вздыхала, закрывая крохотной ладошкой рот, из которого наружу рвался детский и наивный восхищенный возглас, и в тайне мечтала – может через года… Может чуть-чуть… Быть похожей на неё. Так было десятилетия назад. Но прямо сейчас всё, что испытывала основательница, глядя на старшую – искренняя жалость. Это кажется таким странным, но в этот самый миг её старшая сестра выглядела невероятно жалко, словно утратив своё очарование – не оставив и крупицы того достоинства, что подчиняло любого, кто осмеливался бросить на неё свой взор. Она потеряла свою былую стать в сгорбленной, скрюченной раздраженной фигуре, склонившейся над ней. Глаза Корделии, пылающие языками изумрудного демонического пламени праведного гнева, утратили то прекрасное спокойное величие, что излучали при виде других. Сакамаки лгала. Прямо сейчас она отчаянно лгала в своей яростной вспышке чувств. То был не гнев – животный страх отражался в прищуренных глазах, что смотрели прямо на неё. Прародительница знает этот взгляд. Вампиры не боятся смерти. Для них худший ночной кошмар – забвение и безразличие. И принцесса демонов боится его, как никто другой. Боится исчезнуть, боится потерять отблеск интереса в чужих глазах. Боится потеряться в омуте чужой памяти. Прародительница отчаянно сдерживает усмешку – она наконец-то поняла в чём дело. Она боится её! Боится, что в доме появится четвертая хозяйка. Корделия никогда не была глупа – она заметила взгляды Карла Хайнца в её сторону. Заметила интерес. Заметила и устрашилась: испугалась, что заинтересованность в золотых глазах любвеобильного мужчины потухнет во взглядах, обращенных к ней, матери трёх наследников. Боже… Кохэку устала. По-человечески устала от этого мира, погрязшего в паучьей сети интриг и коварства. В сети больной зависимой кровавой любви. Слишком устала. Она прикрывает глаза и спокойным голосом говорит: — Госпожа, прошу отпустите. Мне нечем дышать. В ответ лишь презрительная усмешка. Руки ещё сильнее сжимают горло: воздуха в легких почти не осталось. — Для такой смиренной просьбы ко мне обращён слишком наглый взгляд. Ты смеешь смотреть на меня свысока, жалкая прислуга? – во взгляде основательница видит желание. Отчаянное желание убить её. Хватка на шее была красноречивей любых слов. – Кажется, ты не обучена нормам этикета, которыми должна владеть гувернантка знатных господ. Но ничего, я мигом исправлю это. Быстро – на колени перед своей хозяйкой. Хватка исчезает, и Кохэку падает на пол, едва сдерживая рвущийся наружу кашель из пересохшего горла. Она не перечит. Подгибая подол юбки, кладет ладони перед собой и в тихом смирении опускает голову перед благоверной короля вампиров. На горле она всё ещё ощущает фантомные прикосновения чужой руки. Спустя секунду слышится противный хруст, который почти заглушается смехом. Кристально чистый, как перезвон колокольчиков, смех совсем не подходит той садистской широкой улыбке, с которой прямо сейчас дражайшая старшая сестра, на которую она когда-то смотрела с восхищением и тихим почти слепым детским обожанием, ломала острым каблуком дорогих бархатных туфель ей пальцы. Хруст. С наслаждением она вдавливала её ладони в пол, каждый раз искренне улыбаясь, когда слышала очередной треск сломанных фаланг. Кохэку было больно. Она вампир, а не камень – боль не чужда им. Основательница не проронила ни звука, ни одной слезинки: этикет запрещал. Спустя мгновение смех женщины стих, а безумный оскал, украшавший до этого лицо второй госпожи, сменился спокойным безразличием. Изумрудное пламя, секунду назад горевшее в глазах женщины, потухло, а радостный лихорадочный румянец стёрся. Она отставила свою ногу. Прародительница не посмела поднять свой взор. — Можешь быть свободна. Ты, кажется, направлялась к детям. – договорив, она ушла, не удостоив девушку даже последним взглядом. Стоило Корделии исчезнуть из виду, Кохэку подняла голову. С усталым вздохом она прислонилась к стене позади неё. Пальцы, почти мгновенно почерневшие, пульсировали и горели от неистовой боли. Кости сломаны, сомневаться не приходилось. Она может их вылечить прямо сейчас, но тогда… Тогда милостивая вторая госпожа догадается, что они не люди. Это слишком опасно. Нельзя позволить узнать их личности. Ведь, если принцесса демонов признает в ней наследницу рода сильнейшей когда-то расы… Даже основательнице сложно предсказать итог. Ещё раз тяжело вздохнув, прародительница направилась к единственному человеку, который в этот момент мог ей помочь. Путь она держала в другое крыло. В детские младших господ. Сегодня младший сын Беатрис ходил в лес. Недавно он прочел в одной очень старой энциклопедии об одном интересном исследовании, связанном с полевыми цветами. Только солнце село за горизонт, как вампирчик поспешил отправиться в лес. Там он и встретил его. Это был друг его брата – тот самый человек. Парень собирал яблоки с деревьев неподалёку. Такие красные… Как кровь… Интересно, как она будет течь из его тела? Может будет бить фонтаном, а может мелкими ручейками будет медленно покидать его тело вместе с последними крупицами жизненных сил.... Мальчик сам себе не мог объяснить причину своей ненависти. Но он точно знал – это она. Медленными склизкими щупальцами это гнилое чувство оплетало его сердце, заставляя до побеления сжимать пальцы на коре дерева, стоило на человеческом лице появиться радостной улыбке очередному спелому плоду, сорванному с ветки… Он незаметно покинул поляну, надеясь, что его не заметили. Радости от возможных перспектив будущих опытов слово и не было вовсе. Придя в комнату, он даже не стал разбирать корзину с собранными травами. Заварив себе черный чай, Рейджи принялся перечитывать трактаты греческих философов. Так он провел несколько часов. Сакамаки протирал стеклянные колбы тонкой тканью, когда к нему постучали. Три тихих равномерных стука. Сердце вампирчика взволнованно вздрогнуло. Она. Радостный принц поспешил поставить хрупкую посуду на стол, убрал на место тряпочку и открыть дверь гостье. Девушка, стоявшая на пороге, выглядела необычно уставшей. На лице любимой гувернантки не было привычной тёплой улыбки. Руки она держала скрещенными, за спиной. Когда девушка после разрешения младшего господина вошла внутрь комнаты, Рейджи испуганно вздохнул. Леди обладала исключительными манерами: прислуга должна закрывать двери – она знала это. За маленькую позолоченную дверную ручку схватилась правая рука молодой девушки. Ладонь сильно дрожала и почти не шевелилась. Пальцы были черные и еле-еле сгибались. Но девушка не обратила на это внимание. Маленький принц перевел шокированный взгляд на лицо гувернантки. Взгляд её был бесстрастным и пустым – словно бы и вовсе не было той боли, которая, вампирчик уверен, проявлялась в каждом движении искалеченных почерневших пальцев. Маленький наследник своими дрожащими от волнения руками осторожно берет девушку под локоть и спешно усаживает на близко стоящее кресло. Молодая женщина медленно опустилась на место, стоило крохотным ладошкам отпустить её локоть. Мысли в голове вампирчика сменяют одна другую с пугающей скоростью. Мальчик настолько шокирован, что теряется в привычной для себя обстановке: ищет коробку с целебными мазями дольше обычного – непростительно долго, по его мнению. Когда ребенок поставил на стол нужную жестяную коробку, на его ладони легли чужие: искалеченные и почерневшие, они аккуратно сжали маленькие детские ручки, успокаивающе поглаживая дрожащие ладошки. Сакамаки растерянно посмотрел в лицо напротив. — Молодой господин, прошу, пожалуйста, успокойтесь. Всё хорошо – вам не стоит переживать. – на её лице не было привычной дружелюбной улыбки. Девушка слишком устала. Тяжкая ноша – ответственность, лежащая на хрупких девичьих плечах, – слишком сильно давила: тянула её вниз. У неё просто не было сил. Маленький принц смог лишь потерянно кивнуть гувернантке в ответ. Он медленно вздохнул и выдохнул. Под спокойным взглядом он аккуратно вмазывает пахучую зеленую жидкость в почерневшую кожу, после оборачивая её белыми лентами – тонкими бинтами. Комната наполняется запахом целебных трав. Спустя насколько минут руки красноволосой были полностью белыми. Прародительница лишь благодарно кивнула и положила поврежденные кисти на колени – манеры даже в такой ситуации... Это вызывало у мальчика восхищение, перебиваемое жалостью и желанием помочь. Избавить от этой ужасной боли дорогого сердцу человека. Он посмотрел на пришедшую, открыл было рот и вновь закрыл. Не решился задать мучавшие детское сердце вопросы. Он подошел к столу и привычным движением достал две чашки и блюдца. Знакомый аромат зеленого листового чая заполнил небольшое помещение. Вместе с ним изменилась и атмосфера: девушка наконец позволила себе слабо улыбнуться. Улыбка была ее полна усталости, и всё же… Эта была улыбка. Искренняя. Та, которую юному наследнику не дарил больше никто. Поставив фарфоровые чашки с дымящим напитком на металлический поднос, Рейджи подошел к креслу и, водрузив на стол перед основательницей чай, занял место напротив, взяв в руки свой. Ненадолго воцарилось полная тишина. Стал слышен цокот цикад из открытого окна. — Молодой господин, позволите ли вы мне преподать вам небольшой урок? К сожалению, он будет не о зельях. Сегодня я… Впрочем, это не так важно сейчас. Юный господин, ваша жизнь отличается от жизни обычных деревенских мальчишек. – основательница посмотрела ему в глаза и почти сразу опустила их на свое отражение в чае. Ненадолго в комнате повисла тишина. Плечики маленького вампира напряглись. Прародительница сделала глоток душистого напитка и вновь заговорила. – Жители ночи живут совсем в другом мире. Девушка, вновь ненадолго замолчавшая, так и не подняла свой взгляд и не увидела, как в удивлении расширились глаза вампирчика. Маленький Сакамаки даже сам не до конца не понимал, чему именно он удивляется: леди была невероятно умна и имела какое-то гипнотическое воздействие – даже привычное поведение его братьев изменилось. Даже он изменился… Из-за неё – вампирчик уверен. Но почему-то Рейджи даже не думал о том, что гувернантка может оказаться одной из них. Вампир не чувствовал в ней ауру нечисти. И всё же… Если бы женщина была обычным человеком, узнав об их истинной сущности, она, не думая, забрала бы сестру и сбежала из их поместья – принц уверен. Но она здесь: сидит и смотрит на него без страха и отвращения. Лишь усталость мутным осадком клубилась на дне глаз. Девушка продолжила: — Возможно, вы удивитесь, но я знаю очень многое. Вы, как наследники королевского рода, должны многое уметь и на многое быть готовы в борьбе за трон… Но я прошу вас, молодой господин, никогда не забывайте о своих чувствах – не игнорируйте их. Это единственное, что имеет значение. Этот мир… Самые длинные тени не у прошлого, а у его грехов… Прошу, помните об этом… Больше она не произнесла ни слова: чай они допивали в тишине. Она поставила поднос с пустой посудой на стол господина. Рейджи переодевался в прострации – слова девушки оставили горький осадок – почему-то захотелось нестерпимо сильно плакать. Он сам не помнит, когда в последний раз проливал слёз. Не помнит причину. Может было больно ему? Может кому-то другому… Это было слишком давно – не сохранилось в памяти. Но прямо сейчас ему захотелось. Почему-то казалось, что, если поплачет, станет легче: не только ему. Дорогому сердце человеку, который не проронил ни капли соленой воды по своим ужасным ранам. Гувернантка поправила одеяло и поцеловала рассеянного вампирчика в лоб, после чего, тихо пожелав спокойной ночи, покинула комнату, притворив за собой дверь. «Разговор по душам» с некогда любимой старшей сестрой и волнение второго сына первой госпожи высосали остатки сил. Даже привычный с детства вкус мятного чая с особой тщательностью и старательностью, заваренного маленьким принцем, не помог успокоить разбушевавшееся сердце. Она медленно побрела в сторону их комнаты. «Юи-сан уже, наверное, спит». Стены особняка казалось плыли перед глазами – основательница чувствовала, как голова начала гудеть. Дыхание её стало порывистым. «Ещё два коридора…» Она устала. Ей хочется сбежать. Далеко-далеко. Чтобы ни одна живая душа… Чтобы ни одна мелкая нечисть не знала, где её искать. Подальше от интриг, борьбы за власть и всего этого ужаса… Там, где боль перестанет разрывать её сердце на тысячи осколков... Она прошла несколько метров и скатилась по стене. Стоило ей вдохнуть, она закашлялась. Бледную руку окрасил багрянец. Несколько красных капелек упало на изумрудный бархатный ковёр, расплываясь некрасивыми кляксами. Чёрт! Они могут не успеть…