Время Евы, освещенной красной луной

Аято проснулся от странного шума снаружи. Он не был раздражающим, скорее удивительным: это не был шелест листьев на ветру или рык дикого животного – привычная слуху человеческая речь. Голос говорившего показался принцу Сакамаки до странного знакомым. Как будто в раннем детстве прочитанная книга: такое же далекое, но колышущее юное сознание сильное чувство. Вампир попытался встать с постели. Словно захотев напомнить о себе, древнее заклятие, точно разряды электрического тока, прошило острой болью всё тело молодого наследника – Аято чудом удержался на дрожащих от судороги ногах, успев опереться на край небольшой лежанки. Прислонившись к стене, он медленно начал двигаться к подобию окна, которым служило небольшое отверстие в дальней стене лесной хижины. То, что он увидел, заставило противный червячок нервозности зашевелиться где-то в груди бессмертного. Совсем ещё маленький и нескладный Рейджи, сжимая в по-детски пухлых ладошках какую-то небольшую книжку с толстым переплётом, подобную остальным в его растущей день ото дня коллекции, с привычным уже взрослому юноше холодом и ненавистью в больших лиловых глазах сейчас смотрел на какого-то человеческого ребенка. У Аято сейчас не было его силы, но его чувства были врожденными – он слышал и видел всё от первого слова до последнего вздоха обоих мальчишек. Маленький Рейджи – единственный из них, кто иногда пользовался древними чарами и заклятьями – с помощью своей силы гипнотизировал маленького мальчика напротив. Голос сына Беатрис слегка дрожал: — Почему ты? Почему даже моего брата отобрали у меня?! Что есть такого в тебе, чего нет во мне? Почему каждый вечер он уходит к тебе, а дома даже не смотрит в мою сторону? Почему? – щеки маленького вампирчика намокли. Злые слёзы казалось текли бесконечно, как бы маленький Сакамаки не тер глаза, спрятанные за толстой оправой очков. Всё это время второй мальчик лишь неподвижно стоял рядом, не издавая ни звука. Сын Беатрис последний раз вытер уже покрасневшие щеки и бесстрастным тихим голосом заговорил вновь с ребенком. —Ты выпьешь это. А через год, увидев огонь в окне собственного дома, не сдвинешься с места ни на дюйм, навсегда исчезнув в бушующем пламени, что сожжет твое скверное тело. Ты никому не скажешь о сегодняшней ночи и о том, что видел меня. Мальчик лишь зачарованно кивнул. Через мгновение маленький принц наследного рода исчез, оставив мальчика с небольшим флаконом, переливающимся синевой в лучах лунного света. Аято лишь тяжело вздохнул, прикрыв глаза. «Так вот, как все было». Кохэку медленно открыла глаза и быстро осмотрелась. Она была в их комнате одна. Прародительница поморщилась и перевела взгляд на руки. Пальцы всё еще пульсировали от острой боли, но основательница не обратила на это внимание. Кто перенес ее в комнату? Кто видел её в таком состоянии? Что именно произошло? Её энергия не менялась за это время? А внешность? Сейчас, когда даже самая маленькая оплошность, крохотный недочёт и мизерная помарка могли стать роковыми, этот вечер мог стать началом их конца. Особняк короля вампиров – не то место, где можно быть беспечным. Наследница ещё раз посмотрела на свои пальцы и тихо зашептала заклинание. Хрупкие женские кисти окутало небольшое полупрозрачное свечение, и чернота на ладонях ослабла. Всё ещё больно, но терпимо. Едва последняя искорка исчезла со светлой кожи, испарившись в воздухе, в дверь дважды постучались. Вампир быстро схватила пару перчаток, лежащих на туалетном столике, и спустя секунду ладони были облачены в тончайший черный бархат. Стук повторился. Звук был тихим и равномерным. Дворецкий. — Господин, вы можете войти. — Благодарю мисс. Я принес вам мятный чай, рядом на подносе лежит корица: я не рискнул добавить, не зная ваших вкусовых предпочтений. Надеюсь, после этого вам станет лучше. Также я принес тертый картофель. Он должен снять отеки. Он быстро, но аккуратно поставил серебряный поднос с чашкой чая и небольшой миской на туалетный столик и тут же удалился, неслышно прикрыв за собой тяжелую дверь. Основательнице оставалось лишь тихо облегченно вздохнуть. Это дворецкий перенес ее из коридора в комнату. Девушка тепло улыбнулась. Она помнит этого мужчину ещё с детства. Пусть её дорогие племянники не придавали этому большого значения, но он действительно заботился о них. Пожалуй, не будет преувеличением сказать, что он был единственным из прислуги, кому по-настоящему были дороги тройняшки. С самого детства он был молчаливой их тенью. Да, он не обнимал и не дарил то тепло, которое должен дать близкий и любящий человек. Но именно он приносил в тайне от второй госпожи маленькому господину горячий какао, когда даже подаренный любимой тётей мишка не справлялся с ночными кошмарами. Именно он штопал одежду старшего из тройняшек, когда тот в погоне за очередной летучей мышью рвал ткань дорогого костюма. И именно он всегда оставался у кровати самого младшего из сыновей Корделии, когда болезнь захватывала тело малыша, готовый подать очередную порцию настойки из лечебных трав. Именно поэтому прародительница решает отпустить эту ситуацию. Он не тот, от кого стоит ждать ножа в спину. Она пересела в небольшое кресло у туалетного столика и вновь сняла перчатки. Каждое движение отдавалось ноющей болью, словно нити тянущей каждую крохотную мышцу кистей рук. Аккуратно зачерпнув из миски тертый картофель, она тщательно обмазывала каждую фалангу пальцев, ненадолго погружаясь в свои мысли. Она перевела взгляд на соседнюю кровать, где, свернувшись в клубок, точно маленький котенок, спала человеческая девушка. Основательница прикрывает глаза, аккуратно опуская руки на подлокотники. Ей хотелось отдохнуть.

***

Юи проснулась, едва солнце склонилось к горизонту. Сегодня. Сегодня точно что-то произойдет. Она была в этом уверена. Комори откинула одеяло и медленно опустила голые ступни на пол, поежившись – пол неприятно холодил нежную кожу. Юи обвела быстрым бесцельным взглядом комнату, задержавшись на основательнице. Сердце девушки пропустило удар. Прародительница спала в кресле, чинно сложив руки на коленях, слегка склонив голову вбок. Девушка прикусила губу. Основательница выглядела ужасно: её лицо было всё также величественно и благородно, несмотря на нахмуренные во сне брови и бледность нехарактерную даже вампирам. Спина была идеально прямой, как и положено её статусу. На платье не было ни единой складки. И всё же… Ладони девушки, красоту и изящество которых блондинка отметила ещё при первой встрече в особняке братьев, сейчас выглядели просто ужасно. Длинные музыкальные пальцы пестрели черными и фиолетовыми пятнами, а косточки едва заметные в обычное время, были сломаны, делая пальцы девушки узловатыми и скрюченными. Что произошло?! Неужели это сделала Карл Хайнц?! Когда?! Он узнал, кто они, и это предупреждение? Девушка на негнущихся ногах подошла к спящей. Юи дрожащими пальцам коснулась чужой ладони и тут же вздрогнула – сломанные пальцы коснулись её в ответ. Взгляд основательницы был совсем пустой. Безмерно усталый. И только сейчас, смотря в драгоценный изумруд, покрывшийся мутной пеленой, Комори наконец осознала всю тяжесть горечи прародительницы, шлейфом тянущийся за ней долгие десятилетия скитаний в одиночестве её бессмертной жизни. Да, она не человек. Но она тоже чувствует! У Юи все эти годы рядом был любимый и дрожащий отец, а после… После холодные руки, небьющееся сердце и изумрудные глаза стали её жизненным ориентиром. Кохэку же… Была одна. Лишившись семьи, получив нож в спину от любимого брата – единственной опоры и поддержки, разом потеряв всё, на чём стоял её собственный мир, она осталась совершенно одна. И все эти десятки лет она в одиночку шла по разбитому стеклу непонимания, боли и призрения этого бренного мира, не замечая, как с каждым разом осколки горечи впиваются в нежную кожу, окрашивая её багряной кровью разочарования. Юи вновь посмотрела в глаза основательнице и сделала то, на что, наверное, не решилась бы ещё полгода назад – она обняла жителя ночи. Поднявшись на дрожащих от волнения ногах, она села на колени старшей и изо всех сил, до хруста костей обняла девушку, уткнувшись лицом ей в шею. Первый всхлип. Второй. Слёзы текли маленькими ручейками, высыхая и стягивая кожу. Комори и сама не понимала, почему не может прекратить плакать. Но с каждой слезой человека, казалось, тело основательницы понемногу расслаблялось. — Почему ты плачешь? – голос девушки был совсем тихим, приглушенным. Она тихо шептала брюнетке на самое ухо. Словно боялась сломать что-то хрупкое. Возможно, остатки того душевного равновесия, что всё еще были запрятаны где-то глубоко-глубоко. — Я-я… П-почему не плачете вы? В-вам ведь больно! Но вы никогда не плачете, не говорите, когда вам плохо. Р-разве можно быть счастливым, когда вы не честны д-даже с самой собой?! – голос Юи то и дело сбивался, а сердце, бившееся с бешенной от волнения скоростью, не давало сделать полноценный вдох, заставляя маленькую грудь ходить ходуном в отчаянной попытке сделать вдох. И всё же Комори не останавливалась – она хотела донести до старшей прародительницы свои искренние чувства. Хотела поддержать, утешить. То была не жалость – вовсе нет. Сострадание. Искреннее сострадание к существу, которое в погоне за силой, в стремлении скрыть свои слабости, сохранить дорогое и уберечь желанное, потеряло само себя. Свою душу и искренние чувства. Основательница не ответила. Они долгое время сидели в тишине. Лишь редкие затихающие всхлипы и тихий утешающий шёпот старшей нарушали её. Когда к ним постучали две горничные, они быстро взяли сменную одежду и спустились в купальню для прислуги. Скоро должен был быть завтрак господ, поэтому они, наскоро омыв тело пеной и смыв её водой, вернулись в свои покои. Где их уже ожидали новые наряды. Прародительнице принесли темно-синее бархатное платье с черным кожаным корсетом и золотым шнуром, черные туфли на высоком каблуке. К нему девушка добавила белые перчатки, лежавшие на туалетном столике. Комори закусила губу и отвела взгляд, когда чернеющую кожу скрыл под собой белый шёлк. Юи же вновь достался более скромный наряд – белая блюза с кружевным воротником и нежно фиолетовая юбка с черными оборками и рюшами. Бархатные лодочки на небольшой танкетке – всего пару сантиметров для изящества. Не говоря ни слова, старшая усадила брюнетку перед туалетным столиком и взяла в руки деревянную щетку. Она мягко расчесывала каждый блестящий синевой локон, лишь изредка хмурясь, когда пару прядок ускользало из её ловких рук. Юи лишь покорно молча сидела, иногда отводя взгляд в пол, когда натыкалась на два изумруда в зеркале. Было неловко за свое поведение. Но Кохэку не сказала более ни слова, поэтому и брюнетка не решалась вновь затронуть струны чужой души. Инструмент был слишком сильно расстроен. Когда на голове человека появился изящный пучок, а волосы Тсукинами были убраны в высокий конский хвост, девушки покинули комнату. Однако, стоило им повернуть в крыло маленьких господ, как они тут же сменили направление. Комори в непонимании осматривала розовый сад младшей жены короля вампиров, куда они прошли через задний выход холла. Прародительниц пытливо посмотрела ей в глаза и тихо вздохнула – Юи смутилась. Девушка наклонилась ниже и зашептала человеку на ухо, едва слышно: — Иди в лес на дальнюю поляну у озера, в ту хижину. Он там. И тут же покинула её. Голубые глаза в неверии распахнулись. Он там. Ей не нужно было долго думать, кто это – он. Она знала. Нет – чувствовала. Она бросилась вперед. Резная стальная калитка противно скрипнула, когда дрожащие в нетерпении руки девушки торопливо распахнули её настежь. Юи не обратила внимания. Она бежала. Бежала совсем не разбирая дороги, спотыкаясь, падая на сырую землю, сдирая кожу на ладонях. Падала, но снова вставала. Он здесь. Совсем рядом с ней. Она должна его увидеть. Её сердце бешено колотилось и лишь, когда на небольшой полянке показался уже знакомый девушке старенький лесничий домик, слегка замедлило свой ход. Брюнетка несколько секунд нерешительно мялась у входа, сделала глубокий вдох и вошла. Внутри было совсем темно, и лишь крохотный дрожащий от сквозняка огонёк маленькой свечи на старом деревянном стуле не давал комнате увязнуть в непроглядной тьме. Она прошла вперед, и ноги её вновь предательски задрожали. Он лежал там. Она несмело подошла и аккуратно, подогнув подол длинной юбки, присела на самый край, стараясь не издавать ни одного звука. Но стоило кончикам пальцев девушки несмело коснуться лба спящего парня, как он тут же перевернул её под себя. Дежавю. Их первая встреча была такой. Он также склонялся над ней, закрывая от всего мира, крепко сжимал ледяными ладонями её хрупкие запястья, в которых буйной струей текла его любимая кровь, его клыки опасно поблескивали в пламени стоящей рядом свечи. Тогда на неё напал бездушный монстр. Но сейчас… Сейчас, вопреки голосу разума, она дрожит вовсе не от страха. Эти глаза, эти шёлковые рыжие волосы, эти руки, которые не давали замерзнуть холодной ночью, которые защищали от всех ночных кошмаров… Юи кладёт ладони на щёки парня и притягивает его к себе, неловко сталкивая их губы вместе, не в силах сдержать эти чувства внутри себя. Аято теряется на секунду, но тут же отвечает, и Комори с удивлением и крохотной, едва теплящейся в быстро вздымающейся груди надеждой понимает – вампир тоже дрожит. Дрожит в отчаянной попытке сжать тонкие девичьи запястья сильнее, прижаться губами, быть ещё ближе, не оставляя ни единого сантиметра между ними. И Юи такая же. Также отчаянно водит носом по холодной щеке, когда вампир отрывается на секунду, чтобы она могла сделать вдох, также сильно выгибает спину, чтобы прижаться, спрятаться в его объятиях и смотрит, смотрит, смотрит. На того, по кому так сильно скучала, того, кого ждала с таким трепетом. Того, кого так сильно любит. — Люблю. Юи требуется минута, чтобы понять – это сказала не она. Аято смотрел на неё. Впервые в глаза. Смотрел и ждал ответа, так непривычно для себя мелко дрожа от тревоги и страха отказа. А брюнетка не могла произнести ни слова. Слёзы потекли по щекам, а руки задрожали сильнее. Ведь сейчас это слово, эти пять букв, произнесенные глубоким голосом обычно нахального и самоуверенного юноши, были самыми желанными и несбыточными. Были. Юи вновь притягивает парня к себе. Мужские ладони сильнее сжимают хрупкую талию. Этой ночью пальцы юноши были невероятно горячими, а прикосновения нежными, словно крылья бабочки.

***

Кохэку шла в комнату самого младшего мальчика. Сейчас ей отчаянно хотелось вдохнуть тот самый детский запах, исходящий от копны серебряных волос, посмотреть в рубиновые глазки и почувствовать уже уверенную нуждающуюся хватку по-детски пухлой ручки. Она скучала по сыну. Здесь, где всё напоминало ей о счастливом детстве, которого она лишилась, она отчаянно хотела вновь почувствовать родное тепло. Но оно было там – далеко в будущем. В отблеске сапфировых глаз мальчика, в заплатках на коротеньких шортиках, которые игривый волчонок рвал, забываясь в игре, в копне непослушных кудряшек, которые все время норовили вылезти из хвостика. И всё же малыш был не единственным. Эдгар и Шу. Её дорогие друзья и любимые. Она всегда была по близости – не могла заставить себя покинуть их. Ей было почти физически больно видеть, как некогда лучшие друзья, почти братья, смотрели с ненавистью друг на друга. Эдгар… Он даже не помнил их. И теперь она знает почему – она причина этого. Основательница на секунду остановилась, быстро провела рукой по правой щеке и продолжила свой путь. Указательный палец перчатки был слегка влажным.