Lac de la forêt

Qui ne risque rien n’a rien — Кто не рискует — не пьет шампанское.

      — Согласен. Хотя пару моментов из своего прошлого я не желал бы забывать. После поцелуя в голосе Этьена зазвучали медовые нотки, а во взгляде загорелись лукавые огоньки, искристые, словно вино, и столь же пьянящие… Или же Ренару просто показалось? Где-то на краю сознания он хотел верить, что его внезапный приезд обернется чем-то большим, чем их первая встреча. Поддался коварной надежде, которая не раз его обманывала. Пожелал рискнуть вновь, как рискнул и Этьен, оставляя ему записку.       Шаги Мари звучали все ближе и ближе, поэтому они спешно отпрянули друг от друга. Этьен шагнул к столу, а Ренар уселся в кресло, крепко сжав подлокотники. Руки дрожали, как не дрожали, наверное, с юности. Сердце колотилось в давно позабытом ритме влюбленности.       Проклятье…       До сегодняшнего дня он уже почти не помнил, как ощущается чувство, что кружило голову сильнее хороших сигар и лишало рассудка вернее, чем добрая порция выдержанного коньяка. Думал, больше не способен его испытать, а порой даже и надеялся на это, поэтому сейчас попросту отмахнулся от лишних мыслей, крайне не желая обдумывать творящееся в душе смятение.       Мадам Мари, тем временем, уже вошла в комнату, обнаружив их на приличном расстоянии друг от друга, и начала суетиться, расставляя на стол чаши с влажными полотенцами для обтирания рук, чайный набор, кувшинчик со сливками и блюдо с пирожными, при одном взгляде на которые у Ренара во рту скопилась слюна.       — О, лимонные эклеры, — будто бы озвучил его мысли Этьен. — А что у нас будет на обед, мадам Мари?       — А что пожелаете? — экономка улыбнулась, отчего ее строгое от природы лицо мгновенно преобразилось, словно осветившись изнутри. — Мы не ожидали гостей, поэтому в меню только фрикасе с курицей и грибами или… куриное фрикасе с рисом и зеленью.       — Сложный выбор, — не без иронии протянул Этьен. — Тогда куриное фрикасе… с чем бы то ни было.       — Отличное решение, — смешливо фыркнула Мари. — Я непременно сообщу на кухню, что сегодня у вас гость.       Во время их разговора Ренар увлеченно размешивал сливки, молясь про себя, чтобы желудок громко и жалобно не заурчал. Он не хотел выглядеть некрасиво, начиная есть первым. Кратко откланявшись, мадам Мари наконец ушла, а Этьен уселся в кресло напротив и, взяв с тарелки эклер, откусил сразу половину. Сахарная пудра просыпалась на пальцы, а воздушный белый крем остался на губах. Ренар невольно залюбовался тем, как чертовски соблазнительно это выглядит, но голод перебивал любое желание, поэтому он последовал его примеру. Через пару минут трапезы на столике остались лишь пустые тарелки.       — Я, кажется, обещал тебе вино, — отхлебнув глоток чая, небрежно протянул Этьен. — А ты мне объяснение того, почему не пришел на встречу в назначенное время.       Его губы и подбородок были все еще чуть измазаны в креме и сахарной пудре. Утолив голод, Ренар не мог больше игнорировать столь притягательное зрелище. Он поднялся с кресла, обошел столик и уселся верхом на колени Этьена, откровенно наслаждаясь изумлением, появившимся на его лице. Под тонкой тканью рубашки его тело казалось обжигающе горячим. Нежно слизнув с манящих губ сахарную пудру, Ренар взял его руку и поочередно вобрал ртом покрытые сладостью кончики пальцев, приласкал выпуклые рубцы и шрамы от огня. Затем влажно поцеловал раскрытую ладонь, покружив по ней языком под протяжный выдох Этьена, который нервно ерзал в кресле во время ласк.       Как же сладко… Сейчас Ренар был готов съесть его всего целиком, черт возьми!       Не выдержав и полминуты, Этьен раздраженно прошептал: — Да ты издеваешься. Нас же увидят. Слезай.       — Извини, что не пришел тогда, — Ренар отпустил его ладонь, но не спешил вставать. — Я не хотел тебя оскорбить, но…       — Думаешь, я оскорбился? — вдруг вспылил Этьен, его шепот стал похож на тихое рычание, а взгляд похолодел. — Нет, я был зол. Вновь и вновь проклинал жизнь, которая сделала меня таким, — он показательно вскинул обожженные руки, — и тебя. Но больше самого себя, что повелся, как последний дурак, на твои слова и поцелуи. Я ведь уже смирился… со всем этим, а ты вновь заставил меня поверить, что… Но а сам не пришел. И сейчас вновь играешь со мной, хотя для тебя это ничего не значит, ведь так? Просто повод приятно скоротать время, как тогда, а потом ты вновь исчезнешь и уже не вспомнишь обо мне.       — Разве я бы ехал сюда несколько часов, сидя на жесткой лавке в душной развалюхе, которая собрала все кочки на дороге, если бы мне было плевать? — Ренар обхватил ладонями его щеки, нагнулся ближе и поцеловал — прямо в линию шрама, который пересекал лицо. Этьен вздрогнул и обеими руками сдавил его бока. Прервав поцелуй, Ренар мягко погладил подушечкой большого пальца выпуклый рваный след и выдержал паузу, наблюдая за тем, как судорожно дрожат отражения ресниц в глазах напротив, а гнев в их глубине постепенно спадает, сменяясь настороженным недоверием. — Я не пришел к тебе только потому, что был слишком занят. Девки сговорились и отказывались работать, потом еще и чиновники наложили арест на здание. Остаток недели я разбирался с проблемами.       — Как прозаично, — невесело пробурчал Этьен и длинно выдохнул, прикрыв глаза. — А той ночью напился и до утра представлял, как отомщу тебе за всю ложь, когда в следующий раз появлюсь в городе.       — Я ни капли не солгал тебе. Ты прекрасен, — тягуче прошептал Ренар и покрепче прижался к нему бедрами, упираясь руками в высокую спинку кресла позади его головы. А потом усмехнулся и спросил: — И как же ты хотел мне отомстить? Планировал набить морду и скинуть лицом в стоки?       — Какое в такой мести удовольствие? — в глубине глаз Этьена затеплились искорки веселья вперемешку с похотью. — Неужели, ты тоже считаешь всех солдат больными на голову ублюдками?       — Нет, разве что… многих, — по лицу расплылась улыбка. — Так что?       — Хмм, наверное, ты прав, — с ноткой ответного флирта протянул Этьен и положил руки на его ягодицы, прижимая теснее к себе, отчего у Ренара мурашки пробежались по всему телу. — …Я все-таки немного свихнулся. Думал, якобы случайно, встретиться с тобой и затребовать сатисфакции по какому-нибудь глупому поводу. Ты был бы вынужден согласиться на дуэль без свидетелей ради сохранения собственной чести, — он говорил медленно, тихо и вкрадчиво, невольно зачаровывая переливами глубокого голоса. — Мы бы сошлись друг против друга вдали от города. В тенистом парке или на лугу возле реки. Ранним утром или поздно вечером, неважно. Важно, что мы бы остались наедине. Тогда я бы поступил с тобой так же нечестно, как ты со мной — обезоружил и заставил опуститься передо мной на колени, а потом засунул бы ствол пистолета поглубже в твою глотку, чтобы ты задыхался, широко раскрыв рот, почти как в ту ночь, когда мы были вместе.       — Неплохо, — фыркнул Ренар, позабавившись. — Но ты переоценил меня. Или недооценил. Вопрос точки зрения. Лично я считаю, что дуэль — развлечение для безумцев, и вряд ли бы добровольно отправился на собственную казнь. Предпочитаю быть живым мерзавцем, а не честным мертвецом.       — Под самое утро я тоже так решил, — Этьен вздернул один край губы в подобии улыбки. — Поэтому напоследок придумал для тебя наказание попроще. Представлял, как тайно прокрадусь в бордель под покровом темноты и застану тебя врасплох. Привяжу руки к кровати, закрою лентой рот и глаза, медленно раздену, и не буду отпускать до рассвета, пока не вытрахаю так, что ты не сможешь ноги свести, заставлю умолять меня и просить, и только под утро позволю кончить.       Губы Ренара сами собой растянулись в довольной ухмылке, когда он представил описанное.       — Вижу, ты и вправду сильно злился, — тихо рассмеялся он, и подыграл: — Наверное, мне стоит вымаливать прощение, сидя у твоих ног?       Этьен с мнимым беспокойством постучал указательным пальцем по губам, изобразив задумчивость.       — Тебе придется очень постараться, чтобы загладить вину, — он многообещающе сверкнул глазами, окинув Ренара хищным взглядом. — Но не сейчас. Слезай с меня, мерзавец. Здесь нас в любой момент могут увидеть. В доме, кроме Мари, есть еще четверо слуг. Но ты же останешься до завтра?       — Я не могу, — признался Ренар, вскочил с его колен и отвернулся к окну, сжав зубы и с досады поиграв желваками. — В прошлый раз, когда я ненадолго отлучался, потерял месячный заработок.       — Останься, — тихо попросил Этьен, спешно поднявшись вслед за ним, а затем подошел ближе и мягко повернул лицо Ренара к себе, коснувшись рукой подбородка. — Если тебе и вправду не плевать, задержись хотя бы до завтрашнего вечера. Ничего не случится. Это же просто бордель.       После недавних событий Ренар очень сомневался в этом, — просто борделей не бывает, это место — средоточие самых беспринципных, коварных и отчаянных женщин, — но все же согласно кивнул. К черту! Не может же он постоянно себе отказывать и вновь пренебрегать приглашением Этьена? Он уже давно не испытывал ни к кому таких ярких чувств. И это стоило дороже любых денег.       — Попрошу подготовить для тебя гостевую. Ту, что напротив моей спальни.       Этьен лукаво подмигнул и ушел, а Ренар остался наедине со своими мыслями, немного походил по комнате из стороны в сторону и вновь уселся в кресло, потянувшись к подносу. Чай уже почти остыл, но все еще оставлял на языке приятное послевкусие. Минуты ожидания ползли вялой мухой, и его блуждающий от скуки взгляд вдруг упал на камин, в куче золы на дне которого лежала скомканная записка. Недолго думая, он украдкой поднял ее, отряхнул и торопливо спрятал во внутренний карман жакета, в душе ощущая себя каким-то воришкой, не заслуживающим иметь доказательство чужих чувств.       Пожалуй, пару моментов из прошлого он тоже не желал бы забывать. Сегодняшний день казался таким нереальным, будто окутанным сонным призрачным флером, и вместе с тем… предельно настоящим, естественным. Ренара никак не покидало невнятное чувство, словно он знает Этьена целую жизнь, так паряще легко было рядом с ним.       Впрочем, их знакомство ведь тоже началось странно — по воле случайности и сразу с отличного секса. Возможно, они оба совершили фатальную ошибку, приступив к ужину с десерта, но гораздо обиднее было бы разочароваться после многих свиданий и долгих ухаживаний. Нынешняя культура отношений порой угнетала Ренара холодностью, расчетом и лицемерием. Хотя отчасти именно по этой причине его дело и процветало. Грех жаловаться, как говорится…       Комната была готова уже через полчаса, к ней примыкала личная уборная. Этьен ненадолго оставил его одного, дав время отдохнуть и привести себя в порядок после утомительной дороги. Ренар освежился теплой водой, заботливо принесенной молчаливой миловидной служанкой, а затем стер с ботинок брызги грязи, которые раздражали его с самого прибытия. Дышать стало чуть легче. Он перестал сам себе казаться лишним, хотя претенциозная золотисто-бирюзовая спальня, когда-то, вероятно, принимавшая гостей королевских кровей, точно бы прокричала в адрес безродного выскочки пару ласковых, если бы могла говорить.       Хрустальная люстра гордо реяла по центру потолка. На широкое ложе с узорными резными столбиками сверху ниспадал светло-желтый парчовый балдахин, подвязанный золотыми шнурами. Возле трюмо громоздилось разлапистое кресло и кривобокая софа, о растопыренные ножки-лапы которой легко было споткнуться. У высоких окон волнились плотные занавеси с крупными кистями-подхватами. Бледно-бирюзовые стены с деревянными панелями украшали картины пузатых ангелов, окаймленные рамами вычурной формы. Все давило и душило какой-то непередаваемой тяжеловесностью и излишеством. Прикорнув на краешке софы лишь на пару минут, Ренар одним рывком поднялся и поспешил выйти. Он догадывался, что Этьен ему не ровня, подозревал, что тот существует в совершенно другом мире, но ожидания оказались и близко не похожи на реальность. Ему придется постараться, чтобы соответствовать и не упасть в его глазах. Вот только оправдаются ли усилия?       Когда-то Ренар мечтал жить в таком месте, быть кем-то вроде виконта де Пруво и ни в чем не нуждаться, но в один шаг перешагнул это желание, однажды познакомившись поближе с парочкой обладателей подобного статусного имения. Змеиная клоака, а не приличное общество. Существование в достатке порой взращивало цинизм, а непреодолимая скука — излишнюю жестокость. Для того, кто с детства находился в атмосфере, полной интриг и условностей, привык получать что-либо без усилий, многое упрощалось, теряло ценность, даже жизнь. Чужая или собственная, тут как повезет. Вынужденный быстро повзрослеть, Ренар с ранних лет привык играть по чужим правилам, но каждый раз его невольно подташнивало от лицемерия, скрытого под маской воспитания и благородства. Искусственные фразы, фальшивые улыбки — красивый фасад в обители пустоты и безразличия.       Но старший сержант де Корне, еще при первой встрече не побрезговавший пожать его руку, казался Ренару приятным исключением. Пока что. Близость и все, что было после — происходило на равных, без экивоков, оговорок и условий. Просто и искренне. Взаимный интерес вспыхнул случайно, как порой загорается иссушенная трава под лучами жаркого солнца, но спустя время не потух, развеявшись горьким дымом, а по-прежнему тлел, подпитывая хрупкий огонек надежды обрести нечто большее, чем удовлетворение плотских потребностей. Пусть даже это — иллюзия, но в нее хотелось верить и как можно дольше не разрушать.       Улыбка невольно скользнула по губам, стоило Ренару увидеть Этьена, сидящего на самом краешке кресла в гостиной. Он сжимал какую-то книгу в руках, и выглядел так растерянно и напряженно, словно никак не мог найти себе места в огромном доме все то время, пока ожидал его. Глаза застыли на раскрытой странице, но мысли явно витали далеко. Наконец заметив гостя, замершего в дверях, он кротко улыбнулся в ответ, и у Ренара в груди вдруг что-то трепыхнулось, словно испуганная птаха. Тяжко сглотнув, он на миг обмер в попытке совладать с собственными эмоциями, поэтому толком не услышал реплику в свой адрес, и лишь рассеянно кивнул.       Как выяснилось чуть позже, дальнейшее знакомство Этьен решил начать с неторопливой прогулки по поместью. Ренар не удивился выбору развлечения. Многие простые люди платили деньги, чтобы хоть глазком поглядеть на богатое убранство, в котором жила аристократия, да и не каждому проходимцу с улицы позволялось пачкать грязными ботинками тщательно отполированный пол, даже за плату. Этьен показал ему самые красивые комнаты и залы, в которых успели убрать драпировки с картин и мебели, и то и дело как-то робко заглядывал в глаза, словно боялся, что нежданный гость исчезнет. Ренар и вправду чувствовал себя ужом на сковородке, и большей частью отмалчивался, только из вежливости поддерживая диалог, пока Этьен неспешно рассказывал о семье, о мезальянсе сестрицы, ставшей хозяйкой этого дома, вопреки козням и ярому сопротивлению родни графа, о старшем брате, который весьма успешно вел дела в Париже, и недавно приобрел на аукционе целую верфь. Ренар чувствовал, что из-за его скованности и Этьен излишне нервничает, поэтому усилием воли пытался заставить себя вести более непринужденную беседу, но мысленно яро желал сбежать куда-то, где между ними не стояла бы эта непреодолимая стена неравного положения.       Но Этьен не бросал попыток расшевелить гостя: поделился несколькими до ужаса нелепыми историями из своей жизни, а еще с неприкрытой иронией комментировал сюжеты и персонажей вычурных картин, которые, якобы, с пеной у рта нахваливал сам старый граф, выкинувший на творения известного мастера не одну тысячу франков. Де Корне оказался приятным собеседником, хотя и со своеобразным чувством юмора, жестким и мрачноватым, что обычно свойственно врачам и, как выяснилось, некоторым солдатам тоже. Спустя полчаса Ренар все же сумел расслабиться, и больше не обращал внимания на пышное окружение, в которое он никогда не вписывался и, пожалуй, никогда бы не сумел вписаться. Да к которому больше и не стремился, если уж быть совсем честным.       Вскоре, уже обоюдно увлекшись разговором, они забрели в музыкальный зал — большую и светлую комнату с множеством зеркал и расписным потолком. В центре стояло фортепьяно из темного дерева — единственная вещь, которая за время экскурсии по дому вызвала в Ренаре искренний интерес и любопытство. В особенности тем, что благодаря своей суровой строгости и лаконичности форм категорично не подходила эстетике барочного интерьера, пестрящей деталями и витиеватостями. Элегантный инструмент, покрытый однотонным насыщенным темно-ореховым глянцем, был, вероятно, изготовлен более полувека назад и наверняка стоил целое состояние.       — Одно из моих любимых мест в этом доме, — прокомментировал Этьен, с шумом распахивая тугую створку окна, сквозь которую в зал тут же ворвался порыв теплого ветра. Приятно пахнуло весенней свежестью, а в свете солнечных лучей золотыми искорками закружилась встрепенувшаяся пыль. — Жаль, Эдит в отъезде и не сможет нас развлечь музыкой.       — Роскошный инструмент. Хотя он смотрится… каким-то чуждым здесь, — Ренар протянул руку, но так и не прикоснулся к темной крышке пианино, не желая испортить безупречно блестящую поверхность отпечатками пальцев.       — Удивительно, как точно ты угадал, — Этьен коротко закивал. — Он раньше принадлежал нашей семье и достался в наследство Эдит. К счастью, красотой и очарованием моя сестрица уродилась в мать, потому что пианино и было почти всем ее приданым, — усмехнулся он. — Хотя я и сам часто на нем играл в юности.       — Ты полон сюрпризов, месье старший сержант, — Ренар не устоял от беззлобной шпильки. — К чему мне еще стоит быть готовым? Стихи, фехтование или балет?       — Нет, святая Мария, — Этьен громко прыснул в кулак, а затем выдержал паузу, застыв задумчивым взглядом на крышке пианино — в темном омуте глянца отражались плывущие по небу облака.       — Звуки музыки всегда разжигают в груди нечто особенное, ты согласен? Она бередит душу так, как не способно ни самое лучшее вино, ни самые желанные поцелуи, — в его голосе, вдруг отчего-то потускневшем, промелькнула толика тоски. Или же просто послышалось?       Ренар помолчал, обдумывая странный вопрос, а затем сдержанно кивнул. Хоть он сам, увы, не бывал в Парижской опере и не ходил на выступления великих композиторов, но еще ни одна услышанная мелодия не оставила его равнодушным. Вот, к примеру, Марсельезу, которую по ночам любили исполнять подвыпившие клиенты его заведения под аккомпанемент расстроенного клавесина, он точно ненавидел всей душой. Особенное и ни с чем несравнимое чувство!       Этьен отчего-то помрачнел и умолк, поэтому Ренар тепло прильнул к нему всем телом и, спешно убедившись, что поблизости нет слуг, огладил ладонями плечи, взлохматил волосы.       — Может, ты сам развлечешь меня? — прошептал он, лукаво улыбнувшись. Потом поцеловал уголок его губ, провел кончиком носа вдоль слегка колючего подбородка и проследил выпуклую венку на шее.       — Раз ты просишь, — сразу же согласился Этьен. — Не хочу нарушать святых правил гостеприимства.       Как оказалось, он принял флирт за чистую монету, поэтому мягко высвободился из объятий и неожиданно уселся за пианино. Ренар же на самом деле намеревался соблазнить его совершенно на другое. Но в гостях нужно уважать желания хозяина, поэтому он, глубоко вздохнув, умерил свой пыл и покорно приготовился слушать, хотя музицирование достойным развлечением и вовсе не считал. То ли дело скачки или карты, или, на худой конец, прогулки на природе…       Подняв крышку, Этьен открыл нотную тетрадь, и некоторое время сосредоточенно листал маленькие страницы.       — Заранее прошу прощения, — сказал он, наконец определившись с композицией. — Я не играл уже давно. Простой менуэт ре мажор.       Приподняв над клавишами руки, он вдруг надолго замер. Настолько растерянным и смущенным Ренар еще его не видел, поэтому не удержался, шагнул ближе и обнял Этьена со спины, вороша носом пряди на затылке. Ведь больше ничего не мог сделать, чтобы как-то утешить. Пальцы, сильно поврежденные огнем, уже не смогут порхать по клавишам столь же легко, как прежде. Но Этьен, кажется, до сих пор надеялся и не решался принять горькую правду.       — Ренар, — обреченно протянул он, откинув голову. — Так я точно не смогу собраться.       — Прости, публика у тебя сегодня собралась некультурная, — усмехнулся Ренар, но все же покорно отпустил его и отошел к окну, присев на подоконник.       Они одновременно вздрогнули, когда сонную тишину зала всколыхнули первые звуки музыки. У фортепьяно оказалось красивое, чистое звучание. Без заминок сыграв вступительный аккорд, Этьен чуть сбился, но затем продолжил вновь, с каждой сыгранной нотой все больше и больше обретая уверенность. В его движениях засквозила сдержанная энергия, чувствовалось, что музыка — и правда отрада его души. Зря он выбрал менуэт, слишком простой, неторопливый и нежный, — сейчас ему явно хотелось иного. Губы сжались в тонкую линию, пока напряженные до предела пальцы умело скользили по клавишам, лишь иногда соскальзывая и задевая соседние. Невольно залюбовавшись красотой Этьена, изящно-каменной статью и выправкой, Ренар подумал, что только однажды видел его полностью расслабленным — той ночью — когда он наконец перешагнул свой страх и растаял в его тесных объятиях, стал гибким и податливым, словно свечной воск. Эта мысль вдруг опьянила, как хороший глоток коньяка, наполнив каждую клеточку тела предвкушением будущей ночи. Изощренной пыткой казалось и дальше держать себя в руках приличий и формальностей.       Когда-нибудь, вдруг пообещал себе Ренар, он украдет Этьена, и отвезет туда, где ненужные условности исчезнут, туда, где они будут лишь вдвоем, наедине друг с другом и миром. Такое место существовало. Укромный кусочек берега среди обрывистых скал, неподалеку от той деревушки, где он родился. Хоть на каменном уступе едва хватало пространства, чтобы свободно разместиться, и добираться туда — тяжелое испытание, Ренар упорно возвращался на свой тайный берег каждое лето. Но первый раз в жизни захотел показать его кому-то, поделиться уютным одиночеством и рокотом волн, мерно разбивающихся о камни. Отчаянно пожелал увидеть, что из этого выйдет. Выйдет ли?..       Вдруг мелодия оборвалась. Этьен резко отдернул руки от клавиш.       — Отвратительно, — он со стуком закрыл крышку и встал. — Почему ты не прервал меня раньше?       — Разве я мог? — Ренар повел плечами, искренне удивившись такой реакции. Он-то ожидал гораздо худшего, припомнив неловкий дрожащий почерк на клочке бумаге. — На мой взгляд — вышло неплохо. Больше практики…       — Неплохо?! О, ты мне польстил, — хмуро отмахнулся Этьен. — Не нужно. Сплошные ошибки, и практика тут не поможет — я больше не в состоянии правильно сгибать пальцы и быстро ставить их в позицию. Но я рад, что попытался. Спасибо, что подтолкнул меня. Теперь мне не суждено играть, но знаешь… на самом деле я не сильно расстроен. Я и раньше играл неважно, но в угоду матери, которая до своей смерти вложила в мое обучение много сил и терпения, никак не решался отказаться от ненужных амбиций. А теперь со спокойной душой могу бросить это гиблое дело, — грустно усмехнувшись, он любовно погладил крышку фортепьяно, словно желая попрощаться, а затем отошел к окну и ненадолго замер в молчании.       Ренар встал рядом и молча сплел его пальцы со своими. Словами уже было ничего не исправить, но он вдруг остро почувствовал, что должен хотя бы попытаться:       — Ты все еще можешь играть для себя. И для меня.       — Сегодня хорошая погода, — внезапно перевел тему Этьен, никак не ответив на утешение. — Тепло, солнечно и ни намека на дождь, как я вижу. Отличное время для прогулки. Говорят, свежий воздух помогает нагулять аппетит.       Ренар, разумеется, согласился, и они вместе вышли в парк, совершить променад перед долгожданным ужином.