Напрасное далёко

      Антон Виноградов был из тех, кто живёт по принципу «сила есть, ума не надо» и относился к контингенту в простонародье именуемому гопниками: будучи асоциальным и не признающим авторитеты, он регулярно сбегал из дома, по слухам, промышлял мелкими кражами, часто принимал участие в драках и питал лютую, прямо-таки патологическую ненависть ко всем, кого в то или иной степени можно было отнести к интеллигенции. Впрочем, молодой человек был таковым не всегда: лет до двенадцати это был вполне себе обычный мальчик, не особо одарённый интеллектуально, слегка грубоватый, но не более того. Он посещал ту же фехтовальную секцию, что и Март Кальниченко и даже добился некоторых успехов на спортивном поприще. Так было до тех пор, пока из-за несчастного случая на производстве не погиб Виноградов-старший, и его вдова, воспитательница детского сада не осталась совершенно одна с двумя маленькими детьми: Антоном и его младшим братом. После смерти отца, который был хоть и строгим, но справедливым человеком, будущий страх местных неформалов ощутил пьянящий вкус вседозволенности после драки с одним из дворовых ребят, которая для противника закончилась сострясением мозга. Перед своей жертвой он извинился только, чтобы не расстраивать мать, которой с трудом удалось убедить семью пострадавшего мальчика не привлекать милицию. Однако после того, как в доме появился жестокий деспотичный отчим, Виноградов пустился во все тяжкие. Впрочем, тренировки он не забрасывал, так как благодаря им имел возможность приходить попозже, а копящуюся агрессию, которая с появлением домашнего тирана только возросла, Антон с превеликим удовольствием вымещал на более слабых ровесниках или же младшеклассниках. Однажды в число оных чуть было не попал и Март — его, как «профессорского сынка», «выскочку и зазнайку» гопник откровенно недолюбливал, впрочем, не последнюю роль играла и зависть — Кальниченко регулярно участвовал в соревнованиях всесоюзного масштаба и нередко бывал на европейских чемпионатах, в то время как Виноградов в последние годы стремительно катился по наклонной и несколько раз даже поднимался вопрос его исключения. Но, к большому разочарованию Антона, ненавистный соперник никогда не ходил один, вдобавок всегда мог постоять за себя словесно, что значительно поумерило пыл завистника.       Всё изменилось с появлением Лаврентия Бесфамильного — воспитанный, вежливый и при том весьма талантливый он хоть и не вызывал у остальных ребят, которых разносил в пух и прах, особого восторга, но они его уважали. В первые две недели сентября новоявленный фехтовальщик показал отличные результаты, и, к злорадству Виноградова, «сбил спесь» с Марта Кальниченко. Но, в отличии от последнего, друзьями новенький так и не обзавёлся, и всегда держался особняком. По роковой случайности, с того момента, как он переступил порог клуба, у Антона в жизни началась чёрная полоса: из-за крайне низких показателей встал вопрос об его исключении, что весьма негативно сказывалось на самооценке молодого человека, вдобавок, тренировки были для него едва ли не последним спасением от пьяного отчима, ставшего в последние месяцы словно вдвое злее, и чем-то вроде памяти о погибшем отце — ведь именно под его влиянием мальчик оказался в фехтовальной секции. Во всём этом Виноградов винил Бесфамильного. Себя виноватым он не чувствовал никогда, по крайне мере, с момента своей первой злополучной драки уж точно. В конце концов, найти крайнего всегда было легче, особенно, когда удавалось «наказать» его за несуществующие грехи — тогда на душе сразу становилось легче, и груз безысходного отчаяния на некоторое время скатывался сам собой. Так что Антон принялся готовить план мести за все свои жизненные проблемы.       Заметив, что Лаврентий часто остаётся позже всех, Виноградов стал тайно задерживаться, дабы понаблюдать за своей жертвой — почему-то вместо привычного «приложить мордой об асфальт» хотелось сделать что-то более изощрённое и жестокое, при этом не исключающее и излюбленного физического насилия. С неделю Антон шпионил за новеньким, и его терпение было вознаграждено — он в очередной раз укоренился в своём презрении к Бесфамильному, увидев шрамы на его ногах — по мнению юного гопника, самоповреждение было для слабаков, а не для «реальных пацанов», к которым он себя причислял, однако не это было самым главным: оставаясь в полном одиночестве, объект ненависти Виноградова без опаски ходил в душ, зачастую с лезвием, и прислушиваясь, да и присматриваясь, затаившемуся в технической подсобке «шпиону» удалось узнать тайну, которую Лаврентий тщательно скрывал ото всех и которая заставляла его годами испытывать сильнейшие душевные страдания.       Сутки Антон прокручивал полученную информацию у себя в голове, думая, что с ней сделать. Он видел виновника своих несчастий совершенно уязвимым и беззащитным, владел информацией, которая являлась для него ахиллесовой пятой и… не ощущал никакого сочувствия. Наоборот, желание сделать Бесфамильному как можно больнее разгоралось в нём со скоростью лесного пожара. На следующий день Виноградов подстерёг новенького в раздевалке, и, ухватив за длинные рыжие волосы, припечатал головой о железную дверцу шкафчика. — Не ори, а то хуже будет, — прошипел он на ухо жертве. — Слушай меня внимательно: отныне ты будешь делать то, что скажу тебе я, а иначе, — на лице гопника появилась нехорошая гаденькая улыбочка, после чего он ткнул Лаврентия коленом в бедро, — все узнают, что ты такое — ни пацан, ни девка. Усёк? Вместо ответа был короткий кивок. — Молодец, хороший мальчик, — Виноградов резко оттолкнул от себя Бесфамильного, чувствуя опьяняющий вкус власти и вседозволенности. — Вот тебе мой первый приказ: Кальниченко на соревнования поехать не должен. Не знаю, что тебе для этого нужно будет сделать, хочешь — покалечь, хочешь — убей, меня это не волнует, но чтобы его имени в списках не было. Ах да, и твоего, разумеется, тоже. Понял? — для закрепления эффекта Антон сделал угрожающий жест в сторону противника, однако на лице оного не дрогнул ни единый мускул, а вместо безропотного «да» ответом стало «пошёл нахуй». — Повтори-ка, — подобная реакция никак не входила в планы шантажиста и в первое мгновение откровенно сбила его с толку. — Нахуй иди, — почти по слогам повторил Лаврентий. — Я не собираюсь делать то, что тебе хочется. Больше стараться нужно, если хочешь сравняться с Кальниченко. Последняя фраза стала последним, решающим уколом, разрушившим барьер адекватности Антона Виноградова и навсегда разделившим жизнь Бесфамильного на «до» и «после».       Несмотря на худощавое телосложение, рыжеволосый фехтовальщик был вполне способен постоять за себя, но тягаться с почти двухметровым противником, проводящим свободные от тренировок вечера на тренажёрах, ему оказалось не под силу. После непродолжительной борьбы Лаврентий оказался подмят под себя практически стокилограммовым телом, полностью лишившись возможности двигаться. — Пикнешь — убью, — прорычал Антон, и, судя по бешено вращающимся налитыми кровью глазам, сомневаться в его намерениях не приходилось. Тем временем, в коридоре раздались чьи-то шаги — это была сторожиха, видимо, услышавшая посторнние звуки. Бесфамильный дёрнулся, рассчитывая использовать шанс на спасение, но мощный удар уложил его обратно. Вахтёрша дёрнула пару раз ручку предусмотрительно подпертой изнутри двери, после чего удалилась. Дождавшись, пока наступит тишина, Виноградов рывком поставил свою жертву на ноги, а затем потащил в душ. — На колени, — отрывисто приказал он, спешно расправляясь с пряжкой ремня. В разноцветных глазах Лаврентия расплескался почти животный ужас от осознания того, что сейчас может произойти. — Я сказал на колени! — за промедление парень поплатился разбитой губой. — И только попробуй выпустить зубы, — это было последнее, что запомнилось Бесфамильному прежде, чем для него начался кромешный и беспросветный ад. Правда, попытку укусить мучителя он всё же предпринял, но закончилась она ударом головой об плитку, повлекшим за собой спасительное небытие.       Пришёл в себя молодой человек от адской боли, перед глазами всё плыло, и уж лучше бы оставалось таким же размытым — видеть в деталях потное лицо пыхтящего Антона Лаврентий хотел меньше всего на свете. Увидев, что жертва очнулась, тот довольно ухмыльнулся. — Я то тебя сначала пацаном считал, а у тебя столько же дырок, сколько и у девок, — хмыкнул Виноградов. От последовавшего за этим болезненного толчка внутрь избитого тела Бесфамильный снова потерял сознание.       Окончательно очнулся он на холодном полу в кромешной темноте. Как выбрался из душевой, как оделся и как оказался на улице не помнил. Обрывки воспоминаний сохранили встречу с парочкой криминальных элементов, которые, приняв шатающегося парня за пьяного, с удовольствием воспользовались его состоянием и отняли завалявшийся в кармане джинс рубль и десять копеек. После чего для порядка дали под дых и спихнули в ближайшую канаву. Там, будучи не в состоянии даже пошевелиться, Лаврентий пролежал некоторое время, глядя в ясное звёздное небо. И лишь потом, с трудом выкарабкавшись на тротуар, принял решение отправиться к Марту Кальниченко. Не домой — не хотел, чтобы приёмная мать увидела его в таком состоянии, не хотел милиции, унизительных медосмотров, огласки, в конце концов. Ничего не хотел, только отмыться от этой грязи и забыть всё как страшный сон.

***

      Громкий свист чайника проинформировал сидевших на кухне парней о том, что можно заливать заварку, однако ни один из них не пошевелился. Март пристально смотрел на Лаврентия, Лаврентий — на Марта, и никто из них не произносил ни слова. Наконец Кальниченко поднялся и уделил внимание столь жаждущему его чайнику. Не сводя взгляда с гостя, сын профессора тщательно обдумывал каждое своё слово, понимая, что сейчас от него зависит очень многое. — Я позвоню твоей матери, — наконец сказал Кальниченко. — Чтобы сообщить, что ты сегодня остался у меня, хорошо? — Да, давай, — несколько рассеянно отозвался Лаврентий. — Скажи ей, пожалуйста, что я в порядке.       А Дёмина тем временем не находила себе места и как раз собиралась покинуть квартиру, чтобы отправиться в милицию, когда зазвонил телефон. Звонил незнакомый молодой человек. — Добрый вечер, Елена Вячеславовна, это Март, мы с вашим сыном вместе ходим на фехтование. Звоню вам сообщить, что с Лаврентием всё нормально, он просто остался у меня на ночь, а завтра вернётся, — сообщил юноша. — Можешь, пожалуйста, передать ему трубку? — попросила женщина, ощущая как беспокойство потихоньку спадает. Ещё больше она успокоилась, когда поговорила с приёмным сыном, убедившем её, что он и в самом деле остался ночевать у друга, однако забыл позвонить. Последнее для очень ответственного и обязательного парня было крайне несвойственно, но он говорил настолько спокойно и уверенно, что Елена Вячеславовна не особо придала значение данному факту.       Едва разговор закончился, Лаврентий буквально сполз по стене и, поджав под себя худые ноги, уткнулся лицом в колени, беззвучно зарыдав. — Я не хочу, чтобы она знала, я не хочу, чтобы вообще кто-нибудь знал, — сдавленно пробормотал он. Март стоял, ошеломлённый, и лихорадочно размышлял над тем, что можно сделать в подобной ситуации. А ведь ситуация казалась поистине невероятной, которой не учили на уроках гражданской обороны, которой вообще не должно было существовать в картине этого мира. Но она была, реальная и от того ещё более страшная. Даже если убрать из неё факт сексуального насилия, рассказать о котором Бесфамильный так и не решился.       Кальниченко склонился над приятелем и осторожно, боясь допустить ошибку, приобнял того за плечи. — Всё хорошо, всё хорошо, — успокаивающе прошептал парень. — Ты в безопасности, никто не причинит тебе вреда, обещаю. Пойдём, я обработаю твои раны, а потом уложу тебя спать — думаю, тебе действительно стоит отоспаться. Лаврентий поднял на товарища полные слёз глаза, отчего у последнего сжалось сердце от глубочайшего сострадания, которое он, к сожалению, совершенно не знал, как выразить в полной мере. — Спасибо, — едва слышно прошептал Бесфамильный, протянув Кальниченко руку, чтобы подняться.       Помимо раны на затылке, разбитой губы и ссадин на щеке и коленях, открытых ран на теле пострадавшего Март не обнаружил. Синяки, расцветавшие неизведанными галактиками, особенно те, что имели явственную форму отпечатков пальцев выглядели, безусловно, жутко, но не шли ни в какое сравнение с травмами половых органов и не только — правда, наличие этих повреждений Лаврентий скрыл — благо, кровь уже остановилась и больше не шла. От прикосновений, пусть и оказанных исключительно на то, чтобы замазать йодом и заклеить пластырями порезы, он вздрагивал как от ударов током, что беспокоило ещё больше.       Кальниченко уступил гостю свою кровать, укрыл одеялом и оставил гореть лампу на тумбочке вместо ночника. — Я постираю твою одежду, если понадоблюсь — зови в любой момент, — юноша старался говорить максимально жизнерадостно, чтобы хотя бы таким образом приободрить приятеля, но понимал, что это не лучшая идея — по крайней мере, результата он не достиг — Бесфамильный смотрел на него пустым невидящим взглядом, от которого по коже пробегали мурашки. «Ну не смотрят так люди, которых шатажировали и жестоко избили, нет. Должно было произойти что-то более серьёзное» — ощущение того, что ему что-то недоговаривают не покидало Марта, но спрашивать парень ничего не стал. — Спокойной ночи, — пожелал он и выскользнул за дверь, хотя и был уверен в том, что ночь, отметившаяся такими ужасными событиями вряд ли могла бы быть спокойной…