Судя по всему, Лаврентий вдобавок к остальным травмам получил ещё и сострясение мозга, так как координация движений у него была явно нарушена, что не прошло на утро. В результате Март вызвался проводить товарища до дома — благо, было недалеко. На пороге квартиры Елены Дёминой ребята пожали друг другу руки и на том распрощались.
-Я твой должник теперь, — стараясь выглядеть непринуждённо, напоследок сказал Бесфамильный, похлопав своего спасителя по плечу.
— Забей, — нарочито беззаботно бросил Кальниченко. — На моём месте так поступил бы любой адекватный человек. Поправляйся и увидимся на ближайшей тренировке. А насчёт Тохи Виноградова не парься: мы с ребятами придумаем, что с ним сделать, — и подмигнув приятелю, парень поспешил вниз по лестнице.
Приёмной матери Бесфамильный изложил несколько иную версию произошедшего, чем Марту: мол, возвращался поздно вечером с тренировки, на него напали, ограбили, он в полнейшем шоке добрался до дома друга и там и остался ночевать. Лаврентий прекрасно знал, что упомяни он инцидент с Виноградовым, Дёмина поднимет на уши всех и вся, требуя справедливости, чего юноше хотелось меньше всего на свете. Так что он предпочёл рассказать полуправду и убедил Елену Вячеславовну не обращаться в милицию — мол, не так уж и сильно он пострадал, а сумма, украденная незадачливыми грабителями была не такой уж и большой.
Идти в понедельник в школу ему не хотелось совершенно, а на тренировку — и подавно. Одна только мысль о том, чтобы выйти в люди пугала молодого человека до дрожи в коленках — мерзкое чувство испорченности не покидало его, несмотря на дважды принятый душ. Бесфамильный был убеждён, что буквально каждый прохожий будет ощущать ту невидимую грязь, что просочилась в самые недра его души, и шарахаться от него как от прокажённого. Тем не менее, нужно было собираться и идти, чтобы не вызвать подозрений у приёмной матери, так что Лаврентий быстро позавтракал, наспех закинул в портфель учебники и тетради, жестяной пенал с канцелярскими принадлежностями, натянул любимые рваные джинсы, столь любезно выстираннные Мартом вместе с синим в полоску шерстяным свитером, завязал шнурки на кедах и, прихватив ключи, покинул квартиру.
Школьную форму он на дух не переносил, искренне считая, что она лишает учащихся права на самовыражение и проявление индивидуальности, однако в открытую никогда не бунтовал — длинные рыжие волосы до плеч и кеды, часто заменявшие обычную обувь уже были достаточным вызовом для администрации — помнится, в прошлом учебном заведении Елену Дёмину несколько раз вызывали к директору из-за «неподобающего» внешнего вида её сына, а несколько одноклассников грозились собственноручно сделать Бесфамильному короткую стрижку, но дальше слов, к счастью, дело не зашло.
Звонок прозвучал как раз в тот момент, когда Лаврентий застегнул последнюю пуговицу на форменном пиджаке. Парень подхватил портфель и, перепрыгивая через ступеньку, мигом взлетел на второй этаж — опаздывать он не любил и именно благодаря пунктуальности, идеально-образцовому поведению и прекрасным оценкам не подвергался репрессиям из-за внешности в новой школе. По крайне мере, со стороны педагогического коллектива — ученики 10-Б на первых порах всё же косились на новенького, кое-кто даже отпускал не самые приятные комментарии, но к концу сентября это тоже прекратилось.
Если в стенах класса ощущение собственной испорченности, видимой всему свету, слегка притупилось, отчасти благодаря нескольким контрольным подряд и большому количеству желающих их списать, то по дороге на тренировку Бесфамильный явственно ощутил как у него трясутся колени, женщина с коляской, стайка беззаботных октябрят, водитель молоковоза — казалось, что все они открыто и осуждающе пялятся на него, заглядывая в самую душу, читают его мысли и усмехаются про себя. В какой-то момент волна панического ужаса захлестнула Лаврентия, и он побежал. Так быстро, как только мог, не видя ничего перед собой. Перебегая дорогу на красный, он едва не попал под колёса чудом успевшего затормозить «Запорожца», владелец которого что-то гневно кричал парню вслед, но тот не слышал. Он мчался, словно преследуемый гончими олень и лишь так мог отделаться от отвращения к самому себе.
В раздевалке молодой человек оказался один, придя позже всех, как обычно. О событиях субботнего вечера не напоминало ничего, кроме вмятины на дверце одного из шкафчиков, но и этого было достаточно, чтобы юношу бросило сначала в жар, а потом в холод. Переодеться оказалось труднее, чем он думал — кровоподтёки и не думали сходить, а тело всё ещё болело, стоило только сделать хоть одно резкое движение. Вдобавок руки дрожали как у заправского алкоголика, отчего столь привычный процесс превратился в длительную пытку. Но худшее было ещё впереди. Первым соперником Бесфамильного оказался Антон Виноградов, во взгляде которого читалось жестокое торжество и небывалое превосходство, от которых соперника охватил прямо-таки животный первобытный страх. Шпага со звоном выпала на пол. Не оборачиваясь, Лаврентий выбежал из зала. Бой окончился, так и не начавшись.
Сначала его вырвало — вода в унитазе окрасилась багровым цветом съеденного недавно борща — и несколько секунд он сидел, обнимая холодный унитаз, словно последнее скоровище в этом мире, а после, тщетно пытаясь привести себя в порядок ледяной водой, стоял перед туалетным зеркалом и рыдал. Слёзы градом катились по веснушчатым щекам, из отражения на фехтовальщика смотрело заплаканное, искажённое болью лицо. Не в силах больше стоять, он сполз на холодный пол и уткнулся носом в колени. В дверь настойчиво постучали.
— Эй, ты там в порядке? — раздался участливый голос Марта, в котором явно улавливались тревожные нотки.
— Уйди! — выкрикнул в ответ Лаврентий с таким отчаянием, что Кальниченко вздрогнул. — Уйди, мне никто не нужен! И не вздумай никого позвать, понял?
— Понял, понял, — донеслось из-за двери, послышались негромкие отдаляющиеся шаги, затем всё стихло.
Бесфамильный потерял счёт времени, застыв в неизменной позе. Сколько он так просидел? Полчаса? Час? Два? Он сам этого не знал. Перед глазами ярко вспыхивали жуткие картинки из прошлого и затем исчезали во тьме памяти. Голова сильно кружилась. хотелось потерять сознание, а ещё лучше — умереть. Но ни того, ни другого не происходило, отчего парню оставалось только тихо молиться, чтобы кто-то пришёл и спас его, освободил от оков стыда и ненависти к самому себе. И тогда он услышал голос.
Сначала тихий, едва различимый, он становился всё громче и громче. И звал Лаврентия по имени. Этот голос заставил фехтовальщика подняться на ноги и кое-как добраться до зеркала. Вместо отражения на молодого человека смотрел совершенно другой парень. Да, безусловно, между ними было отдалённое сходство, но очень призрачное и туманное: незнакомец оказался почти на голову выше Бесфамильного и выглядел старше, его каштановые кудри до плеч, тёмные глаза и оливковая кожа являлись полной противоположностью облику Лаврентия, вместо синего свитера в полоску на неизвестном был однотонный чёрный, который контрастировал с выглядывающим из-под него воротником красной в клетку рубашки.
— Ты кто? — вполне логичный вопрос был задан настолько равнодушным тоном, словно ответ на него не имел никакого значения, хотя это было отнюдь не так.
— Меня зовут Ян, — любезно представился парень из зеркала. — Ты хотел, чтобы тебя кто-то спас, поэтому я здесь. С этого момента я буду решать все твои проблемы и решать качественно. А сейчас возвращайся в зал и ничего не бойся — я обо всём позабочусь, — Ян подмигнул Лаврентию и тот послушно, словно марионетка, двинулся к выходу из уборной.
Как прошла тренировка он помнил смутно, но, судя по довольной физиономии Кальниченко — довольно неплохо.
— Я смотрю, ты всё же пришёл в себя, — одобряюще похлопал товарища по плечу Март.
— Да ещё как пришёл, — с нотками белой зависти в голосе отметил Игорь Гришин — единственный левша, который лишь немного уступал в мастерстве Марту. — Уделал нас всех как первогодок.
— Ага, я его раньше таким не видел, — подтвердил Илья Белов, также до недавних пор составлявший достойную конкуренцию Кальниченко. — Если и на соревнованиях будет в таком ударе…
— Удивительно, но я этого практически не помню, — несколько растерянно пробормотал Лаврентий, глядя на парней взглядом человека, узнавшего о себе много нового. И он не лгал: после возвращения в зал его воспоминания словно стёрли невидимым ластиком, сотавив только смутные обрывки.
— В смысле — «не помнишь»? — искренне удивился Март. — Стоп, погоди, ты что, во время пребывания в туалете что-то принял? А то выглядишь, знаешь ли, не очень…
Вид у Бесфамильного действительно был далёк от здорового: бледный, растрёпанный с замутнёнными глазами он и вправду смахивал на человека, употребляющего запрещённые вещества, вот только в реальности ничего такого он не делал.
— С ума сошёл что ли, шучу я, — сумел выдавить из себя улыбку виновник всеобщих обсуждений. — Всё я прекрасно помню и ничего не употребляю — устал просто, не каждый день побеждаешь лучших из лучших.
Последняя фраза явно польстила что Кальниченко, что остальным ребятам, и больше никто никаких вопросов Лаврентию не задавал, а тот старалася вести себя максимально непринуждённо, хотя на душе было явно тревожно. Особенно усилилась эта тревога, когда мимо прошёл мрачный Антон Виноградов.
— Что, Тоха, выгоняют тебя? — не без злорадства поинтересовался Игорь.
— Тебе-то какая разница, — злобно буркнул начинающий криминальный элемент, после чего вдруг резко обернулся и смерил Бесфамильного убийственным взглядом: — Это всё из-за тебя, гнида, — почти прорычал он, — всё из-за тебя, сукин ты сын.
— А что из-за меня-то? Не я виноват, что у тебя реакция как у сонной мухи и техника хромает, — этот практически равнодушный ответ мог стать началом драки, если бы не Март, Илья и ещё один парень, успевшие вовремя удержать вскипевшего Виноградова.
— Ничего, ничего, я тебе ещё это припомню, — пообещал Антон, которого буквально вытолкали за дверь раздевалки.
— Мерзкий тип, — едва шум утих, констатировал Игорь. — Не обращай на него внимания, Лаврюх, его никто не любит, а тебе он просто завидует.
Начинающий гопник был зол, точнее, нет, он был в бешенстве. Антон Виноградов ненавидел тренера, решившего исключить его из команды, ненавидел Лаврентия Бесфамильного и, что самое главное, ненавидел себя.
«Почему я не рассказал им правду об этом чмошнике?» — корил себя парень. «Почему промолчал? Ну ничего, ничего, я специально приду на следующую тренировку и всё им расскажу, пусть знают, с кем имеют дело», — Виноградов злобно сплюнул себе под ноги. Настроение было паршивым и поднять его можно было двумя способами: либо выбить из кого-то деньги на пиво, либо поколотить дома мелкого под каким-нибудь предлогом — его Антон никогда не любил, так мать всегда уделяла младшему сыну куда больше внимания, чем старшему. После недолгих раздумий местный гопник выбрал первый вариант и отправился на поиски своей жертвы, даже не подозревая, что в этот раз жертвой станет он сам.
После тренировки Март хотел пройтись с Лаврентием, однако тот вежливо отказался, и Кальниченко отправился домой в компании Игоря и Ильи, предварительно переодевшись в туалете. Бесфамильный же остался в опустевшей раздевалке в полном одиночестве и лишь тогда решился сменить одежду. Беспокойство не отпускало его — он действительно практически не помнил событий, произошедших после его возвращения в зал, более того — он мог поклясться, что вместо него Виноградову ответил кто-то другой, но его устами, поскольку, у самого парня при одном только виде мучителя отнималась речь и подкашивались ноги. И всё это было в высшей мере странным. Особенно — странный голос в уборной и то отражение… Лаврентий тряхнул рыжей головой, отгоняя от себя навязчивые мысли.
— Всё просто и объяснимо — это моя психика реагирует на стресс, так бывает, это всего лишь защитная реакция и не более того, а этот Ян из зеркала мне просто примерещился — чего только не случится в таком состоянии, в котором я тогда был, — попытался успокоить сам себя парень и, как ни странно, ему это удалось. Вздохнув с облегчением, он вышел на улицу и вдохнул прохладный октябрьский воздух. Небо было антрацитовым и совершенно безоблачным, усеянным мириадами звёзд. Пахло листьями и недавно прошедшим дождём. Вокруг царили тишина и спокойствие, нарушаемые лишь отдалённым гулом проезжей части. Чуть постояв на месте, Бесфамильный проникся окружающим его умиротворением, после чего выудил из кармана джинс нетронутую пачку сигарет, щёлкнула зажигалка, и к запахам осеннего вечера приосединился едва уловимый табачный дым.
***
— Ну что, Левченко, удалось установить личность погибшего? — монотонным уставшим голосом осведомился усатый милиционер у молоденького участкового.
— Так точно, товарищ капитан, — утвердительно закивал тот. — Виноградов Антон Владимирович, 1972 года рождения, учащийся одной из близлежащих школ, посещал секцию по фехтованию, семья Виноградовых числится как неблагополучная, сам погибший ни разу не привлекался, хотя на него неоднократно поступали жалобы.
— А чего не привлекался-то, раз жалобы поступали? — вскинул бровь капитан Власенко.
— Как поступали, так и забирали, — пожал плечами участковый. — Родители пострадавших школьников предпочитали не доводить дело до суда. Только поэтому данный персонаж и не оказался в детской комнате милиции и не попал к нам на учёт.
— И что, его ни разу… — договорить старший по званию не успел — его откликнул лысеющий судмедэксперт в круглых очках с роговой оправой.
— Ну что там? — явно недовольный тем, что его прервали, осведомился милиционер.
— Тридцать три колюще-режущих раны. Судя по найденному обломку — канцелярским ножом. Однако смертельным оказался именно последний удар в сердце, нанесённый длинным острым предметом. Это точно не нож — диаметр раны не соответствует диаметру лезвия. Из всего, что приходит на ум, могу назвать только шпагу. Смерть наступила приблизительно между десятью вечера и часом ночи. Убитый пытался оказать сопротивление, но, увы, тщетно. Остальное покажет вскрытие, — отчитался медик.
— Говоришь, шпагой убили? — задумчиво изрёк Власенко.
— Скорее, обломком, — уточнил эксперт.
— Интересно, учитывая тот факт, что погибший был фехтовальщиком, а недоброжелателей у него, по всей видимости, имелось немало, — капитан бросил беглый взгляд на искажённое гримасой ужаса лицо мёртвого Антона Виноградова. — Чую, нам предстоит очень непростое дело, товарищи, уж поверьте мне на слово…
***
То утро выдалось на редкость тёплым и солнечным. За окном слышалось щебетание птиц, а вместо ненавистного будильника Лаврентия разбудили лучи света, скользнувшие по его закрытым векам. Щурясь, юноша приоткрыл разноцветные глаза и бросил взгляд на часы — до запланированного подъёма оставалось всего три минуты. Очень хотелось чуть-чуть полежать в тёплой постели, но внезапно накатившее чувство беспокойства заставило парня едва ли не подскочить на месте. Он отчётливо осознал, что не помнит, что с ним происходило буквально весь вчерашний вечер, начиная с того момента, как он покинул тренировочную базу. Рваные обрывки воспоминаний не давали чёткого представления о случившмся, а случилось — в этом Бесфамильный был точно уверен — что-то очень и очень плохое…
